Цинман А. З. Классовая борьба помещичьих крестьян Вологодской губернии в 1-й половине XIX века

 // Ученые записки ВГПИ. - Т 21, исторический. – Вологда, 1958
  

Классовая борьба помещичьих крестьян Вологодской губернии в 1-й половине XIX века была частью растущего движения всего закрепощенного крестьянства России. Она принимала различные формы. Крестьяне «боролись, как умели и как могли» [1].

Одной из наиболее распространенных форм классового протеста была подача жалоб. Огромное количество их поступало на имя губернского предводителя дворянства, губернатора, министра внутренних дел, в Сенат и даже царю. Иногда для вручения жалобы представителю царской администрации крестьяне избирали на «мирских сходах» ходоков. Так, в 1823 году крестьяне помещика Савелова, Кадниковского уезда, Белтяевской слободы, для подачи жалобы министру внутренних дел «мирским приговором уполномочили одновотчинного крестьянина Власа Исакова» [2]. Исаков должен был просить у правительства защиты от помещика, чинившего «отягощение в сборе денежного оброку и прочих припасов» [3]. В жалобе раскрывается картина тяжелого положения крестьян в связи с увеличением оброка и других повинностей. Крестьяне, говорится в жалобе, кроме оброка в 800 рублей, должны были нести следующие повинности: «за перевоз из вотчины 8 человек в Москву издержано 208 руб. ассигн. На трех женщин также за перевоз 400 руб. ассигн... За проезд приказчика 200 руб. ассигн.; за подводы из вотчины к помещику 170 руб. ассигн., за проводы к нему мальчиков, женщин и девок 249 руб. ассигн.; на тулупы 40 руб. ассигн.; на платки дворовым 50 руб. ассигн. За девять выводных девок [4] 2140 рублей. Штрафных с крестьян взято 3446 руб. ассигн.; холста тонкого 145 аршин, круп овсяных пять пудов, не считая масла коровьего, куриц, яиц, дичи, рыжиков, белых грибов, баранины, ягод разных и тонких ниток» [5]. Крестьяне требуют не только уменьшения повинностей, но и «отдать их под управление власти, законом в таких случаях установленной», т. е. в опеку.

Своими непомерными поборами помещик Савелов довел крестьян до полного разорения. «Многие семейства имеют по одной, и изо всей вотчины один только дом имеет двух лошадей; напротив того, одно семейство вовсе не имеет никакого скотоводства» [6].

Даже такие ярые защитники интересов помещиков, как губернатор и губернский предводитель дворянства, вынуждены были признать поборы помещика Савелова непосильными для крестьян и ограничить суммы оброка. Было установлено специальное наблюдение за имением со стороны кадниковского предводителя дворянства и земского суда [7].

Помещик Вологодского уезда села Раева, Попов, заставлял крестьян в летнее время отбывать семидневную барщину. В первую очередь убирали помещичий хлеб и травы, а затем, когда наступали дожди или холода, когда уже значительная часть хлеба погибала, крестьянину разрешалось убирать со своих полей. В 1838 году крестьяне подали жалобу на Попова вологодскому вице-губернатору. В жалобе они писали, что несмотря на «добросовестное выполнение» ими всех повинностей, помещик «к отягощению участи нашей, к единственному угнетению не дает нам времени... как снятию хлеба и трав, уродившихся сего лета, не исключая ни одного дня в неделе; посему оные еще како хлеб, равно и травы стоят на корню и без удобрения; его же всё без изъятия почти убрано с полей» [8].

Все просьбы крестьян оставались тщетными. Не дождавшись от помещика никаких облегчений, получая только оскорбления, крестьяне подали жалобу на имя губернатора. В жалобе указывалось, что если им откажут в защите, то они вынуждены будут умереть голодной смертью. Посланный для расследования уездный предводитель дворянства Баграков вынужден был подтвердить справедливость крестьянской жалобы [9].

На тяжелое положение, в связи с увеличением повинностей в пользу помещика, жаловались вологодскому предводителю дворянства крестьяне Кадниковского уезда, Васьяновской волости, деревни Прокопьихи, помещицы Комаровской [10]. Жалоба была подана в 1845 году, но крестьяне, по-видимому, жаловались и в предшествующие годы, так как в жалобе писалось, что и «прежде поданными прошениями утруждали Вас насчет отягощения помещицы нашей» [11]. Крестьяне находились на смешанной повинности. В 1845 году помещица повысила оброк и вместе с тем сохранила прежние барщинные повинности. В жалобе перечислены повинности, которые приходилось выполнять крестьянам: «не в силу наложенного ныне оброка по 60 рублей с тягла и бытия нам на барщине для обрабатывания господской земли, снятия с оной разного хлеба, как должно выставить (т. е. скосить и вывезти сено – А. Ц.) и сверх того с каждого тягла вывезти дров по две сажени» [12]. Леса для дров в имении не имелось. Когда крестьяне отказывались воровать лес в чужих дачах, то помещица «взыскивает деньгами и бьет нещадно» [13].

Повинности должны были отбывать и женщины и дети. Помимо полевых работ, каждая женщина должна была своевременно поставить: «тонкого полотна 32 аршина, ягод разных и грибов сколько положено» [14], в противном случае помещица взыскивает деньгами. В летнее время на своих полях она заставляет работать малолетних детей по 6 дней в неделю. Дальше указывается, что крестьяне доведены до такого «разорения, что не имеют дневного пропитания и даже ни одного хлебного зерна» [15]. Крестьяне вынуждены скитаться «по миру» и просить подаяние. Однако и за скитание помещица наказывает «жестоко и бесчеловечно своими руками» [16]. Крестьяне просят перевести их на оброк, а «имение взяти под опеку» [17].

В особенно тяжелом положении оказывались барщинные крестьяне в неурожайные годы. Многие семьи их буквально умирали с голоду. Помещики не только не обеспечивали голодающих хлебом, но даже не разрешали им уходить на заработки. Крестьянин Грязовецкого уезда, помещицы Юрьевой, Казаков подал в 1836 году на имя губернского предводителя дворянства жалобу. Сам текст жалобы не сохранился, но о ее содержании можно судить по записи в исходящем журнале губернского предводителя дворянства. Крестьянин писал, что «по неурожаю в нынешнем году хлеба, неоднократно он прибегал к ней (т. е. помещице – А. Ц.) с прошением о выдаче ему с женою и четырьмя малолетними детьми на продовольствие хлеба, но г-жа Юрьева, вместо удовлетворения просьбы ... за сие наказывала при полиции и отправляла обратно в деревню» [18]. И далее из записи видно, что крестьянин Казаков просит «убедить госпожу Юрьеву снабдить его на продовольствие хлебом или дать свободное время от помещичьей работы для сыскания оного» [19]. Крестьяне Грязовецкого уезда, Комельской волости, вотчины мелкопоместной дворянки (9 ревизских душ) Рейнгольт, жаловались на опекуна и наследника, что они обременяют их «наложением излишнего оброка» и просят губернского предводителя дворянства «об оказании им законной защиты» [20]. Крестьяне находились не только во власти помещиков, но и их администрации.

Из жалобы, поданной в 1840 году от крестьян помещицы Засецкой на управляющего вотчиной губернскому предводителю дворянства, мы узнаем, что крестьяне избрали специального ходатая для подачи жалобы [21].

Управляющим вотчиной был назначен отставной солдат Яков Епимиков. Крестьяне жалуются, что он «приводит всю вотчину нашу, мирских людей в крайнее разорение и нищету по затейности и прихоти своей насчет обрабатывания пахотной земли, принадлежащей нашей госпоже» [22]. Управляющий имением заставляет их отбывать барщину по 6 дней в неделю, не исключая праздничных дней: «держимся на барщине всю неделю, кроме воскресных дней, а праздничные: двунадесятые, высокоторжественные дни там же находимся по приказанию Епимикова, на господской работе» [23]. Детей, которым не более 10 лет и которые не получили еще земляных участков, а называются бобылями», заставляют работать на помещицу по три дня в неделю [24]. В результате крестьяне пришли в крайнее разорение и нищету, так что работы собственные остановились и «мы должны скитаться с семействами своими по миру. Государственных податей и прочих повинностей оплачивать не в состоянии» [25].

Тяжбы помещиков между собой сказывались в первую очередь на крестьянских хозяйствах и приводили их к полному разорению. Каждый помещик, предъявлявший свои права на земли и крепостных, стремился взыскать с крестьян оброки до того, как получит с них его противник. В результате крестьянам приходилось платить и тому и другому. Иногда один из спорящих помещиков приезжал в селение и, не ожидая окончательного решения спорного вопроса, увозил нескольких крепостных в свое имение.

В книге исходящих дел губернского предводителя дворянства за 1819 год имеется запись, из которой видно, что крестьяне Кадниковского уезда, Двиницкой волости, Карбовской деревни, принесли жалобу, в которой написано: «г-н Иконников, имеющий тяжбу с их г-жой Быковой, дней 5 тому назад увез из означенной деревни крестьянина, Савелья Макарова, но куда им неизвестно» [26].

Губернский предводитель дворянства вынужден был передать имение «опеке и запретить в оное въезд спорящим помещикам», пока не будет решено спорное дело, ибо «в течение одного года сии крестьяне заплатили уже более двух оброков как г-ну Иконникову, так и г-же Быковой» [27].

Крестьянин являлся для помещика говорящим орудием, которое подвергалось избиению как самих помещиков и их администрации, так и царских чиновников, стоявших на защите интересов дворянства.

Из жалобы, поданной в 1851 году крестьянином Вологодского уезда, деревни Глятковой, губернскому предводителю дворянства на помещика Полубояринова, видно, что жена помещика наказала крестьянку Евсееву (жену его) «розгами, потом посадила в амбар в колодках со связанными руками, а дочь их бьет ежедневно» [28].

Еще тяжелее было положение крестьян в мелкопоместных имениях. Крестьянин Тотемского уезда, Совегожской волости, сельца Цувицына, Василий Саков жаловался в 1855 году министру внутренних дел на помещицу Долгову. Имение Долговой состояло из двух крепостных семейств. После смерти помещика имение было разделено между наследниками, и крестьянин Саков «с двумя сыновьями и двумя дочерьми, еще несовершеннолетними, достался на часть меньшей его дочери Ольги Ионовой, вышедшей в замужество за дворянина Матвея Пяткина с землею по пустоши Беляеве в числе 40 десятин» [29].

Положение семьи крестьянина Сакова значительно ухудшилось: «участь моя совершенно переменилась, – пишет Саков, – стали требовать непосильной работы, не только мне и семейству моему не дают никакого пропитания, но еще дети мои при необходимости, скитаясь по миру, сбираемые ими милостыни отнимают от них... частовременно бьют и наказывают без всякого резона, так что им, бедным, совершенно житья нет... жену мою тиранят, несмотря на то, что она взята из казенного ведомства и по правам закона не должна быть ими оскорбляема» [30]. Далее говорится, что прошлого лета во время сенокоса барин едва не застрелил его жену. Она «также частовременно бывает избита, а держат нас всех вообще хуже скота, заставляют есть вместо хлеба мякину и землю, так что нынешнего года в марте месяце, умирая почти с голоду, вынужденным нашелся просить г. вологодского губернского предводителя о защите, но никакого ответа получить не удостоился» [31].

