Мир усадьбы 

Мир усадьбы // Ю.Овсянников. Картины русского быта. – М., 2000

Усадьба, как гласит словарь Даля, – «господский дом на селе со всеми ухожами, садом, огородом и прочим». Понятие это утвердилось в русском языке и в жизни только в 18 столетии. А до этого говорили: поместье. Впрочем, термин этот продолжал свою жизнь вплоть до 20 века. Он означал пожизненное владение землей с крестьянами, которыми царь награждал бояр и дворян за воинскую или государственную службу.

Поначалу поместья или усадьбы могли быть и сельскими, и городскими, в зависимости от того, где была пожалована земля. Даже царь-реформатор Петр Первый не смог сразу нарушить традицию. Создав Петербург, с его прямыми, проведенными как по линейке, улицами и проспектами, он вынужден был в первые десятилетия разрешить на границе города, по берегам Фонтанки, появление усадеб. Но приказал своему архитектору Доменико Трезини, тому самому, что возводил его дворцы и Петропавловскую крепость, составить типовые проекты этих усадеб. Чтобы в них тоже ощущался дух порядка и регулярности. И Трезини начертил несколько вариантов, как стоять господским домам, хозяйственным постройкам, конюшням и коровникам, где быть пруду, а где – беседкам. Но то был последний всплеск усадебной жизни в Петербурге.

А вот в Москве, которая всячески старалась подчеркнуть свою независимость от молодой столицы, усадьбы продолжали возводить и в 18 и даже в 19 веке. До наших дней сохранилось около десятка усадеб. Одна из них расположена на Земляном валу, 53. Создал ее архитектор Доменико Жилярди в 1829 году для богатых чаеторговцев, купцов Усачевых. В Грохольском переулке находится усадьба, построенная в 1789 году архитектором Матвеем Казаковым для заводчиков Демидовых. В городской усадьбе заводчиков Баташевых ныне размещается Яузская больница. На Страстном бульваре дом 15 сохранилась усадьба князей Гагариных. Есть и другие. И каждая из них – отдельный мир, в котором великолепный господский дом, хозяйственный двор со всеми необходимыми строениями и огороженные стеной парки, куда не долетает шум городской жизни.

Если торжественный, регулярный Петербург стал символом государственности, империи и как бы воплощал понятие «мы», то замкнутая, обособленная усадьба, предназначенная для одной семьи, выражала понимание собственного «я» ее владельца. Отправляясь в деревню по собственной воле или по велению государя, человек как бы переселялся из макромира в микромир. Но и в этом микромире он хотел жить точно так же, как существовал в большом свете. Чтобы обязательно был театр. (Если не хватало крепостных для создания труппы, то играли сами, приглашая молодых барчуков из соседних поместий.) Чтобы была собственная типография, где можно печатать свои ученые и поэтические труды. (Впрочем, для обустройства типографии требовались немалые деньги.) Чтобы были балы и приемы. Может, не столь пышные, как в столице, но тем не менее обязательные. (Помните, как описаны Пушкиным провинциальные торжества в доме Лариных.)

Для исполнения подобных желаний в усадьбе всегда были люди тех профессий, что окружали владельца в макромире: собственные архитекторы, живописцы, резчики по дереву, артисты, музыканты, даже создатели музыкальных инструментов. Все они набирались среди крепостных и обучались в городах у профессионалов. Самые талантливые навсегда вошли в историю русской культуры: архитекторы Федор и Павел Аргуновы, художники Иван и Николай Аргуновы, Василий Садовников, создатель великолепных скрипок, виолончелей и гитар Иван Батов и многие, многие другие.

Небывалый расцвет усадебной жизни со всеми ее особенностями совпадает со второй половиной 18 – первой четвертью 19 века. Он начинается с Указа о вольности дворянской и завершается через несколько лет после казни декабристов. Иначе говоря, он полностью совпадает с историей стиля классицизма и века Просвещения. Екатерина II, сама считавшая себя российской помещицей, всячески поощряла развитие усадеб. В них она совершенно справедливо видела опору империи на местах и своеобразные центры просвещения.

