Л. 3 Песнь первая 

Настройся, лирный глас, воспеть дела геройски, 
Без копей, без щитов, не воруженны войски 
Имели меж собой прежесточайшу прю. 
Воображаючи, я их сраженье зрю. 

Как алчны тигры, львы сражаются с размаху, 
Не мнят о гибели и не рассудят страху! 
И, строя пагубы прежесточайшей ков, 
От бою утомясь, падут в глубокий ров. 
Так сильно и мои герои ополчились, 
Не бились меж собой. А только что бранились. 

Какой ты думаешь, читатель, был то бой? — 
Меж Чаем, Кофию и чистою Водой. 
Их несогласия плачевнейшего звука 
Причиной не была похвальная наука, 
Раздору и вражде начальнейшая весть, 
Не ссорились они за разум и за честь, 
Любовь сея войны причиной не бывала, 
Но ревность их одна на ссору возмущала. 

Они, ей жертвуя, и посвящают в дань 
Не злато, не сребро — свою жестоку брань, 
Которую они имели меж собою. 
И прю ту кончили словесною войною. 
Согласная тут речь была у всех троих: 
Кто больше обществу полезнее из них? 
Все вместе жалобу бессмертным приносили 
И разобрать их спор с покорностью просили. 

«Напрасно просьбу вы со трудностью влекли, 
Так БОГИ, на Олимп собравшися, рекли. — 
Мы ссор, подобных сей, совсем не разбираем 
И не питаемся ни кофию, ни чаем, 
А посвящаем то одно мы жажде в дар 
Священно питие — божественный нектар. 
Чтобы вам суетно в решенье не трудиться, 
Так перед смертными подите вы судиться. 
Они пьют кофе, чай, они рассудят вас, 
А здеся под судом со музами Парнас». 

Конец первой песни 

Песнь вторая 

Внемлите, жалостью наполненным вы слухом 
Все чувства напоя божественнейшим духом. 
Просители мои с судилища идут 
И пеню на БОГОВ великую кладут. 
Иной винит того, кто с острогою в море: 
«Он точно приключил нам общее всем горе». 
Другая на того свою кладет вину, 
Кто держит во руке кровавую войну: 
«Конечно, от его нам это приключилось, 
Что спор наш разобрать БОГАМ не рассудилось». 
И сею речию БОГОВ всех обвиня, 
Читатели, судить заставили меня. 
Я, выслушавши речь их, сделал повеленье: 
«Внемлите, вот мое на то определенье: 

Когда Аврорин всход нам вечер предвестит, 
На одр ложится тот, отужинавши, спит. 
Поутру встанет кто, воспитанный быв нежно, 
Напиться чаю он старается прилежно. 
И, чувства усладя горячим питием, 
Во полдни думает: тепере я поем. 
В то время пищу мы обедом называем, 
А после, кофию пив, время провождаем». 
Из уст моих слова те только излетели, 
Тут ново зрелище глаза мои узрели. 
Надута гордостью, возвыся Кофи[й] глас: 
«Неправеден твой суд, не слушаю я вас. 
Мужчины Бахусу желудки посвящают, 
С лимонным соком чай и с водкою мешают, - 
Взлагая, молвила, такие клеветы. - 
Нельзя тут правде быть: по страсти судишь ты». 
«Быв несогласия ты, Кофи[й], всех виною», — 
Престали говорить они передо мною, 
Не удовольствуясь просители судом, 
Рекли: «Мы далее судиться все пойдем». 

Конец второй песни 

Песнь третья 

Возникни, истина, сердцами управляя, 
Виновных ты казни, мир правым налагая! 
Построим алтари, пренебрегая лесть, 
Воздвигнем жертвенник твоей доброте в честь. 
Ко храму испестрим твой путь везде цветами 
И благовонными их окропим водами. 

Устроя шествие во правосудный храм, 
Куда сбираться всем повелено женам, 
Прекрасный пол девиц, имея чувство нежно, 
Стараться будут спор наш разобрать прилежно. 

Светило дневное нас только осветило, 
Завесу мрачную глазам нашим открыло, 
И утра час настал, всходяща Феба луч, 
Прогнало темноту дождевых гуще туч. 
Покрылись небеса яснейшей светлотою, 
Вели просители спор во храм с собою; 
Предстали пред судью и всех стоящих тут. 
Кого оправят здесь, кому к вине причтут? 
И, несогласия сказавши все причину, 
Услышали тотчас решения кончину! 

Отверзлися уста со взором, полным яда, 
Плутон вострепетал и вышел вон из ада; 
Цербер, тризевну пасть разинувши, ревет, 
Не брань, а похвалу, сплетая, он поет. 
Внемлите, прах земной и существа зеница, 
О! коль блаженны вы, что судит вас девица. 
Подвиглась жалостью, внимая общий спор, 
Рекла: «Я прекрачу, лишу таких вас ссор. 
Решенья моего вот точная вам сила, 
Коль рассудити вас меня ты, Кофе, просила. 

