Л.Андреевский. Из архива села Никольского, Вологодской губернии

// Северный край. – 1922. – кн.1

(Сельскохозяйственный очерк).

До сих пор вопрос о крепостном хозяйстве предреформенной «вотчины» представляет собою, говорит проф. А. Кизеветтер, совершенно нетронутое, девственное или, как сказали бы в XVI–XVII вв., «дикое» поле в нашей исторической литературе [1] [См. ст. А. Кизеветтера «В ожидании юбилея крестьянской реформы 1861 года» в Нижегородском сборнике, изд. 1906 г., СПБ. стр. 191–200]. Работы П. Б. Струве, собранные в его «Очерках крепостного хозяйства», кн. Волконского и Повалишина, изданные в «Трудах рязанской архивной комиссии», и книжка И. Игнатович «Крестьяне перед освобождением» – возбудили внимание к вопросам, связанным с разработкой и изучением крепостного хозяйства России XIX века, дали общие точки опоры для исследования. Однако, детальное изучение фактического, документального материала все еще – работа будущего. Главная причина слабого развития научных знаний наших в этой сфере – одна: это отсутствие сборки и обработки необходимых материалов по истории хозяйства, т. е. различных хозяйственных актов, купчих крепостей, счетов, расписок, наказов, инструкций приказчикам, писем, планов и т. д. Между тем такого рода материал, разбросанный повсюду, лежащий в усадебных и фамильных архивах, оставаясь без призора гибнет, расхищается и, может быть, мы доживем до того, что «легче будет воссоздать земледельческий быт древнейшего Египта по сохранившимся от седой старины папирусам, чем земледельческий быт русской деревни минувшего столетия» 2) [Необходимо иметь в виду, что в начале 1921 года открыла свою работу Ученая Комиссия по исследованию труда в России, при Петроградск. Сов. Проф. Союзов, которою издается «архив истории труда в России». Книга первая «архива» уже вышла в свет].

Несомненно, огромная работа по систематизации необходимых материалов и классификации их превышает силы не только отдельных ученых-профессионалов, но даже и целых объединений специалистов, которым в этом деле необходима дружная поддержка со стороны широких кругов интеллигенции. Здесь всякий, извлекший на свет и сделавший достоянием науки новые сведения, о хозяйственном, быте нашего недавнего прошлого, может принести пользу. 

Такие соображения руководили мной, когда осенью 1920 года мне довелось начать разбор архива, поступившего в Вологодскую Публичную Библиотеку из усадьбы Межаковых, села Никольского, находящегося в Кадниковском уезде. 

В этом архиве, отысканном случайно по обертке, в которой была получена частным лицом из местной лавочки какая-то провизия, оказалось значительное количество разных документов, позволивших воссоздать, если не в совершенной полноте, то все же достаточно рельефно картину крупного помещичьего хозяйства с начала 19 века до момента раскрепощения крестьян. Настоящая статья, являясь частью подготовленного к печати очерка, имеет целью хоть отчасти содействовать делу изучения архивных материалов губернии, освещающих историю помещичьего хозяйства на нашем севере [1] [Подробный доклад о хозяйстве в с. Никольском был сделан автором на общем собрании членов Вол. Об-ва Изуч Сев. Края 2 октября 1921 г.].

Село Никольское, одна из наиболее богатых усадеб Вологодской губ., находится на р. Уфтюге, верстах в 12 к северу от Кубинского озера. Ближайший уездный город Кадников отстоит от усадьбы верст на 70, а губернский центр – верст на 80. В общем, это – довольно глухой угол губернии даже в наши дни, хотя и находится на удобных водных путях, которые через Кубинское озеро ставят его в связь с Сухоной и Сев. Двиной, с одной стороны, и с Мариинской системой с другой.

Насколько удалось выяснить, село это упоминается в документах начала 17 века. Фамилии же Межаковых, записанных в родословные книги Вологодской и Костромской губ. с начала 17 века, оно было пожаловано за службу «казацкой службы атамана» Филата Васильева сына Межакова, в 1622 году. У одного из потомков этого атамана, Михаила Федоровича Межакова, к 1784 году оказалось во владении 1121 душа крепостных и недвижимое имение, заключающееся в 41 селении, если считать лишь вологодские его именья. [2] [В волостях Никольского Заболотья, Уфтюжской, Двинской, Сямской Лещевской, Васьяновской, Кумзерской, Кубенской, Маслецкой, Богословского-Заболотья и в Ивановых слободках] К моменту же раскрепощения крестьян в владении Павла Александровича Межакова состояло по данным 10 ревизии 1939 душ м. п., или 1888 наделов, а удобной земли считалось свыше 24 тысяч десятин.

