Р. Лазарчук. Литературная и театральная Вологда 1770–1800-х годов

. – Вологда, 1999

Афанасий Брянчанинов принялся за строительство своего Дома рано, в начале жизни. Он спешил, потому что надежды на «веселье» и «спокойствие» (л. 8) связывал только с Домом. Пенатами Брянчанинова стало сельцо Фомино Комельской волости Вологодского уезда [2] [ ГАВО. Ф.32. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 43. В 1780-х годах сельцо Фомино входило в Грязовецкую округу. – ГАЯО. Ф. 77. Оп. 1. Ед. хр. 364 (без пагинации)], которое досталось ему по разделу «недвижимого и движимого всякого звания имения» [3] [ ГАВО. Ф. 32. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 41. В настоящее время этого населенного пункта нет. За сообщение этих сведений выражаю признательность начальнику Управления культуры Грязовецкого района А. К. Малышевой] (в разделе, кроме Афанасия Матвеевича, участвовали вторая жена М. Ф. Брянчанинова Анна Васильевна и их сын Федор). Описание усадьбы не сохранилось. О живописности окружающего ландшафта можно догадываться по пейзажным зарисовкам Муравьева 1770-х годов. Они выполнены по памяти (будущий поэт провел в Фомине лето 1771 года), а значит, близко к натуре: «долины», устланные «цветущей муравой», льющаяся по «мягким мхам» прозрачная Лухта, поля, горы («окружные желтеют жатвой горы») [4] [Эта особенность рельефа земли отмечена в «Топографическом описании Вологодского наместничества, сочиненном в 1794 году»: «Местоположение оного (речь идет о Грязовецком уезде. – Р. Л.) по большей части ровное, а хотя местами и есть небольшие горы...» – РГВИА. ВУА. Ед. хр. 18638. Л. 46.] и «терем» (так Муравьев называет барский дом – С. 194, 117). Соответствовал ли его архитектурный облик вкусам нового времени или Брянчанинов сохранил естественную простоту родовой усадьбы, неизвестно. Важнее другое – ради этого поместья в 30 верстах от Вологды молодой человек оставил двухэтажный каменный дом, окруженный огромным «садом с гротом, убранным зеркалами и разными раковинами, беседкой с обоями, десятью беседками с картинами» [5] [Московские ведомости. 1768. 4 марта. № 19. (Продажа)], находящийся в самом центре Москвы («Между Покровской и Мясницкой улицами») [6] [Санктпетербургские ведомости. 1767. 5 января. № 2. (Продажа).] 

Воспитанный на античных образцах, Мурьвьев воспринимал сельскую жизнь своего друга (именно так – «Сельская жизнь» – называется посвященное Брянчанинову стихотворение) как ожившую идиллию: 

Идиллическими представлены и отношения хозяина «владения» с крестьянами, крестьянский труд: 

Документы сохранили иные подробности жизни сельца Фомина: стояли здесь и винокуренные избы (наследство отца, М. Ф. Брянчанинова), и заведенная мачехой суконная фабрика [1] [ ГАВО. Ф. 32. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 45 об., 42-43. По условиям раздела 1771 года А. М. Брянчанинов должен был перевезти «все, что до той фабрики принадлежит», в имение мачехи, сельцо Мосейлово Вологодского уезда.] Однако в главном, в описании нравственного облика владельца усадьбы, стихи Муравьева не расходятся с документами. Помещик Брянчанинов был человеком добрым, снисходительным, мягким. Он приютил (взял в «услужение») «пересланного из Москвы» мальчика-сироту, «не помнящего родства» Андрея Михайлова [2] [ ГАВО. Ф. 832. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 1 об., 2.] не «пожелал учинить наказания за побег» своему «дворовому человеку» Ивану Агееву3 [Там же. Ф. 238. Оп. 3. Ед. хр. 139. Л. 3.] (а оно было предусмотрено законом и приобрело характер непременного условия возвращения пойманного беглеца его господину). 

Дворянская усадебная культура последней трети XVIII века выработала несколько типов человеческого поведения. Брянчанинова трудно представить мрачным анахоретом или отрешенным от жизни сентиментальным мечтателем, крепким, расчетливым хозяином, занятым только приращением доходов, или легкомысленным бездельником, позволяющим приказчику и дворецкому обворовывать своего помещика. Афанасий Матвеевич смог избежать этих (и других) крайностей не только потому, что обладал «здоровым», «ясным умом» [1] [Муравьев М. И. К А. М. Брянчанинову. — РГБ. Рукопись-конволют. Л. 129 об. Далее ссылки на эту рукопись (с указанием листов) даются в тексте] и всегда чувствовал под ногами твердую почву, землю. Он хорошо знал то немногое, насущно необходимое, что могло бы сделать его счастливым. Муравьев нашел точную формулу бытия своего друга, сумевшего примирить естественность природы с достижениями цивилизации: 

Через несколько лет в стихотворении «К А. М. Брянчанинову» (1780) поэт повторит эту же мысль в другой редакции: 

Однако жизнь в Фомине едва ли ограничивалась лишь созерцанием сельских видов и литературным творчеством. Она была разнообразнее и сложнее, ибо предполагала не только дружеское общение, воспитание сына, обширную переписку, чтение, но и хозяйственные дела, заботы и... тяжбы [2] [Шесть лет (с 1776 по 1782) тянулось закрытое за недоказанностью факта дело «По обвинению поручика Афанасия Брянчанинова в ограблении и избиении им поверенного Вологодской питейной конторы Степана Кузьмина, гусара и служителей и о взыскании с поручика денег». – ГАВО. Ф. 238. Оп. 3. Ед. хр. 5.] Самодостаточность усадебной культуры отнюдь не означала ее изолированности. Напротив, она испытывала постоянную потребность в контактах со столичной культурой. Из столиц привозили новые книги, впечатления, идеи. Судя по документам, Афанасий Брянчанинов нередко отлучался в Москву (в 1778 году дважды — в феврале и декабре) [3] [ Там же. Л. 34, 49 об.] но всегда ненадолго. Десять, быть может, самых лучших лет своей жизни А. М. Брянчанинов строил свой Дом. Удалось ли ему осуществить этот замысел? Стало ли сельцо Фомино островком гармонии и счастья? Трудно сказать.