Т.Усачева. «Поклон даниловским соснам, людям и зверям…»

// Вологда: Ист.-краеведч. альманах. – Вып.3. – Вологда, 2000
  

Много русских мудрецов и поэтов нашли на Вологодчине «приют спокойствия, трудов и вдохновенья». Для Александра Ивановича Куприна, известного писателя Серебряного века, таким «духовным местом» стали Устюжна и Даниловское. 

Даниловское – родовое поместье Батюшковых. В начале XX столетия оно принадлежало профессору и литературному критику Федору Дмитриевичу Батюшкову, бывшему в дружеских отношениях с писателем. По его приглашению Куприн месяцами живал в Даниловском в период с 1906 по 1911 год. В Даниловском написан ряд произведений, упрочивших всероссийскую славу писателя: «Суламифь», «Изумруд», «Река жизни», здесь была начата повесть «Яма». Некоторые страницы «Гранатового браслета» написаны им под влиянием впечатлений, полученных в «даниловские времена». Многочисленные свидетельства этому содержатся в книге М. К. Куприной-Иорданской «Годы молодости» [1]. «Даниловские времена» оставили глубокий след в душе писателя. «Поклон даниловским людям, соснам и зверям... Чего бы я сейчас не отдал, чтобы вернуться в даниловские времена...» – писал он в 1918 году из Гатчины управляющему имением Ивану Александровичу Арапову, с которым его связывала многолетняя дружба. 

В 1907-1909 годах Куприн задумал написать цикл произведений, основанных на впечатлениях, полученных им в Даниловском и близлежащем уездном городке Устюжне. Об этом он сообщал Ф. Д. Батюшкову в письме из Одессы, датированном 2 октября 1909 года: «Я собираюсь написать о Д[аниловском] такой же цикл, как и «Листригоны» [2]. Существует ряд свидетельств в пользу того, что Куприн предполагал дать ему название «Уездный город». Так, например, в письме к М. К. Куприной-Иорданской (ноябрь 1909 г.) он подтвердил появившееся в прессе сообщение о работе над произведением «Уездный город» для журнала «Современный мир» [3]. Но ни отдельного произведения, ни цикла с таким названием в творчестве Куприна нет. Однако существует ряд дореволюционных и эмигрантских произведений, которые географически и сюжетно (реальные события, персонажи) связаны с Даниловским и Устюжной. Первыми в этом ряду стоят рассказы «Попрыгунья-стрекоза» (1910 г.), «Псы» (1912 г.), «Черная молния» (1913 г.). К первой части даниловского цикла вполне можно отнести и рассказ «Груня» (1916 г.). Не только потому, что действие происходит на пароходе, которым Куприн добирался в Даниловское во время летних поездок, но прежде всего по свойственной писателю обличительной направленности против мещанства, пошлости, духовной нищеты. Рассказы «Песик Черный Носик» (1920 г.), «Завирайка» (1928 г.), «Племя Усть» (1930 г.), «Бредень» (1933 г.), «Вальдшнепы» (1933 г.) написаны Куприным в эмиграции. При внимательном прочтении и изучении все вышеназванные произведения поддаются циклизации. 

Убедительные доказательства этому в числе прочих содержатся в коллекции архивных документов Устюженского краеведческого музея, связанных с жизнью и творчеством Куприна. Коллекция еще мало изучена, но поистине бесценна. Большая заслуга в ее создании принадлежит Аркадию Васильевичу Боброву, бывшему научному сотруднику музея, заслуженному работнику культуры РСФСР. 