Среди документов архива, к сожалению, не нашлось ни купчих, ни данных на имение, по которым можно было бы установить относительные величины барской и находившейся в пользовании у крестьян земли, а также и картину распределения земли по угодьям. Однако, за целый ряд лет, с 1784 по 1822 год, мы имеем величины посева и умолота разных хлебов у помещика по книге «выписка домовая о посеве и умолоте разного хлеба в нижеписанных селах и о покосе сена, как в оных, так и в пустошах к ним принадлежащих, и о содержании в них всякого скота и птицы, кратчайшим образом для ведения сочиненная» [3] [По описи архива под № 167]. Для последующих же лет, с небольшими перерывами до отмены крепостного права, цифры посева и умолота можно было получить по журналам полевых работ и хлебным приходо-расходным книгам. В результате сделана была сводка данных о посеве и умолоте барского хлеба в имении с 1784 по 1860 год, которую в виду ее значительных размеров затруднительно привести здесь полностью, и можно лишь частично представить.

Так как отсутствие сведений о густоте высева разных хлебов на десятину земли не позволяет сделать правильного расчета величины посевной площади в с. Никольском, то о размерах барской пашни остается судить, хотя бы и приблизительно, по величинам высева. Если весь годовой барский посев по имению распределить по периодам, в 10 лет каждый, то получаются следующие цифры. [1] [В таблице первые цифры означают четверти, а вторые – четверики].

Из этих данных видно, что высев всех хлебов, особенно ржи и ячменя, в имении очень интенсивно увеличивался с 1784 до 1820 годов. Средние размеры годового высева хлебов отчетливее конечно, чем погодные, выражают рост барской пашни. С 1784 по 1789 год помещик высевал в среднем ежегодно ржи 51 четверть, с 1789 по 1799 год – 79,2 четверти, а между 1799 и 1808 г.г. средний высев выражался в 148.4 четверти. Десятилетие 1810–1820 г.г. дало понижение до 105,3 четв., но зато следующее, 1820-1830 г. – новый подъем до 180,7. В последующие три десятилетия средний высев ржи определялся в 130 четв., 146,7 четв. и 127 четв. Ячмень также высевался в количествах все возраставших. За указанные выше периоды средний годовой высев составлял последовательно 8,6 четв., 18,8 четв., затем 36,2 четв., а между 1810 и 1820 г. – 37,6 четв. Десятилетие 1820-1830 г. и для ячменя дало максимум среднего годового высева в размере 61,6 четв. Далее также, как и для ржи, наблюдается в общем сокращение в следующих величинах: 1830-1840 г. – средний годовой высев 46,8, в 1840-1850 г. – 50.4, а между 50 и 60 годами только 37,7 четв. Высев овса максимальным был в десятилетие 1800–1810 г.г., сокращение же его началось в 40-х годах. В общем средняя годовая высева овса выражается следующими величинами: 201,4 четв. между 1784-1790 г., 353.5 четв., между 1790–1800 г.г., 582 четв. между 1800-1810 г., 404,3 между 1810-1820 г., 517,5 между 1820 и 1830 г.г., а в последующие три десятилетия 523, 322,5 и 286,6 четв. Из приведенных данных видно, что период времени между 1820-1830 г.г. минувшего века, представляя собой кульминационный пункт барской запашки, является вместе с тем временем перелома, за которым начинается сокращение господского посева всех хлебов, продолжавшееся вплоть до раскрепощения крестьян. 

