А.Т.Болотов и русская дворянская усадьба второй половины XVIII – начала XIX века

// И.В.Щеблыгина. А.Т.Болотов: Гармония мира и души. – М., 2003
  

Русская дворянская усадьба второй половины XVIII – начала XIX века... Время, когда усвоение европейской культуры перестает быть чисто внешним, когда создается новая система ценностей, новый тип мышления, новые представления о человеке. Появление новых ценностных ориентаций в самосознании дворянского сословия было связано с процессом сословной консолидации дворянства, обусловленной, прежде всего, политикой государства. «Манифест о вольности дворянства» (1762) и «Жалованная грамота дворянству» (1785) предоставляли дворянину возможность свободы выбора. Если раньше он мог реализоваться только через государственную службу и чин при этом служил главным мерилом жизненного благополучия, то теперь дворянин получает другую, уникальную возможность для самореализации, которую дает ему усадьба, где он впервые выступает в роли частного человека. Фигура «частного человека» была вызвана к жизни сменой этапов в процессе становления личности, адекватной требованиям нового времени [1].

Истоки самосознания частного человека восходят к античности и непосредственно связаны с мироощущением владельца древнеримской виллы – «единственного образца частного человека, которым располагала классическая культура» [2]. У Горация можно прочесть следующие строки: «Скрывшись от города в горы мои, как в пустыню, / Чуждый забот честолюбья... / Вот в чем желания были мои – необширное поле, / Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник, / К этому лес небольшой...» [3] На наш взгляд, это созвучно с тем комплексом настроений, который складывался у частного человека второй половины XVIII в. – хозяина русской дворянской усадьбы (замысел которой восходит к творчеству итальянского архитектора XVI в. Андреа Палладио – восприемника классического наследия). Об этом очень точно сказал А. Т. Болотов: «Знатным достоинством, чинами и титлами, хотя и не мог я величаться, но, спасибо, тем никогда не прельщался, да и не искал этого, наслаждался драгоценной свободой, делал что угодно, не имея нужды ни раболепствовать, ни лукавить...» [4] Именно такая личность дворянина и стоит в центре бытия усадебной культуры в России.

Усадебная жизнь русского дворянства – удивительный культурный феномен, строго ограниченный во времени и пространстве. Это, с одной стороны, наше отечественное явление, выросшее из российской культурной почвы, с другой – это еще и отечественный вариант общеевропейской культуры рубежа XVIII–XIX вв. [5]. Философия и художественная литература эпохи Просвещения играли немаловажную роль в осознании дворянином себя в усадебной среде. Настоящим событием стали переводы Ж.-Ж. Руссо с его культом природы, проповедью простоты, осуждением городской жизни. Обращение к природе как источнику духовного обновления, трактовка ее как нравственно-эстетической категории способствовали развитию чувства прекрасного у современников, умению видеть и воспринимать красоту мира природы и искусства. А. Т. Болотов в своем «Путеводителе к истинному человеческому счастью», рассуждая о путях достижения жизненного благополучия, целый раздел посвящает теме «О пользе увеселения натурой». «Мы ощущаем в себе толь великую перемену, что можно сказать, что мы равно как перерождаемся, начинаем новую жизнь и входим в другой и великолепнейший свет, как скоро обучимся сему искусству» [6], – пишет он. Далее, верный правилу подкреплять свои рассуждения практическими советами, Андрей Тимофеевич рекомендует читателям целый список книг «о увеселениях красотою и устроением натуры в разных землях и трудами разных ученых мужей составленными» [7]. «Таковые книги, – заключает он, – послужат вам вместо проводников... Читая их, можете вы не только наслаждаться уже приятнейшим увеселением, но мало-помалу и всему тому порядку нечувствительно научиться, которым должны располагаемы быть требуемые примечания и рассуждения, и извлекаемые из них нужные для нас увеселения» [8].

Изначально поместье служило для дворянина лишь источником дохода, так как, находясь на постоянной службе, он практически не жил в нем. После 1762 г. обстоятельства резко изменились, и поместье стало основным местом жительства мелкого и среднего дворянства. На этот период и приходится процесс складывания дворянской усадьбы, сыгравшей важную роль в культурном развитии России второй половины XVIII – начала XIX в. Феномен русской усадьбы состоит в том, что именно она, а не город, имела основное значение в становлении культурных традиций. Создаваемая дворянином, как частным человеком, усадьба выражала мир его души, чувств, переживаний, и чем интересней оказывалась личность владельца, тем уникальнее было его творение.

Усадьба нового типа, которая создавалась под влиянием просветительских идей, представляла собой уже не только хозяйственную единицу, но и эстетически организованное пространство. «Что такое дворянская усадьба с точки зрения нравственно-эстетической? – писал А.А. Фет. – Это «дом и сад», устроенные на лоне природы, когда человеческое едино с «природным» в глубочайшем органическом расцвете и обновлении, а природа не дичится облагораживающего ее культурного возделывания человеком, когда поэзия родной природы развивает душу рука об руку с красотой изящных искусств, а под крышей усадебного дома не иссякает особая музыка домашнего быта, живущего в смене деятельности труда и праздного веселия, радостной любви и чистого созерцания» [9].

По свидетельству современников, усадьба – это духовная крепость, источник душевных сил, обусловленный особой, идеальной средой, созданием некой «модели мира», в которой персонифицировались такие понятия, как «отчий дом», «детство», «родина»: Глаза прикрою – и мгновенно весь легкий, звонкий весь, стою / Опять в гостиной незабвенной, в усадьбе, у себя, в раю (В. Набоков).

Дворянская усадьба рассматриваемого периода – это важнейшее духовное, культурное и социально-психологическое пространство, сфера становления и выражения личности владельца.

Яркая и молниеносная история русской дворянской усадьбы охватывает не более чем полстолетия. Некоторые фамилии получают землю в собственность где-то в середине XVII в., но строительство усадебных ансамблей начинается только с последней четверти XVIII в., когда и формируется единый, детально продуманный комплекс: строится барский дом, разбивается парк, создается система каскадных прудов, освящается церковь, возникает родовое кладбище. Это – несколько десятилетий, а со второй половины XIX в. начинается упадок и постепенное угасание усадьбы. В контексте проблемы формирования и развития русской дворянской усадьбы история родового гнезда А. Т. Болотова вполне типична.

