А.Мухин. Живая нить

// Маяк. – 1994. – 12.05
  

Лидия Васильевна Терентьева сидела на стуле, положив руки на колени, но время от времени горячо ими жестикулировала, как бы подтверждая свои мысли. Морщинистое лицо ее обвязано красным платком, из-под которого выбивались седые волосы. Глаза чуть-чуть слезились – девяносто второй год все-таки. Но говорила она твердо и уверенно, хотя для уточнения деталей приходилось вновь и вновь возвращаться к рассказанному.

«Мой тятя Василий Григорьевич Смирнов родом из Колбино, что неподалеку от Куркино, был у барина Николая Николаевича Андреева кучером. Возил господ на тройке с пристяжной. Хорошо помню: лошади серые, в яблоках, а пристяжная – темно-каряя, грива белая, как платок. Ой, как тятя лошадей любил: холил, разговаривал с ними, как с людьми. И одежда у него была разная: рабочая – рубаха да брюки широченные; выездная – костюм темно-синий, жилетка, шляпа с перьями. На торжественный случай одевал костюм бордового цвета. Зимой – тулуп, шапка-ушанка, рукавицы. Как сейчас его вижу: широколицый, от мороза красный…

Мама Дарья Васильевна родом из-под Тотьмы. У нее отца и мать громом убило, остались они вдвоем с сестрой. Чужие в деревне взяли, воспитывали до 15 лет, затем в село, в работницы к барину отдали. Жила она там три года, да и сгуляла, забеременела. Барин-то испугался, в Вологду отвез, а там уже к Андреевым пристроил. Когда я родилась, барыня Лидия Анатольевна Андреева сказала – дайте мое имя. Вот и назвали меня Лидией.

У Андреевых сын Володя был на полгода меня старше. Барыня кормила его грудью до 9 месяцев, а потом перестала – боялась фигуру попортить. Кормилицей-то Володи и стала моя мама. 

Тятя вырос тоже в сиротстве. Услужливый такой был, его барин и барыня любили. Они и сговорили моих родителей. Как только мама грудью кормить перестала, их поженили сразу. Нас у отца с матерью четверо было.

Зимой мы с Андреевыми в Вологде жили, а летом часто в Куркине бывали. Тятя барина возил, мама обряжала у господ коров, да за поросятами ходила. Для нас, ребятишек, в прудах специально купальню устраивали, все в трусиках – дети господ и мы. Няни присматривали. Взрослые на Спасском пруде за церковью купались. Там глубоко было, каждый год чистили. А после господ лошадей купали.

Андреевы нас держали как своих родных, одевали, кормили. Они добрые были. Никогда не закричат. Ой, какой дядя Коля к детям ласковый был! Как праздник или день рождения, всех соберет, подарки каждому подарит. Тяте да маме жалование платил, дрова – бесплатно. Каждый год нам с мамой новые платья, отцу и братьям – костюмы.

Помню, перед революцией тятя в больнице лежал, в Несвойском, мы по тропе к нему бегали. Врач дал бумагу – для поддержки здоровья сливок да меду надо. Мама дала денег, да к Андреевым меня и отправила. Дядя Коля тут же распорядился принести все и завернуть. Подал мне, деньги в конверт положил: «Не разворачивай, неси к маме, пускай гостинцев купит».

Мама достала из конверта три красные бумажки и заплакала»...