Пахотная земля, с которой собирался помещиком хлеб, за время с 1784 по 1862 год, представляла собой территориально почти не изменяемые клинья в составе всей пахотной, т. е. барской и крестьянской земли. Главная барская пашня все время находилась непременно при селах Никольском и Окулининском, но с расширением помещичьей запашки в начале 19 века под нее отводились земли и при других селах. Так, с 1798 по 1809 г. в фонд барской пашни были втянуты земли при с. Новом, а с 20-х. годов земли при сельцах Поповском и Окулове. В Никольском, Окулининском и Поповском находились и наиболее значительные по числу коров скотные дворы. Наиболее крупные количества ржи, также как и овса, высевались обычно при с. Никольском, где жили сами помещики, а значительная площадь под посевы овса отводилась в разных селах, верст за 10–15 от усадьбы, Особенно велик был высев овса в первые годы 19 века (максимум 1802 г. – 675 четвертей), когда работали при имении винокуренные заводы, а затем – несколько позже, именно в 1821–1823 и 1836 годах. Указанное выше увеличение барской пашни и известное из документов вотчинного архива развитие торговых интересов у помещика к концу 18-го, или началу 19-го века, – выразившееся в участии в откупах винном и ямском, торговле хлебом и т. д. [1] [Об участии А. Межакова в соляных промыслах см. статью «Вологодское солеварение в конце 18 века», «Вестн. Нар. Хоз. Вологод. губ.» 1921 г., № 6 – 7, стр. 17–18], находят свое объяснение, как нам кажется, во влиянии реформ второй половину 18 века. «Отмена обязательной службы дворянства (1762 г.) и учреждение о губерниях (1775 г.) содействовали оседанию дворянства в провинции, сблизили с ней дворянство и увеличили значение городов, как рынков сбыта сельскохозяйственных продуктов. В то же время вторая половина 18 века характеризуется чрезвычайно выгодной для сельского хозяйства конъюнктурой: начиная приблизительно с 1765 г., это – эпоха высоких хлебных цен, которые держатся и еще растут в первые два десятилетия 19 века». [2] [П. Струве. Крепостное Хозяйство. М. 1913 г., стр. 50]. Тот перелом в жизни и хозяйственном значении русского дворянства, о котором говорит П. Струве, наблюдался, как мы видим, и в Кадниковском захолустьи. Добавим к этому, что для нашего северного зернового хозяйства в указанный период и даже значительно позже не страшна еще была конкуренция южного хлеба, так как слабость транспортных средств не позволяла быстро передвигать значительные массы хлеба из черноземной полосы.

Расширение посевов приводило в с. Никольском всю удобную землю под пашню. Распахивался барщинным способом каждый клочок земли при селе, сеялся хлеб и «на подсеках», «на новодельи», разделывалась земля под барские посевы при удаленных от с. Никольского деревнях. С 1799 года Межаковы начали арендовать землю у церкви Вознесенья в с. Никольском. Причт этой церкви предоставлял 55 дес. 1899 саж. «господину Межакову в полное неограниченное владение и хозяйственное распоряжение» на следующих условиях. Межаков обязан был выдавать ежегодно 16 четверо ржи, 14 четв. овса, 2 четв. пшеницы, 2 четв. ячменя и 40 руб. денег священнику, а дьячку и пономарю – каждому в половинном против священника размере всякого рода хлеба и по 20 руб. денег, – в два срока, в начале и конце года. Сверх того, священник имел право ежегодно высевать на церковной земле один четверик льняного семени, да пономарь и дьячок по ½ четверика льна. Относительно сенных покосов в договоре значилось, что «в полях, что от пашни останетца и в отхожей пожне покосы оставляем мы священник и церковнослужители во владении своем». Солому на подстилку для скота Межаков обязан был давать свою, а навоз от скота переходил на поля помещика. На этих условиях церковная земля арендовалась долгие годы. Записи об уплате причту мы находим и в 30-х годах прошлого века. Если принять во внимание, что при продаже из именья в 1806 году цена четверти ржи была 6 р. 50 к. – 7 р., овса - 3 руб., ячмень – 5 р. 50 к., а пшеницы примерно 8 руб., и пренебречь высевом 2 четвериков льна церковников, то размер арендной платы помещика за церковную землю составлял в 1806 году приблизительно 7 р. 70 к. – 8 руб. асс. за десятину. Так как за период 1806–1810 г. один ассигнационный рубль равнялся 54,6 коп. серебр., то в переводе на серебряную валюту высота аренды составляла около 4 р. 36 к. за десятину.

Наряду с арендой земли барином практиковалась, конечно, и отдача свободной земли в кортому. Однако, как видно из счетов по именью, денежные получки от сдачи в аренду свободных участков не были значительны, представляя изменяющиеся величины в разные годы. Размер этих получек колебался от 200 до 500 руб. асс. по всему имению в год. Кортомщиками по преимуществу являлись чужие окрестные крестьяне, причем за кортому повытка земли в первое десятилетие 19 века обыкновенно взималось по 6 руб. в год. 

Итак, барская пашня с 1783 до 1820 года расширялась, посевы разных хлебов становились все более значительными. Род же и количество получаемых в пахотном хозяйстве продуктов, как известно, определяется, с одной стороны, системой полеводства и севооборотом, а с другой, – урожайностью разного рода злаков. Какая существовала в поместье система земледелия, легче всего было бы ответить, если бы имелись данные относительно величины площадей, занятых посевами разных хлебов. Таких величин, как указывалось выше, мы не имеем и принуждены брать за основание другие признаки. А эти другие признаки – назначение сох для пахоты полей озимового, ярового и «паренины», а также отсутствие перелога, позволяют предполагать наличие здесь трехпольного хозяйства. Необходимо при этом отметить, что очень рано, в конце 18 и начале 19 века, помещик признавал необходимым вводить в севооборот кормовые травы. Для более позднего времени, например 1809 года, - в журнале полевых работ отмечено, что «на Острожникове с травными семенами высеяно 15 четв. 4 чтр. овса», а в «журнале» 1812 г. записан расход в 60 руб. «на пшеницу и на травяные семена».