Для наказания крестьян помещики заранее заготавливали разного рода плети, кандалы, в которые заковывали крепостных. Помещица Глебова, писали в 1820 году крестьяне в жалобе, поданной губернатору, «чинит нам (крестьянам) насилия нарочно заготовленными плетьми» [32].

В этой же жалобе указывается, что «племянник г-жи Глебовой старосту Илью Дмитриева без всякой причины 4-го июля побил до полусмерти, а 5-го в ночи призвал к себе в комнату повара, вынудил его стрелять из пистолета, что он и выполнил, а через полчаса призвал его обратно и начал бить по голове и по щекам, сверх того, таскал за волосы и потом заковал в железо и, связав руки, посадил в холодный чулан и ограбил его имущество» [33].

Более частым избиениям подвергались дворовые. Это вполне естественно, если учесть, что они находились всё время на глазах помещика, членов его семьи и администрации.

Так, например, в 1847 г. к губернатору явился дворовый человек советника казенной палаты Самойлова, Ефремов, и, «жалуясь на жестокое с ним обращение, показывал мне (т. е. губернатору – А. Ц.) при здешнем полицмейстере следы причиненных ему владельцем его сего утра побоев по голове и левой руке выше локтя, причем присовокупил, что он беспощадно бьет его каждую неделю, в чем ссылается на жильцов дома, в котором господин Самойлов живет» [34].

В 1844 году жена дворового человека Шевыренкова жаловалась на помещика Вологодского уезда, села Фокина, Мельгунова, что «4-го числа по утру в 6-м часу вышла она вместе с прочими крестьянами в поле для жатия ячменю и когда она свою часть выжала, то спросила у товарок своих, покидать ли так называемый загон. Бывший здесь староста Иван Игнатьев неизвестно с чего начал меня бранить, потребовал, чтобы я встала на оный загон и начала жать, когда ж я начала жать на этом загоне, то оный староста подошел ко мне и начал меня бить кулаками по голове без всякой вины, так что я тут же от сильных его ударов упала без чувства на землю и, пролежавши около двух часов на поле, наконец, опамятовавшись, встала и пошла домой» [35]. Когда же крестьянка Шевыренкова на следующий день не могла выйти на работу, то помещица «Мельгунова послала ко мне старостиху Степаниду Андрееву, чтоб я вышла опять на работу в поле, и хотя пришла на оное, но не могла от побоев старосты работать, тогда г-жа Мельгунова приказала старосте Игнатьеву отвести меня на белый двор к парадному крыльцу и, по приводе к оному, приказала загнуть сарафан и сечь розгами. Когда же я от жестокой сечки розгами сделалась без чувств, то барыня приказала отволочь меня и бросить в сенях на пол» [36].

В избиении Шевыренковой Мельгунова вынуждена была признаться [37].

Восемь крестьян Вологодского уезда, деревни Красково жаловались губернскому предводителю дворянства на своего помещика Николая Бестужева-Рюмина, который, «имея при себе девку Аксинью Федорову, которая, пользуясь его доверием, стесняет положение их с старостою Дементием Потаповым; сей последний без всяких причин наносит им побои, от которых они по неделе бывали больными; сверх всего г-н исправник Саблин в июле месяце прошедшего года наказывал из них Арсения Фомина и еще 4-х человек плетью, не объясняя причины наказания» [38].

Крестьяне просят предводителя дворянства убедить помещика в том, чтобы он удержал «девку Аксинью Федорову и старосту от жестокого обращения» [39].

Часто крестьяне подвергались наказанию со стороны полицейских властей.

В 1838 году кадниковский помещик Морин жаловался уездному предводителю дворянства, что становой пристав задносельской волости Кадниковской округи «жестоко избивал крестьян его без всякой причины» [40].

Одним из наиболее распространенных видов издевательства над личностью крепостных крестьянок была «постельная барщина, т. е. принуждение к сожительству или прямое насилие над ними, в том числе малолетними девочками.

Крестьянка Грязовецкого уезда, Лежековолоцкой волости, деревни Шешуково, Акулина Петрова, в жалобе на помещика Горяинова, поданной в 1847 году на имя губернского предводителя дворянства, писала, что помещик Горяинов с крестьянами «обращался не так, как свойственно в отношении рабов своих; стеснительное и жестокое обращение его довело, что по жестокому обращению свекор мой Федор Алексеев отлучился тому уже семь лет, потому что (помещик – А. Ц.) отнял жену его Наталью Николаевну, с коей прижил прелюбодейно сына уже семи лет, а после растлил дочь его Авдотью 13-летнюю, также и с прочими женщинами творит насилие, а с законною женою живет врознь» [41].

Особой формой борьбы с насилием помещиков являлись иски о воле. Возбуждая иски, крестьяне выдвигали самые различные мотивы для их обоснования: недворянское происхождение владельца, недостаток земли, жестокое обращение, духовное завещание помещика об освобождении крестьян от крепостной зависимости после его смерти, возможность самостоятельного выкупа и т. д.

В 1838 году крестьянин Мызин подал жалобу вологодскому вице-губернатору на помещика Беклемишева. Мызин вместе с десятью другими крестьянами договорились с помещиком Беклемишевым об отпуске их на свободу за 11371 руб. Когда они выплатили вышеуказанную сумму, то отпускную помещик дал только двум, а Мызин и другие 8 крестьян, которые все эти годы занимали деньги у разных людей, чтобы выкупиться, отпускной не получили [42]. Более того, Беклемишев продал вскоре этих крестьян другому владельцу – помещику Резанову [43]. В жалобе указывается, что, так как крестьянин Мызин «с вышеописанными товарищами не получил законного удовлетворения, то осмелился отлучиться с местожительства без паспорта по недаче мне такового в столичный город Санкт-Петербург для подачи прошения на имя государя императора, каковой прошлого 1836 года и вторично сего 1838 года всеподданнейше осмелился утруждать и поднести мое прошение, по коим повелено учинить на законном основании исследование» [44].

В 1844 году крестьянин Григорьев вместе с другими крестьянами подали жалобу на имя министра внутренних дел. В этой жалобе указывалось, что они представили доказательство для получения свободы и их дело рассматривается в Сенате. Из разбираемого дела видно, что крестьянин Сергей Петров, помещицы Чеглоковой, купил у помещика Кафтырева крепостных, «а крестьянка Елена Петрова продана г-жой Быковой крестьянину же Перхурову, и с неограниченной властью по той покупке их распоряжались покупщики вдовы помянутого крестьянина Сергея Петрова; Анна Михайлова, Парасковья Иванова и Серафима Тимофеева в виде помещиков получали оброчные деньги, им положенные первоначально по соображению владеемой ими земли, по числу семейств, т. е. по 100 рублей ассигнациями, что и платилось безоговорочно, каковой платеж продолжать до подачи ими прошения об отыскании в 1842 году» [45].

В жалобе дальше перечисляется произвол со стороны их владельцев: «Перхуров как незаконный владетель Кузнецовой общее управляющим вотчиною г. Чеглокова, Евстигнеем Ивановым, прибыл 28 февраля без всякого приглашения сторонних людей к Елене Кузнецовой в дом и разграбили его, грабеж этот заключался: из анбара хлеба, ржи, овса и ячменя в 3-х четвертях, одной лошади с зимней упряжью, тремя коровами, стоющими около 250 рублей, из платья носильного и белья, лежащего в сундуке на сумму 176 руб. 90 коп. сего последнего, принадлежащего ее дочери Аграфене, живущей с ней в доме, вольноотпущенной от г-жи Быковой»[46].

Начальник губернии вынужден был провести следствие.

В заключении, написанном по делу, говорилось, что у крестьян, отыскивающих свободу, отобрали из числа следуемых им «в бывшей деревне Елемчине пашенной земли 9 десятин, каждого повытка по три десятины и сенокосу в пустоши Лобанове по, 15 возов, от чего они при оставшихся б десятинах, а в том числе находившихся и под строениями, сделались не в силах не только платить оброку по 100 рублей в год, но и содержать ими семейства» [47].

Отнятые участки земли частично были переданы старосте Иванову с племянником Григорием Дмитриевым, другою же частью пользовались сами владельцы.

На следствии Иванов показал: «Он с племянником своим действительно владел показуемой землею, за что и платил госпоже оброку он 200 руб., а племянник 180 рублей» [48].

Тяжелое положение крестьян вынужден был признать и начальник губернии. Однако, вместо того, чтобы привлечь к ответственности владельцев этих крепостных, он ограничился преданием суду старосты.

Поводом к отыскиванию свободы часто служила смерть владельца.

В 1851 году крестьяне вотчины Венгерского, узнав о смерти господина своего, стали устраивать «самовольные сходки. Инициатором сходок являлся крестьянин деревни Палкино, Евтифий Трифонов. Трифонов вместе с другим «одновотчинным» крестьянином Леонтием Николаевым взяли на себя обязательство идти в Санкт-Петербург» для исходатайствования у помещицы Марьи Петровой-Шевелевой (наследницы Венгерского – А. Ц.) свободы [49].

Трифонов собрал на расходы с согласия крестьян с 104 повытков по 43 коп.[50]. При разборе дела судом крестьяне Трифонов и Николаев признались в созыве сходок и сборе денег: «на сбор денег изъявлено всеми крестьянами согласие, исключая старост» [51]. Суд вынес решение о наказании розгами: крестьянина Трифонова 20 ударами, а Николаева – 10 [52].

В Вологодском областном государственном архиве имеются и другие иски о свободе. Так, в 1855 году отыскивали свободу из крепостного владения «... Надежды Иозифович дворовые ее люди, Александр Бахвалов и девка Авдотья Григорьева» [53].

Значительное место в Вологодской губернии в крестьянском движении занимал отказ от выполнения феодальных повинностей. Основной причиной этого была всё увеличивающаяся тяжесть крепостного труда. Жестокость помещиков приводила к тому, что недовольство, накоплявшееся в течение ряда лет, вырывалось наружу.

В 1845 году умерла помещица Левашова, имение которой находилось в Кадниковском уезде, Задносельской волости, в деревне Бурмасове. После смерти Левашовой опекун имения Касаткин значительно увеличил оброки. Из жалобы, поданной старостой деревни Бурмасова на имя губернского предводителя дворянства, мы узнаем, что он потребовал от крестьян (всего 83 ревизских души), за исключением находящихся на барщине, «по тридцати рублей ассигн. в год оброку и с каждого тягла по 20 аршин холста» [54]. Оброк был взыскан за первую половину 1845 года, но лишь после того, как 6 крестьян были наказаны розгами [55]. В 1849 году это имение вместе с крепостными крестьянами было продано с публичных торгов Касаткину. Крестьяне отказались признать его своим законным владельцем и объявили, что они послали своих людей в Санкт-Петербург «просить государя императора о предоставлении им свободы», и предупреждали, что пока не получат ответа, «считать гос-на Касаткина своим помещиком не могут» [56].