Основателем Дворянинова был, по словам Болотова, Ерофей Горяинов, который поселился на берегах реки Скниги «в самом том месте, где мы ныне живем» [10]. Это подтверждается данными Писцовой книги 1629 г., где сообщается, что Ерофей Гаврилович получил в свой оклад отдельное поместье на берегу реки Скниги, состоящее из деревень – Дворяниновой Луки и Дятловки [11]. Название первой вскоре сокращается и превращается просто в Дворяниново. Таким образом, Дворяниново становится владением Болотовых еще в XVII в. Но, позволим себе заметить, именно владением, отнюдь не постоянным местом жительства. Находясь на государственной службе, владельцы имения редко имели возможность посещать родные края. Андрей Тимофеевич вспоминает, что их крепостной, дядька Артамон, специально был обучен по указанию отца, чтобы выполнять роль управляющего в отсутствие помещика и вести хозяйство имения во время почти постоянного отсутствия владельца. Возвращаясь в отчий дом после долгой и нелегкой службы уже пожилыми людьми, дворяне доживали свой век, как правило, в запущенных и необустроенных владениях своих предков, не помышляя о каких-либо изменениях и переустройствах. После манифеста «О вольности дворянства» все изменилось, и 60 – 80-е годы XVIII в. – это время массового строительства новых усадеб. При этом в деревню вернулось совсем не то дворянство, какое уходило на государственную службу полвека назад. Оно получило образование, значительно расширило свой кругозор, прошло столицу и заграницу. Можно сказать, что из деревни ушло русское дворянство, а вернулось – европейское. Ярким примером этому может служить личность А. Т. Болотова – представителя русского среднепоместного дворянства второй половины XVIII в.

А. Т. Болотов одним из первых подал прошение об отставке и, без сожаления покинув столицу, отправился в свое родовое имение – Дворяниново. Возвращение в родные места вызвало целую бурю чувств в душе молодого человека. «Не могу я никак изобразить того сладкого восхищения, в котором находилась вся душа моя при приближении к нашему жилищу» [12], – вспоминал Андрей Тимофеевич. Но каково же было впечатление от встречи с отчим домом? «Каково ни мило и ни любезно было мне сие обиталище предков моих и мое собственное в малолетстве, но, возвращаясь тогда в оное не только уже в совершенном разуме, но из большого света и насмотревшись многому большему, – пишет Болотов, – показался мне тогда дом мой... с маленькими своими потускневшими окошками и от древности почти почерневшим потолком и стенами – весьма, весьма не светел» [13]. Очень старый господский дом, построенный задолго до рождения Андрея Тимофеевича, совсем обветшал без хозяина. Низенький, почти вросший в землю так, что рукой из окна можно было достать до земли, полуразвалившийся и обросший мохом, он производил удручающее впечатление. Не в лучшем состоянии была и сама усадьба, рассказ о которой Болотов заключает следующими словами: «Вот вам описание моего тогдашнего господского и, прямо можно сказать, бедного и совсем расстроенного, во всех частях обветшалого и развалившегося дворишка: ибо как было уже около двадцати лет, как в оном ничего вновь строено и переправлено не было, а все предано одному течению натуры, то и натурально долженствовало все опуститься и обвалиться» [14]. Но при всем этом для сердца Андрея Тимофеевича не было дороже места на свете, потому что это был его отчий дом: «Дом сей, каков ни стар и ни прост был, но мысли, что живали в нем мои предки и что я сам впервые в оном стал дышать воздухом, также воспоминания приятных дней младенчества и юности, препровожденных в оном, делали мне его и тогда еще милым и любезным» [15].

Болотов имел достаточно богатый опыт в представлении о том, каким он хотел бы видеть свое жилище. Познакомившись с иностранным бытом еще в детстве, в доме дворянина Неттельгорста, он имел возможность лучше узнать бытовую культуру немцев во время своего пребывания в Кенигсберге. Дома петербургской знати, устроенные по западноевропейскому образцу, где Болотов бывал в бытность свою флигель-адъютантом Н. А. Корфа, также произвели впечатление на восприимчивого к новому юношу. Поэтому, вернувшись в Дворяниново, Андрей Тимофеевич со всем пылом молодости принялся за переустройство дома и усадьбы. Его «Записки» дают нам ценнейший материал об изменении взглядов и вкусов среднепоместного дворянства в области бытовой культуры. Хочется отметить, что свой рассказ о предпринимаемых им переустройствах автор «Записок» непременно сопровождал планами и рисунками, дошедшими до наших дней и дающими современному читателю вполне четкое представление о том, как это происходило два века назад.

Андрей Тимофеевич начал обустройство усадьбы с трех главных дел: он перестроил старый дом, разбил новый регулярный сад и поставил «под группою случившихся тут берез беседку прозрачную, из дуг и столбов сделанную». При этом Болотов проявил определенную смелость, разрушая привычные стереотипы мышления, так как переустройство родительского дома «в старину почтено было смертным грехом и неслыханным отважным предприятием» [16]. В результате предпринятой по плану Болотова реконструкции новое жилище молодого помещика включало в себя три комнаты: гостиную, спальню и комнату для слуг. Андрей Тимофеевич был очень доволен результатом: «...А увидел через короткое время прекрасные и веселые покойцы, в которых жить никому было не стыдно» [17]. Все комнаты были светлы, с большими окнами, выбеленными потолками и собственноручно разрисованными обоями. Перед двумя окнами спальни, которые были специально прорублены в сад, Болотов разбил цветник. «Вот такова была первая в доме моем далеко еще не совершенная переделка, – вспоминал он, – но, по крайней мере, я тогда и сим был очень уже доволен и тотчас перебрался туда жить, как скоро она поспела» [18].