Высевалась в именье преимущественно рожь, затем – овес, ячмень, пшеница, не всегда в посеве мы видим лен и коноплю; редкой гостьей появлялась греча. Картофель в яровом поле завоевывает место поздно, лишь с 1836 года. Горох не всегда записывался в приходо-расходные хлебные книги, но должно, предполагать, что в посеве он всегда был. Мак отмечен лишь для 1785 года. Кормовые растения, как горох и бобы конские, чечевица, морковь, записаны в посеве 1836 года, и сеялись, также как и картофель, в яровом поле.

Наиболее устойчивой в посеве была рожь обыкновенная (1783-1844), пшеница обыкновенная (1783–1845), овес многоплодный и арабский (1788-1840) и, наконец, ячмень английский (1783–1860).
Наиболее интенсивные опыты с посевом разных хлебов и частая смена сортов семян занимали в усадьбе период с 1831 до 1850-х годов. В результате же всех опытов остались в посеве с 1850 года – рожь кустовая, кроме которой иной ржи уже не сеяли, овес московский, ячмень английский и виктория, а среди пшеницы – пшеница обыкновенная.

Указав, что именно сеялось в поместье, постараемся осветить вопрос об урожайности разных хлебов. Прежде всего, остановимся на фактических величинах урожая ржи, овса, ячменя и пшеницы с 1784 по 1860 год.

В документах усадебного архива не удалось найти сведений о густоте высева зерна на десятину, и все хлебные записи посева и умолота выражены в четвертях. По этой причине урожайность разных хлебов могла быть вычислена лишь элементарным счетом на «сам». Для времени с 1800 по 1860 год в архиве нашлись записи об урожае в среднем за 45 отдельных годов, а для пшеницы из 45 за 40 лет, т. е. число лет, урожай в которые мы знаем, составляет minimum 75%. Это позволяет считать урожайность разных хлебов в «самах» величиной достаточно обоснованной и показательной. Средние урожаи хлебов выводились по способу простых средних, по десятилетиям. В результате подсчетов получились следующие величины:
 

Название хлеба	Средний урожай «сам» за годы
	1785- 1790	1790- 1800	1800- 1810	1810- 1820	1820- 1830	1830- 1840	1840- 1850	1850- 1860	1800- 1860
Рожь	5,2	6,3	4,9	6,2	6,0	5,2	3,6	6,0	5,5
Овес	2,6	2,2	2,7	2,9	3,1	2,8	3,5	3,4	3,0
Ячмень	5,1	3,7	4,4	5,0	4,9	4,2	4,5	3,7	4,5
Пшеница	5,8	3,9	3,9	3,7	3,5	4,5	4,3	2,5	4,0

Полученные средние урожаи за 60 лет нельзя не признать вообще довольно низкими. Если же сравнить эти данные со сведениями земской статистики по Кадниковскому уезду 1) [См. Материалы для оценки земель Вологод. губ. Кадниковский уезд, т. I. стр. 222–255] и по району юго-западной части уезда, то получаются следующие величины урожая:
 

	По данным архива усадьбы	По земским данным для района	По земским данным для всего уезда
Ржи	5,5	6,2	6,5
Ячменя	4,5	5,2	5,6
Овса	3,0	3,8	3,4
Пшеницы	4,0	4,8	–

Отсюда можно видеть, что поместье лежало в той части уезда, которая отличалась меньшим плодородием. Территориальное изменение урожайности, именно в смысле падения урожаев от северо-востока к юго-западу, отмечалось и земскими оценочными и бюджетными исследованиями. Наиболее заселенные средне-Кубинский и западный районы отличаются меньшими урожаями, а малонаселенные окраины северо-востока уезда – урожаями более высокими. Причина этого явления кроется в том, что истощенные сравнительно долгой эксплуатацией подлесные почвы районов наиболее заселенных по сравнению со свежими почвами слабо населенных мест не могли, конечно, обладать одинаковой продуктивностью. 

Если даже допустить, что внесением в пашню большего количества удобрения в связи с более рациональным хозяйством молочным помещику и удалось бы поднять урожайность ржи до «сам-шесть», т. е. до высоты урожаев 1850–1860 г., и поддерживать ее далее на этом уровне, то в таком случае чисто-зерновое хозяйство для него вряд ли было бы достаточно доходным.