Эти названные нами три четверти столетия в жизни усадьбы, когда бурно завершилось формирование новой русской культуры, представляют особый интерес. Ведь именно в этот период многие поместья, как, например, Кусково, Архангельское, Остафьево, Приютино, Званка, Ярополец и другие, внесли весомый вклад в русскую культуру. Попробуем хотя бы бегло перечислить, чем, помимо великолепных архитектурных памятников, прославились уже названные нами усадьбы.

В Кускове был создан первый в России «Воздушный театр». По образцу французских и итальянских он располагался в парке. В нем были созданы амфитеатры из дерна для зрителей, и кулисы из стриженной кустистой липы. А перед входом в «зрительный зал» была круглая площадка, в центре которой возвышался вольер с певчими птицами. Здесь перед началом оперы или балета можно было послушать затейливые трели и щелканье клестов, канареек и других певчих птиц. К сожалению, климат России резко отличается от Франции и Италии. Поэтому спектакли в «Воздушном театре» давались только в теплые летние дни. Пришлось владельцу усадьбы построить для своей труппы специальный театральный дворец в Останкино-Архангельское. Помните, как у Пушкина в стихотворении «К вельможе», посвященном Н.Юсупову, владельцу Архангельского:

Славилась усадьба своей знаменитой библиотекой, замечательным собранием картин (многие из них украшают сегодня залы Эрмитажа и Музея изобразительных искусств в Москве), а также собственным фарфоровым заводом. Руководил им приглашенный мастер-француз, а формовщики и живописцы набирались из крепостных. Созданная на заводе посуда шла только для личных нужд владельца – князя Юсупова. Порой для гостей готовили специальные сувениры – чашки или тарелки с видами Архангельского. До сего дня юсуповский фарфор очень ценится специалистами за высокое качество и прекрасную живопись.

В Остафьеве, усадьбе князей Вяземских, Николай Карамзин, связанный семейными узами с княжеским родом, писал свою знаменитую «Историю государства Российского». В Званке, принадлежавшей поэту и государственному деятелю Гавриилу Державину, было написано немало прекрасных стихов. В том числе и одно из лучших его творений «Жизнь Званская», которое завершается строчками:

Приютино было усадьбой Алексея Оленина, художника, историка, первого директора Петербургской публичной библиотеки, президента Академии художеств. В Приютине с удовольствием живали И.Крылов и Н.Гнедич. Сюда охотно приезжали А.Пушкин, А.Мицкевич, П.Вяземский, К.Батюшков. Именно последний назвал Приютино «Приют для добрых душ»...
На примере хозяев нескольких прославленных усадеб можно проследить, как менялись воззрения, вкусы, привычки и увлечения лучших представителей образованного русского дворянства.
Переезд в усадьбу – переселение в мир природы, который неизбежно навевает думы об, увы, быстротечности человеческой жизни, погружение в чудный мир воспоминаний о проведенном здесь детстве или предыдущих посещениях уютного дома, располагающего к лени и раздумьям.
И вновь свидетель эпохи – А.Пушкин:

Стоит только миновать ворота усадьбы и направиться по тенистой аллее к родовому гнезду, как, тонко заметил историк искусств Г. Стернин, вступаешь на путь к собственному «я», путь к мировосприятию частного человека. «На крыльце барина уже поджидают старые слуги, камердинеры, ключницы. Они хранители прошедших лет. Как писал поэт А.Фет: «Возвращаясь в старое гнездо, весьма часто испытываешь то же, что при виде знакомого щенка, превратившегося в старую собаку...»

Но хозяин уже спешит в свой кабинет. Этот, по словам поэта, «приют труда и вдохновенья».

Как считают историки, на протяжении 18 и начала 19 века кабинет был обязательным элементом усадьбы, но принадлежал еще к непарадным, приватным комнатам. И обстановка его, конечно, была достаточно строгой. Дубовые или красного дерева стулья, диван, кресла. Вместо просторного письменного стола – секретер, бюро или конторка. И естественно, пузатые графины для домашних наливок, тяжелые рюмки и обязательно трубки с чубуками, обшитыми бисером. Бисер – один из самых любимых материалов домашнего рукоделия. Им украшали чубуки, кисеты, чехлы для пепельниц, очешники, дамские сумочки.

