|
Л.Панфилова, О.Коквина. «Мело, мело по всей земле…»
// Речь (Череповец). – 1990. – 06.11
«С Россией кончено. На последах ее мы прогалдели, проболтали, пролузгали, пропили, проплевали...» Эти отчаянные строки написал в 1917 году, сразу после Октябрьской революции, Максимилиан Волошин. Наверное, тогда он уже понимал, что ему не будет простора в новой России.
Послереволюционная Россия с болью и кровью отторгала от себя не только свое прошлое. Новые хозяева – новые порядки, новый лексикон: «социально чуждый элемент», «уклонист», «кулак», «враг народа». Новая власть, перевернувшая Россию лозунгами «Свобода, Равенство, Братство», начала, однако, совсем с другого – с разделения людей на классы и группы. Для многих, ох, для многих, кто не имел чистого рабоче-крестьянского происхождения, Россия после 17-го года стала злой мачехой.
Пожалуй, все 70 с лишним лет, в годовщины Октября мы, газетчики, старались писать о рабочих, колхозниках, студентах, партийных функционерах и т.п., которым революция не только сохранила жизнь, но и дала какое-никакое образование... Есть, в общем, что вспомнить добрым словом. Потому что их отцы и деды в то смутное время в графе «социальное происхождение» могли спокойно (без предательской дрожи в руке) написать «из рабочих».
А какая судьба ожидала тех, кто был «из мещан», а того хуже – «из дворян»? Об этом не задумывались. Как будто и не было этих людей.
Многих из них советская власть не взяла в «светлое будущее». Им была уготована судьба изгоев общества.
Череповец до революции не был рабоче-крестьянским городом. Здесь жили преимущественно мещане, купцы, много было в округе «дворянских гнезд». Судь6а хозяев большинства из них неизвестна. Но, хоть и поздно мы спохватились восстанавливать историческую правду, удача все же иногда улыбается.
«Я, Мария Николаевна Клеймонд, последняя из рода Гальских...»
О величественном особняке с колоннами, портиком, расположенном на левом берегу реки Шексны – доме Гальских череповчане знают, но мало кто помнит и знает последних обитателей рода Гальских, кому принадлежала эта усадьба до установления советской власти.
Долгий путь исканий привел нас в небольшую ленинградскую квартиру, гостеприимная хозяйка которой Мария Николаевна Клеймонд, урожденная Гальская.
Мария Николаевна родилась 26 июня 1914 года в семье потомственного дворянина Николая Львовича и Марии Алексеевны Гальских. Она была последним ребенком, кроме нее, были два брата, Андрей и Лев, которые умерли в детстве, и старшая сестра Анастасия (1904 года рождения).
Судьба не жаловала Марию Николаевну... В 1920 году умер отец, Николай Львович Гальский. После выселения семьи из усадьбы, в 1922 году, пришлось скитаться по квартирам в Череповце... «Мы проживали в Матурине, у Агафонова Сергея Михайловича; с 1922 по 1926 год по проспекту Луначарского, 64, – у Богатовой Александры Ивановны, в 1930 году в доме Иванова Степана Ивановича на улице Розы Люксембург...»
В марте – апреле 1930 года ОГПУ открывает дело на Марию Алексеевну Гальскую, мать Марии Николаевны (тогда ей уже было 60 с лишним лет), как на «врага народа», за участие в «заговоре» против власти Советов, высылает ее сроком на три года в Восточно-Сибирский край. В 1933 году Мария Алексеевна умирает в Енисейске.
В конце 1930 года, оставшись без родителей, сестры Гальские – Анастасия и Мария – уезжают в Ленинград к сестре Марии Алексеевны, В. А. Ивановой. Так как «дворянского происхождения никогда не скрывали», возникли трудности с устройством на работу. И все же приняли на мебельную фабрику. Здесь судьба сводит Марию Николаевну Гальскую с Леопольдом Францевичем Клеймондом. Вскоре они становятся мужем и женой.
Л. Ф. Клеймонд был шуцбундовцем (шуцбунд – немецкий союз обороны).
В 1930 году состоял в военизированной организации Социал-демократической партии Австрии, которая была создана в 1923 году для обороны от наступления реакции, в защиту республики, в 1934 году бежал с родины, гонимый фашистским преследованием.
Но в России его ожидала несладкая судьба.
В начале 1939 года у супругов Клеймонд родилась дочь Татьяна. Молодым родителям не терпится показать малышку бабушке в Австрии... В 1942 году, уйдя оформлять визу на отъезд в Вену, Леопольд Францевич не вернется домой.
Позднее Мария Николаевна узнает, что ее мужа сослали в Воркуту, но никаких вестей от него она больше не получит и никогда не увидит его. Органы государственной безопасности будут беспокоить квартиру Марии Николаевны частыми обысками. Что искали, Марии Николаевне до сих пор не понятно. Не понятно, и за что отняли мужа? Жестоко судьба распорядилась и с Анастасией Николаевной Гальской, сестрой Марии Николаевны. Работала машинисткой. Как многие, пережила блокаду. Замужем быть не пришлось, всю свою жизнь посвятила материальной поддержке своей младшей сестры Марии Николаевны и племянницы Татьяны Клеймонд. Умерла в 1967 году в Ленинграде, похоронена на Красненьком кладбище, теперь давно закрытом.