Фотографии, письма, дневники, воспоминания современников содержат сведения о малоизвестных фактах жизни писателя, дают ключ к пониманию его творческих замыслов и круга тех социальных, нравственно-философских вопросов, которые волновали Куприна не только в России, но и в тяжелые для него, в моральном и материальном плане, годы эмиграции. Знакомство с документами Устюженского краеведческого музея позволило расширить круг произведений «даниловского цикла». Так, в начало цикла следует поставить рассказ «Мелюзга» (1907 г.). Действие рассказа географически не связано ни с Даниловским, ни с Устюжной. Но прототипом одного из главных героев этого произведения послужил Куприну человек, с которым его свела судьба в Даниловском. Куприн сохранил в рассказе подлинную фамилию и некоторые обстоятельства жизни этого человека. Из архивных материалов Устюженского краеведческого музея можно узнать, что Василий Михайлович Астереин – сын священнослужителя, учительствовал в селе Никифорове, расположенном рядом с Даниловским, часто жаловался Куприну на свою жизнь, спился, рано умер [4]. В «Мелюзге» классическую тему русской реалистической литературы – тему «маленького человека» – Куприн раскрывает как Тему «нищего духом», «мелкого человека». Так же, как и в других рассказах, созданных по даниловским впечатлениям, она осмыслена писателем в русле нравственно-философских размышлений о судьбе России, об изначальной сути характера русского человека. 

Безусловно, в произведениях Куприна, написанных до эмиграции, преобладающим было критическое начало. Живший в эпоху трех революций, Куприн не принадлежал ни к одной из существующих тогда политических партий. Но «демократ без сосьяль» (так обозначил он свои политические убеждения), Куприн не мог не думать о переустройстве общественной жизни России на более гуманных началах. Его оружием было слово. Куприн так остроумно и едко высмеивал человеческие пороки, что многим становилось не по себе. В воспоминаниях артиста Н. В. Устюжанинова описывается курьезный случай [5]. Однажды Куприн выступал перед устюжанами с чтением рассказа «Последнее слово». В этом рассказе психология мещанина, опошляющего все чистое и прекрасное, раскрыта в обобщенной гротесково-сатирической форме. Ни имен, ни описания мест, связанных с Устюжной и Даниловским, в нем нет. Но во время чтения рассказа местный «франтоватый помещик в чесучовой поддевке» Болтышев вскочил и, размахивая руками, закричал: «Скажите, господа, что я сделал плохого этому человеку?». В героях рассказов «Попрыгунья-стрекоза», «Черная молния» узнавали себя и другие жители Устюженского уезда, обижались на писателя. Именно так эмоционально окрашены воспоминания Т. С. Чайкиной (Образцовой), хранящиеся в Устюженском музее. В доме ее отца, лавочника С. И. Образцова, Куприн бывал неоднократно. И судя по письмам и записям в шутовском «Дневнике, или летописи событий, приключившихся в усадьбе Даниловское... от 14-го сего декабря 1909 года ...» делал это охотно [6]. Но однажды Куприн пригрозил Степану Ивановичу, отказавшемуся дать граммофон на школьную елку: «Я его опишу, да так опишу, что он и весь род его запомнят меня навеки». Эту угрозу Куприн не реализовал. Но в воспоминаниях Т. С. Чайкиной и других устюжан содержится много других фактов реальной жизни Устюженского уезда, которые и позволили писателю расширить и углубить тему идиотизма жизни глухой русской провинции и обнищания человеческого духа. Куприн часто называл себя «репортером жизни». В «даниловских» рассказах так же, как и в других художественных произведениях писателя, реальная действительность, безусловно, переосмыслена и обобщена. Создавая реалистически пластичные образы своих героев, писатель использовал только некоторые обстоятельства жизни, отдельные черты характера, манеру поведения людей, с которыми познакомился в этих местах. В пользу этого свидетельствует и тот факт, что знакомство с А. К. Тарасовым, директором Никифоровского министерского училища, дало ему материал для создания и несколько комического образа учителя в «Попрыгунье-стрекозе», и положительного образа лесничего в «Черной молнии». В деятельности лесничего И. И. Гурченко отражена реальная просветительская работа А. К. Тарасова – талантливого учителя-подвижника, который прививал крестьянским детям любовь к музыке, природе. 