Ближайшую к дому часть дикого и запущенного усадебного сада Андрей Тимофеевич превратил в регулярный парк, в центре которого построил «осьмиугольную прозрачную решетчатую беседку», от которой лучами в разные стороны расходились четыре дорожки, окруженные «цветочными рабатками». Не имеющему практического опыта в садоводстве Болотову очень помог один из пожилых крестьян, служивший еще при покойном отце, Сергей Косов. «Дядя Серега», как называет его Андрей Тимофеевич, был и «садовником моим и помощником и всем, всем... и могу сказать, что все прежние сады мои разными насаждениями своими и всем образованием своим обязаны сему человеку» [19]. В дальнейшем, много времени и сил отдавая теоретическому и практическому занятию садоводством и имея богатый опыт в этой области, А. Т. Болотов дал следующие рекомендации читателям «Экономического магазина» по устройству регулярного сада: «Расчертите план... Наделайте и больших и малых и всякого рода дорожек... несколько всяких площадок, перекрестков, кругов и посреди их... бассейнов или пистернов. Всем тем разрежьте ваш завод на множество разных и отделенных косячков и куртинок... замечите в приличных местах цветники и партеры, украсьте весь сад... беседками... Одним словом, чем замысловатее вы его расположите и чем множайшими фигурами и переменами испестрите, тем будет лучше, и тем он после и для вас и для других приятнейшим будет» [20]. После женитьбы на Александре Михайловне Кавериной в 1764 г. и рождения дочери Елизаветы (1767) старый дом стал тесен и А. Т. Болотов задумал строительство нового, что и было осуществлено им в 1769 г.

Новое отношение к миру природы как духовному, эстетическому началу воплотилось у Болотова, прежде всего, в выборе места для барского дома. Если «...в старину было у нас такое обыкновение, чтоб дома нарочно прятать и становить их в таких местах, чтоб из них никуда вдаль было не видно, а все зрение простиралось на одни только житни, конюшни, скотные дворы и сарай...» [21], то новый свой дом Андрей Тимофеевич поставил на гребне горы, у подножия которой делала крутой изгиб река Скнига. Из окон дома открывался прекрасный вид на поля, леса, деревни с церквами.

По склону холма спускался сад террасами, верхнюю из которых Болотов украсил цветником. Согласно веянию моды, сад был разбит в регулярном вкусе, и сделал это Андрей Тимофеевич очень быстро, чем привел в изумление всех соседей, но, по собственным словам, не совсем качественно, в силу недостатка знаний и опыта в этой области.

Покинув на много лет Дворяниново для службы управляющим императорскими волостями, А.Т. Болотов постоянно возвращался сюда, совершенствуя свою усадьбу. Он создал целый комплекс прудов, служивших ее украшением, неоднократно многое менял в парке, большую часть которого переделал со временем в пейзажном «прекрасном, натуральном» стиле.

Итак, создается усадьба нового типа, не только представляющая собою хозяйственную единицу, но и превращенная в эстетически организованное пространство. В обыденную жизнь сознательно вносился элемент красоты.

Для того чтобы было легче вести свое домоводство, А.Т. Болотов составил так называемые порядочные записки, в которых перечислил все необходимые дела, связанные с благоустройством имения, в соответствии с материальными возможностями. И новый дом был построен рационально, с учетом имеющегося достатка и был, по словам Болотова, «хотя несравненно более и огромнее, и лучше хором моих старинных, однако не из самопышных и больших домов, а сообразный с тогдашними моими обстоятельствами и очень умеренным моим достатком» [22]. Деревянный дом был прост и скромен, зато он был теплым, удобным, покойным и практичным, словом, таким, каким и должно быть деревенское жилище небогатого человека. Внешнему облику господского дома соответствовала его внутренняя планировка с обязательным делением на парадную и жилую половины. Дворяниновский дом имел «все нужные в дворянских деревенских домах комнаты»: сенцы, прихожая и лакейская, зала с шестью окнами, печью и буфетом, гостиная, спальня с альковом, столовая. Последние три комнаты в доме были парадными. Из столовой одна дверь вела в кабинет хозяина, другая – в девичью и далее – в детскую и спальню [23].

Обстановка кабинета в господском доме – это внутренний мир хозяина, мир его интересов. «Наиприятнейшею из всех для меня комнатою был мой кабинет» [24], – писал А. Т. Болотов. Здесь, по большей части в зимнее время, «ибо в сие время, не будучи так много развлекаем наружными предметами», в тепле и уюте тихого кабинета занимался Андрей Тимофеевич «своими книгами, пером, кистями и разными другими занимательными упражнениями, доставлявшими мне всегда тысячи минут приятных» [25]. Летом же и весной Болотов отдавал очень много времени одному из своих любимых занятий – садоводству. «Ибо как сады по существу своему давали пищу и уму и сердцу моему и доставляли мне не только чувственные и телесные, но и самые душевные удовольствия, – писал Андрей Тимофеевич, – то всего более и прилежнее занимался я ими и чрез то самое сделался нечувствительно к ним охотником» [26].

«Сад, с правой и левой стороны вновь выстроенного дома, с бельведером и двумя по бокам флигелями, которые соединялись с домом галереями, – читаем мы в воспоминаниях внука Андрея Тимофеевича, – примыкал к двум садам родственников его» [27].

Неотъемлемой частью дворянской усадьбы нового типа был парк. Во второй половине XVIII в. в Европе на смену регулярному французскому пришел новый стиль английского парка – стиль «естественной природы». Необходимо отметить, что естественность выступала как основная философско-этическая категория Просвещения, и этическая программа нового художественного направления исходила из первозданной красоты естества.

Пейзажный парковый стиль возник под влиянием литературы сентиментализма, в которой всемогуществу разума противопоставлялись чувства и эмоциональное восприятие окружающего мира.

Формированию сентиментально-романтической эстетики паркового искусства немало способствовало и творчество художников-пейзажистов XVII-XVIII вв. К этому следует добавить впечатление, произведенное пейзажами нового типа, с которыми познакомились путешественники-европейцы в садах Китая и Японии. Выработка новых эстетических требований к пейзажу шла параллельно с формированием новой философии, новым отношением к природе как духовному, эстетическому началу. Ведь природа преобладающе влияет на духовный мир человека, рождая в его душе особое «внутреннее ощущение» прекрасного. Василий Андреевич Жуковский в своем стихотворении «Невыразимое» (1819) писал:

По мнению искусствоведа Н. Певзнера, пейзажный парк был изобретением философов, писателей и знатоков искусства, а не архитекторов и садоводов. Возник он в Англии, так как это был парк английского либерализма, «философии свободы», и олицетворял собой идеал частного человека.