В ноябре 1955 года Мария Николаевна Клеймонд узнает, что дело по обвинению ее матери, Гальской Марии Алексеевны производством прекращено за недоказанностью предъявленного обвинения. Через 22 года ей, наконец, скажут правду. Позднюю, горькую правду.
Мария. Николаевна за годы жизни привыкла к обыскам и розыскам. Но этот, последний ее «розыск» историко-этнографическим музеем «Усадьба Гальских» неизмеримо растрогал Марию Николаевну, стал, для нее удивительной, приятной неожиданностью.
Мария Николаевна определила в дар Музею два семейных альбома, которые она хранила и спасала десятки лет, и уникальные фотографии. Спасибо вам.
«Наскитались мы по белу свету...»
Еще одно нелегкая судьба, по которой проехалась огненная колесница революции, навсегда оставив болезненную, незаживающую рану. Еще один листик, оторванный от родительского дерева...
Казалось бы, революция – для таких, как Наталья Николаевна Кабачинская (девичья ее фамилия). Дед и отец ее были крестьянами, жили в Матурине. Правда, у деда до революции было справное хозяйство. Работящая, дружная семья. Распалась эта семья.
«Я отношусь к тому роду крестьян, которые были согнаны со своей земли и всю жизнь мотались по стране, и всю жизнь тосковали по родным местам…»
«В 1928 году моего деда, Кабачинского И. В., лишили права голоса (избирательных прав. Это было в порядке вещей, избирательных прав лишали тех, кто был до революции побогаче, – прим. авт.). А моего отца как сына лишенца сразу уволили с работы (это был настоящий геноцид против крестьянства, за мнимую вину одного члена семьи создавались невыносимые условия для жизни всей семьи, – прим. авт.). Деда лишили права голоса тогда, когда у него не было уже ничего: ни земли, ни скота. Семью из шести человек одна мать содержать не могла, и когда началась коллективизация на нижней Волге, наши завербовались туда, и мы уехали в Камышин. Когда там начался голод (начало 30-х годов, – прим. авт.), дед продал все, что у него еще оставалось в Матурине. Привез деньги отцу и напутствие: «Николай, спасай детей, поезжай в Ленинград, там сына лишенца никто не будет искать...».
Долго скиталась семья по стране. «Где мы только ни жили», – вспоминает Наталья Николаевна. Сменили добрый десяток городов – больших и малых. Сама Наталья Николаевна, в конце концов, приютилось л Москве. Оттуда, с улицы космонавта Волкова, и пришла эта печальная исповедь.
«Всю жизнь, где бы я ни жила, милее Матурина с горкой для меня ничего не было. Всю жизнь я часто плакала, мне хотелось хоть один раз, одним глазком посмотреть на родное Матурино... А сейчас я инвалид первой группы, 16 лет лежу на спине...»
Это судьба двух череповецких семей, живших в «эпоху ломки старого». А сколько таких семей было хотя бы в Череповецким уезде? Я задаю этот вопрос директору музея «Усадьба Гальских» Т. И. Никитиной и... не получаю ответ.
– Нет даже приблизительных данных, – качает головой Татьяна Ивановна. – Этим никто не занимался... до последнего времени мало кто задумывался о судьбе тех, кто стал жертвой нового строя. Попал в концлагеря, был лишен нажитого или вынужден уехать со своей земли, или лишен права на полноценную работу... Таких было немало. Нас ведь как учили – «враги народа», «у нас зря не сажают...»
Здесь, в Череповце революционных лет, все было как везде. Были экспроприации («Мусенька, смотри, наша мебель», – сказала Анастасия Гальская младшей сестре – во время одного из посещений Череповецкого театра). Новая власть экспроприировала, не только мебель, но и дома вместе с ней. Сколько было в уезде «дворянских гнезд»-усаде6! Чечулина, Батюшковых, Верещагиных... Куда потом делось национализированное добро? Богатейшие библиотеки, художественные ценности? Мария Алексеевна Гальская была знатоком и ценителем живописи. В доме было много картин. Где они теперь? В музее их нет.
Мария. Николаевна Гальская совсем уже недавно сказала:
– Не жаль, что, все это отняли тогда, жаль, что не сохранили. Оно же никому не досталось, пропало.
Была, и в большом количестве, внутренняя миграция. Костяк интеллигенции в двадцатые годы вынужден был уехать из маленького Череповца, затеряться, раствориться. Сколько их перекочевало в Ленинград, например, – говорит Татьяне Ивановна. – Когда мы занимались поиском Гальских, столкнулись с некоторыми из этих людей, оставшимися в живых. Все они страдают, что вынуждены были покинуть родные места. И поддерживают друг друга, у них своеобразное братство.
– Только упрямство заставило мою мать остаться, – вспоминает Мария Николаевна Гальская. – А все, кто был поумнее, уехали и жили тихо.
…Сколько лет прошло, но и сейчас Мария Николаевна, вспоминая юность, родные места, говорит: «Наша горка».
Человек расстается с родиной, но память его хранит воспоминания о родных местах, и на всю жизнь они – самые дорогие.
Целый пласт истории был изъят из нашей памяти. Порвались нити, связывающие поколения. Надо восстановить эти «белые пятна» и сказать правду о том революционном времени, которое было очень безжалостным к многим, ни в чем не повинным людям, которое стало трагедией их жизни и, может быть, трагедией России.
|
