И.М. Долгорукий
     
      П.П. Нарышкину [4] [Писано в деревне. – Прим. автора.]
     
      Vallons, fleuve, rochers, plaisante solitude,
      Si vous futes temoin de mon inquietude,
      Soyez le desormais de mon contentement.
     
      Зачем, скажи, мой друг, поеду я в Москву? –
      И здесь мне хорошо – тихохонько живу.
      По милости творца, вокруг меня не пусто;
      Читаю по утрам беседы Златоуста;
      Непостижимого постигнуть не ищу,
      Лишь верю и молюсь, – и дух надеждой льщу,
      Что Бог, который благ и кроток бесконечно,
      Приемлет как отец раскаянье сердечно:
      Без роскоши пустой проводим мы свой день,
      Не мучат нас труды, не развращает лень.
      Умеренность во всем полезну сохраняя,
      Живем, на черный день копейку сберегая;
      Что в землю посадил и что с нее собрал,
      То повар нам сварит – и сыт, чем Бог послал.
      Чувствительности здесь ничто не нажимает;
      Природа в простоте рассудком управляет.
      Камин и Филибер [5] [Филибер – роман, сочиненный г. Коцебу, который я переводил. – Прим. автора.] в теченье цела дня
      Взаимно скуку прочь гоняют от меня.
      Дешевле, чем в Москве, дрова здесь покупаю,
      Старинному к огню пристрастью угождаю.
      То с крепкой думой я при камельке сижу,
      То, в руки взяв перо, роман перевожу.
      Читал ли Коцебу ты новое творенье,
      Прекрасное его (по мне) произведенье,
      В котором описал он кистию живой
      Воображенья власть над пылкою душой,
      Читал ли, говорю, прилежно Филибера?
      Как сходны в нем черты живого характера
      С природою самой и с тем, что целый свет
      Нам в опытах явил незрелых наших лет!
      Ах! Подлинно вся жизнь проходит в отношеньях!
      Я вижу их в бедах, я зрю их в наслажденьях,
      Одно продлится день, другое целый год;
      По отношениям весь движется народ!
      И дружба, и любовь, и ненависть, и злоба,
      Все гибнет – ничего нет твердого до гроба;
      Та цепь, что с детских лет соединяет нас,
      По мере, как растем, все рвется каждый час;
      Под старость точно то ж – обман вослед обману
      Опомниться не даст и точит свежу рану.
      Да кто не испытал сей истины большой,
      Что зло всегда бежит за доброю душой?
      Ах! Сколько я и сам при случаях лукавых
      Встречал, как Филибер, министров сухощавых,
      Которых почитал друзьями в двадцать лет!
      Они же в пятьдесят, настроя мне тьму бед,
      С холоднокровною язвительной насмешкой
      В несчастии моем играли мной, как пешкой.
      Бог с ними! Я на них гляжу, как на зверей.
      Прекраснейший урок для головы моей,
      Что связи наши все житейские не вечны,
      Бегут, как облака, приязни скоротечны,
      Что сильных наших чувств красивые мечты
      Обманы суть ума и сердца суеты!
      Но где же мой предмет? – В какое размышление
      Далеко увлекло меня воображенье?
      К приятелю пять строк собрался написать;
      Чего греха таить – я сам люблю мечтать:
      Когда перо в руках, в глазах огонь камина –
      Отвлечься от себя всегда есть тут причина.
      Но возвратимся мы на перву речь, мой друг,
      Моих занятий здесь хочу окончить круг.
      По чести говорю, в деревне нам не скучно:
      Мы все между собой живем единодушно;
      Одни лишь вечера несносно тяготят,
      Почти во весь день ночь, – но под носом горят
      Четыре вещества: дрова, воск, масло, сало [6] [У нас подлинно дрова жгут в камине, нам подают восковые свечи, детям сальные, в лампах горит масло. – Прим. автора.],
      Чтоб ночи озарить густое покрывало.
      За то мы в казино, в бостон между собой
      Играем иногда до полночи глухой,
      А там, чтоб возбудить покрепче усыпленье,
      С полчасика мечу один долготерпенье [7]  [Я так перевел французское название grande patience. – Прим. автора.];
      Задумавшись, люблю я масти подбирать,
      И карты как сойдут – зевну и лягу спать.
      Жена, мой верный друг, меня не покидает;
      До крайности мила, но тем лишь досаждает,
      Что в вист ко мне всегда пойдет без козырей,
      И правит своих дам на счет моих царей.