Через месяц после ввода во владение имением Касаткин прибыл для собирания оброка, но крестьяне объявили, что они «оного платить не хотят» [57]. Только при помощи станового пристава удалось взыскать с крестьян оброки.

Неповиновение крестьян помещику Касаткину проявилось не только в отказе платить оброк, но и отказе явиться к нему, когда он потребовал к себе людей для плотничьих работ. «Потребованы были помещиком в свою усадьбу 6 человек плотников, из коих явился только один, а остальные 5 отправились с дороги в г. Кадников для объявления исправнику Шарыгину, что они в работу своему господину не пойдут и, несмотря на его увещания, возвратились домой» [58]. Крестьяне не только отказались выполнить требование помещика. Возвращаясь от исправника домой, они освободили «на пути одного из главных зачинщиков Ивана Григорьева, посланного старостою под присмотром к помещику» [59]. Когда владелец потребовал через земский суд выслать к нему этих 5 человек, то «явилось в г. Кадников 25 человек, поклявшихся между собою ни в коем случае не признавать г-на Касаткина за своего помещика, что и объявили в присутствии земского суда, за что и были некоторые наказаны розгами» [60]. Крестьяне и при наказании продолжали стоять на своем. 5 крестьян были сданы в рекруты, трое взяты помещиком к себе в усадьбу, где и содержались вместе с дворовыми людьми на «застольной пище» [61].

Помещик перевез к себе в усадьбу весь их скот и хлеб и потребовал предания суду крестьянина Тимофеева «как явного возмутителя и ослушника власти, потому что просьба его не только никаких справедливых домогательств в себе не заключает, но напротив развивает возмущение» [62].

Даже и эти жестокие меры, принятые властями и помещиком, не привели крестьян к повиновению. Крестьяне продолжали борьбу. Уездный предводитель дворянства вынужден был сообщить, что «разбежавшиеся крестьяне делают по ночам нападки на свои селения, угрожая сжечь их и усадьбы своего помещика» [63]. Отказывались отбывать барщину и повиноваться помещикам крестьяне и других владельцев. В 1854 году помещица Точнева и Волоцкие, Александр и Николай, подали прошение в Грязовецкий земский суд, в котором указывалось: «Крестьяне деревни Федотьева, Александр Федоров и Антон Самойлов, объявили ей (Точневой – А. Ц.), что в повиновении ей быть не хотят, и не являются в назначенные дни на господскую работу» [64].

Поверенная помещика Волоцкого помещица Злобина подала жалобу в земский суд. В жалобе написано, что крестьяне, принадлежащие брату ее Александру Волоцкому, Василий Андреев, Федор Андреев и Михайла Андреев, тоже не повинуются и не идут на господскую работу, и просила привести означенных крестьян в повиновение [65].

Крестьянин Александр Федоров бежал в Санкт-Петербург (с фальшивым паспортом) для того, чтобы подать прошение на имя императора. Среди крестьян был организован сбор средств для расходов, связанных с подачею жалобы. Подать прошение он не успел, так как был задержан управляющим Петергофским дворцовым правлением и возвращен в Грязовец. Бежали от помещиков и Василий Андреев и Михайло Федоров. Крестьянка той же деревни Федотьева, Марфа Ивановна Уточкина, крепостная помещицы Точневой, и принадлежащие Волоцкому Анна Васильева и Павел Ефимов подали прошение на имя начальника губернии, в котором указывали, что помещики их разорили и отобрали землю [66]. Всего к судебной ответственности было привлечено 16 человек. Жалоба их, как и следовало ожидать, была признана ложной, да иначе и не могло быть, так как следствие вели такие же помещики-крепостники. Крестьяне, подавшие жалобу и оказавшие неповиновение, были сурово наказаны: «1) крестьянина г-жи Точневой, деревни Федотьевой, Александра Федорова, имеющего отроду 22 года, наказать розгами и отдать в вотчину; 2) крестьян помещика Александра Волоцкого, Михаила Федорова и Василия Андреева… наказать розгами и отдать на волю помещика» [67]. Понесли наказание и другие крестьяне. Мужчины получили по 50–60 ударов розгами, а женщины по 40. Крестьянин Тестов Михаил Федорович не явился на суд, а скрывался вплоть до 1857 года, после возвращения он тоже был наказан 60-ю ударами розгами [68].

Крестьяне были уверены, что рано или поздно, но волю они получат. Под волей они понимали не только прекращение внеэкономического принуждения, но, прежде всего, переход в их руки всей помещичьей земли. Землю, на которой они жили и обрабатывали, они считали своей неотъемлемой собственностью. Достаточно было, чтобы кто-нибудь получил известие, в котором говорилось бы о подготовке к освобождению помещичьих крестьян, как последние, узнав об этом, прекращали выполнять барские работы и оказывали неповиновение своим владельцам. Вологодский губернский предводитель сообщал вологодскому губернатору в 1842 году, «что вотчины помещицы Сверчковой староста Мартын Родионов, получив от 12-го мая сего года письмо от сына своего Василия Мартыновича, живущего при помещице своей г-же Сверчковой в С.-Петербурге, в котором сей последний уведомляет отца своего Родионова о какой-то свободе помещичьих крестьян. Родионов разгласил об этих толках в своем околотке» [69]. Становой пристав Лодыгин, прибывший для расследования этого вопроса, арестовал крестьянина Родионова и повез его для представления в земский суд для допроса, но «в деревне Угле староста помещицы Анненковой с крестьянами сделали Лодыгину ослушание и дерзости, от которых он (т. е. Лодыгин) убежал, а Родионов в этой деревне скрылся. Земский суд распорядился послать за Родионовым нарочного, с тем, когда его доставят в суд, тогда его допросят, а о таковом же допросе сына его Василия Мартынова, отнесся в Санкт-Петербургскую управу благочиния» [70].

Одной из самых древних форм крестьянского протеста были бегства. Бегство появилось еще во времена Киевской Руси и продержалось до XIX века. Побеги совершали более смелые и энергичные крестьяне, не всегда, однако, вступавшие в активную борьбу, чтобы избавиться от помещичьего гнета. Нередко к побегам как пассивной форме сопротивления местным властям или военной команде крестьяне прибегали во время волнений. Убегая в леса, они скрывались там в течение нескольких дней, а иногда и недель, причиняя помещику большой хозяйственный ущерб при массовых побегах. Из переписки вологодского губернатора с присутственными местами в 1832 году мы узнаем о бегстве крестьян от помещиков Дубровина и Воронцова. Крестьяне скрывались в лесах Пошехонского уезда, где и были пойманы. Среди «беглецов» были опознаны «принадлежащие вологодской округе два мужчины вотчины помещика Дубровина... и две женщины помещика Воронцова» [71]. Иногда крестьяне бежали от своих владельцев и находились в «бегах» до тех пор, пока им не удавалось подать жалобу. В 1847 году бежали дворовые крестьяне из усадьбы Глебовой, которая находилась в сельце Старом, Грязовецкого уезда. В конце концов, дворовые явились к грязовецкому уездному судье за защитой. Судья в письме к помещице писал, что «...бежавшие от нее дворовые люди: Семен Васильев, Афанасий Ильин, Александр Яковлев, Гаврило и Самойло, учинившие побег… явились к нему» [72].

Иногда дворовым удавалось бежать в другие уезды или губернии, где они скрывались по много лет.

В 1850 году дворовый крестьянин Афиноген Федоров бежал от помещика Чуровского из села Воскресенского, Вологодского уезда, в Сольвычегодский уезд, где приобрел фальшивый билет, по коему вступил в брак с девицею сольвычегодского мещанского общества» [73]. Только в 1852 году он был пойман и приговорен Вологодским уездным судом к наказанию в 60 ударов розгами, а затем отправлен в арестантские роты на 2 года [74].

Крестьянин Алексеев бежал вместе со своей семьей в 1845 году от помещика Кадниковского уезда, Кильдермана. Он был пойман и осужден только через 8 лет. На суде крестьянин Алексеев показал, что помимо платимого оброка в 17 руб. 15 коп. серебром на тягло, помещица заставляла работать при усадьбе по 7–8 недель в году. От непосильной работы многие убегают [75]. Его приговорили к 80 ударам розгами, после чего его должны были отдать в исправительные арестантские роты [76]. В 1856 году Грязовецкий уездный суд разбирал дело о бегстве крепостной Агнии Николаевой из вотчины помещицы Злобиной, из сельца Лычева. Николаева «27 декабря прошлого 1854 года от места своего жительства отлучилась самовольно и скиталась у разных лиц в Кадниковском уезде» [77].

Суд, несмотря на то что ей еще не исполнилось 17 лет, приговорил ее к 100 ударам розгами [78].

От помещичьего гнета бежали не только мужчины и женщины, но и дети.

В 1841 году от помещицы Кадниковского уезда Комаровской убежали два крепостных мальчика [79].

О жизни крестьян помещицы Комаровской сообщает кадниковский земский исправник. Он доносит вологодскому губернатору в 1841 году, что помещица Комаровская, постоянно проживающая в Новгородской губернии, часто приезжает в свое Кадниковское имение, заключающееся в 12-ти душах, требует несоразмерного оброка, берет у крестьян детей, скот, хлеб и прочее, что найдет, увозит в Кириллов, и там поступает с детьми жестоко [80]. Далее он указывает, что «во избежание разных притеснений некоторые из крестьян также бежали» [81].

Источники, к сожалению, не дают возможности установить общее количество и динамику крестьянских побегов в первой половине XIX века. Однако дошедшие до нас данные говорят о широком развитии бегства крестьян как формы классовой борьбы против феодализма.

От методов пассивного сопротивления крестьяне переходили к методам активной борьбы. Не ограничиваясь неподчинением властям, жалобами на них и бегством, крестьяне боролись с крепостным строем путем убийства наиболее ненавистных его представителей. «III отделение» было вынуждено признать, что эти покушения и убийства «только в немногих случаях производились из видов корысти», а в большей части или из мщения за побои, или для избежания наказания, или от преднамеренного желания крестьян освободиться от господской власти – желания, вынужденного притеснением, жестокостью и развратным поведением помещиков и управителей» [82]. В отдельных случаях убийство помещика являлось прямым следствием группового сговора или заговора крестьян. В 1809 году был убит крестьянами жестокий эксплуататор, крупнейший помещик Вологодской губернии – Межаков. 24 мая 1809 года он поехал «утром в коляске, имея при себе лакея, в пустошь, где осматривал работы по уборке и чистке рощи. Отослав лакея для помощи рабочим при уборке сучьев, а кучера оставив при лошадях, Межаков вошел в рощу, где его и убили двумя выстрелами из ружья поджидавшие там два крестьянина: деревни Саманова, помещицы Березниковой – Денис Яковлев и деревни Крутца, помещика Зубова – Данило Ефимов. Убийцы были настигнуты кучером и, будучи арестованы, назвали нескольких участников убийства» [83].