Что же такое был пейзажный парк XVIII в. в восприятии современников? Мир пейзажного парка – это подобие вселенной в миниатюре, мир универсальный и самодостаточный. Человек мыслил себя здесь в единстве с природой, осознавая себя частью природного космоса и частичкой исторического мира. Здесь он имел уникальную возможность ощутить себя личностью со своим видением мира, свободной от общественных условностей и обязанностей. Он мог проявить здесь свою творческую индивидуальность. В отличие от парка «архитектурного», регулярного, пейзажный парк тяготел к живописи. «Все искусство садоводства есть пейзажная живопись» [29], – писал А. Поп. Это высказывание созвучно с основной идеей знаменитой поэмы Ж. Делиля «Сады», которая была хорошо известна в России и в начале XIX в. дважды издавалась в переводе А. Воейкова:

Неудивительно, что появившееся в Европе в начале XVIII в. увлечение естественной природой сказалось, прежде всего, в живописи, и характерно, что подлинным новатором в садово-парковом искусстве Англии стал художник Уильям Кент, определивший основные приемы формирования садов, сочетавших природные и искусственные начала, где главная роль принадлежала природе.

Русская пейзажная живопись своим появлением и ранним расцветом также во многом обязана пейзажному романтическому парку. Их взаимосвязь отмечали уже современники. Так, А.Т. Болотов, переведя для своих читателей работы К. Гиршфельда по теории садово-паркового искусства, сопоставлял деятельность «ландшафтного живописца» и «садоустроителя»: садовник создает свое произведение, беря за образец шедевры европейской пейзажной живописи, а живописец переносит на холст поразивший его вид парка. Можно провести незримую нить между пейзажной живописью Семена Щедрина, «первого певца петербургских садов», к живописцам начала XIX в. с их произведениями садовой видеописи и даже к русским пейзажистам середины и второй половины XIX в. с их обращением к усадебным пейзажам и воспеванию красоты естественной природы. «Эхом прошедшего времени» отозвалась садовая тема в живописи конца XIX – начала XX в. Это – изысканная роскошь несуществующих садов К. Сомова и А. Бенуа, праздничная мишура современного парка у Н. Сапунова, словно подернутые дымкой времени сады-мечты В. Борисова-Мусатова, обобщенные до символа «сиреневые» видения М. Врубеля и, наконец, тема райского сада у М. Ларионова, Н. Гончаровой и К. Малевича [31].

Природность пейзажного парка была в большей мере условностью, художественным символом. Прежде всего, пейзажный парк символизировал многообразие мира. Он вбирал в себя не только богатство природы и богатство человеческих чувств, но его прихотливая эклектика способна была развернуть перед сосредоточенным взором широчайшее пространство истории, планетарную географию земли [32]. В отличие от регулярной планировки, как бы сокращающей пространство и останавливающей время, в пейзажном парке чисто художественными средствами (благодаря эффекту неожиданности, контрастности, многообразия и быстрой сменяемости видов) достигается прямо противоположное впечатление – увеличения протяженности реального пространства и длительности реального времени. Время присутствует в парке и как время календарное. Растительность, павильоны, водные сооружения различных частей сада проектировались в расчете на созерцание их в разное время суток и в различные времена года. Усадебный парк – это и историческое пространство. Маршруты прогулок пролегали мимо «итальянских» и «голландских» домиков, «турецких киосков», «китайских беседок», «античных» храмов.

Эпоха исключала обыденность в искусстве. Любопытно, что описанный Ж.-Ж. Руссо в «Новой Элоизе» сад Юлии был отнесен к числу эталонных образов «естественной природы». Описание Элизиума даже поместил в своем хорошо известном труде теоретик садового искусства К. Гиршфельд, а вскоре его перевел для своих читателей и А. Т. Болотов [33]. Так сад, порожденный фантазией, входил в реальную жизнь и становился своего рода руководством к действию.

Д. С. Лихачев писал о семантике чувств, «душевных состояний», которые передавались различными уголками парка [34]. Проблеме восприятия в искусстве садов XVIII в. отводилось одно из центральных мест. С точки зрения садовода, посетителю отводилась роль объекта воздействия. Гуляющие в парке выступали как «путешественники» по дальним странам и памятным местам, и путешествие было тем интереснее, чем богаче оказывались фантазия и интеллектуальный уровень гуляющего. Такие прогулки становились «фактом и фактором нового поэтического видения мира». С этим было непосредственно связано появление элемента неожиданности в пейзажном парке. Для чего же нужны были эти «неожиданности» или «новости»? Вот как объясняет это К. Гиршфельд в своем труде «Общие замечания о новости и о неожиданном в натуральных и садовых предметах и правила, к тому относящиеся»: «Новость производит в душе живительнейшее движение и почти вящшее, нежели красота или величина» [35]. Гиршфельд дает следующий совет «садоделателю»: «Ему не надлежит никогда всего сада своего так располагать, чтоб план всего расположению его мог вдруг и одним разом обозреваем быть. Ему не надобно давать зрителю видеть и допускать догадываться, какая сцена за какою последовать будет. Чем более он сокрыть может, тем живее будет нас трогать внезапное чего-нибудь явление. Где мы всего меньше сего ожидаем, там наиприятнейше внезапности и постигаемся» [36].

Представлявшийся современникам пейзажный парк был явлением, тесно связанным с гуманистическими утопиями эпохи Просвещения: «Опираясь на добрые и разумные начала человеческой сущности, в союзе с природой и искусством здесь желали, надеялись достигнуть адекватного и безболезненного преобразования человека и общества» [37]. Двойственность сознания дворянина, обусловленная неизбежным противоречием гуманистической утопии и реальной действительности, находила выход в сфере иллюзии, театрализованной условности, создаваемой в парках модели жизни. Условность изображения объясняет частое сопоставление парка с театральным сценическим пространством, когда отдельные участки парка – это «сцены», а садовые виды – «явления».

В последней трети XVIII в. пейзажный парковый стиль получил развитие и в России. По приказу Екатерины II в загородных императорских резиденциях иностранными специалистами были созданы новые пейзажные парки. «Я страстно люблю теперь сады в английском вкусе, кривые линии, пологие скаты, пруды в форме озер, архипелаги на твердой земле и глубоко презираю прямые линии... словом, англомания преобладает в моей плантомании» [38], – писала императрица, занятая переделкой царскосельских садов, Вольтеру.