Здесь уместно привести соображения из всеподданнейшего отчета вологодского губернатора о доходности помещичьих усадеб губернии в 1870 году. Из многолетних опытов здешних хозяев замечено, докладывает «всеподданнейше» губернатора что рожь, родившаяся сама-пятая и яровое сам-друг, не покрывают издержек на обработку земли, рожь сама-шестая и яровое само третье, только что окупают рабочий труд; выше урожай составляет чистый усадебный доход [1] [См. рукопись отчета в библиотеке Волог. губ. Стат. Бюро под № 6996]. 

Как мы видели, урожай ржи в имении не поднимался выше «сам шесть» в среднем, хотя в отдельные годы и достигал «сам 8 ½» (в 20-х годах). Усадебные хозяйства помещиков, с переходом на вольный наемный труд, не могли устоять в тех размерах, в каких они существовали при крепостном праве, – констатирует губернатор в отчете. С одной стороны высокая цена на рабочих и неисполнение последними условий по найму, с другой – недостаток практической опытности владельцев для рационального ведения хозяйственного дела и безденежье заставили многих помещиков сократить запашку наполовину, некоторых – даже совсем оставить хозяйство в усадьбах, иных же – отдавать усадьбы крестьянам в аренду по ценам весьма низким. Таков был финал помещичьего хозяйства в губернии. Село Никольское устояло до 1917 года, но судьба его хозяйства в пореформенное время документально нам неизвестна. 

Что касается техники полевого хозяйства в именье, то она была довольно примитивной. Вспашка производилась обычно сохой, сельскохозяйственных машин в употреблении не было за исключением молотилки, упоминание о которой относится к 1859 году. Из наказов о культуре хлеба в первые годы 19-го века, которые давались помещиком, видно, что П. Межаковым признавалось необходимым, непременно землю под рожь троить и не весною, а еще с осени вспахать, заборонить и так под снег оставить, кроме того «на одних местах несколько лет сряду одинакового хлеба не сеять, а менять оные так, где была пшеница, на то сеять ячмень, а где был ячмень, то сеять овсом, а где был овес – тут пшеницу». [2] [По описи архива под № 215 – «наставление управляющему», – 1806 года]. Более детальных указаний для позднейшего времени нам не встретилось.

Весьма важное значение имели климатические условия, о которые приведем краткие справки и данные. В своей работе «Климат Вологодской губ.» Н. Я Данилевский установил, что средняя дневная температура для Вологды становится не менее +90 с 16 мая до 13 сентября н. с, откуда определяется промежуток времени в 118 дней, – период, в который должны совершить свой растительный круг яровые посевы и огородные овощи. Промежуток же времени, в который не бывает морозов, продолжается лишь 95 дней, от 2 июня до 6 сентября н. с. Но в некоторые годы этот промежуток значительно сокращается. Так, в 1848 году в 30 верстах на СЗ от Вологды был мороз 24 июня н. с. столь сильный, что лед на прудах поднимал человека.[3] [Н. Я. Данилевский. «Климат Вологодской губ.», СПБ 1855 г. стр. 29].

Необходимо кроме того иметь в виду, что климат губернии в начале 19 века был значительно суровее, чем спустя полустолетие. Период 1806–1812 г.г. был, несомненно, временем особенно холодным, изменение же климата к 1840 г. предположительно можно поставить в связь с вырубкой лесов и осушением болот.