Заметим для памяти, что курение трубки, вошедшее в моду стараниями царя Петра, с его смертью уступило место нюханию табака. Причем увлекались этим и дамы, и мужчины. Характерно, что главными изделиями Императорского фарфорового завода вскоре после его основания стали нарядные фарфоровые табакерки. Императрицы очень часто использовали их даже в виде подарков, наполнив предварительно золотыми монетами. К концу 18 столетия опять возродилась мода на трубки. Но курить разрешалось только в кабинете хозяина, чтобы в других покоях воздух и мебель не пропитались запахом табака.

В кабинете утверждалась жизнь усадьбы. Здесь хозяин выслушивал доклады управляющего о делах, писал повеления в другие поместья и письма многочисленным родным и знакомым, здесь "обсуждали проекты новых строений и разбивки парка. Ибо каждый владелец усадьбы стремился к тому, чтобы облик его дома, а также сада и парка, отличался от других. Видимо, эта особая индивидуальность усадебных строений и придавала провинциальной архитектуре эпохи классицизма особую лирическую красоту.

В кабинете хозяина хранились и прославленные усадебные библиотеки. Сначала это были книги необходимые, «рабочие»: календари, где всегда были полезные для хозяйства советы, журнал «Экономический магазин», в котором можно было найти статьи о крашении липы в красное или эбеновое дерево; о наизящнейшем способе разбивать английские парки; о вернейшем способе лечения золотухи у дворни. Чуть позже необходимые наставления типа: «Всеобщее и полное домоводство», «Новый и совершенный русский садовник», «Начертание древних и нынешнего времени разнородных зданий» и другие. Со временем, с появлением в доме все большего числа образованных людей, место в шкафах стали занимать книги для семейного чтения по вечерам – переводные романы: «Жиль Блаз», «Дон Кихот», «Робинзон Крузо», а потом и романы Лафонтена, Жанлис, Коцебу. А уже после Отечественной войны 1812 года – книги политические, по учреждению ланкастерских школ, женскому образованию, новой морали и даже капиталистическому ведению хозяйства... Наконец наступал момент, когда для библиотеки выделяли особое помещение. Порой его размещали на первом, парадном этаже. Хорошая библиотека, на собрание которой затратили немало сил и средств, была гордостью хозяина. После смерти ее основателя библиотеку часто продолжали пополнять его потомки. Библиотека становилась символом культуры и старины рода. Недаром некоторые усадебные книжные собрания были хорошо известны не только в России, но и на Западе.

Однако судьба большинства усадебных библиотек была трагична. Для владельцев обветшавших имений, знавших лучшие времена, остатки фамильных книжных собраний стали обузой, с которой они расставались без тени сожаления. О печальной судьбе этих библиотек интересно и образно рассказал знаменитый русский библиофил С.Минцлов (его воспоминания «За мертвыми душами» были изданы в Москве в 1991 г.). С 1895 по 1913 год он путешествовал по центральным губерниям России и покупал или спасал от костров уникальные издания 18 века и старый елизаветинский, и екатерининский фарфор. «Россия была полна оазисов, – заметил Минцлов, – где в тиши и в глуши таились такие сокровища, какие весьма редко можно встретить на рынке».

На одном этаже с кабинетом размещались спальни. По европейской моде – отдельно хозяина, хозяйки и детей. Порой встречались и «вседневные» спальни для дневного отдыха. А позже в некоторых усадьбах появились и «парадные спальни». Они располагались (как, например, в Кускове) на первом, парадном этаже. Ими, как правило, не пользовались, но их пышное убранство свидетельствовало о знатности и благосостоянии владельцев усадьбы.

Спальня хозяйки отличалась от других и уютом, и мебелью. Пышные занавеси на окнах и дверях. Из дорогих тканей цветные покрывала. Небольшие покойные кресла и диван. Зеркала в узорных рамах. Столики прикроватные, которые именовались «нахтышными», и рабочие для рукоделия, прозванные в конце 18 века «бобиками», так как их крышка напоминала по форме боб. Порой стоял небольшой стол для завтрака. На его мраморной столешнице размещали сервиз для чая или кофе. «Солитер» – комплект для одной персоны. Для двух – «дежене» или «тет-а-тет».

