И.Ципилева. Судьбы дворянских усадеб Череповецкого уезда (района) и их владельцев в 1917-1930-х годах

// Вовлекая в творчество. – Вологда, 1998

Дворянство, как известно, являлось одним из привилегированных сословий, просуществовавших во всех своих правах до 19l7 года. Судьба дворянства после событий Октябрьского лихолетья оказалась трагичной. К сожалению, вопросы истории представителей этого сословия в условиях становления и эволюции Советской власти не нашли еще достойного отражения на страницах исторических исследований. В настоящем сообщении автор предпринимает попытку проследить историю дворянских усадеб на территории Череповецкого уезда (района), а также выяснить судьбы их хозяев после 1917 года. Исследование построено на архивных материалах, воспоминаниях местных жителей, публикациях в местной периодической печати.

Сразу после Октябрьского переворота на Втором Всероссийском съезде Советов, 25 октября 1917 года, состоялось принятие «Декрета о земле», который отменял помещичью собственность на землю и безвозмездно передавал ее крестьянству. Из этого документа следовало, что имения помещиков со всем их инвентарем, усадебными постройками переходили в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных крестьянских депутатов. Закон вводил уравнительный принцип распределения земли. Право пользования землей получали только граждане, которые обрабатывали ее собственным трудом. Следующий немаловажный документ появился 10 ноября 1917 года - Декрет ВЦИК «Об уничтожении сословий и гражданских чинов», по которому упразднялись все сословные звания.

Вышеназванными законодательными актами руководствовались местные власти в политике по отношению к дворянам и их поместьям. Перейдем к рассмотрению эпизодов региональной истории. Показательным примером разорения дворянских усадеб в 1917 году послужили действия властей в усадьбе Солохта Прагаевской волости Череповецкого уезда. В архиве сохранились документы, которые свидетельствуют, что вся мебель, все хозяйственные постройки, все запасы зерна, муки распродавались за бесценок, отдавались в аренду, передавались по акту частным лицам и государственным учреждениям.[1] Такая же судьба постигла и многие другие усадьбы Череповецкого уезда, которые не являлись постоянным местом жительства их владельцев. Например, помещики Игнатьевы сразу после революции уехали из своего имения (по рассказам местных жителей, никто не знал в какую местность). Их усадьбу в Угрюмове власти конфисковали, в имении основали сельскохозяйственную коммуну. Сохранившиеся архивные источники позволяют утверждать, что дворянам, которые в послереволюционное время проживали в своих усадьбах, отводились небольшие участки земли при условии самостоятельной ее обработки.

Известно, что представители дворянского сословия постоянно находились под угрозой гонений со стороны правительства. Судьбы многих из них в 20-30-е годы нынешнего столетия сложились трагично. Обратимся к следующему примеру. Проживавшие длительный период в Череповце помещики Гальские, особняк которых и сегодня находится на берегу реки Шексны, после выселения семьи из усадьбы в 1922 году скитались по городским квартирам. Семья состояла из трех человек: Мария Алексеевна Гальская, ее дочери Мария и Анастасия. Их отец, Николай Львович Гальской, умер в 1920 году. Весной 1930 года ОГПУ открыло дело на Марию Алексеевну (возраст более 60 лет) как на «врага народа». Следственными органами ей инкриминировалось участие «в заговоре» против Советской власти. В результате сфабрикованных документов по решению суда она высылается сроком на три года в Восточно-Сибирский край. В 1933 году Мария Алексеевна умерла в Енисейске. В конце 1930 года сестры Гальские уезжают в Ленинград к проживающим там родственникам. Их дворянское происхождение вызвало трудности с устройством на работу. Далее одна из сестер, Мария Николаевна, выходит замуж за Леопольда Францевича Клеймонд, которого в 1942 году ссылают в Воркуту по неизвестным причинам. Вторая сестра, Анастасия Николаевна, умирает в 1967 году. В ноябре 1955 года Мария Николаевна Клеймонд узнает, что дело по обвинению ее матери, Марии Алексеевны Гальской, производством прекращено за недоказанностью предъявленного обвинения.[2] 