Имея в виду скудость сведений о периодических явлениях жизни, зависящих от температуры, мы сочли не бесполезным использовать записи о начале сева ржи и яровых хлебов, а также и о начале их жатвы. Произведя необходимые подсчеты по этим записям, мы нашли, что на протяжении 60 лет, из которых однако записи охватывают с перерывами в общем 38 лет, потребное дли созревания яровых хлебов время представляло в зависимости от температуры величины очень различные: от 147 дней в 1836 году и 145 дней в 1811 году до 92 дней в 1850 году. При подсчете же среднего числа дней периода созревания яровых в пределах десятилетий 1820–1830 г.г., 1830–1840 и 1840 и 1850 г.г. получается соответственно среднее число дней: 110,8 дн., 119,25 дн. и 109 дней. Так как в нашем распоряжении есть для тех же десятилетий средний урожай овса, в «самах», то попытаемся сопоставить их с продолжительностью периода созревания. При таком сопоставлении получается следующий ряд: при 110,8 дн. – урожай «сам 3,1», при 119,25 дн.: – урожай «сам 2,8», при 109 дн. – урожай – «сам 3,5». Это сопоставление позволяет думать, что максимум тепла весной сопровождается и более скорым созреванием овса, а более быстрое созревание связано и с более высоким урожаем.
Для поднятия производительности земли необходимейшим средством по условиям оподзоленной почвы являлось удобрение. «В наших местах, где зима бывает продолжительна и земля требует удобрения, говорит П. Межаков в инструкции приказчику, [1] [По описи архива под № 213] ни о чем так печься не должно, как о расчищивании лугов, ибо, если много будет корму, то можно и скота иметь много, а много будет скота, много и навозу, много же навозу, много будет и хлеба, а скот и хлеб составляет весь и доход». Здесь скот рассматривается только как источник удобрения, как «навозный», перехода же к оценке скота, как источника, получения дохода, к понятию «молочного» скота еще не видно. Если так рассматривался скот в первое десятилетие 19 века в крупном барском имении, то в крестьянском хозяйстве содержание скота для получения навоза мы встречаем и в 40-х годах пр. века. Некто Э. Лоде, чиновник, командированный в Вологодскую губ. в 1843 году, сообщал начальству, что «скотоводство в этой полосе (т. е. в юго-западной части губернии) у крестьян существует в такой лишь мере, в какой оно необходимо для поддержания плодородия полей, и потому не представляет отдельной отрасли сельского хозяйства и не доставляет почти никаких непосредственных выгод». [2] [И. Пушкарев. Обозрение Вологод. губ. 1846 г., стр. 55]. Для поддержания нужного числа голов скота приходилось заботиться о «расчищивании лугов», и подсевать клевер в ячмень. То же стремление к получению большего количества навоза побуждало помещика предписывать «слать на дворах почаще, а весной и осенью гораздо более, устилать дворы ельником мелко нарубленным, или листом». О числе голов скота в именьи дает представление следующая таблица:
 

Годы	Число лошадей	Число коров	Всего голов крупного скота
1785	53	156	209
1790	60	195	255
1800	107	293	400
1810	139	259	398
1820	122	368	490
1822	140	449	589

Не забудем при этом, что 20-е годы были временем наибольшей барщинной запашки. Для более поздних лет относительно числа лошадей в архиве не сохранилось данных, о числе же голов рогатого скота имеются такие сведения: 
 

Годы	Число голов рогатого скота	Годы	Число голов рогатого скота
1835	406	1857	289
1855	231	1858	278

Как видно из этих данных, к моменту раскрепощения крестьян число коров в именьи значительно уменьшилось. Мелкий скот особенного значения не имел. Держали в поместьи обычно штук 10–11 овец, и 8–10 свиней. Козы в усадьбе, числом 2–5 голов, упоминаются в описях лишь в 20-х годах. На каждую голову взрослого крупного рогатого скота полагалось корму по 5 возов; в корм входила осока, сено, овсяная солома, ячная и ржаная. Сена на корм скоту определенно не хватало, и оно значительно смешивалось с рубленой соломой. Коровницам предписывалось помещиком «давать в год с каждые коровы по пуду масла и от двух коров по теленку» [1] [По описи архива под № 213]. Фактически, однако, ежегодно получалась недостача масла против сметных предположений, недостача эта переводилась на деньги и взыскивалась с коровниц. На хозяйственные потребности в усадьбе расходовалось от 20 до 30 пудов масла в год, а в продажу поступали следующие количества: 
 

в 1800 г. - 63 п. 10 фун. в 1810 г. - 113 п. 8 ½ фун. в 1823 г. - 233 п. в 1832 г.- 239 п. 26 фун. в 1843 г. - 199 п. 3 фун.

Коснемся теперь вопроса о рабочей силе, которой для разнообразных сельскохозяйственных работ и для обслуживания усадьбы требовалось довольно значительное количество. В архиве именья сохранилось несколько книг нарядов на работу в 50-х годах прошл. века, произведя подсчеты по которым можно узнать, что обычно расход рабочей силы в эти годы составлял около 22-29 тысяч рабочих дней, из коих около 2/3 приходилось на мужчин и 1/3 на женщин. Наиболее интенсивными месяцами работы были летние, когда расходовалось до 2300–2400 мужских дней. Записи невыхода на барщину женщин обычно сопровождены в книге нарядов пометкой «родила», а мужчин – «болен», лишь изредка встречаются указания на другие причины неявки, например, «у исповеди», «оставлен дома конторой»; как исключение, находим указания на «нетчиков», т. е. не явившихся без уважительной причины. В общем же невыход на работу к барину – весьма невелик и представляет устойчивую величину (в 1855 г. из 21640 назначений неявок было – 738, в 1857 г. – из 29852 – неявок 2039). Если обратиться к определению рода работ на барщине, то, кроме обычных сельскохозяйственных работ, как пахота, бороньба, возка навоза, рассев, косьба, молотьба и уборка хлеба, находим записи следующих нарядов: на перевозку бревен, дров, сена, соломы, кирпича с завода помещика, с подводами по разным поручениям конторы, на распиловку теса, расчистку и починку скотных дворов и разных служб, на плотничьи и штукатурные работы, заготовку льда и набивку погребов. Кроме того, ежедневно назначались с осени 1–3 человека для осмотра леса, столько же «чтобы корм трести». Были и такого рода назначения, как «гору делать», т. е. ледяную для барской утехи. Довольно большую работу составляла чистка кустов на пустошах, заготовка жердей и кольев для полевых огородов и самое огораживание полей. Короче говоря, книга нарядов ярко иллюстрирует полную неопределенность в законе рода работ, на которые мог назначать своих крепостных помещик; фактически – на всякие, какие ему казались нужными.