О вкусах хозяев, их культуре и воспитании судили по убранству анфилады парадных залов на первом этаже. Главным из них была большая гостиная. Вот так историк искусства Г.Вдовин описывает типичную гостиную в богатой усадьбе конца 18 века: «Этот центральный интерьер... неизменно находился на генеральной линии всего ансамбля, что отмечалось архитектурными средствами – двусветностью, расписным плафоном потолка, узорной паркетной вставкой. Окна всегда выходили в центр парадного двора и на ведущий к нему «главный просек». Ионические или коринфские колонны всегда отделяли лоджию от основного объема, создавая любимейшую ситуацию героя второй половины 18 века – и «в людях», и в «уединении людей», то обходили гостиную целиком по периметру, то отмечали дверные проемы, проговаривая связь с другими интерьерами. Здесь панегирически звучало резное позолоченное дерево архитектурной резьбы и мебели, а с началом 19 столетия золоченую мебель сменило красное дерево. Здесь торжественно выпевали свою партию светильники с хрустальным убором...

Здесь особое значение имели многочисленные зеркала в простенках... Наконец обязательно властвовали холодные тона: белый, голубой, зеленоватый колер стен поддерживали теплые – золото или охра конструктивных элементов. В немалой степени холоду добавляли и мраморы «антиков», обязательно украшавшие гостиную-залу...» Но жар свечей и десятки пар, бойко отплясывавших модный «польский», быстро нагревали это прохладное пространство.

В начале 19 столетия гостиные постепенно «теплеют». Не только из-за смены золоченой мебели на красное дерево или перемены белых и голубых тонов на розовые и охристые. Меняется само предназначение гостиных. Если раньше они служили для официальных приемов или торжественных церемоний, то теперь они все больше и больше обретают некий «интимный» характер. В гостиной появляется рояль. Здесь музицируют в семейном кругу, здесь устраивают семейное чтение новых французских романов, в узком кругу друзей обмениваются новостями и сплетнями.

Помимо главной гостиной, в больших усадебных домах существуют и малые. Их часто называют по обивке мебели и окраске стен – голубыми, розовыми, зелеными. Они были предназначены для спокойных вечеров в кругу близких друзей. Иногда малая гостиная принадлежала только хозяйке дома. Тогда ее называли будуар. В начале 19 столетия в кругу этих малых гостиных появляется и женский кабинет.

К этому времени на образованную жену ложится все больше и больше забот. Помимо воспитания подрастающего поколения, жена начинает заниматься всеми хозяйственными делами по дому, где число слуг порой доходит до сотни. Именно женщина становится хранительницей духовной атмосферы дома.

Женский кабинет резко отличается своим убранством от мужского. Здесь стены расписаны цветочным орнаментом или оклеены вошедшими в моду бумажными обоями. Больше мягкой, уютной мебели. Здесь царство разнообразных декоративных тканей, зеркал, сентиментальных картин и красивых вышивок. И представляется, что именно здесь царство уюта и неги. Однако по утрам в этом кабинете, когда хозяйка отдает распоряжения на день, можно услышать и резкие слова. Но в секретере, где хранятся тетради с различными хозяйственными расчетами, можно увидеть и альбом хозяйки.

Именно в него записывает она полюбившиеся стихи, романсы, изречения. Именно этот альбом подает она знаменитым гостям, чтобы оставили в нем памятную запись: добрые слова, рисунок или собственные стихи. Уже к 20-м годам 19 века «альбомная страсть» охватила почти всю женскую половину образованного общества. В дамских альбомах записывали свои новые произведения все модные поэты, оставляли свои рисунки прославленные художники. С модой на альбом постепенно меняется и его характер: от хранилища любимых стихов и мыслей – к памятным заметкам о знакомствах и дружбе и, наконец, к альбому коллекционерскому, собранию творений знаменитых людей. Не случайно уже в 1828 году П. Яковлев в «Записках москвича» делился своими впечатлениями: «Я видел альбомы, которые драгоценнее всех диссертаций, которыми похвалиться может счастливая Россия со времен Тредиаковского до наших дней, я видел альбомы, в которых писали лучшие из наших авторов, в которых рисовали лучшие артисты наши». Так, казалось бы, невинное развлечение дам стало сегодня очень ценным памятником культуры и быта конца 18 – первой трети 19 века.

Вторым по значению после парадной гостиной была, конечно, парадная столовая. Без дружеского застолья, без веселого пира не мыслили ни одного праздника, ни приема гостей. Во дворцах Европы парадные столовые появились в середине 18 столетия. До этого столы для торжественных обедов могли накрыть в любом подходящем помещении, вплоть до тронного зала. Новая мода, утвердившаяся во Франции, почти тут же нашла своих последователей в России.