В результате проведенного расследования раскрылись обстоятельства, связанные с убийством Межакова; крестьянин Васильев рассказал о подготовке и причинах убийства: «дня за два до убийства некоторые крестьяне разных деревень, в числе 14 человек, на улице дер. Нефедово чинили согласие (т. е. договаривались – А. Ц.) на убийство своего господина за наряжаемые на них тяжкие работы и изнурения» [84]; на убийство, были согласны и «Заболотские (т. е. Никольские) крестьяне» [85]. В убийстве Межакова, по словам Васильева, были замешаны приказчик и дворецкий: «приказчик Асикрит Николаев дня за 4 до убийства приказал ему... сходить за Данилой Ефимовым и подговорить его к убийству» [86].

Другой крестьянин, Денис Яковлев, на следствии рассказал о подготовке убийства: «О заговоре на жизнь помещика знал в деревне Язвищеве крестьянин Григорий Яковлев, в доме которого наемные убийцы давали слово – в нужном случае друг друга не выдавать, целовали в знак верности образ и были угощены вином. Место, где можно было подкараулить барина и убить, должны были сообщить или приказчик, или дворецкий» [87].

Наследник убитого помещика Павел Межаков требовал от правительственных властей быстрейшего и строжайшего наказания крестьян, принимавших участие в подготовке и совершении убийства. В результате суда в январе 1810 года три человека были приговорены к 200 ударам кнутом, с вырезанием ноздрей, со штемпельными знаками, к вечной каторжной работе; пять человек – к 150 ударам плетью, без вырезания ноздрей и без знаков, и к ссылке в Нерчинск; шесть человек получили по 40 ударов батогом и отпущены из тюрьмы, а пять человек должны были пойти в Сибирь вследствие отказа помещика принять их обратно в поместье, так как он подозревал их участие в убийстве, и «судебным приговором не был удовлетворен» [88].

В сборнике о крестьянском движении 1827–1869 годов, изданном Центрархивом в 1931 году, говорится, что «в течение 1842 года обнаружено... убийств тринадцать (по всей стране – А. Ц.), покушений на жизнь помещиков шесть, управляющих имениями убито два» [89]. Там же говорится, что в Вологодской губернии умерщвлен помещик Михайлов» [90]. В 1847 году Грязовецкая земская полиция проводила расследование о нанесении ударов топором по голове помещику Волоцкому.

«31 октября 1847 года крестьянин Грязовецкого уезда, деревни Федотьева, Андрей Дмитриев, находясь в гуменнике во время молотьбы хлеба, когда помещик его Николай Волоцкой начал его бранить за нехождение на барщину и непослушание, нанес ему две раны топором в голову» [91].

В 1844 году крестьяне Кадниковского уезда, вотчины помещика Доводчикова, убили старосту Иванова, который был поставлен Доводчиковым для надзора за работами во вновь устраиваемой усадьбе Васильцеве. Следствие по делу проводил сам вологодский губернатор. Он установил, что староста Николай Иванов был убит «одновотчинным крестьянином деревни Золотова, Степаном Михайловым с товарищами, который по совершении над ним такового убийства спущен в реку Кубену, и тело его еще не отыскано» [92].

Более подробные данные были выявлены Кадниковским земским судом. Поводом для убийства старосты послужил «излишний» сбор в свою пользу денег [93].

«Староста Николай Иванов проживал в имении г-на Доводчикова для надзора за работами во вновь устраиваемой усадьбе Васильцеве... одновотчинные с ним крестьяне деревень: Золотова – Степан Михайлов, Починок – Кондратий Федоров, Золотова – Николай Иванов, Починок – Осип Кузьмин, Василий Козлов и Степан Зазолин – всего 8 человек... согласились его убить (т. е. старосту), почему с 8 на 9 число июня, собравшись вечером в деревне Починок в гуменнике, принадлежавшем из убийц Кондратию Федорову, выпили полштофа вина и, дождавшись того времени, в которое уже жители деревни спали, через поставленную к окну лестницу, влезли некоторые из них в избу, а другие оставались на улице, каковой шум услышал Иванов в избе, вскочил с постели, вышиб в окне окончину (т. е. раму – А. Ц.) и выскочил на улицу, где был схвачен означенными крестьянами и обухами топоров у отвода, находящегося в 63 саженях от дому... убит... тело коего, связавши руки и ноги кушаками, унесли в реку Кубену, пробегающую от деревни Починок в 3 ½ верстах, в оную опустили» [94] .

На убийство помещика и его администрации крестьяне шли лишь в исключительных случаях, окончательно выведенные из терпения их самодурством. Тот факт, что такие случаи были частым явлением, лишний раз подчеркивает глубину растущего народного недовольства.

Наиболее полным проявлением классового антагонизма были крестьянские волнения. На протяжении всего предреформенного периода экономические причины: тяжелая барщина, высокий оброк, обременительная смешанная повинность, недостаток земли и т. д. чаще, чем другие причины и поводы, побуждали крестьян к волнениям, Характерной особенностью крестьянских выступлений этого периода является уничтожение старой вотчинной администрации и выбор новой крестьянской власти.

В 1820 году вспыхнуло крупное волнение в Кадниковском уезде, в имении помещика Вакселя. Крестьяне не только отказались платить оброк, но и сменили старосту, назначенного помещиком. Руководителем волнения выступает крестьянин вотчины Голохвостовой. В фондах Вологодского областного музея имеются два документа, относящиеся к этому движению [95]. Они раскрывают лишь ход событий. В одном из документов говорится: «Крестьяне собрались в поле, вынесли образ и присягли между собой друг друга не выдавать, на утро же собрались все в селении, ихнего старосту сменили, отобрав у него все приказы, подняли шум и объявили, что ни гроша платить не будут» [96]. Присланный от помещика новый староста «насилу живой ушел», однако ему удалось узнать, что «ходят крестьяне на совет вотчины Голохвостовой, к крестьянину Петру Авдееву Черновскому, который как их, так и весь околоток на сие поощряет. При том деле главные бунтовщики – крестьяне деревни Малой Лодейки» [97].

Волнение крестьян в имении помещика Вакселя было подавлено при помощи карательной экспедиции. Но не долго длилось «спокойствие» в имении. Вскоре крестьяне снова пришли в неповиновение помещику. Об этом мы узнаем из письма Вакселя к земскому исправнику: «по письму твоему, Иван Васильевич, заключаю, что мужики опять дурачатся, что нужно мне опять команду с исправником – всех перепороть» [98]… «да ныне я постараюсь не по-тогдашнему, не пожалею никого, не только пороть, но и брить буду, на поселение посылать и морить в рабочем доме» [99].

В 1822–1823 годах происходит крупное волнение в имении помещицы Ярославовой в селе Кубенском. В XVIII веке имение это принадлежало графу Орлову, который по духовному завещанию отдал его в пожизненное владение г-же Ярославовой.

«В 1799 году душеприказчик графа Федора Григорьевича, граф Владимир Григорьевич, просил Московское губернское правление, чтобы с завещанного братьям его Ярославовой имения не было взимаемо излишних поборов против того, что крестьяне сие платили при покойном графе» [100]. Однако за 22 года собираемый оброк она увеличила более чем в два раза.

«При графе Федоре Григорьевиче с 719-ти душ собиралось оброка 5934 руб. Ныне число душ возросло до 794-х, оброк ими платимый г-же Ярославовой простирается до 17 ½ руб. с души, что составляет в год доходу до 14-ти тыс. рублей» [101]. Увеличение помещицей оброков и послужило непосредственным поводом к волнению. Крестьяне считали, что имение должно быть передано в «казну», так как «духовным завещанием покойного графа Орлова Ярославова ограничена в управлении доставшимся ей в пожизненное владение имением, и что из сего имения, состоящие в Вологодской губернии 500 душ, быв укреплены его формальным актом сыну своему Сергею Окулову, который умер, как выморочное имение, следует в казну» [102].

Руководителем крестьянского волнения против помещицы Ярославовой выступает крестьянин Ефимов. Приказчик помещицы Ярославовой в сообщении вологодскому губернатору отмечает, что «крестьянин Ефимов, явясь в вотчину, склонил и протчих крестьян к поданию несправедливой жалобы на помещицу» [103].

В апреле 1822 года Ефимов подал жалобу санкт-петербургскому военному генерал-губернатору на свою помещицу [104]. Для расследования волнений в 1823 году в село Кубенское был командирован губернским правлением земский исправник. Крестьяне в присутствии исправника тоже «оказали неповиновение и отказались платить помещице оброк» [105].

Земский исправник вынужден был обратиться к губернатору с просьбой «командировать для усмирения вотчины воинскую команду» [106]. В результате принятых мер, по определению губернского правления, «четверо из главных зачинщиков, представленные исправником, взяты под надзор полиции». В июле того же года крестьяне дали подписку губернскому предводителю дворянства «в том, что они готовы платить назначенный госпожою их оброк» [107]. Однако, несмотря на данную подписку, крестьяне или продолжали вовсе отказываться платить, или платили очень медленно. Об этом вынужден был донести губернатору земский исправник: «Крестьяне Ярославовой, хотя и дали подписку о платеже оброка, но обязанность свою выполняют с крайнею медленностью» [108]. Документальные данные говорят о том, что волнения в имении Ярославовой продолжались и в 1823 году.

В фонде Вологодского губернского правления имеется рапорт советника Жиркова и исправляющего должность вологодского уездного предводителя дворянства и уездного судьи Жеребчикова от 17 сентября 1823 года, в котором говорилось, что «в исполнение постановления губернского правления, состоявшегося в 13 день минувшего августа и господином генерал-губернатором утвержденного, командированы мы с воинскою командою в вотчину помещицы Ярославовой для приведений оной в должное повиновение законной власти и для принуждения оной к взносу следуемому помещице» [109].

Часть крестьян была арестована и доставлена в губернское правление, некоторым из крестьян удалось бежать.

Губернское правление предписало Вологодскому земскому суду, чтобы земский исправник, посланный для поимки беглых, обратил внимание на тех из крестьян, которые окажутся в платеже упорными, и немедленно отправил их в рабочий дом [110]. Таким образом, волнения в имении помещицы Ярославовой продолжались около двух лет. О последующих событиях мы не располагаем данными.