Всем известная малая продуктивность труда крепостных вызывала в среде помещиков прежде всего мысль о необходимости строгого, усиленного надзора, за крестьянами при работе. Эту мысль разделял и П. Мёжаков, требуя от крестьян непременного трудолюбия и послушания, так как «ослушание есть наивеличайшее преступление и не может быть оставлено без жестокого наказания»1) [Там же]. Этот страх наказания должен был побуждать крестьян к работе кроме неустанного наблюдения со стороны помещика. «Ленивцев» не только приказчик, выборный или нарядчик... когда и усмотрит при работе ощряющегося, имеет позволение и должен ударить тонкою палкою по плечам или по спине раз до десяти, смотря по вине, только чтоб не изувечить и не изуродовать [2] [Там же].... Палка надзирателя, денежный штраф, назначение на работы «на урок» с тем, чтобы недоделанное дорабатывалось в дни свободные от барщины, – все это были меры для поднятия интенсивности подневольного труда. Удлинения рабочего дня в целях усиленной эксплуатации крестьян, как это практиковалось в других поместьях, в селе Никольском мы не нашли. Скорее правильным было бы предположение, что здесь понимали невыгодность изнурения крестьян длительной барщиной; по крайней мере, инструкция выборному назначала выход на работу для мужчин в 6 час. утра, для женщин в 7 ч. Для северной области с ее ранним восходом солнца обычным является начало работ в 5 час. утра, а сенокоса даже в 4 часа. Бюджетные земские данные определяли максимальную продолжительность летнего рабочего дня в Кадниковском уезде в 14 часов, т. е. более высокую, чем на барщине у Межаковых. 

Распоряжение значительной рабочей силой, ответственность перед государственной властью за правильное выполнение крестьянами государственных повинностей и связанная с этим необходимость знать хозяйственное положение крестьян - все заставляло принимать меры к тому, чтобы создать учёт крепостных рабочих сил. Главнейшим средством для этого являлась крепостная статистика. Имелась своя статистика и в с. Никольском.. Главной основой для нее служили ревизские сказки, к составлению которых обязывало правительство. В этих сказках крестьяне и дворовые люди показывались «по семействам», причем у Межаковых, кроме обычных граф о числе душ по предшествовавшей и последней ревизии, имелись в сказках отметки о переводе крестьян из деревни в деревню, а о женщинах, откуда взята, или куда отдана замуж. Конечно, это еще не хозяйственная перепись, а лишь остов для нее. Шагом вперед, подобием подворной переписи является среди статистических документов архива – «опись повытков» вернее дворов, от 1802 года, где отмечалось, сколько на повытках состоит работников и работниц, какое количество у них имеется лошадей, сколько высевается ржи и накашивается сена. Важный хозяйственный момент, – движение крепостного населения, – отмечался в «посемейных книгах», где между прочим мы находим пометки о количестве земли, об освобождении от барщины по болезни, по распоряжению барина, по должности ктитора, бурмистра, или просто «для скудности». Велись сельскими бурмистрами особые «реестры» невестам и женихам, с пометками об уплате «окупных» за девок денег [1] [«Окупные» деньги взимались помещиков с девушек старше 17 лет, не вышедших замуж. Подобные поборы упоминает Б. Романов в статье «Эпизод из хозяйственной жизни крепостной вотчины 19 века». См. Архив истории труда в России, вып. I, Петрогр., 1921 г. стр. 140]. и с пояснением, по какой причине та или другая девушка не выдана замуж. Рекрутская повинность также вызывала необходимость ведения особых книг, для очереди сдачи рекрут и раскладки рекрутских денег. Кроме статистических записей, велся в поместьи целый ряд книг счетно-бухгалтерского характера. Отчетность денежная была отделена от записи прихода и расхода хлебного. Для учета денежных оборотов служила «касса», где записывался приход и расход барских денег по именью. Особые шнуровые книги, с печатью и подписью помещика, содержали учет мирских сумм и велись бурмистрами и старостами, бывшими на жалованье у «мира» и обязанными перед «миром» отчетностью. Вот образчик утверждения миром Чирковской вотчины расходной книги мирских сумм. В конце книги старосты за 1838 год написано: «в чем 1839 года февраля 11 дня, при мирском общем ращетном сходе и ращет вышепоказанному старосте Григорью Алексеевичу кончили; и решили и рукоприкладство при оном утвердили»… далее следуют подписи. 