Столовую стали располагать во втором по величине зале парадной анфилады. Причем рядом с ней обязательно существовали подсобные помещения – буфетные, где сберегалась посуда и столовые приборы, комната для хранения скатертей и салфеток, кладовые мебели. Ведь столы для пиршества расставляли в зависимости от числа приглашенных.

Стены столовой украшали картины, порой специально заказанные, и обязательно портреты предков. Кроме того, вдоль стен стояли шкафы-горки с коллекциями фарфора, восточных редкостей, семейных реликвий, а порой и оружия. Но главным украшением зала все же оставался стол, накрытый к приему гостей. Сервировать стол считалось особым искусством и со временем здесь утвердился даже особый канон.

На белоснежной крахмальной скатерти раскладывали полотняные салфетки, сложенные треугольником таким образом, чтобы вышитый вензель хозяев был обращен к гостю. На салфетки ставили плоские тарелки. Так, чтобы от тарелки до тарелки было расстояние примерно в 70 см. Рядом с этими тарелками, предназначенными для закусок, слева ставили маленькие – для хлеба или пирожков к супу. Справа от большой тарелки клали нож, вилку, моду на которую установил Людовик XIV в конце 17 века, а сверху на них под углом – ложку. (Испачканные нож и вилку лакей уносил вместе с использованной тарелкой перед переменой каждого блюда.) Правда, в 20 столетии порядок сервировки несколько изменился. Слева от большой тарелки стали раскладывать вилки, а справа – ножи. Причем раскладывали в том порядке, как они понадобятся: рядом с тарелкой большой нож для горячих мясных блюд, следом – для рыбных, потом нож поменьше для мясных закусок и, наконец, – для рыбных. В такой же последовательности раскладывали и вилки. Гость за обедом брал сначала самые крайние приборы, затем следующие, приближаясь постепенно к тарелке. Ложки для супа и десерта клали перед тарелкой. А уже перед ними выстраивали в ряд рюмку для водки, бокалы для белого вина, для красного, для шампанского и бокал для воды или пива.

Стол, в зависимости от числа гостей, украшали одной или несколькими серебряными или фарфоровыми группами, которые назывались «сюр-ту де табль». Богатые хозяева устанавливали порой и небольшие фонтанчики с ароматной водой. Помимо этого – обязательные шандалы со свечами и несколько ваз с цветами. Между ними, как писал Г. Державин, «В крафинах вина, пунш, блистая, / То льдом, то искрами манят».

И на каждые два человека ставились маленькая солонка и перечница. За блюдами и напитками тянуться не следовало. Лакеи, повинуясь жесту гостя, наполняли его рюмку или бокал. Они же обносили вокруг стола все блюда, подходя к гостю с левой стороны, чтобы было удобно положить на тарелку приглянувшуюся закуску или жаркое.

Завершался обед на французский манер различными сырами, нарезанными тонкими ломтиками. После сыра подавались фрукты на серебряных, фарфоровых или хрустальных этажерках. Их ставили на стол вместе с подставками, в которых помещались серебряные или позолоченные фруктовые ножики. Примерно через четверть часа после десерта переходили в малую гостиную выпить кофе с рюмочкой ликера. Некоторые мужчины предпочитали подняться в кабинет хозяина, чтобы выкурить трубку и выпить рюмку коньяка.

В зависимости от состояния хозяина вся посуда была или фаянсовая, или фарфоровая. Первый русский фарфор появился в середине 18 столетия, при императрице Елизавете, и, конечно, был дорог. Но к концу века Императорский фарфоровый завод и открывшаяся недалеко от Москвы порцеллиновая мануфактура Гарднера выпускали такое количество великолепных фарфоровых сервизов, что они стали доступны и обязательны для каждого владельца усадьбы. В первой четверти 19 столетия Россия уже насчитывала несколько десятков крупных фарфоровых фабрик. Они выпускали столь исключительную по красоте форм и росписей посуду, что она стала пользоваться признанием в Западной Европе. В Польше, Германии и Австрии были даже созданы специальные мастерские по подделке русского фарфора. К концу 19 века, когда фарфор стал обязательной принадлежностью в домах представителей третьего сословия, возник огромный фарфоровый концерн «Т-во М.С.Кузнецова». Он заполонил русский рынок безвкусными и вульгарными изделиями, но технически выполненными безупречно.

