Как часто и охотно любят повторять, что художник лишь ставит вопросы, отвечать же на них должен кто-то другой. Может быть, читатель, а может быть, сама жизнь.
Что ж, так бывает. Только наша литература всегда претендовала на большее – на то, чтобы быть учебником жизни. Радуясь и мучась прозревая и оступаясь, ищут писатели ответы на те вопросы, которые ставит сегодняшний день И тут важнее всего сказать слово нужное, уметь, как отмечает Владимир Тендряков, «видимое для исключительно прозорливых делать видимым для многих».
Примечательные слова! Писателя, которому они принадлежат, отличает убежденность в то, что «искусство делает не только художник, но и зритель». Туг уж не до словесных – и всяких иных – изысков, тут и в голову не придет идти к читателю с пустяками, которых, право же, немало в жизни каждого. Здесь разговор может идти лишь о самом главном, и всякий раз начистоту.
Зачем скрывать: писателя наг этом пути подстерегают свои трудности. Вот уже три десятка лет почти каждая новая повесть, новый роман Владимира Тендрякова вызывают не просто живейший читательский интерес – ожесточенные споры, желание добраться до истин, к которым писатель упорно торит дорогу.
Тендряков решительно предпочитает ситуации, де верность человека своему высокому назначению должна оплачиваться по самому высокому счету. Нередко – жизнью. Так было в одной из ранних его повестей, в «Ухабах», где казенно-бюрократический пиетет перед распоряжением сверху стал причиной гибели человека. Так было и в появившейся полгода назад повести «Шестьдесят свечей». Ее герой, старый учитель Николай Степанович Ечевин, осознает, что сеял не только разумнее, доброе, вечное, – иные из брошенных им семян дали дурные всходы. И теперь один из бывших учеников грозит Николаю Степановичу смертью. Кто дал право ему, чертополохом выросшему, выносить такой приговор? Это ли не наказание тому, кто заложил в своего ученика частицу самого себя?
Писатель не спешит. По каждому «делу», которое определяет сюжет произведения, он сосредоточенно ведет следствие, на наших читательских глазах вершит пристрастный и строгий суд над своими героями. Да и как ему быть иным, когда у Тендрякова всякий раз речь идет о жизни и смерти человека?
Компромиссам нет места. Здесь сказывается опыт поколения тех, для кого ночь после выпуска стала последней мирной ночью. Немногие, что вернулись с войны, вынесли из ее огня не только незатухающую боль, но и острое желание вступить в открытый бой с бесчеловечностью. Редко, очень редко прогрохочет война со страниц Тендрякова. Она не стала для писателя темой, но я едва ли ошибусь, сказав, что именно война сформировала характер художника.
Среди написанного Тендряковым нет ни исповедей, ни повествований о собственной жизни. Но присмотримся внимательнее: и сельский учитель Андрей Бирюков («За бегущим днем»), и начинающий художник Федор Материн («Свидание с Нефертити»), и юный солдат Женька Тулупов («Три мешка сорной пшеницы») – не одного ли они корня? Каждому из них писатель отдал частицу прожитого и пережитого им самим. Тендрякову дороги люди одержимые, но не ослепленные. Идею, которая ими овладела, они настойчиво утверждают, но поверяют её жизнью. Ей, жизни, писатель доверяет в первую очередь.
Среди традиций, завещанных великой русской литературой, есть одна особенно дорогая; стремление выйти за пределы эстетического ряда, стать в круг явлений жизненно важных, Тендрякову необходимо высказаться, вызывая у читателя сочувствие, заставляя поразмышлять, побуждая к действию. Вместе с юным Женькой Тулуповым хочется задуматься над тем, кто же прав: председатель колхоза Адриан Фомич, утаивший немного зерна, чтобы поддержать валящихся с ног колхозников, или уполномоченный Божеумов, требующий арестовать председателя? Что предпочесть: человечность или слепую исполнительность?