Время начала полевых работ, количество и род высеянного хлеба, ужин и умолот по сортам хлеба, количество накошенного сена и иногда количество работников в полях записывались в журналах полевых работ. «Приходо-расходные книги хлеба», т. е. особые шнуровые тетради за печатью и подписью помещика, регистрировали движение хлеба по месяцам, как в самом с. Никольском, так и в других барщинных селах. Наконец, имелся ряд тетрадей и ведомостей по сбору масла с коровниц, кожи, сала и.полотен, о раздаче и сборе ссудных крестьянам денег, и «книги нарядов на работу».

Все эти книги и записи вовсе не сколок с литературных произведений экономистов той эпохи, или с инструкций вроде сочиненных Болотовым, Рычковым, Муравьевым, Карповичем и другими. Это – самостоятельный продукт помещичьего хозяйства. Еще в конце 18 века А. Межаковым, была учреждена в Вологде главная контора, которая под руководством барина и специального управителя ведала всякий учет и все дела по именью. Под ее началом, а – главное – под заявлением жизненных потребностей обширного поместья многочисленным бурмистрами, старостами, приказчиками и конторщиками сочинялся и вводился в жизнь в разнообразных формах статистический учёт, органически развивалась статистика. 

Что же, в конце концов, создавалось в результате этого крупного сельского хозяйства? Наиболее рельефно результаты хлебного хозяйства изображены в особых «черновых табелях» архива, в которые записывалось, сколько хлеба было намолочено, сколько требовалось на расход, каков остаток предшествующего года и сколько можно было продать. 

Как видно, наиболее значительным постоянством обладал отпуск ржи, его величины колебались сравнительно мало, причем колебания эти зависели главным образом от урожая, а кроме того, от расхода хлеба на месячину, т. е. на содержание дворовых людей. Овес в количестве около 300 четвертей уходил на конюшню, около 500 четвертей высевалось, а четвертей 300 поглощала месячина. Свободный остаток от 319 до 555 четвертей овса выходил на рынок. Ячменя высевалось около 45 –50 четвертей, в расход употреблялось приблизительно 15 четвертей, остальное количество, примерно 250 четвертей, шло в продажу. Пшеница производилась лишь для потребностей самого именья и в продажу почти не поступала.

Заканчивая этим свой обзор сельского хозяйства в именьи, попытаемся подвести некоторые итоги. Прежде всего, перед нами несомненно – одно из крупных сельских хозяйств губернии. Если грубо и приблизительно считать, что высев четверти ржи занимает одну десятину, а четверти овса площадь на половину меньшую, то посевом главных хлебов к началу минувшего века занято было около 410 десятин земли. Барская пашня непрерывно росла с конца 18 века до 20-х годов пр. века, после чего началось ее постепенное сокращение. Район этого хозяйства мы назвали бы ржано-овсяным, а систему хозяйства – трехпольем. Средние урожаи хлебов в именьи, как оказывается, были сравнительно незначительными, а потому чисто зерновое хозяйство вряд ли было достаточно доходным. Зависимость от климата обнаруживается очень заметно, о влиянии же почвенных, колонизационно-исторических и прочих условий хозяйства, уменьшавших выгодность земледелия, можно легко догадываться. В течение всего дореформенного периода даже и это крупное хозяйство не учло огромного значения молочного хозяйства и не использовало всех возможностей к развитию в этом направлении. Хотя Межаковы и были людьми для своего времени очень образованными, достаточно знакомыми с теорией сельского хозяйства, однако мы не нашли в их поместьи интересных фактических мер к улучшению хозяйства. Без особенных новшеств, м.б., с некоторыми опытами, не меняющими типа хозяйства, велось дело в условиях крепостного хозяйства. 

О том, как совершались процессы обмена и распределения в поместьи, как оно исторически складывалось, и каково было в нем положение крестьян, мы надеемся сказать в другом месте своего очерка

Вологда. 
18 января 1922 г. 
Л. Андреевский.