В 1837 году произошло волнение крестьян в вотчине помещицы Ауэрбах. Источниками по данному восстанию являются документы, различные по своей классовой направленности: с одной стороны, жалоба крестьян губернскому предводителю дворянства «об изнурении работами и жестоком обращении» с ними со стороны помещицы; с другой – письмо самой помещицы» о неповиновении ей крестьян» и донесение вологодского уездного предводителя дворянства губернскому предводителю. Письмо помещицы и донесение уездного предводителя всем своим содержанием были направлены на то, чтобы доказать «ложность извета» крестьян. «Законы наши дают веру помещику, но не крестьянам, которые без всякой причины оказывают самовольство и непослушание» [111], – пишет при этом помещица. Волнение в вотчине Ауэрбах произошло в период продажи данной вотчины другому помещику, Трубачеву. Летом 1837 года в течение двух месяцев, с момента торговой сделки до оформления купчей крепости, вотчиной распоряжались и Ауэрбах и Трубачев, причем Трубачев воспринимался крестьянами как новый управляющий вотчиной. Хозяйничанье двух помещиков привело к ухудшению положения крестьян, которые испытывали всё это время двойной гнет. В июле 1837 г. крестьяне не имели ни одного дня для работы на себя. В крестьянской жалобе об этом говорится: Трубачев, «изнурив всех на барской работе, нам ни одного дня для себя не дал свободы обработать у нас каждому свой повыток» [112]. Это же вынужден был признать и уездный предводитель дворянства. «По изысканиям, сделанным мною, – сообщал он губернскому предводителю, – я нашел, что действительно крестьяне были некоторое время на господской работе более высочайшим указом положенного времени, почему и не успели управиться со своими собственными» [113].

Вместе с тем уездный предводитель дворянства должен был признать и другое: «довольно, строгое обращение с ними», крестьянами, помещиков и вотчинного старосты [114]. А крестьяне жаловались, что помещик «сам собою и через вотчинного старосту мучил нас, бил и довел до такой степени, что сего дня (31 июля – А. Ц.) приказал наготовить многое количество пучков розог, и намерен был всех пересечь» [115].

От побоев старосты, «через изгонение его», крестьянка Симакова Марья «безвременно родила младенца».

Таким образом, причинами крестьянского выступления в вотчине Ауэрбах – Трубачева в 1837 году были рост барщины, означавший усиление крепостнического гнета, и издевательства со стороны помещиков и вотчинной администрации.

О начале волнений известно следующее. 31 июля крестьянин Дмитрий Иванов «прибил» старосту, за что он был вызван к помещице, но «ослушался» и «по троекратном призыве не пришел». Помещица «приняла намерение отдать его в солдаты» за такое непослушание. Д. Иванов был арестован, и с частным приставом отправлен в Вологодскую тюрьму. Тогда крестьяне, «желая сохранить честность братолюбия», как писали они в своей жалобе, пришли к помещице «все миром» и потребовали освободить Иванова. Требование не было выполнено, и крестьяне отказались повиноваться помещице. Одновременно они направили губернатору жалобу на помещицу.

О дальнейшем ходе крестьянских волнений в вотчине Ауэрбах нет никаких данных. Очевидно, волнения крестьян получили широкий размах, так как в августе вологодский губернатор должен был назначить следствие по этому волнению. В письме к губернатору помещица просила отменить следствие, чтобы «не подать поводу наделать мне еще более ослушания и непокорства и оторвать их (крестьян – А. Ц.) в настоящее время от работ», чтобы ей «не причинить значительных убытков» [116]. Вместе с тем Ауэрбах просила, чтобы губернатор употребил свое «начальническое влияние к приведению крестьян... в должное... послушание» [117].

В 1838 году отказались повиноваться помещику Козловскому его крепостные крестьяне. Вельский уездный предводитель дворянства сообщал губернскому предводителю: «Я имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что действительно найдены мною крестьяне г. Козловского в совершенном к нему неповиновении, увлекаемые к оному главными их мятежниками – крестьянами той же вотчины Со... катром Алексеевым и Борисом Прокопьевым, из которых последний, услышавши о приезде моем, отлучился из деревни для подачи какой-то просьбы в город Вологду» [118]. Дальше из сообщения видно, что вельский уездный предводитель дворянства ездил туда не один, а с исправляющим должность вельского исправника. В деревне они были встречены крестьянами, вооруженными топорами и дубинами» [119]. Ими были приняты меры для того, чтобы поймать Алексеева. После того, как Алексеев был пойман, его передали, «связанного и за строжайшим караулом, г. исправляющему должность исправника для произведения над ним суда за таковой его поступок» [120].

Некоторые из крестьян были наказаны, а от 10 крестьян взяли подписку, что они признают «Козловского своим единственным помещиком и обязуются исполнять его волю» [121].

В том же 1838 году происходили волнения в имения помещика Волоцкого. Подробными данными об этом волнении мы не располагаем. В «входящем журнале» губернского предводителя дворянства имеется запись о том, что «крестьяне поручика Александра Волоцкого к его повиновению приведены и взяты с них расписки» [122].

В 1840 году вспыхнуло волнение в Кадниковском уезде, в имении помещика Доводчикова. Борьба крестьян продолжалась с перерывами несколько лет. Помещик Доводчиков в 1840 году купил у наследников графини де Брюж имение «с 225 мужеска пола душами». Крестьяне недолго находились в повиновении у нового владельца. Уже «24 августа того же года пристав 2-го стана довел до сведения сего суда, что означенные крестьяне помещика Доводчикова от повиновения ему отклонились» [123]. В период волнения крестьяне сменили вотчинную администрацию. Пристав 2-го стана доносил в губернское правление, что крестьяне, «сменив прежних старосту и земского, выбрали таковых вновь» [124], т. е. избрали новые власти.

По требованию «самовольно избранного» старосты, Михаила Андреева, уездное казначейство выдало некоторым крестьянам паспорта для ухода на заработки [125].

Посланный для расследования событий, связанных с волнениями в имении Доводчикова, земский исправник доносил следующее: «Крестьяне г-на Доводчикова, около 50 человек, оставя в домах своих жен и детей, скрылись в лесах; а главные зачинщики неповиновения, Николай Ильин и Василий Иванов, собрав значительную сумму денег, отправились для исходатайствования себе свободы в Санкт-Петербург» [126]. Многие крестьяне скрывались в ближайших лесах и селах и «являлись в дома свои только для взятия себе пищи – и то в ночное время – и потом скрывались в лесах, и при малейших слухах о появлении чиновников земской полиции, они совершенно не возвращаются в свои дома, ожидая из Санкт-Петербурга извещения об отыскиваемой ими свободе, без получения коего решились совершенно не повиноваться помещику и прочим, через доставляемые записки обождать» [127]. Для поимки крестьян кадниковский земский исправник и командированный губернским правлением Вологодской градской полиции частный пристав Чернявцев, «при неоднократном собирании многочисленного народа из окольных селений Вельского и Кадниковского уездов, чинил покушение на поимку их при содействии вельского земского исправника, но по даваемым ли им знакам некоторыми из понятых крестьян или из числа означенной же вотчины, невинующиеся скрывались от преследования, и находимые в лесах, близ сенокосных мест, избушки и другие их пристанища были истреблены» [128].

Крестьянам Доводчикова в их борьбе сочувствовал священник Рождественской Кубеницкой церкви Давид Федоровский, в приходе которого состояли не повиновавшиеся помещику Доводчикову крестьяне. Он не только не делает им, по обязанности его как бы следовало, внушений о беспрекословном повиновении новому их владельцу, но еще поселяет в них «ложныя мнения о неправильности купчей крепости, и тем более отклоняя от справедливо требуемой от крестьян покорности, вовлекает в большое заблуждение» [129]. Крестьяне не только продолжали оказывать пассивное сопротивление, но и вступали в активную борьбу, когда посланные для поимки их люди арестовывали некоторых из них. Кадниковский исправник сообщал в октябре 1840 года, что бунтующие крестьяне скрываются от преследования «в лесах, сеновалах и в окольных селениях, зная один про другого... при появлении кого-либо из приезжающих тотчас женщины отправляются верхом в следующие селения и дают о том знать. По каковым сведениям бегающие крестьяне принимают предосторожность к открытию себя» [130].

В том же рапорте мы читаем: «Ильинской и Рождественской волостей сотские, отправившись с понятыми в 60 чел. для преследования бегающих крестьян г. Доводчикова, представили при рапорте своем пойманных в разных местах 5 человек» [131]. Крестьяне посылают сотскому Демидову письмо, в котором предупреждают его о понятых, чтобы прекратили преследование: «ежели хочется нас брать и хватать, то ступайте к нам в мир и узнаете, что будет, а мы теперь от подобострастного притеснения можем наделать и худа с тобою и с понятыми» [132]. Когда предупреждение крестьян не было принято во внимание, и сотские, «будучи с понятыми 60-тью человеками, в деревне Починке нашли крестьян г-на Доводчикова многочисленное собрание, из которых крестьянин Федор Филиппов побежал на поле, где и пойман сотским Дементьевым, но набежавшие доводчиковские крестьяне, с кольями в руках, Филиппова отбили, с сотского сорвали шапку, рукавицы и знак с груди. Сотский, видя, что доводчиковские крестьяне рассердились, с понятыми вынуждены были оставить их, то они вслед им кидали поленьем и кольем и, наконец, выстрелили из ружья» [133].

13 октября 1840 года вологодский частный пристав Черняев и кадниковский земский исправник Вахрушев «с понятыми в числе около 500 человек по выпавшему снегу... отыскивали следов скрывающихся, каковыя и нашли»... [134], но беглым крестьянам удалось скрыться. Из показаний арестованного крестьянина деревни Золотова» Ивана Лобкова, видно, что «у неповинующихся имеется три ружья, всегда заряженные пулями для обороны, в случае преследования, из коих два постоянно носят крестьяне деревни Починок, Василий Иванов и Яков Михайлов, а третье переходит из рук в руки» [135].

Вологодская палата уголовного суда, которая рассматривала дело о волнении крестьян в имении помещика Доводчикова, приняла следующее решение: «крестьян г-на Доводчикова, Федора Лукьянова (66 лет) и Алексея Кириллова (47 лет), которые, по собственному их сознанию, отличились в явном неповиновении противу законной власти нынешнего своего владельца... наказать на месте при собрании одновотчинных и прочих соседственных жителей, в страх другим, через нижних полицейских служителей плетьми, каждому по 30 ударов, и сослать их в Сибирь на поселение» [136]. Наказаниям подвергались и некоторые другие крестьяне [137].