Общими словами тут не обойтись – нужно знать жизнь доподлинно, во всех подробностях. Тендряков не приемлет дилетантизма, приблизительных представлений о предмете творчества. Идет ли речь у него о методах хозяйствовании на земле, о перестройке ли школьного образования, о мрачной ли силе религиозных предрассудков – писатель всякий раз предпочитает вести разговор на уровне достаточно компетентном. Недаром его произведения вызывают особенно яростные споры. Стоит вспомнить, к примеру, с какой горячностью обсуждало учительство повесть «Ночь после выпуска».
Герои Тендрякова крепко стоят на земле. Они погружена в повседневное течение жизни, именно в повседневности и обнаруживают себя вечные законы жизни. Чем дальше, тем настойчивее прорываются к их пониманию писатель и его герои. Им сейчас, немедленно нужно найти ответы на вопросы, над которыми бился и бьется человек: как жить, что делать дальше?
Философия тут обретает практический смысл.
Этим более всего интересен Тендряков. Его отличает пристальное внимание к тому, что происходит сегодня в духовной жизни нашего общества. Отсюда – та особенная атмосфера, которая возникает едва ли не в каждом его произведении. Жить полной жизнью – значит жить осознанно, а не просто делать (пусть даже честно) свое дело.
Потому-то написанное Тендряковым отмечено не только высоким эмоциональным, но всегда столь же высоким интеллектуальным накалом. Герои Тендрякова, живя повседневными заботами, стремятся прорваться к горним высотам духа. И едва ли не каждый из них открыто выражает свою позицию, охотно вступает в спор. Полемика иногда достигает такого накала, что слова поистине разят наповал. Как случается это в «Трех мешках сорной пшеницы», где не выдерживает сердце фронтовика председателя сельсовета Кистерева, схватившегося с Божеумовым.
Свое место в литературе Тендряков нашел сразу. Быстро выработалась его писательская манера, которую на спутать ни с чьей другой. Тендряков владеет искусством живописания словом, но предпочтение отдает речи графически четкой. В его повестях и в особенности в романах нередко встречаются сложные сюжетные разветвления, но ближе ему все-таки прямая линия, которая служит кратчайшим расстоянием между замыслом и его воплощением. Течению живой жизни в таком случае уготовано – скажу не в укор – точно выверенное, спрямленное русло. Писательская мысль оказывается, как правило, той силой, которая движет повествование.
Тендряков берется за перо тогда, когда впору не говорить, а кричать. Иногда голос его срывается. Как было в повести «Поденка – век короткий», завершающейся на предельно высокой ноте: «Люди добрые, спасите Настю», Слова эти – словно разряд грозы. И не с чистого неба: уже первыми строками своего повествования Тендряков вводит читателя в атмосферу предгрозья. Предыстории им решительно отвергаются, сюжетные узлы завязываются не прихотливым воображением художника, а самой жизнью.
Вспоминается и повесть «Падение Ивана Чупрова». Написана она была рукой недостаточно опытной, но теперь, по прошествии многих лет, отчетливо ощущается, что здесь Тендряков уже нашел себя. Он не только подметил просчеты в хозяйствовании на земле, о которых, в ту пору лишь начинали говорить, он смог увидеть ущерб, который наносят эти просчеты душе человеческой. «Падение Ивана Чупрова» написано художником, чувствующим, как стремительно движется время, движется не само собой, а по воле людей.