Я только что от сна в постели пробужусь, 
Не нужен ты мне, Чай, я Кофию напьюсь; 
Чтоб спору вашему решением прерваться, 
Не можешь никогда ты с Кофе, Чай, сравняться». 
Противу Чай восстал, хотел порочить суд. 
Вода воздвигла глас: «Мне первенство дадут. 
Я больше всех служу живущему народу: 
Со мною хлеб пекут, кладут и во щи воду». 

Конец третьей и последней песни 
 

                            Ода 

1 
Всходяща солнца луч темнеет, 
Увидевши твою красу, 
Язык, вещая, мой коснеет, 
Тебе что в жертву принесу. 
Цветы средь лета все завянут, 
Когда они не перестанут 
Свой обращати взор к тебе. 
Источник током обратится, 
И раздраженный лев смирится, 
Узря пришедшую к себе. 

2 
Древа вершины приклоняют, 
Трава вся ляжет на пути. 
Тут нежны ноги избирают, 
Чтоб им безвреднее идти, 
Рука твоя чему коснется — 
Тут изобилие прольется 
Всего, что к славе служит нам, 
Чем чувства смертных всех пленяет, 
Где нежность, разум обитает 
Ко утешению сердцам. 

3 
Чрез столько лет, как ты родилась, 
Благополучно жизнь идет. 
С тех пор натура возгордилась, 
Как ты произвелася в свет. 
Рекла вселенная: «Тобой питаюсь, 
Тобой всечасно утешаюсь, 
Ты мне надежду подаешь, 
Собою смертных всех прельщаешь, 
К себе ты взоры обращаешь, 
Счастливо жизнь свою ведешь». 

4 
Страна, которая тебя питала, 
Где ты с младенчества росла, 
Какую радость ощущала, 
Ее утехи нет числа. 
Что та от смертных отличилась, 
Которая во мне родилась, 
Подобно розе, расцвела. 
Собой натуру украшает, 
Меня всечасно утешает, 
Питомицей моей была. 

5 
Потомкам в память то оставишь, 
Тобой что украшался свет. 
Ты мир, спокойствие восставишь, 
Прогонишь тьму грозящих бед. 
Везде та слава воссияет. 
Твой взор все чувства обновляет, 
Из сердца гонит злобу прочь. 
Система света пременится, 
Где разум твой распространится, 
Ты в день преобращаешь ночь. 

6 
Я видел, как гремяща слава, 
С трубой летая над тобой, 
Сказала: «Вот моя забава — 
Блаженство всех и всех покой. 
Та смертных гордость презирает, 
Утехи в ей не обретает. 
Она достойна в свете жить. 
Любя, себя любить заставит. 
Свой век она собой прославит, 
Стремяся зло искоренить». 

7 
Внемли, что я сказал нелестно, 
Внемли хвалу мою к себе. 
То правам разума противно, 
Чтоб я когда польстил тебе. 
Несходно с чувством, что вещаю, 
Я в том утех не ощущаю. 
Тут только множество сует: 
Любить, притворствовать, учиться, 
Вотще без совести трудиться, 
Когда святыя правды нет. 

8 
Бессилен петь хвалу кажуся, 
Нестройну лиру положу, 
Куда я мыслью обращуся 
И что еще тебе скажу. 
Я знаю, что ко славе света 
Умножит Бог цветущи лета. 
Восхощет счастьем увенчать. 
Живи и в жизни будь покойна, 
Покою ты того достойна. 
Мне больше нечего желать. 

Конец 

Приятностию то в глазах наших блистает, 
Когда нас, живучи что в свете, утешает, 
Мы видим, кто себе начнет где строить дом, 
Мнит, буду, живучи, увеселяться в нем. 
Найдет спокойствие, блаженствует, гордится, 
Но мысль моя к тому теперече стремится. 
Конечно, в свете все преобращает рок: 
Тот завтра вниз падет, кто был вчерась высок. 
Увянет и цветок, когда рука коснется, 
Жизнь человеческа подобно так перервется. 
Нет вечности ни в чем, пустыя славы звук. 
Кто, в свете живучи, касается наук, 
Натура и того с крестьянином равняет: 
Он также движется, живет и умирает. 
Когда б на тот конец мы жизнь свою вели, 
То все бы мысленно мы вяли, не цвели, 
В унылости, в тоске дни жизни провождали, 
Увеселения себе не ожидали 
И, отягчая той прискорбностью сердца, 
Не мнили б о другом, а ждали все конца, 
Которого никто из смертных не минует, 
Хоть всякий ропщется на смерть и негодует. 
ЛЮБОВЬ К ОТЕЧЕСТВУ нам брань творить велит, 
Сопротивляяся, кто храбро победит. 
Противников казнит, тех пленным посылает, 
Казня других, и сам равно казнен бывает. 
Он храбрости своей иную бы дал часть, 
Когда бы не была на то монарша власть. 
Или и то сказать, другого чин прельщает, 
Который за войну, быв ранен, получает. 
Отстреляна нога, наскрозь пробита грудь 
Или оторвано другое что-нибудь. 
Лишившися руки, мне б скучно жить на свете. 
Внемли, читатель, ты в моем теперь ответе: 
Конечно, для того войны я не терплю, 
А мир и тишину спокойствуя люблю. 
Я знаю, что, и всем нам умерети равно, 
Что в хижинах умрет или воюя славно. 
Поручик, прапорщик, полковник, генерал 
От пули мертв падет так, ровно и капрал. 
Земля покроет всех, в ее все претворятся. 
Конечно, все на смерть на свете сем родятся. 
За добрые дела пускай заплата есть, 
Тот по миру ходил, заслуживал тот честь; 
Нет разницы ни в чем, к тому я лиру строю: 
Равна смерть нищему, как и в войне герою. 