Веселые и шумные трапезы длились долго. На Руси любили вкусно и обильно поесть. И чем изысканнее и многообразнее по числу блюд был обед, тем большую славу обретал хозяин. Порой представляются наивными некоторые легенды о воздержанности в пище отдельных знаменитых россиян. Так, например, современники оставили нам портрет Суворова – аскета, не замечающего, что он ест, и предпочитавшего кашу всем другим блюдам. Однако французские кулинары, строгие и разборчивые, сохранили рецепты некоторых русских блюд с именами их авторов: Александра I, Строганова, Демидова и... Суворова. Так, например, особой популярностью пользовалось во Франции блюдо Poularde Souvarov: пулярку (холощеную откормленную курицу) покрывали рублеными трюфелями (подземными грибами), добавляли соль, специи и спрыскивали бренди, обжаривали на масле 45 минут, потом варили с восемью средней величины трюфелями и затем еще недолго тушили на масле, полив оставшимся соком, мадерой и специальным соусом. Наконец, обмазав пресным тестом, запекали до тех пор, пока корочка не становилась румяной и хрустящей.

В жаркие летние дни столы обычно накрывали в одном из многочисленных павильонов, стоявших в различных уголках большого усадебного парка. И пока длился обед, рядом с павильоном, укрытый подстриженными кустами, играл свой оркестр из крепостных. Хорошими оркестрами гордились и хвалились. Порой даже спорили, чей оркестр лучше. Так Дмитрий Львович Нарышкин, дальний родственник Петра I по матери, создал особый роговой оркестр, где каждый музыкант играл на своем рожке только одну ноту. Но, благодаря удивительной слаженности всего ансамбля, этот оркестр великолепно исполнял любые, самые сложные произведения. Именно этим оркестром, хлебосольством и своими долгами прославился аристократ. Заметим, что собственные оркестры были почти столь же обязательны, как наличие в усадьбе большой библиотеки, портретной галереи предков и красивого пейзажного парка.

Русские сады и парки насчитывают многовековую историю. Древние летописи сохранили свидетельства о любовном отношении к природе. Прежде чем заложить новый город или монастырь, князь выезжал на выбранное место и осматривал его – достаточно ли оно «красно» (красиво). На старинных иконах можно увидеть изображение храмов, стоящих в окружении раскидистых деревьев и пышных цветов. Монастырские сады как на Руси, так и на Западе, служили тогда символами рая. Существовали сады и при дворцах (например, знаменитый сад в загородной резиденции московских правителей Измайлово). Славились они своими цветниками, фруктовыми деревьями и кустарниками.

Изменения в привычный российский сад внес Петр I. Он заменил фруктовые посадки тенистыми аллеями, а на перекрестках дорог и на искусственно созданных лужайках поставил мифологические и символические скульптуры. Для каждой скульптуры была изготовлена специальная доска с пояснениями: кто изображен и что означает эта фигура. Так впервые в России сад был превращен в своеобразную «Академию», где придворные изучали античную мифологию и символику. Первым примером такого «сада-академии» стал парк при Летнем дворце царя в Петербурге. Кроме того, перед фасадом загородного дворца обязательно создавали на голландский манер цветочный партер.

При императрице Елизавете клумбам цветников и дорожкам между ними стали придавать затейливые формы, напоминающие рокайльные завитки на фасадах дворцов. И кроны деревьев стригли так, чтобы своими объемами они гармонировали с объемами господского дома, беседок и павильонов.

Начиная с царствования Екатерины II, в эпоху расцвета усадебной жизни, естественный пейзаж, окружавший дворец, и цветочный партер, стали неотъемлемыми частями усадебного парка. Правда, для оживления его порой создавали искусственные пруды и даже водопады. А специально проложенные дорожки, открывали гуляющим все новые и новые картины перелесков и лугов. Первый такой естественный сад, получивший прозвание «английского», был создан при Таврическом дворце в Петербурге. Дворец этот возвели по велению Екатерины II для ее морганатического супруга Григория Потемкина, князя Таврического. Хозяин дворца, правда, умер через два года после завершения строительства. А вот сад сразу стал знаменит и досуществовал до наших времен. Ему стали подражать владельцы богатых усадеб. Точно так же как стали копировать, конечно, в уменьшенном виде, и сам дворец – центральный объем с двумя галереями по сторонам, которые как бы создают торжественную площадь перед парадным входом...