Волнения в имении Доводчикова продолжались в 1841 году. Из документов видно, что в 1841 году «крестьянин Доводчикова, Иван Михайлов, бывши несколько времени в отлучке, привез какую-то копию с бумаги и объявил ее крестьянам Доводчикова, по которой они, считая себя свободными, почти половина вотчины вновь возмутилась и объявили приказчику Клепикову, что они не хотят повиноваться ни барину, ни ему» [138]. По требованию помещика в имение прибыл кадниковский уездный исправник для подавления волнения. По прибытии исправника в имение, он приступил «к усмирению начавшегося возмущения и около двадцати человек высек розгами, зачинщиков же и более виновных к возмущению крестьян: Ивана Григорьева, Алексея Кириллова, Василия Иванова и Якова Михайлова... приказчик Клепиков посадил в колодки и держал четыре недели под караулом» [139]. На следствии выяснилось, что крестьяне облагались непосильными оброками. «Доводчиков наложил оброку по 80 руб. ассигн. на тягло» [140]. «Непосильность для крестьян оброчных платежей, введенных Доводчиковым, вынужден был признать и губернский предводитель дворянства, который отметил, что оброк в имении Доводчикова – «весьма значительный для имений Вологодской губернии» [141].

Помимо высоких оброков, тяжелым бременем на крестьянские хозяйства ложились различного рода штрафы, являвшиеся дополнительной статьей дохода помещика.

В следственных делах имеются две расписки, данные управляющим Клепиковым крестьянам в получении штрафных денег [142].

Волнения, по-видимому, не прекратились и в 1842 году. В фонде губернского предводителя дворянства имеется указание на то, что для усмирения волнения в вотчине, Доводчикова был послан «опытный каратель», советник губернского правления Новицкий [143] – известный душитель крупнейшего в России волнения государственных крестьян в Тотемском и Никольском уездах Вологодской губернии в 1840 году, в котором принимало участие около 20 тысяч крестьян [144].

Источники не располагают данными о деятельности Новицкого в имении помещика Доводчикова. Отсутствуют также данные и о ходе событий в последующее время. Известно лишь, что в 1844 году в этой вотчине снова начались беспорядки. Как показано выше, в 1844 году крестьянами имения Доводчикова был убит староста вотчины Иванов. Таким образом, волнения, охватившие вотчину Доводчикова, носили затяжной характер. Начавшись в 1840 году, они продолжались вплоть до 1842 года. Отзвуки этого волнения проявились несколько лет спустя (в 1844 году).

В период волнения выявились организаторские способности крестьян. В крестьянской среде появляются способные руководители, которые возглавляют волнение (Кириллов, Иванов и др.). Крестьяне дают клятву держаться вместе и не выдавать друг друга, отбивают арестованных товарищей, устраивают сходки для решения важных вопросов и т. д. Для оказания сопротивления полицейским властям крестьяне вооружаются не только топорами, вилами, кольями, но имеют и огнестрельное оружие.

В 1844 году происходят волнения в Вологодском уезде в имении помещицы Каратаевой [145]. Крестьяне отказывались признавать помещиков Каратаевых, приобретших их у владельцев Насакиных. Они не прекратили борьбу и тогда, когда к ним прибыл уездный предводитель дворянства. В своем донесении губернскому предводителю дворянства тот сообщал: «Я внушал им всеми мерами о должном их повиновении помещице, но они, будучи предубежденными против власти ея духом неповиновения... при всех моих убеждениях, остались непокорными» [146].

Губернатор дал указание, в случае надобности, на посылку воинской команды [147].

Помещица решила расправиться с крестьянами: «некоторых из них, главных возмутителей и более неповинующихся, отдать в зачет будущих наборов в рекруты, а в случае негодности сослать на поселение, а прочих же – наказать» [148].

Иногда волнения крестьян вызывались произволом помещиков в период рекрутских наборов.

В 1844 году помещица Резанова купила у Константина Аркадьевича князя Суворова Рымникского в Кадниковском уезде, Грибцовской волости, в разных селениях 143 ревизских души [149].

Когда помещица потребовала для отбывания рекрутства и других надобностей через бурмистра несколько крестьян, то они «не только своевременно не явились к сказанному бурмистру, но сделав, вопреки моим приказам, самовольную сходку, где, найдя их, бурмистр объявил мой приказ о явке крестьян ко мне и сборе обмундировочных денег для рекрут, на что все бывшие на сходке крестьяне ему единогласно сказали, что рекрутство отправлять будут сами теми семействами, которых они назначат, а денег на обмундировку рекрут сбирать не будут» [150]. Когда бурмистр «вытребовал регистр платежу и недоимок оброка за первую половину текущего года и наложил оный в прочие, находившиеся с ним бумаги... тогда все, приступив к нему, чтобы регистр этот отдал им, и, несмотря на предоставленные резоны бурмистром, вырвали у него... [151].

В 1849 году грязовецкий исправник уведомил, «что в имении помещицы... Беклемишевой дворовые люди сельца Кадинкина, Прокопий и Всеволод Герасимов, в должное повиновение к своей помещице приведены» [152]. 

В 1850 году владельцы Морины в Грязовецком уезде жаловались, что крестьяне отказались им повиноваться. Для приведения в повиновение в село Нешарово был послан земский исправник. Однако «за всеми его убеждениями отказались от повиновения гг. Мориным до окончания дела об отыскивании ими свободы из помещичьего владения и по неимению нынешний год хлебопашества на господской земле» [153].

В 1852 году произошло крупное волнение крестьян в имении помещика Адольфа Наумова, охватившее 18 селений [154]. В Вологодской палате уголовного суда сохранились лишь отрывочные данные об этом крестьянском волнении.

19 февраля 1852 года в Грязовецком уездном суде рассматривалось дело, из которого видно, что «крестьянин села Ново-Никольского Иван Максимов Соловьев оказывается виновным, по показанию одновотчинных крестьян, в возмущении вотчины к неповиновению помещику, отыскивают вольности, по какому-то выданному духовному завещанию, данному княжной Анной Долгоруковой и приказу, данному от князя Александра Долгорукова» [155]. Одновотчинные крестьяне решили отправить его в качестве ходатая, и для этого собрали деньги. В судебном деле имеется «копия в сборе денег по 50 коп. с тягла» и указание на «самовольную отлучку (Соловьева – А. Ц.) из вотчины помещика» [156].

Крестьяне села Ново-Никольского и деревень: Тимкиной, Быковой, Дмитриевой, Тениниковой, Костюниной, Ивашева, Лобакова, Карцовой, Щелкова, Крюковой, Кудрявцевой, Игумницова, Чурцова и Шингорской, Рахманки и Подлесной не только отказались повиноваться своему владельцу Наумову, но они категорически отказались повиноваться посланным для их усмирения непременному заседателю Глуховскому и исправнику Макшееву [157]. 

Губернское правление посылает тогда уже известного нам «надворного советника Новицкого для приведения в повиновение с двумя жандармами» [158]. Крестьяне и им оказали неповиновение. После подавления волнения суд приговорил наказать крестьянина Соловьева 60 ударами, а затем сослать в отдаленные места в Сибирь [159]. Несколько крестьян было наказано розгами [160].

Руководителем волнения в 1855 году в Грязовецком уезде в имении помещицы Квашниной-Самариной был крестьянин Ганичев. В 1855 году Квашнина-Самарина купила у помещика Ромер крестьян в селе Покровском с деревнями. Крестьяне отказались признать Квашнину-Самарину своей помещицей. Не помогло и вмешательство чиновника полиции. Для усмирения волнения были посланы губернские чиновники с войсками [161].

Из материалов, присланных из Грязовецкого уездного суда в Вологодскую палату уголовного суда, видно, что крестьянин помещицы Квашниной-Самариной, Григорий Ганичев, обвинялся «в неповиновении помещичьей власти и распоряжениям правительства, вовлекши в таковое неповиновение и других крестьян, почти всю вотчину своей помещицы, наконец, за побег...» [162]. Когда крестьянин Ганичев был арестован, то ему удалось бежать, при помощи старосты Варламова, из-под ареста. Крестьяне дер. Толобиной – Иван Скулябин, деревни Костиной – Павел Кусакин, села Покровского – Павел Крушенков отказались повиноваться и после наказания их розгами [163]. Суд приговорил Ганичева (заочно) к 60 ударам и затем отдать в исправительные арестантские роты гражданского ведомства на 2 года [164]. К наказанию розгами в 60 ударов были приговорены крестьяне: Иван Кулябин, Павел Кусакин, Павел Крушенков [165].

Особое место в крестьянском движении Вологодской губернии занимает борьба крестьян против насильственного обращения в горнозаводские рабочие. Крестьяне не только вступают в открытый бой с карательными отрядами, но и пытаются объединиться с крестьянами соседней Новгородской губернии для совместной борьбы.

В конце 1811 года А. И. Яковлев купил селения с крепостными крестьянами в Вологодской губернии в Вельском и Кадниковском уездах, в количестве 319 ревизских душ, принадлежавших ранее помещице Даковой [166].

Новый владелец решил отобрать здоровых мужчин для отправки на Холуницкие заводы, которые находились на расстоянии 800 верст от купленных имений.

Для того, чтобы ускорить отправку крестьян на заводы, Яковлев присылает своего дворового человека Ведерникова. Последнему удалось отправить из Новгородской губернии 200 крестьян, но в Вологодской губернии, откуда предполагалось послать 70 крестьян, его постигла неудача. Вологодские крестьяне отказались повиноваться [167].

Не помог и собственноручный приказ Яковлева от 25 января 1812 года о немедленной высылке людей. Не помогли и «грозные» распоряжения вологодского губернатора, который требовал от крестьян повиновения новому владельцу.

Крестьяне отправили жалобы на имя Вязьмитинова [168] и на имя царя через своих «ходоков» – Тихонова и других. Когда же губернатор вторично потребовал от крестьян подчиниться новому владельцу, то последние ответили: «пока не последует решение государя по просьбе, отправленной через ходоков, Тихонова с товарищами, до тех пор они никому повиноваться не будут и «произвольно живые в руки не дадутся», под господство Яковлева не пойдут, разве их изрубят, и он возьмет их трупы» [169]. Крестьяне не подчинились и присланному воинскому отряду.

В связи с войной 1812 года Яковлев вызвался дать отряд в 87 конных и пеших воинов. Людей для этого отряда он решил набрать из крестьян его вологодских владений. Однако это оказалось неисполнимым, так как крестьяне, по сообщению вологодского губернатора, оставались «в дерзновенном неповиновении» [170]. В борьбе за свои права вологодские крестьяне объединяются со своими новгородскими собратьями. «Ходатай» от вологодских крестьян – Тихонов хлопотал и за новгородских крестьян, а Степанов, посланник новгородских крестьян, - выступал защитником вологжан. Из жалобы, поданной Тихоновым на имя царя, мы узнаем, что Ведерников немилосердно высек 150 человек, у многих забрал имущество, у иных разрушил дома, отобрал скот, запретил производить сельские работы, увеличил размер подати; дальше говорится, что Ведерников на этом не успокоился, «по ночам вязал спящих крестьян, старосте обрил половину головы и бороды, от побоев многие умерли и их семьи пошли по миру» [171].

