В. Курнатовская. «Он вернулся в родное Покровское…»

// Сельская правда. – 2008. – 29.07, 26.08, 31.08

Многотомный машинописный архив, посвященный нашему выдающемуся земляку, святителю Игнатию (Брянчанинову), хранится ныне в монастырской библиотеке Свято-Введенской Оптиной пустыни (Калужская область, г. Козельск). На каждом томе – дарственная надпись московского протоиерея Ростислава Лозинского: «В библиотеку Оптиной пустыни. Сентябрь 1990 года».

Все эти ценнейшие материалы были собраны еще в 60-е годы в разных архивах страны его сыном – игуменом Марком (Лозинским). В шестом томе мое внимание привлекли мемуарные записки последней представительницы семьи Брянчаниновых - Веры Курнатовской. К тексту воспоминаний о. Марк сделал примечание: «Получено от архиепископа Ставропольского Михаила (Чуб)». 

Воспоминания Веры Курнатовской написаны человеком глубоко православным, свято чтущим память своего замечательного предка. Живой и интересный рассказ нашей современницы воссоздает картины прошлого, связанные с жизнью семьи Брянчаниновых в селе Покровском Грязовецкого уезда. Имеется к ним и характерное авторское предуведомление: «Эти заметки составлены мною и записаны под мою диктовку. Вера Курнатовская. 18 января 1951 года». С ними мы и начинаем сегодня знакомить наших читателей. Оптина пустынь. 

З. Афанасьева.

В 1914 году было напечатано двухтомное сочинение профессора Киевской духовной академии Леонида Александровича Соколова «Епископ Игнатий Брянчанинов». Долгое время профессор Соколов, детально изучавший жизнь и деятельность святителя Игнатия (сам объездил все места, где протекала его жизнь, изучая на месте архивы и знакомясь с представителями местного духовенства, от которого мог бы получить какие-либо сведения), тщетно искал следы каких-нибудь родственников святителя Игнатия. Наконец он случайно встретил в Киеве бабушкиного двоюродного брата – Николая Семеновича Брянчанинова. Он, как самый младший из пяти племянников святители Игнатия, не мог дать подробных сведений и направил профессора Соколова к моей бабушке – Софии Дмитриевне Арсеньевой - родной и любимой племяннице святителя Игнатия.

Л. А. Соколов начал переписку с бабушкой зимой 1915-1916 годов, прислал ей свое сочинение, а летом1916 года приехал к ней. Он был счастлив встретить человека, который мог ему дать такие подробные сведения о святителе Игнатии. Встреча его с бабушкой была очень трогательной и сердечной. Увидев ее, он сказал, что ему кажется, что дух святителя Игнатия витает между ними.

Бабушка сообщила профессору Соколову, что в первой главе его труди закрались большие неточности относительно семьи Брянчаниновых. Эти неправильные сведения Леонид Александрович заимствовал из статьи некоей Куприяновой, помещенной в одном из богословских журналов за несколько лет до этого. Бабушке статья эта была неизвестна, но она сразу поняла, кем она была написана. У святителя Игнатия и у бабушкиной матери (его сестры) была младшая сестра – Мария Александровна, по мужу – Куприянова. Семья Куприяновых двадцать пять лет была бездетной, но после серебряной свадьбы у них родилась дочь. Родители были уже слишком стары, чтобы уделять нужное внимание своему ребенку, и эта девица – Сашенька Куприянова – очень рано вышла замуж за человека абсолютно неподходящего, который не был принят в семье Брянчаниновых. 

Сашенька Куприянова (ее фамилия по мужу мне неизвестна), узнала, что к личности святителя Игнатия проявляется интерес в духовных сферах, напечатала статью о семье Брянчаниновых и его детстве, причем на семью Брянчаниновых она вылила всю желчь, накопившуюся у нее в душе. Поэтому краски там сгущены, и семья представлена в очень некрасивом свете. Л. А. Соколов был просто в отчаянии, что он поместил в свой труд такие предвзятые сведения. Особенно некрасиво там охарактеризованы родители святителя Игнатия... Помню, как профессор Соколов в моем присутствии читал бабушке первые главы своей книги, и бабушка не раз прерывала его словами: «Ложь, ложь!».

Он твердо решил полностью переработать главы первого тома своего сочинения, которое готовилось ко второму изданию, и переделать их согласно бабушкиным указаниям. 

Говоря о детстве святителя Игнатия, я постаралась представить именно те черты, которые подчеркивала бабушка.

Всю зиму 1916–1917 годов Л. А. Соколов и бабушка вели постоянную переписку, причем он прислал ей на просмотр переделанные им первые главы своего сочинения.