Потребность приблизиться к изначальной сути жизни русского общества, понять причины трагического разрыва интеллигенции и народа диктовала писателю выдвижение на первый план не только познавательно-аналитической, но и прогностической установки. Большую роль в ее формировании сыграли «даниловские впечатления». В июле 1906 года из Даниловского он писал Ф. Д. Батюшкову: «Устюжна горит ... горит два дня подряд ... Исполняются мои пророчества [курсив мой. – Т. У.]. Добрый, старый, верный, патриархальный, простодушный, доверчивый, кроткий, терпеливый ... русский народ начал говорить свое слово в истории без разрешения Родичева» [7] (Родичев – один из деятелей кадетской партии – владел имением в уезде и был хорошо известен устюжанам). 

Романтика ранних произведений «даниловского» цикла формализована в особой, «апокалипсической» мифологеме. Так, в рассказе «Черная молния» акцентно-синтезирующий символ вынесен в заглавие. В словах И. И. Гурченко: «Вы сами видели сегодня болото, вонючую человеческую трясину. Но черная молния! Черная молния! Где же она? Ах! Когда же она засверкает?» [8] – слышна не только жажда очистительной бури, но и предчувствие трагичности ожидаемых событий. Тот же смысл заключен и в символическом образе крестьянского мальчика из рассказа «Попрыгунья-стрекоза». Мальчик исполнял роль муравья в инсценировке басни «Стрекоза и муравей». Последние его слова: «Ты все пела? Это дело: // Так поди же, попляши...», подхваченные хором крестьянских детей, звучат для героев рассказа пророчески, грозно. 

Несколько сложнее трактуется образ дяди главной героини рассказа «Груня» (1916 г.), который способен с первого взгляда не только понять, но и метким словом «гунявый» оценить пошлую, мелкую душонку интеллигентствующего Гущина. Образ дяди значительно шире своей функциональной роли в рассказе – роли обличителя и судьи. В его символической транскрипции – «добрый разбойник Кудеяр» – зашифровано более сложное содержание. «Кудеяра» можно поставить в начало того ряда образов-символов, которые отразили другое направление мысли писателя в раздумьях о «русской идее». 

Этот поворот мысли четко сформулирован самим писателем в письме к И. А. Арапову. В апреле 1917 года Куприн писал ему: «Но вы также должны помнить, что, пророча беды, я никогда не терял веры в коренные, глубокие свойства русского народа, живучие сквозь наносные черты рабства, подхалимства, пьянства и всяческие мерзости, которые я считаю наносными. И, может быть, теперь только я один во всей России верю, что спасение страны придет через мужика. Ей-господи, верю! Да и ваше письмо все-таки бодрое». В ранних рассказах «даниловского цикла» с их гипертрофированным критицизмом это направление мысли проявилось в специфике изображения человека из народа. Практически весь комплекс «коренных, глубоких» свойств русского народа (прежде всего, физическое и духовное здоровье, чувство собственного достоинства и т. д.) обозначен Куприным в метафорическом портрете «Кудеяра»: «Это был мужик необыкновенного роста и чрезвычайной плотности – один из тех полусказочных волжских грузчиков, что способны внести по сходне без посторонней помощи лошадь или пианино. Лицо у него было большое, длинное и крепкое, строгого и красивого византийского письма; такие лица и теперь еще встречаются в тех северных уездах, где к славянской крови не подмешивалась татарская, карельская и мордовская кровь. Слегка прищуренные полукругами глаза смотрели добродушно и презрительно. Седые, исчерна, волосы лежали на голове кудлами; седая, с серебряными нитями борода свалялась винтообразно до середины груди... Правая рука у него лежала на коленях – огромная, костистая, черная, морщинистая, точно выделанная из сосновой коры» (т. 7, с. 68). Новые настроения особенно ощутимы в эмигрантских произведениях цикла. В одном ряду с «Кудеяром» – вполне земные ямщики («Племя Усть») и мельник Пров Силыч («Бредень»): «...такой завидной крепости мужик, – говорят о нем тристенцы, – что у него и в сто лет все зубы останутся. И еще кое-что другое» (т. 8, с. 435). Завершает этот ряд «здоровая, веселая, красивая девка» Устинья – дочь лесника («Вальдшнепы»). Характеризуя ее, Куприн пишет: «Ум у нее светлый, любопытный и никогда ненасытимый» (т. 8, с. 439). 