Вот еще несколько судеб владельцев дворянских усадеб. В народе долгое время существовала легенда о старой барыне Румянцевой, которая после выселения из усадьбы в деревне Цыково, скончалась на высоком холме в двух километрах от своего бившего имения, просидев там несколько дней без еды и питья. В ее усадьбе была организована сельскохозяйственная коммуна. Добрым словом вспоминают крестьяне барыню Наталью Александровну Ильину. Она была глазным врачом, лечила крестьян. Н.А. Ильина уехала из Царева в Ленинград к своему сыну в 1920 году. После отъезда барыни дом перевезли в Чебсару, хозяйство разорили. О судьбе Федора Александровича Румянцева сведения получены из местной газеты и рассказов жителей. «Есть в Ягановской волости забытая всеми помещичья усадьба Лохта. Живет в ней бывший помещик Румянцев, на которого знающие его привыкли смотреть как на нищего и обездоленного, потому что он живет по своей бесхозяйственности впроголодь, полуодет и годами не бывает в бане», - писала 6 февраля 1923 года газета «Коммунист». Жители деревни Царево Васса Дмитриевна Власова, Павла Васильевна Соколова, Александра Васильевна Сабреева а также Анна Петровна Сергеева и Нина Александровна Белякова из деревни Лохта и сегодня помнят Федора Александровича и Юлию Васильевну Румянцевых. Помнят, как они ходили в грязной нестиранной одежде, меняли книги, вещи на картошку и хлеб. Рассказывают, как барыня жала сидя, потому что иначе не умела. Старожилы вспоминают, что половицы большого барского дома постепенно разбирали на дрова. В дворянской семье было пять детей: три дочери и два сына. Одна дочка умерла еще в детстве, от такой жизни она стала душевнобольной. Сын Александр учился в реальном училище в Череповце. Денег на его учебу не хватало. Однажды Александр приехал домой с целью попросить у отца денег. Однако средств не нашлось. Тогда Саша застрелился. Что касается семьи Румянцевых, то их выслали в 1925 году на север. Через несколько лет с ними встретился односельчанин, проходивший службу в тех местах. Позднее он рассказывал: «Барин пригласил к себе в гости, напоил чаем с сахаром и сказал, что устроился он неплохо, живет намного лучше, чем в деревне».

Сохранившиеся источники показывают, что не только Румянцев, но и многие другие дворяне продолжали проживать в своих усадьбах до 1925 года. Оставшиеся помещики, по мере возможности, пытались улучшить условия своей жизни, приспосабливались к новым порядкам. Например, в деревне Клопузово Уломской волости бывшие помещицы Мария Ивановна и Лидия Николаевна Тистеневы содержали постоялый двор. В Документе от 25 февраля 1925 года ОГПУ сообщало председателю Череповецкого уездного исполкома, что «бывшие помещицы Тистеневы содержат постоялый двор под видом посещения их проезжающими знакомыми. Заведение вполне конкурирует с местным домом крестьянина, патента же не имеет». Финансовый инспектор ГУБФО Максимов и его помощник Веселов составили два протокола за «бесплатежное» содержание заведения, по которому наложили штраф и за его неуплату передали дело в народный суд.[3]

Встречались и другие случаи. Так как в имениях бывших дворян организовывали сельскохозяйственные артели, князь Ухтомский вместе со своими работниками в 1924 году создал Владимирскую трудовую артель. Однако 16 сентября 1924 года на заседании особой комиссии при городском контрольном комитете постановили: «артель организована из нетрудового элемента (бывших владельцев с работниками князя Ухтомского с семьей) с целью удержания имуществ; предложить ГУБЗу аннулировать устав таковой, имущество предложить УИКу определить по своему усмотрению, выселив бывших владельцев».[4]

В 1924 году в Череповецком уезде собирали сведения о состоянии имений бывших нетрудовых элементов. Составляли анкеты на крупных торговцев, крестьян-кулаков. Но большинство анкет в результате оказались составленными на бывших помещиков. Сведения собирались уездным земельным управлением. Они датированы 9 сентября 1924 года. Из них видно, что многие бывшие дворяне проживали в своих усадьбах, хотя все хозяйства стояли на учете в земельных органах. Состояние хозяйств, как видно из анкет, властями длительный период проверялось. Помещики пользовались небольшим количеством земли в имении. Лес из усадеб был передан в государственный лесной фонд, малая часть земли отдана в органы государственного земельного имущества. Остальная земля была распределена между гражданами окрестных деревень. Некоторым дворянским семьям отводились комнаты в доме, амбар или другие помещения. Другие искали себе жилье. Почти все помещики вели трудовой образ жизни. Одно из хозяйств, как образцовое, был снято с учета, хотя и под большим сомнением властей. После составления этих анкет было решено по каждой усадьбе провести заседание комиссии, которая бы решила, как поступить с имуществом: изъять, оценить и продать, сдать в аренду... За нехватку имущества владельцев отдавали под суд.[5]

В архиве автору удалось обнаружить анкеты другой формы, в которых более подробно описаны хозяйства, взаимоотношения помещика с крестьянами, его политическая благонадежность.[6] Из всех этих анкет видно, что бывшие помещики в 1924 году еще проживали на своей земле. В 1925 году государство вновь поставило вопрос о выселении помещиков. Перед коллективизацией Советская власть навсегда хотела избавиться от дворянского сословия, оградить крестьян в деревне от его влияния. Выселение должно было производиться без затрат со стороны государства, что отмечалось в документах из центра, отправляемых на места. Так, в циркуляре народного комиссара земледелия Смирнова от 28 декабря 1924 года приказывалось «под личную ответственность ускорить работы по выселению бывших помещиков в административном порядке, используя для этого все имеющиеся в распоряжении средства. Выселение не должно влечь за собой никаких расходов и возмещений со стороны государства».[7] В документе указывался срок исполнения этой акции - до конца уборочной 1925 года. В Череповце решили провести выселение «по-ударному» и приняли постановление «выселить помещиков до 1 января 1925 года, то есть за один месяц»[8]. Составляли списки помещиков, подлежащих выселению, лишали их гражданства. В списке «бывших помещиков, оставленных в бывших своих имениях по Череповецкой губернии» значится 27 фамилий помещиков, из них 24 семьи назначены к выселению. По трем семьям властями затребованы дополнительные документы.[9]

