В большинстве своих произведений чуток к современности и такой интересный писатель, как В. Тендряков. Его «Ночь после выпуска» («Новый мир», 1974, № 9) – повесть о молодежи, о проблемах и задачах ее нравственного воспитания.
Действие нового произведения Тендрякова начинается стремительно, читатель сразу же вводится в атмосферу напряженных поисков, переоценок героями того, что было для них долгое время привычным, обыденным. Переоценок резких, неожиданных, болезненных, нередко ошибочных и несправедливых в своей (юношеской категоричности, но, как видно, во многом неизбежных при первых шагах во взрослой, самостоятельной жизни.
Именно таков «бунт» Юли Студёнцевой, лучшей ученицы школы. В своей речи на выпускном вечере она бросает обвинение в том, что школа заставляла ее любить все, кроме одного – «что мне нравится, что я люблю», Таков же и центральный эпизод повести – та необычная, своеобразная процедура нравственного очищения, которая неожиданно превращается в «раздевание» героев с болезненным, рефлектирующим фиксированием тех или иных моментов их школьной жизни.
Тендряков чутко улавливает некоторые черты современной молодежи, в том числе те, что заслуженно вызывают тревогу, беспокойство автора. Он остро ставит вопрос об ответственности школы за своих воспитанников. Привлекает тонкое проникновение писателя в психологию своих героев-подростков, стоящих на пороге самостоятельной жизни.
Повесть «Ночь после выпуска» проблемна в собственном смысле этого слова. И пусть не все волнующее автора найдет согласный отзвук у читателя, – важно то, что вопросы поставлены, на них обращено внимание. Некоторые проблемы, особенно же предлагаемые их решения, скорее всего вызовут возражения, как говорится, по существу спора, и это тоже естественно и закономерно, В частности, на мой взгляд, наиболее уязвима собственно «педагогическая» часть повести – рассуждения учителей о путях развития современной школы, методов обучения и воспитания.
Но есть в повести Тендрякова спорные моменты совершенно другого характера – касающиеся того, что само по себе должно быть не столько предметом спора, сколько обстоятельного, вдумчивого, объективного исследования и изображения. Не оспаривая права автора художественного произведения на этический эксперимент, – а именно он и лежит в основе тендряковской повести, – хотелось бы подчеркнуть, что решающее значение при этом имеет его, эксперимента, «чистота», то есть соблюдение «естественных условий», жизненной правды характеров и обстоятельств, ну и, безусловно, конечная цель, сверхзадача автора...
Сам эксперимент в повести В. Тендрякова поставлен умело, механизм самораскрытия героев действует психологически убедительно, безотказно. Но, так сказать, условия задачи определены с самого начала неточно, что не могло не привести и к ошибочному «ответу». В самом деле, оправданно ли то «раздевание», которое совершается с Генкой Голиковым? Вообще говоря, процесс этот сам по себе показан довольно умело, искусно, я бы даже сказал, излишне квалифицированно – явно не без содействия «взрослого» автора. Но вот ребята осознают, что и сами они не без греха, да и у Генки есть свои достоинства. И они уже готовы простить его, сохранить ему жизнь, которую в ослеплении и гневе едва не «запродали» Яшке Топору. Голиков прощен, реабилитирован, но кто простит тех, кто едва не стал соучастником убийцы?.. Итак, всеобщее «раздевание» (исключение составляет лишь Юля Студёнцева) – таковы условия эксперимента, которые во многом определяют главную задачу повести, ее содержание. В конце повести происходит прозрение героев; эмоционально оно, к сожалению, слабее и неспособно конкурировать с тем ощущением, которое оставляют у читателя сцены «раздевания» героев.
Определенный «перекос» в идейно-художественной структуре повести Тендрякова, как мне думается, происходит еще и потому, что впечатление, оставляемое сценами, в которых участвуют ребята, художнически также явно перевешивает «педагогическую» линию, написанную более открыто, публицистично, а местами и рассудочно, риторично, с явными длиннотами. В повести по существу нет образов учителей как индивидуальностей – есть рупоры тех или иных педагогических воззрений. Основной спор идет между Зоей Владимировной и Ольгой Олеговной, отстаивающими два противоположных взгляда, два подхода к целям и методам воспитания молодежи. При всей своей остроте и принципиальности этот спор воспринимается как заданный, в нем, по сути, нет неожиданностей. Ощущение заданности, запрограммированности спора усиливается и от того, что многие тезисы, которые высказываются той или иной стороной, тут же почти буквально иллюстрируются поступками ребят.
«...Мы плодим невнимательных к себе людей, – утверждает Ольга Олеговна. – Ну, а если человек невнимателен к себе, то вряд ли он будет внимателен к другим». Тупая невнимательность ребят друг к другу как раз и поражает в ряде сцен.
«Так ли уж редко мы выпускаем людей ничем не интересующихся, ничем не увлеченных? Но должны же они занять чем-то себя, свой досуг. Хорошо, если станут убивать время безобидным забиванием козла, ну а если водкой...». И вот – герои повести напиваются, правда, пока не водкой, «гамзой», но таки напиваются...
Или еще педагогический тезис: «Можно ли поручиться за пьяного недоросля, что он не совершит преступления?» И тут же – иллюстрация этого справедливого положения. «Убийцей» называют Генку Голикова ребята. «Маленькими, пятиминутными, но помощниками убийцы», как уже говорилось, становятся герои повести.
Дидактика, в общем-то, не противоречит природе искусства, но она должна быть до известной степени «запрятанной», а не предлагать себя читателю слишком явно – тот сам, исходя из всего материала художественного произведения, должен прийти к выводу, на который рассчитывает автор. Пренебрежение этим неписаным «законом», как правило, снижает художественную ценность произведения. Именно это отчасти и произошло с повестью В. Тендрякова.