За многовековую историю дворцовых садов сложилась традиция сочетать в них самые различные виды искусства: собственно парковое, архитектуру, скульптуру и даже поэзию. Помимо влияния на человека самой природы – открывающимися панорамами, запахами цветов и деревьев, пением и щебетанием птиц, парк «говорил» и своими архитектурными постройками, символикой своих украшений: беседками, павильонами, обелисками и скульптурами. А многие из этих строений и памятников имели еще подписи и надписи, способные многое поведать о характере эпохи и мировоззрении хозяев усадьбы.

Вот, что писал, например, «Садовый словарь» конца 18 столетия: «Человек действительно со вкусом, который живет для того, чтобы жить, и который сам собою наслаждается, умеет располагать сад себе, чтобы он ему во все часы дня мог нравиться и быть приятным; но вкупе был бы так прост и натурален, чтобы казалось, что им ничего тут не сделано...

Аллея... Чем больше простирается долгота аллеи в длину, тем обыкновенно почитают ее красивейшею: однако слишком непомерная длина утомляет взор пустотою великого своего пространства... Низкие и темные аллеи, кои нередко называют филозофическими гульбищами, должны быть сообразны с видами имеющими такое же свойство, как, например, пещерами, гротами...

Гроты... Делаются в местах сада уединенных, или в лесочках. Вид оных с наружности должен представлять дикость; но внутренность требует убранства разными раковинами, зеркалами, кристаллами и другими блестящими камнями...

Беседки... Лиственные и древесные никогда не следует делать слишком малыми; ибо они не только собою ничего не значат, но и весьма скоро от увеличения деревьев портятся и теряют свой вид и фигуру. Напротив того, чем оне будут больше, тем лучше... правда, что к составлению и приведению в совершенство таковой беседки требуется многое число лет...

Галереи... Составляют украшения, делаемые из деревьев разного роду... По мере отрастания деревьев, надлежит оныя между каждых двух столбов огибать в дуги и развязывать ветви по сделанной решетчатой дуге. После того излишния и выставляющиеся остригать и впрочем все столбы и дуги содержать в постоянной стрижке... Можно таковые галереи делать из дерев липовых, кизиловых и других, но всего красивее выходят оныя из лоз виноградных.

Вазы... Придают саду великое украшение и умножают чрезвычайным образом его красу и приятность... Фигуры и вазы ставить вдоль по шпалерам, по бокам партеров, в перекрестках...»

И даже сегодня, когда после 1917 года было уничтожено большинство старых усадеб, мы с тихим восторгом и умилением еще продолжаем любоваться остатками парков пригородных дворцов Петербурга и некоторых подмосковных усадеб – Кускова, Архангельского, Остафьева...

Справедливости ради, все же следует отметить, что усадебная жизнь начала хиреть к середине 19 века. Причину очень хорошо объяснил друг А.Пушкина, князь П.Вяземский в письме к своему приятелю, умному и талантливому Н.Кривцову: «...Кривцову-отцу, который был русским снаружи и свнутри, тому можно было жить в деревне, как лягушка в болоте, а Кривцову-сыну который понюхал Франции и Англии, жить в русской деревне невозможно, а если он живет, так это подвиг, вольное мученичество патриотизма...» Правда, кое-кто пытался спасти свои поместья, стремясь превратить их в цветущее хозяйство на английский манер. Из Британии выписывали опытных управителей, машины, породистый скот. Но все было напрасно. Отмена крепостного права в 1861 году окончательно подорвала «здоровье» русской усадьбы. Нарождавшиеся будущие финансисты и промышленники скупали старые поместья и безжалостно вырубали вишневые сады и парки. Лишь в отдельных случаях старые барские усадьбы попадали в руки просвещенных, талантливых предпринимателей и тогда обретали новую жизнь. Примерами стали, например, Абрамцево под Москвой или Талашкино в 13 км от Смоленска.

