Н.А. Львов
Эпистола к А.М.Бакунину из Павловского,
июня 14,1797
I. Фортуна
Слепой очима, духом зрячий,
Любитель сельской красоты,
Друг истине и мне горячий,
Зачем меня опрыснул ты
Кастальской чистою водою,
Идущего мечты тропою
Лишаешь нужной слепоты,
В которой леший слух прельщает,
Червяк дорогу освящает
До самой поприща меты?
Меня было ошеломило...
Ударясь в стену головой
И став, как надобно, шальной,
Какой-то скользкою тропой
Я шел и долом и горой;
И так было мне любо было
В чаду, в тумане колесить!
За что ни попадя ловить
Ту непоседную, благую
Мадам летучую, нагую,
Пред коей жабой и ужом
Премудрый мир наш суетится;
А зелье перед ним вертится
Без оси беглым колесом
И к сотому остановится
И то на час прямым лицом.
Зовет Фортуной свет ученой
Сию мацам; но тут не тот
(Прости, Господь!) у них расчет:
Они морочат мир крещеной!
Поверь мне, друг мой, это черт...
Помилуй, целый век вертится,
А голова не закружится,
Не поведет ей клином рот,
Все хороша и всех прельщает,
Полсвета в обод загибает,
Полсветом улицу мостит,
И вихрем мир кутит, мутит,
И величает, и страмит,
Народ и грабит, и дарит.
Вчера кто к солнцу возносился,
По милости ее ж явился
Повержен в лужу и лежит;
Лежит и, изумлен, зевает,
Как в грязь попал, не понимает
И думает еще, что спит.
Сторонний умница дивится,
Знакомого узнать боится,
От мараных друзей странится
И думает: не черт их нес;
А завтра там же очутится.
Кольцом и умница кружится,
Затем, что ум и наг и бос.
«Фортуны для богатства жаждут,
В богатстве счастье видит свет.
От счастия бегут и страждут,
И ищут там, его где нет», –
Я так подумал и очнулся,
Из Талыжни черпнул воды,
Умылся, проглянул, встряхнулся,
Ах, батюшки, беды, беды!
Куда меня нелегка сила
В чаду обманом затащила?
Отколь молитвой ни крестом
Никто не может отбожиться,
Лежать в грязи или кружиться
Обязан каждый колесом.
Зачем? Да мне зачем метаться?
Мне шаркать, гнуться и ломаться?
Ты право сослепу не в лад определил;
Лишь был бы я здоров и волен,
Я всем богат и всем доволен,
Мня всем Бог благословил:
Женил и дал мне все благое.
Я счастье прочное, прямое
В себе иль дома находил
И с ним расстаться не намерен!
Я истинно, мой друг уверен,
Что ежели на нас Фортуны фаворит
(В котором сердце бы не вовсе зачерствело)
В Никольском поглядит,
Как, песенкой свое дневное кончив дело,
Сберемся отдохнуть мы в летний вечерок
Под липку на лужок,
Домашним бытом окруженны,
Здоровой кучкою детей, \
Веселой шайкою нас любящих людей;
Он скажет: «Как они блаженны,
А их удача не кружит!
Мое вертится все, их счастие лежит.
У счастья своего с заботами моими
Стоять я должен на часах;
Как Лыска добрая, их счастие за ними
Гоняется во всех местах,
Усталости не знает,
Работает и припевает,
А в праздник пляшет как велят,
Не дремлет, как оне и спят!
Ну если б я вздремал, Фортуна бы заснула.
Нет, видно, ты меня, удача, обманула,
Ведь я для счастия тебя, мадам, искал;
А ты меня пустым набатом оглушила,
Дурманом окормила,
Гнилушкой осветила.
Я счастья не вкусил, а сед и дряхл уж стал.
На воина того похож я стал с тобою,
Что трудным ремеслом, войною,
Под старость нажил хлеб;
Но есть его пришел без зуб, без рук и слеп.
И я все приобрел (признаться),
Что можно счастливым, довольным показаться,
Но чувство потерял, которым наслаждаться
И в неимуществе умеет человек.
Что был мой век?
Туман. Что счастие? Мечта.
Что должность первая из важных? Суета.
Она опасностью мой разум обуяла
И радости прямой к душе не допускала;
Восторг ни каплей слез любви не оросил,
Ни искрой дружба кровь мою не согревала,
Меняя все на все, я сердце износил,
А к добродетели я потерял и веру.