Упорство, проявленное в борьбе вологодскими крестьянами, послужило примером для новгородских крестьян, где тоже вспыхнуло волнение. Ставя себе в пример вологодских собратьев, они поклялись не выдавать друг друга, не признавать ничьей власти, кроме государевой» [172]. Губернатор вынужден был обратиться за разрешением усилить воинский отряд, так как крестьяне «явно показывают свою неустрашимость» [173].

Комитет министров вынужден был в мае 1813 года послать для подавления восстания полковника свиты его величества Чуйкова [174], который должен был взять с собой достаточное количество войск. На помощь войскам был специально вызван архимандрит, но и проповеди этого «святого» отца не возымели желаемого действия. Крестьяне вступили в ожесточенный бой с войсками, которые ночью двинулись на деревню. «Завязался упорный бой. Крестьяне дрались и отражали башкирцев отчаянно. Чуйков и многие из его отряда были ранены, среди крестьян насчитывалось до 20 убитых» [175].

Состоявшийся суд над вологодскими крестьянами приговорил: «Старосту, сотского и еще одного крестьянина подвергнуть телесному наказанию (200 и 150 ударов), а затем, вырезав им ноздри и поставив на лбу и щеках «указанные штампелевые знаки», сослать в Нерчинск в вечную каторжную работу. Одного крестьянина наказать ста ударами и сослать в Сибирь на поселение» [176].

Таким образом, волнения крестьян Кадниковского и Вельского уездов, выступивших против попыток превратить их в горнозаводских рабочих, длилось около двух лет; наблюдается попытка объединенного выступления части крестьянства двух губерний: Вологодской и Новгородской; крестьяне не поддаются на уговоры не только представителям администрации, но и уговорам духовенства; крестьяне оказали вооруженное сопротивление правительственным войскам и смогли нанести им чувствительный урон.

Известны также выступления фабричных крестьян.

В Широгорской вотчине помещиц Ивановой и Кафтыревой имелась писчебумажная фабрика, которая сдавалась в аренду купцу Эгансону [177].

Причиной волнения послужила бесчеловечная эксплуатация и зверства арендатора. Бесчеловечное отношение Эгансона к крестьянам вынужден был признать даже вологодский губернский прокурор, который приводит следующие данные: 1) смерть рабочего Петрова, последовавшую «от нанесенных им истязаний (т.е. истязаний от Эгансона); 2) фабричному Трабикову была проломлена им (т. е. Эгансоном) голова камнем и 3) согласно свидетельским показаниям, телесные наказания розгами, линьками и кулаками широко практиковались Эгансоном, как следствие своенравного произвола без всякого разбора и даже раскрытия вины обвиняемого» [178]. Мы не располагаем данными о ходе волнения. Нам известно лишь, что уголовная палата приговорила «15 человек (из 52 приписанных к фабрике – А. Ц.) наказать через палача плетьми по 15 ударов каждому, а одного сослать в Сибирь на поселение» [179].

Крепостные крестьяне всё с большим и большим нетерпением сносили давившее их рабское иго. Не успокоила крестьян и начавшаяся подготовка реформы. В период подготовки реформы помещики принимали все зависящие от них меры, чтобы освобождение крестьян произошло в наиболее выгодных для помещичьего хозяйства условиях, для чего производили переселение крестьян на худшие земли, переделяли крестьянские участки. Различными приемами они стремились поставить крестьянское хозяйство в наиболее невыгодные условия, в экономическую зависимость от помещика, вплоть до прямой экспроприации земли и крестьянского имущества. Крестьянство оказывало этой помещичьей предреформенной политике решительное сопротивление. Достаточно было любого слуха о долгожданной воле, чтобы крестьяне отказались от повиновения помещику и местным властям. В поданном в 1858 году прошении на имя губернатора помещик Грязовецкого уезда Морин писал: «при нынешнем последствии цивилизации, об устройстве и улучшении быта крестьян, некоторые крестьяне его явно стали уклоняться от исполнения своих обязанностей» [180].

В том же 1858 году отказались повиноваться помещику Обтяжному и его управляющему Ерунову крепостные его крестьяне деревни Свербнева, Тотемского уезда. Они решили подать царю жалобу через своей среды человека, который и должен был доставить ее к царю. Избранным «ходатаем» оказался крестьянин Рыжов. Остальные «стали приносить клятву и целовали образ, что его не выдадут, и тут же составили именной акт за подписью всех крестьян» [181].

Несмотря на бедственное положение [182], крестьяне не только не получили помощи, но, наоборот, на них наложили дополнительные повинности. Крестьяне обязаны были, дополнительно к прежним повинностям, по приказанию управляющего имением: «навозить дров еловых 10 сажен, по 5 аршин каждое полено, на реку, отстоящую от их селения на 10 верст, березовых прутьев нарубить и представить для 5 плотов, которых нужно было возов 15...» [183]. Более того, крестьяне должны были доставлять дрова к дому управляющего, перевезти и установить кузницу и отбывать другие повинности [184].

Отправив жалобу царю, крестьяне отказались выполнять какие бы то ни было повинности, хотя губернское правление неоднократно требовало от них повиновения. Только после прибытия воинской команды и телесного наказания участников волнения губернским властям удалось подавить крестьянские выступления. Состоявшийся суд приговорил крестьянина Григория Рыжова и старосту Бориса Ефимова Ярычина к наказанию розгами от 20 до 50 ударов [185].

В период подготовки реформы длительное неповиновение проявили крестьяне помещика Бестужева-Рюмина, об издевательском отношении которого к крепостным уже говорилось выше. В 1859 году крестьяне деревень Рылова и Княжева подали на Бестужева-Рюмина жалобу в Вологодский уездный суд, в которой раскрывали жестокую эксплуатацию и произвол помещика, что привело их к полному разорению [186]. В жалобе рассказывалось, что до 1857 г. крестьяне принадлежали коллежскому регистратору Н. Бестужеву-Рюмину, а в 1857 г. Н. Бестужев-Рюмин отпустил всех крестьян вместе с их семействами на волю. Крестьянам была предоставлена отпускная, тогда же помещик продал им земли с крестьянским строением, хлебом и скотом. Помещик получил задаток в 571 руб. 43 коп. серебром, а 1157 рублей 43 коп. крестьяне должны были уплатить при совершении купчих крепостей на землю. Своих денег крестьяне не имели, и им пришлось занимать деньги у крестьянина села Новленского, Алексея Горичева. Однако Бестужев-Рюмин, воспользовавшись беззащитностью крестьян, продал их в 1859 году брату своему Василию Бестужеву-Рюмину [187]. Новому владельцу крестьяне должны были платить оброк по 10 рублей серебром с повытка, а вместо 6 руб. сер. (прежнему владельцу они платили по 16 руб.) – тоже в оброк, производили самые трудные работы в усадьбе его Грязовецкого уезда с 1-го мая по 10-е октября. Отпускных паспортов крестьянам не выдавали, несмотря на то, что отхожие промыслы были важнейшим источником крестьянского дохода. Кроме того, помещик намеревался всех крестьян «по первому зимнему пути перевезти» в свою Грязовецкую усадьбу для копания канав [188].

Крестьяне писали, что они «пришли в такое положение, что ныне не в силах уплатить помещику и в уездное казначейство оброков» [189]. Проведенное следствие подтвердило справедливость крестьянской жалобы. На следствии крестьянин Леонтьев указывал: «Состоя за прежними господами, он и одновотчинники его постоянно, каждый год весной, отправлялись на все лето для земляных работ к купцу Гладину, в разные города, на каковой предмет всегда беспрепятственно получали от господ паспорты» [190]. Далее Леонтьев говорил о том, что новый владелец отказал в выдаче паспортов и «дал приказ о высылке с 1-го мая его, Леонтьева, и еще трех крестьян: Козьму Васильева, Федора Афанасьева и Павла Иванова – в грязовецкую его усадьбу Тимонино, за 80 верст от места их жительства, для копания канав» [191].

Крестьянин Сорокин подтвердил сказанное Леонтьевым и добавил, что Бестужев-Рюмин «имел намерение переселить его в село Беседное на пустолежащий повыток... помещик велел ему готовиться на осень к переезду в то село, велел купить и вывозить лес для постройки» [192]. Помещик не посчитался с тем, что Сорокин находился в преклонном возрасте, а имеющийся сын был болен. Крестьянина Петрова помещик собирался перевести в дворники, а в 1859 году повысил оброк с 16 до 21 рубля и дополнительно заставлял его косить сено и жать хлеба [193]. Часто помещик подвергал крестьян наказанию без всяких для этого оснований. Афанасий Бабайкин тоже работал на копке канавы, но, когда «он возвращался домой, то, неизвестно за что, помещик наказал его при земском суде розгами, осердясь на то, что будто он лениво работал и вырыл канаву не на меже, тогда как ему, Бабайкину, и межи были совсем неизвестны и меж никто не показывал» [194].

Особенно ухудшается положение крестьян в I860 году, когда помещик заставил их возить удобрение. Крестьяне деревень: Андрейкова, Антропова, Медведева и Федулова показали при проведении следствия: «кроме усадебных барских работ, на них возложена обязанность возить ежегодно в Тимонинскую усадьбу из г. Вологды, за 54 версты в оба пути, с господского двора удобрение» [195]. Причем требовал Бестужев, чтобы они выполняли эти повинности в июне месяце, когда крестьяне заняты на своих работах. Эти же крестьяне должны были осенью, по бездорожью, отвозить «из Тимонина в Вологодскую усадьбу Каликино, за 100 верст, в оба пути, хлеб» [196].

Крестьяне официально отбывали более трех дней на барщине, а если учесть, что для поездки за 50 верст в оба пути «за сеном, осокой и дровами для господской усадьбы» они выезжали с полуночи, а возвращались поздно вечером, то ясно, что на следующий день на усталых лошадях они не могут работать на себя. Через день, а часто и назавтра, они должны были снова отбывать барщину [197].

Положение крестьян было таково, что они предпочитали быть отданными в солдаты или сосланными в Сибирь, чем остаться крепостными Бестужева: «Лучше согласиться быть в солдатах или на поселении» [198], – заявлял крестьянин Васильев. В этих документах наиболее ярко отражено положение крестьян Вологодской губернии накануне реформы.

Но крестьяне не хотели мириться с таким положением, они, как могли, вели упорную борьбу с крепостником. В течение двух лет они посылали жалобы, начиная от уездного суда и кончая царем. Более двух лет они отказывались повиноваться своему владельцу. Мы не имеем данных, которые бы позволили нам проследить дальнейшую судьбу крестьян, но можно сказать со всей очевидностью, что выступление крестьян, как и многие другие, было подавлено. 

В период подготовки реформы помещик Березкин решил переселить крестьян деревни Частникова, сохранив за собою более плодородные земли. В поданной на имя губернатора в 1859 году жалобе крестьянин Иванов писал: «деревня наша Частниково состоит из 10 дворов, и в ней имею я и прочие крестьяне постоянное исстари жительство, между тем ныне помещик наш, прибыв в мой дом, приказал тотчас же отцу моему сломать наш дом» [199]. Помещик собирался переместить не только дом Ивановых, но и все 10 дворов из деревни Частникова [200]. Когда же отец Иванова стал протестовать, он был избит помещиком.