Но, к сожалению, исправлениям этим не суждено было увидеть свет: 2 апреля 1917 года, в день Святой Пасхи скончалась моя бабушка, а в 1918 году, в Киеве – Леонид Александрович Соколов. У него остались дочь Вера и жена, но сведений о них нам получить не удалось. И теперь мне захотелось, как последней представительнице семьи Брянчаниновых, сообщить известные мне факты о ней и о детстве святителя.

Прежде чем приступить к описанию детских лет святителя Игнатия, о чем я знаю со слов моей покойной бабушки – его родной и любимой племянницы Софии Дмитриевны Арсеньевой, мне хочется остановиться на том, что окружало святителя со дня его рождения.

...Семья Брянчаниновых жила с давних пор в Грязовецком уезде, недалеко от Вологды. Принадлежала она к станинному русскому дворянству, но Брянчаниновы всегда сторонились мишурного блеска Москвы и Петербурга и не стремились туда.

По семейной традиции было принято, что, отбыв обязательную военную службу, члены семьи возвращались в свои имения и там жили интересами своего хозяйства.

...Старшая ветвь брянчаниновского рода владела имением Покровское. Хозяин Покровского считался старшим в роде, к нему обращались за советами не только ближайшие члены семьи, но и дальние родственники. Он в нужных случаях созывал семейный совет всех представителей рода, и на нем разрешал вопросы как чисто семейные, так и хозяйственные.

Бабушка рассказывала об одном из таких семейных советов, имевшем место в начале 1840 года. У двух сыновей* [родные братья святителя Игнатия] тогдашнего владельца Покровского – Александра Семеновича Брянчанинова – почти одновременно умерли их молодые жены. У Петра Александровича остался маленький Алеша, а у Семена Александровича – двое крошек: одиннадцатимесячный Саша и Коля, которому было всего несколько дней.

Александр Семенович созвал семейный совет для того, чтобы решить, кому из женской половины семьи поручить заботу о сиротах. Все пришли к общему решению – отдать сирот на воспитание Елизавете Александровне Паренсовой, женщине очень умной и властной... Недаром в семейном кругу ее прозвали; «царь-девицей»: после смерти матери до самого своего замужества она вела дом своего вдового отца. Жила она недалеко от Покровского в Ивашеве. Ее муж, Дмитрий Тихонович, «боевой орел с ангельски чистой улыбкой» (так звали его в семье), станет для детей наставником и настоящим другом.

Бабушка также рассказывала, что все пятеро ребят в возрасте шести-восьми лет часто обсуждали вопросы своего родства: «Мама у нас одна, а папы у нас разные». Дети были дружны между собой, и прожили вместе лет до двенадцати, когда мальчиков отдали в учебные заведения. Но дружба их сохранилась до конца жизни.

В начале XIX столетия хозяином Покровского оказался Александр Семенович Брянчанинов (отец святителя), о котором мы уже упоминали. После выхода с военной службы в отставку он вернулся в родное Покровское и женился на своей дальней родственнице Софии Афанасьевне Брянчаниновой.

Трое (по некоторым сведениям – двое) первых детей молодой четы умерли еще в младенчестве. Но судьба была благосклонна к следующему ребенку, который родился 5 февраля 1807 года. Ему и суждено было стать в будущем великим святителем, Русской Православной Церкви.

После Димитрия (таково было мирское имя святителя) у Александра Семеновича и Софьи Александровны благополучно родилось еще несколько детей. Среди своих братьев и сестер Митенька, как его звали в семье, с ранних лет стал проявлять совершенно особенные свойства характера и настроения. Он не шалил подобно своим братишкам, всегда был внимателен к окружающим, заботлив по отношению к более слабым, послушен и покорен старшим, точно с младенческих лет он приуготовлял себя к монашескому послушанию. Он любил природу какой-то особенной, не детской любовью и находил себе удовлетворение в общении с нею.

Все дети обязательно каждое воскресенье вместе с родителями посещали церковь, а накануне принимали участие в чтении и пении во время всенощной, которая всегда служилась дома, в Покровском.

Религиозность Митеньки, его пламенная любовь к Богу, стремление к Нему поражали и родителей и наставников.

Однако пришло время помещать трех старших мальчиков в учебные заведения. Александр Семенович наметил отправить Митю, Петю и Сеню под надзором дядьки Михеича (по другим источникам – Доримедонта) в Петербург в Военно-инженерный корпус. Александр Семенович отлично понимал, что у военно-инженерного дела большое будущее, а потому решил дать детям именно такую специальность. Мальчики поступили в Военно-инженерное училище, а дядька Михеич ежемесячно докладывал родителям о поведении и успехах своих питомцев. Кстати, о Митеньке говорилось, что он никакими развлечениями, свойственными его возрасту, не интересуется (не в пример своим братьям), пустых книг не читает, а все свои интересы устремляет к Богу. В это время он каждое воскресенье обязательно отправлялся в Александро-Невскую Лавру и там за ранней обедней приобщался Святых Тайн. В душе юноши зрело и оформлялось непреклонное желание оставить мир с его радостями и соблазнами и принять иноческий постриг. 