Холодность до того мне сердце облегла,
Что делал только по примеру
Без удовольствия и добрые дела.
Но добрым я рожден и счастливым быть стою.
О православные! я заклинаю вас
Сей добродетелью святою,
Которой вам не чужд, конечно, сладкий глас.
Возьмите что хотите,
Но к человечеству меня вы приютите
И, чувство отворя,
Мне душу отведите,
С природой примиря.
«Быть может, как весна с любовью возвратится,
Чувствительность и я опять приобрету,
Мой дух унылый оживится
И сердцу сообщит природну теплоту,
Которой прелести поднесь я вспоминаю!
Я впечатления еще не потерял,
Как в сельской простоте с любовию одною
Я радости обнять не мог моей душою.
Мой голос, взгляд и шаг изображал,
Что в сердце, не в уме я счастие питаю.
Теперь хочу вздохнуть; но напротив зеваю
Средь почестей, забав, как будто век не спал».
Но я разнежился – язык сей непритворной
И в штат не положен придворной;
Там глупость значится под титлом простоты,
Там сеном кормят тех, кто зелень да цветы
Паркетам травчатым предпочитает.
Придворный вне двора и счастия не знает!
И если б улещать меня он эдак стал,
Вельможа сей шпынем бы, право, показался.
В ответ бы я ему ту басню прочитал,
Которой смысл в душе давно мне начертался:
«В игольное ушко верблюду не пройтитъ,
Фортуны детищу с природою не жить».
И счастья не вкусить прямого,
Затем что матушка чрезмерно бестолкова,
По матушке пошел и весь их знатный род,
И кто из них счастлив, тот в их семье урод.
Прочти в сей басенке (не говоря дурного),
Как зелье и тогда дела
Свои вела,
Как с счастием она на пустоши жила.
II
Счастье и Фортуна
Когда-то с Счастьем жить Фортуна согласилась
И вместе с ним переселилась
В шалаш на бережок реки,
В долину мирную, где воздух ароматной
Одушевляет край обильный, благодатной.
И толкам вопреки
Живут они одни
Не месяц и не год, живут они два дни,
На третий день зевать Фортуна зачинает,
Ко Счастью обратясь, зевая, примечает
И говорит: «Смотри, как тесен наш шалаш,
Ни с чем нельзя расположиться,
С моим приданым поместиться
Места нет;
Богатство любит свет,
А знатность любит жить просторно,
Ведь их не в шкаф же положить».
«Неспорно, –
Счастье говорит, – но жить,
Мне кажется, без них бы можно было.
Смотри, как солнышко долину осветило.
Что блеск всей знатности пред ним?
Взгляни ты, как щедра природа к нам дарами:
Для глаз покрыла луг цветами,
Для вкуса клонится к нам целый лес плодами;
На что богатство там, где с нами
Дышат все счастием одним?
Утехи и покой постель нам постилают
Из роз, и розы обновляют
Всечасно цвет и аромат!»
Фортуна слушала и, слушая, зевала,
Хотелось неотменно ей
Иметь стада людей,
Которых бы она гоняла
Для наполнения пустых больших палат.
Ей блеск и шум служили
И Счастье всякий день будили
Безвременно и без пути.
Хоть им оно и говорило,
Что время есть на все: плясать,
Гулять, работать и поспать.
Как слушать истину? не тут-то было.
Гремели так, что Счастие уйти
Принудили решиться,
Чтоб тем раздоры прекратить.
Чему другому быть?
Мне действие сие нечудно:
Фортуне с Счастьем тесно жить,
А Счастию с Фортуной трудно.
Фортуна любит шум, а Счастие – покой.
«Я вижу, мне пора с тобой, –
Сказало Счастие, – Фортуна, разлучиться,
Нет, счастью только льзя ужиться
В семье с любовию одной».
Тут, взяв котомочку и подкрепя оборки,
Тихонько Счастие от пышности по горке
Пошло домой...
Текст: Написано в 1797 г. Львов. С. 69-75.
Адресат: Бакунин Александр Михайлович – поэт, друг Львова, его сосед по имению в Новоторжском уезде.
Слепой очима, духом зрячий... Зрение Бакунина было весьма слабо.
...мадам летучую, нагую... Картина изменчивости Фортуны перекликается со знаменитой одой Державина «На счастие».
Талыжня – речка, протекавшая через новоторжские владения Львовых.
Никольское – или Черенчицы, имение Н.А. Львова.