С зарождением и распространением пейзажного парка в России тесно связано имя Андрея Тимофеевича Болотова, которого с полным основанием можно назвать одним из первых русских ландшафтных архитекторов и теоретиков садово-паркового искусства. Еще в юности Болотов увлекался идеями немецкого эстетика И. Г. Зульцера, культивировавшего любовь к природе, гармония которой, по его мнению, способствовала совершенствованию внутреннего мира человека, пробуждая в нем чувство истины и добра. Однажды открыв для себя прекрасный мир природы, Болотов всю жизнь черпал из этого источника творческие силы и вдохновение. Его лирическая проза [39] поражает глубиной восприятия природы, а листая его «Записки», мы постоянно находим строки, подобные этим: «Не успела весна вскрыться, как принялся я за милые и любимые сады свои и всякий день занимался в них множеством работ и дел вешних» [40]. Естественно, что труды по садоводству теоретика пейзажного стиля К. Гиршфельда вызвали у Болотова живейший интерес. «Сии книги преобразили совсем мои виды относительно до садов. И как до сего времени привержен я был к системе Ленотровой и любил сады регулярные, так, напротив, в сие время их совсем разлюбил и получил вкус в садах новых, названных садами иррегулярными» [41], – читаем мы в «Записках». Увлечение Болотова воплотилось в одном из лучших его творений – Богородицком парке.

Покинув Петербург в 1762 г., Болотов вновь посетил его только в 1803 г., а следовательно, до этого времени не видел загородных резиденций Екатерины II с их великолепными пейзажными парками, созданными западными мастерами. Поэтому парк в Богородицке можно считать первым пейзажным парком в России, созданным русским ландшафтным архитектором по собственному проекту.

Еще в 1762 г. Екатерина приобрела земли в тульском наместничестве. Будущая усадьба предназначалась для графа А.Г. Бобринского. Дворец и Казанская церковь были построены известным архитектором И.Е. Старовым на месте Богородицкой крепости XVII в. В 1777 г. Богородицк был зачислен в разряд городов. В проектировании нового города активное участие принял управляющий императорской волостью А.Т. Болотов. Он спланировал и доныне существующую структуру Богородицка, проявив себя как замечательный архитектор. Все городские кварталы и отделенный от них прудом дворец связывала воедино лучевая планировка. Центром расходящихся лучей был овальный зал дворца. По свидетельству Болотова, план был одобрен императрицей «без малейшей перемены» и «она была так им довольна, что сравнила его с сущим цветником» [42]. Строительство парка было поручено А. Т. Болотову и заняло два года, с 1784-го по 1785-й. Срок очень небольшой, учитывая размеры, многообразие всевозможных сооружений парка и отсутствие соответствующего опыта у его создателя. Изучая исходные природные условия, Болотов пришел к выводу, что ни в «стиле Ленотровом», ни в подражание известным образцам новомодных «английских садов» невозможно решить поставленную задачу. Поэтому он решил проверить свои теоретические и практические знания и осуществить замысел создания «русского сада». По отзывам современников, называвших парк «чудом здешних мест», это ему вполне удалось: перед их изумленным взором раскрылся удивительный мир русского пейзажа. Главным принципом построения Богородицкого парка было выявление и подчеркивание достоинств естественного ландшафта, так как, по убеждению Болотова, делать все нужно было только «советуясь с натурой». «До сего времени, – писал он, – искусство служило пышности и великолепию, далее все усилия оного состоят в том, чтобы скрыться под небрежными красотами природы» [43]. Художественный вкус, проявленный им при создании парка, заслуживает самой высокой оценки. Архитектор Е.Н. Щукина пишет: «В работе Болотова особенно ясно видно желание расширить рамки эстетического восприятия, открывая красоту и многообразие неприхотливых отечественных деревьев, кустов, трав и цветов» [44]. Максимальное использование природных ландшафтов сводило к минимуму материальные и трудовые затраты как при закладке парка, так и в процессе будущего его обслуживания. Поэтому Болотов не жалел времени на предварительное тщательное изучение местности, где предполагал создать парк. «Мое первое дело было обегать все обнажившиеся от снега высокие и беспорядочнейшие берега и горы, прикосновенные с нашей стороны к большому, перед дворцом находящемуся пруду. И на всяком месте я останавливался смотреть и соображаться с мыслями о том, к чему бы которое место было способнее и где бы произвесть мне водяные, где лесные, где луговые украшения, где обделать, сообразно с новым видом, бугры и горы, где произвесть поменьше осыпи, где проложить широкие, удобные для езды и где узкие, назначаемые для одного только хода, дороги и дорожки, где смастерить разных родов мосточки и потом где б со временем произвести и разные садовые здания и отдыхальницы и прочее, тому подобное» [45]. Андрей Тимофеевич обращал внимание на то, что в «натуральных садах надобно садовникам быть людям, имеющим дарования душевные, многие опытности и хороший разум, чем надлежит быть скорым в ощущениях, богатым средствами, плодовитыми в воображениях и обо всех движениях человеческого сердца быть коротко сведущим» [46]. Соответственно садоустроителем мог быть только высокопросвещенный человек: ведь в пределах создаваемого им парка он в некоторой степени уподоблялся Создателю-Творцу. Восприняв распространенную идею о том, что вода – это «душа парка», Болотов создал грандиозную водную систему, проявив при этом несомненный инженерный талант. Ему вполне удалась и иллюзия естественных прудов, водопадов и ручьев, окруженных живописными берегами. Пейзажный парк должен был в духе веяний сентиментализма вызывать у зрителя разнообразные чувства. Для этого Болотов не скупился на выдумки. Он специально планировал «меланхолические» или «смеющиеся» сцены, «острова уединения», «руины». Вот как, например, должна выглядеть «меланхолическая» сцена: «Местечко сие, – пишет Болотов, – окружено было густым и непрозрачным лесом, и посреди площадки, на небольшом холмике, поставлена была черная пирамида с белыми на ней надписями, имеющая вид некоторого надгробия» [47]. А вот так – «смеющаяся»: «Чудесная светлая лужайка и рощицы с живописными опушками покрывали откосы холмов, а дальше, замыкая поляну, на вершине каменной горы стоял круглый павильон» [48].