Произведения «даниловского цикла», созданные в эмиграции, с полным основанием можно назвать «духовной биографией» писателя. Куприн в этих рассказах является не только повествователем и непосредственным участником событий, но и носителем «коренных, глубоких» свойств русского духа. С мягким юмором, мудро повествует Куприн о событиях, непосредственным участником которых он был. Какая-то потаенная тоска по прошлому придает поэтическое звучание «эмигрантским» рассказам цикла. Она ощущается в лирическом описании природы, в подробно-любовном описании бытовых деталей, в повторяющемся перечислении названий окрестных деревень (Три-стенки, Бородино, Высотино...), в любовании выразительным, «круглым, веским» местным словом и выражением. Тем не менее не только ностальгическая тоска заставляет Куприна в эмиграции творить живую легенду об этом крае и его людях. Естественно слившаяся с суровой природой жизнь людей высокого роста, «с лицами строгими и как бы гречески-иконописными», сумевшими в своих ремеслах, фольклоре сохранить следы уходящей в глубь веков русской культуры («Племя Усть»), – вот живой источник лирического пафоса этих произведений. Вера Куприна в грядущее торжество «коренных и глубоких свойств» русского народа над «наносными» приводит писателя к мысли о необходимости жить и думать вместе с народом. Крестьянские думы и заботы одолевают «молодого ученого агронома» Василия Васильевича Воркунова («Бредень»). И не «тонкий канатик» связывает его с ныряющим под лед Провом Силычем, а взаимное доверие и уважение. В рассказе «Песик Черный Носик» носителем русского духа оказывается «помещичья семья Трусовых – славная, бестолковая, дружная, простосердечная – прелестная русская дворянская семья» (т. 7, с. 272). 

Безусловно, смысловой контекст произведений «даниловского цикла» нельзя ограничить только «русской идеей». Она является лишь частью дискурсивного целого глобальной для творчества Куприна в 1910-е-1930-е годы темы «Бог – человек – зверь». В русле этой нравственно-философской темы даниловские «сосны, люди и звери» становятся у Куприна важным аргументом в системе доказательств диалектической сложности мира и человека. 

«И вечный бой» добра и зла в мире природы, в жизни общества, в душе человека художественно осмыслен Куприным как трагическая реальность быта и бытия. Но неизбывной остается вера писателя в то, что «сосны, люди и звери» научатся жить, говоря словами Ивана Степановича Цвета – героя повести «Звезда Соломона» (1917 г.), «в дружбе, простоте и веселии». 

ПРИМЕЧАНИЯ 

1 Куприна-Иорданская М. К. Годы молодости. М., 1966. 

2 Kyпpин А. И. Собрание сочинений: В 9 тт. Т. 5. М., 1970– 1973. С. 502-503. 

3 Там же. С. 503. 

4 Архив Устюженского краеведческого музея. Ф. 14 (Даниловское). 6039/2. 

5 Там же. Д. 16 (воспоминания о Куприне, рассказанные местными жителями). 

6 Бoбpoв А. История купринского рассказа // Красный Север. 1990. 25 июля. 

7 Цит. по: Бобров А. Неизвестное письмо Куприна //Красный Север. 1984. 23 декабря. 

8 Здесь и далее прозаические произведения А. Куприна цитируются по: Куприн А. И. Собрание сочинений: В 9 тт. М., 1970-1973. (Указание на том и страницу дается в круглых скобках после цитаты.)