Он особенно охотно работает в жанре повести. Однако понимает, что её возможности на безграничны: в рамках одной повести писательской мысли тесно. И Тендряков не повторяется. но, найдя жилу, разрабатывает ее упорно, тщательно, в первой своей повести он рассказал о председателе колхоза, который, прикрываясь словами о благе других, свернул на «кривые тропки». Расплачиваться за это пришлось всему колхозу. В повести «Поденка – век короткий» появится еще один председатель – Артемий Богданович, который сделал свинарку Настю Сыроегину соучастницей в очковтирательстве. При этом председатель получает незаслуженный почет: колхозница испытывает тяжелое душевное потрясение, которое толкнет ее на преступление. Наконец, новый вариант того же типа – председатель Евлампий Лыков (повесть «Кончина»), С виду все благополучно в возглавляемой им колхозе. Но нет здесь главного – радости. Унижающая человека тяжесть руки председателя хорошо знакома членам его семьи, многим колхозникам. Сколько же нужно сделать, чтобы люди освободились от уродующей душу власти «лыковщины»! Вновь и вновь возвращается Тендряков к теме, однажды завладевшей им. Вот и Лыков, умирающий в конце повести, тянет за собою целую цепочку имен. И потому повесть кончается напоминанием о том, что «бой не кончен, с умершими тоже приходится спорить».
Писатель весь в сегодняшних мирных днях, но приведённые выше слова из военного лексикона появляются у него совсем не случайно. Он действительно в каждом своём произведении с открытым забралом вступает в бой со злом, трусостью, душевной чёрствостью и не собирается уступать ни на миллиметр своей позиции. Ни демагогам, которые из самых высоких слов извлекают для себя выгоду. Ни тем, кто пытается врачевать душу словом божьим. Ни тем, наконец, кто заботу о возмужании юной души подменяет мелочной опекой.
В «Ночи после выпуска» окончившие школу ребята решаются на прощание высказать друг другу всё, что думают о каждом из собравшихся. Высказать во имя дружбы, во имя правды. Но, увы, они ещё не в состоянии выплавить высокую правду из суммы мелких фактиков и наблюдений. Когда-то аттестаты, выданные им, именовались аттестатами зрелости. Но героям повести до зрелости ещё далеко: в сущности, добрые и милые ребята, они ещё не способны решать те вопросы, которые по-взрослому волнуют их. Кто виноват в этом, только ли школа, давшая знания, но просмотревшая что-то важное? Да, разумеется, и школа тоже. В ночь после выпуска в учительской идёт до жестокости открытый разговор о том, почему учителя ещё так мало справляются с основной своей обязанностью – воспитание Человека. Почему их питомцы так мало подготовлены к тому, чтобы вступить в самостоятельную жизнь.
Тендряков предпочитает избирать тот момент в жизни человека, когда её размеренное течение нарушается и требуется немалое мужество, чтобы начать жить заново. Мужество и способность извлечь урок не только из происшедшего, но – из прожитого. Действие его повестей по большей части укладывается в весьма ограниченные сроки. Но проходящее здесь является итогом целой жизни, открывающейся читателю. Вспомнить хотя бы Семёна Тетерина из повести «Суд»: медвежатник, натура цельная – этим, казалось бы сказано всё. Ан нет! Цельности, как выясняется, ещё недостаточно, чтобы в сложной ситуации не растеряться, услышать голос собственной совести, поверить ему.
Или – Лёшка Малинин («Тройка, семёрка, туз»): он способен кинуться в разъярённую реку, чтобы спасти человека. А вот перед угрозами уголовника пасует, предавая тем своих товарищей.
И Семён и Лёшка не злодеи, но они беспомощны, столкнувшись с непонятным. И в этом то всё дело: бедой для других оборачивается итог их неодухотворённой жизни.
Повествование ведётся Тендряковым уверенно, писатель ничем не нарушает внутренней логики развития действия, характеров. Они у него не одномерны: тому же Женьке Тулупову, прежде чем он встанет в один строй с Кистеревым, надо освободиться от мягкотелой мечтательности. Писатель при этом избегает глубокой проработки, он кладёт краски резко, не смешивая свет с тенью. И это, может быть от того, что в своей любви и ненависти он идёт, что называется, до упора.
Владимир Тендряков не из тех писателей, которые по душе всем читателям. Над его книгой не отдохнёшь: она всегда задевает за живое, спорит с устоявшимися мнениями, будоражит мысль. А вчитаешься – и вместе с писателем оказываешься вовлечённым в круг размышлений о том, как жить человеку. Как жить, чтобы высоким смыслом была наполнена жизнь.