Деревушка Абрамцево в 57 км от Москвы когда-то принадлежала дворянам Головиным, потом Рогожиным, Молчановым, Неведомскому. В планировке усадьбы до сих пор можно еще заметить отголоски конца 18 – начала 19 столетий: регулярный сад с цветниками на трех террасах, копаные пруды, остатки пейзажного парка.

В 1843 году Абрамцево купил известный писатель и мемуарист С.Т. Аксаков. Здесь подолгу у него живали близкие друзья – Н.Гоголь, И.Тургенев, историк Т.Грановский, актер М.С.Щепкин. В 1870 году усадьбу приобрел крупный предприниматель и меценат С.Т.Мамонтов. С этого года в жизни Абрамцева начинается новый период.

Возрождение старой усадьбы совпадает с расцветом русской художественной жизни. И в этот расцвет она вносит свой, немалый вклад. Вокруг талантливого мецената и очень неплохого скульптора постепенно собрался кружок замечательных русских художников: Виктор и Аполлинарий Васнецовы, Василий Поленов, Валентин Серов, Илья Остроухов, Илья Репин, Михаил Врубель, Михаил Нестеров, Константин Коровин. Подобная загородная колония художников была первой в России. В то же время на Западе, особенно во Франции, это уже стало повседневным явлением.

Сначала члены кружка большую часть времени уделяли серьезным беседам и постановкам домашних спектаклей. Из этих постановок позже выросла в конце концов знаменитая Московская частная опера, совершившая серьезный переворот в российском музыкальном театре. Для членов кружка Мамонтов выстроил в Абрамцеве отдельные здания мастерских. Пожалуй, именно они и определили тот характер существования художников в Абрамцеве, который М.Нестеров назвал «новым типом жизни». Кружок во многом определил новый путь развития русского искусства конца 19 – начала 20 столетия. И не случайно, что многие произведения, созданные тогда в Абрамцеве, стали шедеврами русской живописи и сегодня украшают музейные залы. А сама усадьба Мамонтовых сразу же после революции 1917 года была объявлена музеем.

Свою немалую роль в истории русской художественной культуры сыграла и усадьба Талашкино, приобретенная в конце 19 века княгиней Марией Тенишевой. Это была незаурядная женщина: меценат, коллекционер, писательница, оперная певица, художница, педагог. Художник Н.Рерих называл ее «созидательницей». Мария Клавдиевна давала деньги на издание журнала «Мир искусства». Одну свою коллекцию – отечественной графики – подарила Русскому музею ко дню его открытия. Две коллекции – декоративно-прикладного и народного искусства – Смоленскому музею «Русская старина», созданному ею же самой на собственные деньги в 1904 году.

Деревушку Талашкино княгиня быстро превратила в своеобразный центр искусства и просвещения. Первый и, пожалуй, единственный в Смоленской губернии. Не тронув старый господский дом, она построила просторные мастерские для художников и специальные мастерские для изготовления резной мебели, ювелирных и декоративных изделий с многоцветными эмалями, разноцветных вышивок, изделий из керамики. И все это, исполненное в древнерусском и народном стиле, с успехом продавалось в магазине «Родник» в Столешниковом переулке Москвы. Помимо мастерских, княгиня возвела здания театра, этнографического музея (первого в России), народной школы, где кроме образовательных предметов, обучали ремеслу, музыке и хоровому пению.

Постоянными гостями Талашкина были художники Сергей Малютин, Николай Рерих, скульптор Паоло Трубецкой, охотно посещали усадьбу Валентин Серов, Михаил Врубель, Константин Коровин, братья Васнецовы. В 1907 году Тенишева устроила в Париже выставку своих коллекций и произведений талашкинских мастерских. Выставка и магазин при ней пользовались огромным успехом. «Из истории русского искусства Талашкино не выкинуть. Особенно теперь, когда оно так нашумело в Париже», – писал Н.Рерих.

После революции усадьбу разграбили и разрушили. И только лет пятнадцать назад смоленские энтузиасты начали восстанавливать Талашкино и создали там музей. Тем самым возродили память о старой усадьбе, сыгравшей приметную роль в истории русской культуры начала 20 века.

Говоря о последних предреволюционных русских усадьбах, конечно, следовало бы упомянуть и «Пенаты» Ильи Репина, и Шахматово Александра Блока, и многие другие. Но это особая тема, требующая иного обстоятельного рассказа...