Считалось также, что парки должны были развлекать посетителей неожиданными шутками, необычными предметами, специально устроенными аттракционами. Неиссякаемой фантазией Болотова были созданы водная забава «Улитка» и павильон «Жилище Эхи», «обманные здания» и затейливые лабиринты, искусственные пещеры и «Церерина роща». При этом Болотов не только насыщал пейзаж традиционными парковыми устройствами, но и максимально использовал все скрытые возможности данного места. Например, павильон Эхи был рассчитан на улавливание и повтор звуков с соседней скалы; для создания грота с зеркальным перископом, позволяющим видеть залитые солнцем картины парка, находясь под землей, он воспользовался перепадом высот рельефа, а искусственные пещеры вырубил в крутом берегу реки, где были найдены отложения разноцветных песков всевозможных оттенков.

Будучи человеком творческим, увлекающимся, Андрей Тимофеевич отдавался новому делу без остатка. С самого раннего утра и до позднего вечера он почти неотлучно был в парке. Его присутствие постоянно требовалось и тут и там: ведь делались вещи совершенно небывалые, о которых здесь никто и представления не имел. Он буквально разрывался на части: «...я принужден был всюду и всюду ездить и ходить, а иногда даже для поспешения бегать» [49]. И это в 45 лет и в высоком ранге управляющего! Но Андрей Тимофеевич, находясь в состоянии творческого возбуждения, не чувствовал усталости. Каждый день приносил удачи, рождал новые идеи. Наверное, это была счастливейшая пора в его жизни.

По мысли Болотова, парк – это лишь художественное воспроизведение природы. И нужно, говорил он, все делать так, чтобы казалось, что ничего не сделано [50]. Поэтому в подражание естественному лесу он заложил березовую рощу с многочисленными полянами, где деревья росли свободно, а не рядами; оформил опушку лесного массива орешником, шиповником, калиной и другими «полезными» кустарниками, сделав при этом ее контуры изрезанными, а не прямыми в расчете на урожай грибов и ягод. В то время, когда пейзажное паркостроение носило сентиментально-романтический характер, такой подход был, несомненно, новым, и Болотов по-своему предвосхитил будущее развитие пейзажного стиля в сторону реализма [51]. Характерен способ планирования пейзажного парка Болотовым. Если для регулярных садов он предварительно делал чертеж, то для пейзажного парка придумывал виды и рисовал их. «Садовое место, – писал он, – можно почесть полотном, на котором устроитель сада малюет свою картину» [52]. Глядя через стекло, он рисовал на нем контуры реально существующего пейзажа, а потом, нанося на это изображение новые элементы, с соблюдением нужного масштаба, сравнивал его с натурой. Путем многократного повторения возможных вариантов он получал наилучшее решение. У Андрея Тимофеевича существовала даже специальная «картинная книга», состоящая из «разного рода больших и маленьких эстампов», заведенная именно для этой цели [53].

Эволюция увлечения Болотовым сначала регулярным, а затем пейзажным парком очень хорошо прослеживается на примере «Церериной рощи». Небольшой лесок получил имя римской богини плодородия, так как был создан вокруг «хлебного магазина» – амбара, куда ссыпали зерно. Этот уголок был организован Андреем Тимофеевичем в первые годы пребывания в Богородицке, еще до появления главного парка. Сначала он создал геометрически правильные аллеи, чтобы в конце их открывался вид на какие-нибудь ориентиры – дворец, церковь, въездную башню. Затем он изменил их, сделав более естественными, расположил внутри лесных зарослей живописные площадки, цветники, скамейки, откуда открывался чудесный вид на находившийся вблизи пруд. Навестив в 1786 г. вместе с сыном свое родовое имение Дворяниново, он также занялся переделкой сада. «Нам восхотелось в ближнем к дому саду сделать реформу и превратить его из регулярного в иррегулярный, или особого рода русско-английский, или натурально-прекрасный увеселительный сад» [54].

Богородицкий парк охватывал площадь около 100 га и включал территории, протянувшиеся вдоль городского пруда на 2,5 км. В 1997 г. впервые был опубликован текст, составленный А. Т. Болотовым в июле 1783 г. «Описание, служащее в объяснение плана села Богородицкого» [55]. В нем перечисляется 72 садовых «объекта» с подробным описанием каждого и многочисленными примечаниями. Это, по-видимому, те «планы и бумаги», которые, по свидетельству Болотова, были представлены на рассмотрение Екатерине II. Проект получил высочайшее одобрение, и заслуги Болотова-архитектора императрица отметила пожалованием ему звания коллежского асессора [56].

С первых лет существования парк восхищал посетителей. Из «Записок» мы узнаем, что там побывали представители высшей знати: граф А. С. Строганов, князь Н. В. Репнин, фельдмаршал А. А. Прозоровский, князь А. Н. и княгиня А. Р. Щербатовы. Побывали в Богородицке и крымский хан, и иностранец-путешественник граф Мантейфель, и многие другие менее известные гости. Слава о парке разнеслась широко. Писатель и переводчик В. А. Лёвшин, посетивший его в начале 1800-х годов, описал его прекрасные пейзажи и закончил такими словами: «Заслуживал он отвлечь путешественника с прямой его дороги, чтобы осмотреть красоты сего места, достойные любопытства» [57].

Представление о том, каким было творение Болотова в период его создания, дает нам сохранившийся в ИЗО ГИМ альбом «Виды имения Бобринских» с видами Богородицкого парка, который содержит 78 рисунков, в том числе 45 акварелей, выполненных самим Болотовым и его сыном Павлом. Существовал еще один альбом, подготовленный специально для Екатерина II и предложенный ей во время приезда императрицы в Тулу в 1787 г. «Мы (Болотов и его сын Павел. – И. Щ.) отобрали 24 наилучших и интереснейших садовых видов и положили увеличить их на лучшей александровской бумаге» [58], – пишет Андрей Тимофеевич.

На приеме государыней местного дворянства благоволивший Болотову губернатор М. Н. Кречетников подвел Андрея Тимофеевича к Екатерине II с книгами, в числе которых была и его «переплетенная в зеленый гарнитур и впрах раззолоченная» с видами Богородицкого парка. К сожалению, произведение Болотова, по-видимому, затерялось в суете среди огромного количества даров, преподнесенных императрице. Андрей Тимофеевич писал, что несколько лет спустя его книгу «видели лежащую вместе с прочими редкостными книгами в Императорском Эрмитаже в Петербурге» [59]. Он очень сокрушался, что все так случилось. Возможно, императрица, сама увлекавшаяся натуральными садами, увидев прекрасно исполненные пейзажи Богородицкого парка пожелала бы посетить его и познакомиться с его создателем? Кто знает...