Отлично закончив Николаевское военно-инженерное училище, Димитрий механически был зачислен в число слушателей Военно-инженерной Академии. После учебы последовала служба в Динабургской крепости. Однако мечта о монастыре не оставляла молодого офицера. Несмотря на противодействие родителей и даже самого императора Николая I, ему удалось, в конце концов, оставить мир и удалиться в глухую пустынь.** [Александро-Свирский монастырь Олонецкой (ныне Санкт-Петербургской епархии]

Игумен Александро-Свирского монастыря, строго допросив молодого офицера, принял его в число послушников. Было решено испытать его на самых трудных монашеских послушаниях: его заставляли работать на скотном дворе и выполнять самые трудные обязанности в монастырском хозяйстве. Братия сперва с некоторой насмешкой смотрела на то, как такой белоручка справляется с тяготами монастырской жизни. Но такое, отношение к нему вскоре резко изменилось: иноки увидели, что их новый собрат с усердием, исполняет все возложенные на него послушания, и мало-помалу прониклись к нему глубоким уважением. Настоятель тоже обратил внимание на труды послушника Димитрия. Через некоторое время Димитрий Александрович был пострижен под именем Игнатия, рукоположен сан иеродиакона, а затем и иеромонаха. Чаяния Митеньки сбылись – он стал служителем алтаря Господня. Таинство священства отец Игнатий принял как величайший дар Божий – ведь все труды и невзгоды можно было перенести лишь для того, чтобы получить эту великую духовную радость.

После кончины старца-игумена братия единогласно избрала его игуменом*** [Иеромонах Игнатий был назначен строителем Вологодского Лопотова монастыря епископом Стефаном. Здесь воспоминания не совсем точно передают факты. Согласно архивным документам, последовательность событий была такова. В 1833 году «Вологодского Лопотова монастыря строитель иеромонах Игнатий» был назначен «в настоятели подмосковного Угрешского монастыря. И тогда последовал указ о возведении его в сан игумена, но настоятельствовать Николо-Угрешском монастыре отцу Игнатию так и не пришлось – его вызвали в Санкт-Петербург]. Началась административная работа по устроению своей обители. Много трудов положил на нее игумен Игнатий, она неузнаваемо изменилась.

Слава об энергичном и талантливом игумене дошла до императорского дворца, и Николай I решил перевести отца Игнатия настоятелем Сергиевой пустыни под Петербургом. Подписывая назначение, Николай Павлович сказал: «Не захотел солдат в бой водить, пусть теперь монахов в порядок приводит!»

Перед архимандритом Игнатием стояла серьезная задача приведения в порядок монастыря, ожидавшего коренных реформ. Он блестяще справился с делом: и порядок в монастыре был наведен, и обитель получила дивные храмы и многочисленные здания. Архимандрит Игнатий умел привлекать пожертвования и капиталы для своего монастыря. Внутренняя дисциплина была поставлена очень высоко, ибо настоятель силой своего нравственного авторитета воспитывал иноков, наставлял их на покаяние и приводил к Богу.

Время, когда настоятелем Сергиевой пустыни был архимандрит Игнатий, считается самой блестящей страницей в истории обители. В монастыре возникла традиция награждать особенно примерных послушников при принятии ими пострига именем Игнатия – об этом нам с матерью говорил в 1926 году настоятель пустыни архимандрит Иоасаф. После его смерти в начале 1930 года обитель была закрыта.

Когда я с матерью бывала у архимандрита Иоасафа в Сергиеве, он в нашу честь всегда надевал настоятельский крест, принадлежавший святителю Игнатию. Чудесные панагии, ему же принадлежавшие, мы также видели на нашем друге архиепископе Костромском Тихоне, когда дважды (в 1906 и 1910 гг.) навещали его в Костроме, поскольку после смерти святителя панагии перешли Костромской архиерейской кафедре. Это объясняется тем, что он скончался в Николо-Бабаевском монастыре, находившемся в ведении вышепомянутой. епархии. В Сергиевской пустыни хранились «Игнатиевы места» – те аллеи и скамейки в монастырском саду, которые особенно любил святитель Игнатий.