В 1859 году в Вологодской палате уголовного с разбирали дело о поджоге дома своего помещика Данилова дворовыми людьми Аполоссом Ивановым и Марьей Васильевой. Аполосс Иванов принимал участие в поджоге в надежде на то, что его положение улучшится, рассчитывал: «Когда дом сгорит, то господа переедут город, и его, как ненужного, отпустят на оброк» [201]. Иванов по определению Сената был приговорен к наказанию розгами в 40 ударов, а потом «ссылке в каторжную работу на заводах на 4 года» [202].

В период подготовки крестьянской реформы не прекратились также бегства крестьян от своих владельцев – помещиков.

В 1860 году в Вологодской палате уголовного суда разбиралось несколько дел о беглых крестьянах. Мы располагаем подробными данными, которые позволили бы раскрыть подлинную картину жизни крестьян, решившихся убежать от своих владельцев. К судебной ответственности были привлечены Анна Петрова и Анна Калинина (бежавшая во второй раз – А. Ц.), которые бежали от помещика Квашнина-Самарина. По этому же делу привлекалась крестьянка сельца Леонтьева, помещицы Челищевой, Ульяна Петрова, предоставившая беглым ночлег [203].

В это же время судили дворового человека помещицы Макаровой – Егора Захарова, который воспользовался паспортом, принадлежащим исключенному из духовного звания дьяческому сыну [204]. Захарову, по-видимому, удавалось некоторое время скрываться. Царские сатрапы жесточайшим образом расправлялись с крестьянами, защищая интересы помещиков. Суд вынес решение «наказать розгами 80 ударами, потом отдать в исправительные арестантские роты гражданского ведомства на один год... а потом сослать в Восточную Сибирь с употреблением его и там в работы» [205].

Примечания:

1 В. И. Ленин. К деревенской бедноте. Соч., т. 6, стр. 384

2 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, 1824 г., д. 468, л. 3

3 Там же]

4 Выводные девки – девушки, выданные замуж в другие селения 

5 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, д. 468, л. 4 

6 Там же]

7 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, 1838 г., д. 844

8 Там же, л. 1

9 Там же, л. 4 

10 Имение мелкопоместное. По 8-й ревизии в нем числилось 18 ревизских душ

11 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1845 г., д. 324, л. 1

12 Там же.

13 Там же

14 Там же

15 Там же

16 Там же

17 Там же

18 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31 оп. 1, 1836 г., д. 137, л. 6

19 Там же

20 Там же, д. 145, л. 154

21 Там же, 1840 г., д. 150, л. 1

22 Там же

23 Там же

24 Там же

25 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп 1, 1840 г., д. 150, л. 1

26 Там же, 1810 г., д. 2, л. 531

27 Там же

28 Там же, 1851 г., д. 648, л. 1

29 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства, 31, оп. 1, 1851 г., д. 648, л. 1

30 Там же, д. 819, л. 8

31 Там же

32 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора, 18, оп. 1, 1820 г., д. 433

33 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, д. 433, л. 57

34 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1. 1847 г., д. 416, л. 1

35 Там же, д. 286, л. 1

36 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, Д. 286, л. 1

37 Там же, д. 735, л. 3

38 Там же

39 Там же

40 Там же, 1838 г., д. 145, л. 97. 16

41 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп, 1, 1847 г., д. 419, лл. 6–8

42 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, 1838 г Д. 845, л. 1

43 Там же

44 Там же

45 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, д. 1052, лл. 12–13

46 Там же

47 Там же, л. 34

48 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, д. 1052, л. 34

49 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177, оп. 1. 1851 г., д. 448, л. 12

50 Там же

51 Там же

52 Там же

53 ВОГА, ф. губернского прокурора 806, оп. 1, 1855 г., д. 80, л. 3

54 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1845 г., д. 325. л. 1

55 Там же

56 Там же, 1849 г., д. 604, л. 7

57 Там же

58 Там же, л. 8

59 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, Д. 604, л. 8

60 Там же

61 Там же

62 Там же, л. 9

63 Там же, л. 9

64 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177, оп, 1, Д 604, л. 3

65 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177 оп 1 Д. 604, л. 3

66 Там же

67 Там же, л. 4

68 Там же. оп. 1, д. 772, л. 3

69 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1842 г., д. 207, л. 1

70 Там же

71 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп 1, 1832 г., д. 578, л. 2

72 Там же, 1847 г., д. 433, л. 45

73 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177. оп 1 1850 г., д. 466, л. 6

74 Там же

75 Там же, д, 537, л. 33

76 Там же

77 Там же, 1856 г., д. 715, л. 3

78 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177, оп. 1, 1841 г., д. 715, л. 3

79 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, а. 419, лл. 6–8

80 Там же, д. 159, л. 1

81 Там же

82 Сб. Центрархива. Соцэкгиз. 1931, вып. 1, стр. 61–62

83 Л. Андреевский. Очерк крупного крепостного хозяйства на Севере Вологды. 1922, стр. 16

84 Там же, стр. 17

85 Там же

86 Там же

87 Там же, стр. 16–17

88 Л. Андреевский. Очерк крупного крепостного хозяйства на Севере Вологды. Стр. 16–17

89 Крестьянское движение 1827–1869 гг. Сб. Центрархива Соцэкгиз. 1Э31, вып. 1, стр. 52

90 Там же

91 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства, 31, оп. 1. 1847 г., д. 415, л. 2

92 Там же, 1844 год, д. 288, л. 2

93 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1844 г., д. 288, л. 2

94 Там же, л. 2–3

95 Ф. Вологодского областного музея

96 Там же

97 Там же

98 Там же

99 Там же

100 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора, 18, оп. 1, 1823 г., д. 469, л. 4

101 Там же, л. 5

102 Там же

103 Там же, л. 4

104 Там же, л. 3

105 Там же, л. 4

106 Там же

107 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, д. 469, л. 4

108 Там же, л. 5

109 ВОГА, ф. Вологодского губернского правления 14, оп. доп. 1, 1823 г., д. 168, л. 2

110 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, д. 469, л. 12

111 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1837 г., д. 138, л. 4

112 Там же, л. 2

113 Там же, л. 8

114 Там же, л. 7

115 Там же, л. 2

116 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп, 1, 1838 г., д. 144, л. 3

117 Там же, л. 4

118 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, д. 144, л. 4

119 Там же

120 Там же

121 Там же

122 Там же, 1838 г., д. 146, л. 25

123 Там же

124 Там же

125 ВОГА, ф. Вологодского губернского правления 14, оп. доп. 1, д. 218, л. 123

126 Там же

127 Там же, л. 124

128 Там же

129 ВОГА, ф. Вологодского губернского правления 14, оп. доп. 1. 1840 г., д. 218, л. 125

130 Там же, л. 37

131 Там же

132 Там же

133 Там же, л. 38

134 ВОГА, ф. Вологодского губернского правления 14, оп. доп. 1841 г., д. 55, л. 55

135 Там же, л. 47

136 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1841 г., д. 206, л. 13

137 Там же

138 Там же, л. 1

139 Там же, л. 2

140 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1. 1841 г., д. 206, л. 5

141 Там же, л. 4

142 Там же

143 Там же, л. 3

144 ВОГА, ф. Канцелярии губернатора 18, оп. 1, 1840 г., д. 898, л. 75

145 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, д. 206, л. 4

146 Там же, 1844 г., д. 287, л. 5

147 Там же, л. 6

148 Там же

149 Там же, д. 327, л. 2

150 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1844 г., д. 327, л. 2

151 Там же, л. 3

152 Там же, д. 552, л. 4

153 Там же, д. 551, л. 29

154 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177 оп. 1, 1852 г., д. 472

155 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177, оп. 1, 1852 г., д. 472, л. 13

156 Там же

157 Там же, л. 23

158 Там же

159 Там же, л. 22

160 Там же

161 Там же, 1855 г., д. 642, л. 3

162 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177 оп 1. 1855 г., д. 642, л. 3

163 Там же, л. 10

164 Там же. 

165 Там же

166 Ю. Гессен. Принудительное обращение помещичьих крестьян в горнозаводские рабочие. «Архив истории труда в России». П., 1921, кн. 1, стр. 48–62. – Краткое описание этого восстания дано во вступительной статье А. М. Панкратовой к сборнику «Рабочее движение в России в XIX веке», т. 1. Госполитиздат, 1951, стр. 53–54

167 Ю. Гессен. Указ. работа, стр. 48–49

168 Военный министр

169 Ю. Гессен. Указ. работа, стр. 49

170 Там же, стр. 50

171 Там же

172 Ю. Гессен. Указ. работа, стр. 50

173 Там же, стр. 51

174 Там же

175 Там же, стр. 52

176 Там же

177 К. Пажитнов. Волнения среди фабрично-заводских рабочих. Архив истории труда в России. П., 1921, кн. 1, стр. 86-90

178 К. Пажитнов. Волнения среди фабрично-заводских рабочих. Архив истории труда в России. П. 1921, кн. 1, стр. 88

179 Там же

180 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1858 г., д. 903, л. 2

181 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177, оп. 1, д. 31, л. 8. Мы располагаем данными о количестве крестьян, принимавших участие в неповиновении. В материалах Вологодской духовной консистории имеется запрос уездного суда, в котором требуют «сделать отметкой о летах их (т. е. крестьян – Л. Ц.) по метрической книжке». Всего в списке перечислено 28 крестьян из вотчины Обтяжнова: ВОГА, ф. Духовной консистории 469, оп. 4, Д. 12953, л. 1

182 В 1857 году в деревне произошел пожар, который уничтожил 21 крестьянский дом

183 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177, оп. 1. Д. 31, л. 7

184 Там же

185 Там же, л. 22

186 ВОГА, ф. Вологодского уездного суда 235, оп. 1, д. 1102

187 Там же, л. 89

188 Там же

189 Там же, л. 95

190 ВОГА, ф. Вологодского уездного суда, 235, оп. 1, д. 1102, л. 15

191 Там же

192 Там же

193 Там же, л. 17

194 Там же, л. 18

195 Там же, л. 37

196 ВОГА, ф. Вологодского уездного суда 235, оп. 1, д. 1102, л. 38

197 Там же, л. 82

198 Там же, л. 3

199 ВОГА, ф. губернского предводителя дворянства 31, оп. 1, 1859 г., д. 906, л. 2

200 Там же

201 ВОГА, ф. Вологодской палаты уголовного суда 177, оп. 1, д. 849, л. 14

202 Там же, л. 23

203 Там же, д. 48, л. 3

204 Там же, д. 49, л. 3

205 Там же, л. 21