Также в архиве автором обнаружены списки лиц, лишенных избирательных прав, среди которых имеются бывшие помещики. Многие помещики не хотели покидать родные места, писали прошения, однако получали отказ. Так, в ноябре 1924 года братьям Соколовым, живущим на квартире в селе Белые Кресты Устюженской волости власти предложили в двухнедельный срок сдать все госимущество и выехать за пределы волости.[10] Тогда Василий Иванович Соколов написал жалобу в Ленинград, в Смольный, о том, что его выселение является незаконным так как его семья до революции владела всего семью десятинами земли, торговлей он перестал заниматься, а сын его Сергей принят на службу в Красную Армию.[11] Выселение братьев Соколовых власти приостановили. Другой пример. Братья Полянские служили в Красной Армии, и поэтому не должны были подлежать выселению. Кроме того, в источнике указывается, что отношение к Советской власти у них проявлялось «лояльное». Но за время пребывания в усадьбе они плохо платили налог и вели нетрудовое хозяйство. Данное обстоятельство послужило основанием для выселения из Белозерского уезда.[12]

Чаще всего ответы на посланные в адрес компетентных органов жалобы бывшие помещики получали такие: «...в виду того, что Родин П.М. никаких особых заслуг перед революцией не имеет, признать просьбу его не подлежащей удовлетворению»[13]. В мае 1925 года власти затребовали документы о работе Межведомственной комиссии по выселению помещиков из их бывших имений. В ответ чиновники написали, что кампания по выселению бывших помещиков подходит к концу, в 1925 году межведомственная комиссия рассматривала только жалобы и заявления, касающиеся возврата различного имущества. Заявлений поступало большое количество, и кампания приняла затяжной характер. К маю 1925 года в комиссии значилось 170 поступивших заявлений. Результаты проведенной к этому времени работы оказались следующими: комиссией рассмотрены 52 заявления: в 25 случаях помещиков выселили, 21 человека сняли с учета, а по 6 делам затребовали дополнительные сведения. Затем все 52 жалобы были рассмотрены Президиумом губисполкома: 43 постановления межведомственной комиссии утвердили, а 9 постановлений отменили. В этом документе отмечается также, что до 30 марта 1925 года существовала целая сеть инстанций, которые занимались выселением помещиков, а с 30 марта это стало делом межведомственной комиссии.[14] Всего в Череповецком уезде оказалось назначенными к выселению 98 помещиков.[15]

Какова оказалась судьба усадеб череповецких помещиков? Они передавались из рук в руки. Так, в имении Игнатьева располагалась сельскохозяйственная коммуна, детский дом, школа, военный госпиталь. В Пулово была школа, конезавод, воинская часть, пионерский лагерь, детская дача. Во Владимировке до сих пор находится санаторий. Кое-где еще остались перестроенные до неузнаваемости дома (в Пулово, Угрюмове, Даргуне), где-то остались части парков (в Пулово, Угрюмове, Ярцево). Многие усадьбы оказались затоплены при строительстве Рыбинского водохранилища (Пертовка). Имеются усадьбы, где не осталось практически ничего. Например, усадьба Хантоново, где жил поэт К.Н. Батюшков. В Цыково остались лишь кусты сирени, в Лохте - кусты акации, в Новоселах - плодовые деревья.

Как автор убедился на примере Череповецкого уезда, в политике массовых репрессий, которая началась после 1917 года и закончилась со смертью И.В. Сталина, среди многочисленных классов и групп населения наиболее пострадали дворяне, их дети и внуки.

ПРИМЕЧАНИЯ 

1 ЧФ ГАВО. Ф. 26. Оп. 1. Д. 257. Л. 7-38.

2 Речь. 1990. 6 ноября.

3 ЧФ ГАВО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 911. Л. 271.

4 ЧФ ГАВО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 11. Л. 716.

5 ЧФ ГАВО. Ф. 339. Оп. 1. Д. 5. Л. 205-234.

6 ЧФ ГАВО. Ф. 26. Оп. 1. Д. 272. Л. 61.

7 ЧФ ГАВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 18. Л. 6.

8 ЧФ ГАВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 18. Л. 9.

9 ЧФ ГАВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 18. Л. 1-3.

10 ЧФ ГАВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 24. Л. 40-41.

11 Там же. Л. 46-47.

12 ЧФ ГАВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 18. Л. 116.

13 ЧФ ГАВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 714. Л. 68.

14 ЧФ ГАВО. Ф. 339. Оп. 1. Д. 9. Л. 12-15.

15 ЧФ ГАВО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 18. Л. 46.