Если весть об игумене Игнатии дошла до далекого Петербурга, дошла она, конечно, и до Покровского…

Александр Семёнович принял своего сына строго официально, так что в следующие свои приезды на родину отец Игнатий никогда больше не останавливался в Покровском, а направлялся прямо в Ивашево к своей любимой младшей сестре Елизавете Александровне Паренсовой. Она была крестницей своего старшего брата, и эта духовная связь как-то особенно связывала брата и сестру.

Отец Игнатий очень подружился с мужем Елизаветы Александровны – Дмитрием Тихоновичем, но особую привязанность испытывал к своей племяннице – единственной дочери Елизаветы Александровны, «солнышку Сонечке с болотными глазками», как он ее прозвал в раннем детстве за солнечный нрав и светло-карие глаза.

Она стала моей бабушкой – С. Д. Арсеньевой.

Трогательно было видеть, – так гласит семейное предание – сурового монаха в ивашевском саду, окруженного пятью малышами - племянниками (кроме своих двух детей у Елизаветы Александровны воспитывались трое сирот-племянников, – детей ее братьев). Эти воспоминания о любви и ласке дяди-архимандрита сохранились у них на всю жизнь, о чем я неоднократно слышала от бабушки и ее братьев.

В бытность отца Игнатия в Сергиевой пустыни, однажды вечером туда привезли разбившегося на маневрах молодого офицера. Это был брат отца Игнатия – Александр Александрович. Когда отец Игнатий пришел и увидел несчастного юношу, он сразу понял, что конец его недалек. Преподав ему последнее напутствие, он стал подготовлять брата к блаженному переходу в вечность. Убедительные слова старшего брата оказали громадное влияние на больного, и он с радостью принял возложенную на него схиму. Уже как воин Царя. Небесного, оставив звание воина царя земного, он перешел в вечность. 

В семье святителя. Игнатия сохранилось устное предание о том, что он всеми силами боролся против назначения его епископом. Он считал, что в Сергиеве может принести больше пользы, чем в качестве епархиального архиерея, где его настроение постоянно будет нарушаться обычными административными заботами. Пока был жив его покровитель, император Николай I, ему удавалось это. Но после смерти последнего он был назначен епископом Кавказским и Черноморским, а потому вынужден был оставить свое горячо любимое детище - Сергиеву пустынь.

Всего четыре года провёл епископ Игнатий в качестве епархиального архиерея и, как он сам говорил своим родным, никогда в жизни не переживал он столько тяжелого, как за этот период. Через четыре года он запросился на покой и, наконец, в 1861 году обрел покой душе своей в Николо-Бабаевском монастыре Костромской губернии, куда был назначен настоятелем. Здесь, в 1862 году, к нему приехали и остались послушниками два его младших брата – Петр и Михаил, которые под руководством брата-святителя начали свой иноческий подвиг. Много раз, уже после смерти святителя епархиальное начальство и братия просили принять постриг Петра и Михаила, но оба они отказывались, говоря, что не считают себя достойными. Они приняли схиму только перед самой смертью, в конце 1880 года.

Моя бабушка, С. Д. Арсеньева, в сопровождении своей единственной дочери Веры, моей матери, не раз навещала своих дядей в их обители. Бабушка рассказывала мне об исключительных службах отца Игнатия в Сергиевой пустыни, о его громадной популярности, привлекавшей в обитель бесчисленное количество богомольцев. Особенно много их бывало в дни Великого Поста. Люди шли туда, стремясь попасть на исповедь к отцу Игнатию, получить от него духовное утешение и поддержку. Великопостные службы пустыни были настоящими школами покаяния и молитвы.

Бабушке приходилось наблюдать это в 1854-1856 годах, когда она с Елизаветой Александровной проводила зимы в Петербурге; почти каждое воскресенье мать и дочь отправлялись в Сергиево. После обедни и раннего обеда отец Игнатий брал Сонюшку (ей было тогда четырнадцать лет) и гулял с нею по монастырскому саду. До глубокой старости бабушка не могла забыть своих бесед с дядей. Он объяснял ей истины веры, богослужение и основы христианской нравственности. Все эти вопросы он разъяснял так душевно, так понятно, что они на всю жизнь утвердили веру бабушки. Эту веру она передала своей дочери, моей матери Вере Юльевне Арсеньевой, в замужестве Курнатовской, а они передали ее мне. И эта вера, «адаманта крепчайшая», помогла мне безропотно переносить те великие испытания, кои выпали на мою долю.

Приближаясь к концу своей жизни, я обращаюсь к моему праведному прадеду с мольбой: «Святителю Христов Игнатие! Буди ко мне спасению путевождь, испроси мне у Бога-Щедродавца кончину жития моего безболезненную и мирную, и приведи меня, покаянием и молитвою очищенную, в Чертог Спасов, украшенный на Вечерю Господню! Аминь!»

Вера Курнатовская
18 января 1951 года