Конец 

Что теплый ветр в стране сей ныне повевает 
И оскорбленные сердца в нас согревает? 
Не мира ль ангел к нам от южных стран летит 
И ветки масличны со лаврами дарит? 
Навстречу все ему усердно поспешайте, 
И сей Богини дар Российской лобызайте. 
Как древле Самуил во некий град входил, 
Встречающий народ ему так говорил: 
О прозорливче! что пришествия виною? 
Ты мир ли, Святче! к нам приносиши с собою? 

Был оный Самуил Пророк и судия, 
Так устрашился град, увидевши сия. 
Все думали, что гнев он божий проречет 
Или как судия судити их грядет.... 
Но мы и весь сей град, когда тебя встречаем, 
Такие робости в себе не ощущаем. 
Не гнев Богини к нам приносишь ты с собой; 
Но утвердить грядешь <...>шийся покой, 
Чрез шесть лет в сих странах который обитает 
И кажда жителя по свойству услаждает. 
Отныне новое трехлетие начнет, 
В котором более всяк житель процветет. 

Узревши земледел всходящую денницу, 
Одету в тонкую и светлу багряницу, 
С великой радостью к трудам своим спешит, 

Услышав воин звук, что барабан гремит, 
На дело он свое усердно поспешает, 
На тысящи врагов бесстрашно он дерзает. 

Вы нам являетесь во образе денницы, 
Изображающей желания царицы, 
И возбуждаете от сна всех ко трудам, 
Нет места уж теперь беспечным долгим снам. 

Ваш глас есть, яко глас орудии военных, 
Всех ободряющий к трудам мужей почтенных. 
Услышав оный глас, всяк к должности спешит; 
Последний первого, как можно, передит; 
А первый тщится долг свой в точности исправить, 
Преемник думает себя пред ним прославить. 

Таков есть ваш приход! - Так что теперь реку? 
Достойные слова откуда извлеку? 
Которыми б возмог я радость изъявити, 
Которыми б возмог я сердце вам открыта. 
Но нет!... Я чувствия не силен изъяснить; 
Так должен я сей стих с Давыдом заключить: 
Господь да сохранит твой вход и исхожденье 
Отныне и до век. — Вот чувств всех заключенье. 

Великаго Отца и мудрого в делах, 
Лишенный матери в младых своих летах, 
А только отческим призрением хранимый, 
Достоинствам Отца быть в службе равным зримый 
И ревностный в делах быть подражатель тщись, 
Меж сверстников своих превыше возносись, 
И в добродетелях явись отцу ревнитель, 
Рачительный о всех будь бедных попечитель. 

Могущ доставити несчастному покой, 
Елико можеши, в том бодрственно настой. 
Ласкателей всегда, как яда, удаляйся. 
Гони пороки прочь. Друг добрым быть старайся. 
Увидишь за сие награду от небес, 
Наполнится твоя предивных жизнь чудес. 
Останется твое повсюду имя славно, 
Великостью души и добрых дел похвально. 

                                * 
Ах! если б можно мне взнестися на Парнас, 
Лицо увидеть там и Муз, и Аполлона. 
Единожды узрев их, в тот сказал бы час: 
Какого дождались мы в сей град Амфиона! – 
Старается он в нас пороки обругать. 
А чем? — Я не скажу. — Всяк может угадать. 
Наставил он людей, чтоб те людей ругали, 
Дурные их дела наружу представляли. 
Ревнивых, и скупых, и старых волокит, 
Завистливых, бродяг, льстецов и чародеев, 
Юпитер! помоги всех перечесть злодеев. 
Зубами скрежешь ты. — Так видно, что сердит, 
И днесь открытого театра ненавидишь? 
Не одного меня, сим многих ты обидишь.