Особая заслуга А. Т. Болотова состоит в том, что он занимался не только теорией и практикой, но был и активным популяризатором садово-паркового искусства. В своем журнале «Экономический магазин» (1780-1789) он переводил и систематически публиковал выдержки из пятитомного энциклопедического издания «Теория садового искусства» К. Гиршфельда, вышедшего в свет в 1779-1785 гг. Благодаря Болотову этот капитальный труд стал широко известен в России и превратился в одно из наиболее популярных и ранних по времени руководств по созданию пейзажных парков. Знаток и пропагандист нового, Болотов стремился помочь помещикам превратить уже существующие в их усадьбах регулярные сады в пейзажные. Для этого он включил в свою знаменитую серию статей о новом вкусе в садово-парковом искусстве специальный цикл из семи статей под общим названием «О поправлении старых садов» [60].

Основную задачу в развитии садово-паркового искусства А.Т. Болотов видел в том, чтобы дать образец такого парка, который отвечал бы потребностям владельцев средних русских усадеб. Он не только знакомил читателей с теоретическими основами организации пейзажных парков, но дал и практические рекомендации по их созданию в соответствии с местными климатическими и природными условиями, а также материальными возможностями.

На протяжении целого ряда лет он с истинно просветительским энтузиазмом пропагандировал садовую культуру. Его «Записки», 20 статей в журнале «Экономический магазин» (1780-1789), работа «Некоторые замечания о усадебных рощах» в «Трудах ВЭО» – материал, из которого можно было бы составить целую энциклопедию по вопросам паркового строительства, с такой полнотой он их осветил. Подробнейшим образом рассказав в своих произведениях о том, как создавались парки, с какой серьезностью относились в тогдашнем обществе к садовому искусству, Болотов широко и ярко отразил эту интересную сторону культурной жизни России последних десятилетий XVIII в.

Примечательно, что, будучи человеком европейски образованным, Андрей Тимофеевич никогда не был слепым поклонником западноевропейской культуры. Для него были характерны творческий подход к достижениям европейской культурной мысли и национальная самобытность в воплощении замыслов. Болотов разработал собственную оригинальную систему взглядов на строительство «натуральных» парков в России. Он был в числе тех, кто стремился придать садово-парковому искусству национальные черты [61]. Отстаивая идею создания русского паркового стиля, он писал: «Благодарить Бога, мы находимся ныне в таком состоянии, что во многих вещах не уступаем нимало народам иностранным, но с некоторыми в иных вещах можем и спорить о преимуществе... А при таковых обстоятельствах не было б нимало постыдно для нас, коли б были у нас сады ни английские, ни французские, а наши собственные и изобретательные самими нами и когда б мы называть их стали российскими» [62].

Усадебная жизнь, «где переплетались наслаждения прелестью русской природы и хозяйственные заботы, эстетические удовольствия и интеллектуальные занятия, многолюдные празднества и тесное семейное общение» [63], проходила в «торжествах, съездах и увеселениях». Многочисленные визиты, поездки в гости или приезд гостей по случаю именин, крестин, праздников – это не просто дань вежливости, это – одна из главных форм жизни помещика. Гостеприимство для провинциальных дворян было делом обычным, если не сказать обязательным: «Визиты и гости – самая распространенная и самая показательная форма сословно-родственного общения в XVIII-XIX вв.» [64]. В этом отношении показательны «Записки» А. Т. Болотова, не только одного из самых образованных, но и занятых реальным делом людей того времени: «Дни проводил я по привычке моей в беспрерывных и разных упражнениях, сколько мне разъезды по гостям и угащивание у себя часто приезжавших гостей дозволяло... Редкая неделя проходила, чтоб мы куда не ездили или чтоб к нам кто не приезжал» [65].

Дом Андрея Тимофеевича всегда был полон. И в Дворяниново, и потом в Богородицк к нему постоянно съезжались родственники, местные дворяне и чиновники. «Часто собрания сии бывали так многочисленны, что не доставало почти места к помещению гостей всех» [66], – вспоминал Болотов. Разговаривали о литературных новинках и устраивали чтение вслух, смотрели представления детского театра и слушали музыку болотовского оркестра, танцевали, гуляли по садам, наслаждаясь природой и любуясь всевозможными «затеями» богатого на выдумку хозяина.

Частыми гостями в доме А.Т. Болотова были директор тульского народного училища М.В. Хомяков и его брат помещик-библиофил И.В. Хомяков, губернатор Тулы М.В. Муромцев – обладатель библиотеки, собрания редких картин и прекрасного парка, алексинский дворянин, некий А.А. Зигеев, – «умнейший, любопытнейший и ученейший человек», одоевский помещик, «человек молодой, умный, отчасти ученый», А.С. Жданов, близкий друг Болотова – И.Г. Полонский, известный своим книжным собранием и образованностью, а также многочисленные родственники и соседи, не выделявшиеся особым умом и начитанностью, но тянувшиеся к нему и принимавшие активное «соучастие в литературных и ученых упражнениях».

В круг увлечений и увеселений входили и всевозможные игры: бильярд, шахматы, карты. Болотов часто упоминает о карточной игре, занимавшей провинциальное общество: «Вольное, непринужденное и дружеское между всеми упражнение и препровождение времени всякий раз в разных увеселительных играх и резвостях позволительных были поводом к тому, что мы всю осень сего года провели отменно весело и приятно, и я не помню, чтобы когда в иное время игрывал я так много в карты, как в сию осень и зиму» [67].

Деятельная натура Болотова сказалась и здесь. Ему вскоре наскучила модная тогда «трисетная игра» и, взявшись за перевод из немецкой книги, в которой описаны были разные игры в карты, «употребляемые в Европе», он вскоре «переучил всех своих знакомцев» играть и в «гишпанский реверсис», и в «английской виск», и в «итальянскую тароки» [68]. Для последней необходимы были специальные карты, гораздо большим числом, чем обычные, но Андрей Тимофеевич быстро нашел выход из положения: «Я, достав себе несколько колод таких карт, которых задники были белые, а не пестрыя, приделал сам к ним все недостающее число карт и украсил их столь прекрасными рисуночками, что не уповаю, чтоб и настоящия тароки были так хороши и красивы, как мои...» [69]

Радушный хозяин, Болотов не знал, что такое скука, и был неутомим на различного рода забавы и выдумки. Летом, вспоминает Андрей Тимофеевич «было у меня в особливости всем весело по причине круглых качелей» [70], а зимой для гостей он сделал специально для катания на санках горку, с которой все «закатались впрах». Когда нельзя было ездить в гости и принимать у себя из-за распространения в тот год (1773) оспы, Болотов развлекал своих домашних сочиненными им самим забавными загадками, текст которых донесли до нас его «Записки» [71].

Таким образом, владелец усадьбы, пользуясь относительной свободой и удаленностью от официальной жизни города, сам определял свой образ жизни, круг общения, создавая тем самым тот искомый свой неповторимый мир, совершенно особенную среду обитания, «экстракт вселенной», где он мог жить:

Стихи и музыка, театр и новый пейзажный парк, зрелищем которого можно было впервые насладиться воочию, дельные рекомендации по ведению усадебного хозяйства, даваемые просвещенным хозяином, – все это делало дом А.Т. Болотова своеобразным культурным центром, куда съезжались со всей округи.

Человек образованный, талантливый и разносторонний, понимавший и ценивший литературу и искусство, знавший толк в вопросах сельского домоводства, А.Т. Болотов выступает перед нами в роли хозяина дворянской усадьбы нового типа, сформировавшейся во второй половине XVIII – начале XIX в.

Примечания:

1  См.: Докучаева О. В. Индивид и общество в русском пейзажном парке второй половины XVIII – начале XIX в. // Русская усадьба: Сб. ОИРУ. М., 1996. Вып. 2 (18). С. 173. (Далее: Индивид и общество...)

2  Ревзин Г. И. Частный человек в русской архитектуре XVIII века: Три аспекта проблемы // Архив архитектуры. М, 1994. Вып. 5. Т. 2. С. 230 

3  Там же. С. 233

4  Болотов А. Т. Записки. Т. 1. С. 234

5  Соловьев К. А. Во вкусе умной старины... Усадебный быт российского дворянства второй половины XVIII – начала XIX в. СПб., 1998. С. 3

6  Болотов А. Т. Путеводитель... С. 417 

7  Там же. С. 426, 427-429 

8  Болотов А. Т. Путеводитель... С. 426

9  Турчин В. С. Усадьба и судьба классицизма в России // Русская усадьба: Сб. ОИРУ. М., 1994. Вып. 1 (17). С. 73

10  Болотов А. Т. Записки. Т. 1. С. 9

11  См.: Щепкина Е.Н. Старинные помещики... С. 15

12  Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 302

13  Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 304

14  Болотов А.Т. Записки. Т. 2. С. 321

15  Там же. С. 316

16 Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 400

17  Там же

18  Там же. С. 402

19 Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 409

20  Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1781. Ч. 5. С. 114

21  Болотов А. Т. Записки. Т. 1. С. 155

22  Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 798

23  См.: Там же. С. 799-800

24  Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 800

25  Там же. С. 805

26  Там же. С. 558

27  Болотов М. П. А. Т. Болотов... С. 740

28 Лихачев Д. С. Поэзия садов. СПб., 1991. С. 258

29  Лихачев Д. С. Поэзия садов. С. 204

30 Делиль Ж. Сады, или Искусство украшать сельские виды. СПб., 1816. С. 8

31  См.: Володина Г. И. Русские сады и парки. М., 2000. С. 10

32  См.: Марасинова Е. Н., Каждан Т. П. Культура русской усадьбы // Очерки русской культуры XIX в. М., 1998. С. 303

33  См.: Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1786. Ч. 25. С. 85

34  См.: Лихачев Д. С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. Л., 1982. С. 101

35  Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1786. Ч. 27. С. 4

36  Там же. С. 6-7

37  Докучаева О. В. Индивид и общество... С. 181

38  Вольтер Ф. Переписка г. Вольтера с императрицею Екатериной П. М., 1812. С. 86

39  См.: Болотов А. Т. Живописатель натуры; Письма о красотах натуры

40  См.: Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 750

41  Там же. Т. 3. С. 1137

42  Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 778

43  Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1786. Ч. 28. С. 264

44  Бердышев А. П. А. Т. Болотов – выдающийся деятель... С. 213

45  Болотов А. Т. Записки. Т. 3. С. 1137-1138

46  Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1789. Ч. 70. С. 105-106 

47  Болотов А. Т. Записки. Т. 4. С. 38

48  Там же

49  Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1782. Ч. 12. С. 85

50  Там же. С. 93

51  Вергунов А. П., Горохов В. А. Русские сады и парки. М., 1988

52  Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1786. Ч. 27. С. 65

53  Болотов А. Т. Записки. Т. 4. С. 9

54  Там же. С. 97

55  Русская культура последней трети XVIII в. – времени Екатерины И. М., 1997

56  См.: Болотов А. Т. Записки. Т. 3. С. 1111-1119

57  Любченко О. Н. Есть в Богородицке парк. Тула, 1984. С. 87

58  Болотов А. Т. Записки. Т. 4. С. 110

59  Там же. С. 170

60  См.: Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1782. Ч. 11. С. 67, 69, 71, 75; Ч. 12. С. 88, 90, 92

61  Идею самобытности русских садов и парков, проводимую Болотовым, разделял известный ученый и архитектор Н. А. Львов, принимавший активное участие в постройках Павловска и Гатчины, создатель ряда дворянских усадеб последних десятилетий XVIII в.

62  Болотов А. Т. Экономический магазин. М., 1786. Ч. 26. С. 52

63  Кириченко Е. И. Русская усадьба в контексте культуры // Архитектура русской усадьбы. М., 1998. С. 35

64  Соловьев К. А. Во вкусе умной старины... С. 40

65  Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 659

66  Там же. Т. 3. С. 807

67  Болотов А. Т. Записки. Т. 3. С. 660

68  Там же. Т. 2. С. 661

69  Болотов А. Т. Записки. Т. 2. С. 662

70  Там же. С. 751

71  См.: Там же. Т. 3. С. 113-114