      Сестрица – та всегда о всех о нас в печали,
      Что в доме для потреб деньжоночек намале;
      Дочь Варинъка, чтобы скорее время шло,
      Расписывать взялась мой почерк набело;
      Митюша-философ труды свои имеет,
      Над путешествием моей руки потеет;
      Евгеша иногда мне песенку споет
      И милым голоском к восторгам увлечет;
      А бойкий Рафаил в приятностях свободы
      Качели лепит нам из карточной колоды.
      Две барышни: одна насмешлива резва,
      То в зеркало глядит, то путает канва;
      Другая – той я Дал прозванье Анемоны –
      Славнее красотой Надировой короны,
      И каждая из них, чтоб молвить в добрый час,
      Водой не замутят под крышею у нас.
      Классон мой пожилой, приятель наш старинный,
      Всей нашей слободы строжайший благочинный,
      Со мной всегда готов на жаркий выйти спор,
      Когда дерзну сказать, что Галло порет вздор;
      Еще одна вдова, житейскими волнами
      Прибитая в наш дом, давно уже все с нами;
      Да добрая моя старушка мадам Варч,
      Без мала тридцать лет съедая здесь свой харч,
      В каморочке одна чулки в молчанку вяжет,
      А в праздник во весь день на Библию наляжет.
      Сверх наших грешных душ еще два существа
      Переселились к нам из царства естества:
      Болоночка Азор в ногах моих играет
      И шелковой своей волною щеголяет,
      Меж тем как у меня над самой головой
      Снигирь клюет зерно и брызжется водой.
      Тепла в метель искать к нам пташка прилетала,
      Слуга ее словил и в клеточку попала.
      Речистая тут вся и бессловесна тварь,
      Над коей я в сельце здесь самый мелкий царь.
      Соседи у нас есть, но редко посещают.
      Куда их Бог несет, – где тихо – нам скучают.
      Да я и не тужу. Что лучше, как семья?
      Пускай укажут мне, где внешние друзья?
      У нас с тобой он есть, и прямо закадышный;
      Добротами богат, но участи не пышной,
      Да где его искать? – он в дальней стороне,
      Нам тошно всем по нем, а пуще прочих – мне.
      Итак, я провожу в деревне жизнь приятно,
      Благодаря Творца небесного стократно
      За то, что, искусив терпенье до зела,
      Пить раз на месте сем поднес мне чашу зла,
      Смирил мой пылкий нрав путем уничиженья,
      Исторг из суеты, дал дух уединенья,
      И средство показал в самом себе стяжать
      Добра, какого нам цари не могут дать.
      О, сколько зрю вокруг себя людей радушных,
      Покорности, любви и жертв великодушных!
      До поздней ночи вплоть от раннего утра
      Как много соберу морального добра,
      И в подвигах людей, привыкнувших к страданью,
      Примеров обрету к сердечну назиданью!
      Тот век не развернет своих душевных сил –
      Поверь ты мне – кому мятеж мирской лишь мил.
      Дай срок! – вот Новый год приходит; я приеду
      Отдать Москве поклон, с тобой вести беседу.
      Но только, чтоб тебя не проняла тоска,
      Зараней знай, что ты найдешь во мне дичка;
      Мне кажется, у вас сам воздух смешан с скукой –
      Увы! Уж я совсем не прежний Долгорукой,
      Который никаких забав не пропускал,
      Во всякую толпу без памяти скакал,
      Не мог спокоен быть минуты постоянно,
      Любил смешить и сам смеялся непрестанно.
      О, нет! Уж далеко сей полдень от меня,
      И сумерки прошли – добился ночи я.
      Огнем своих страстей сожжен во всяком смысле,
      Под старость лишь одной придерживаюсь мысли:
      Чтоб детям и жене еще полезным быть,
      Для них существовать, для них одних и жить.
     
     
      Текст: Написано в 1806 г. Долгоруков. Т. 1. С. 266-272.
      Автор: См. с. 147.
      Адресат: Петр Петрович Нарышкин – добрый приятель И.М. Долгорукого, который в «Капище моего сердца» писал, что познакомился с ним, еще когда учился в манеже ездить верхом, и сохранил приятельские отношения, чему способствовало сходство судеб.
      Усадьба: Подмосковное Никольское Долгоруких.
     
      Перевод эпиграфа: «Долины, потоки, утесы, приятное одиночество, // Если вы раньше были свидетелями моего беспокойства, // Будьте теперь [свидетелями] моего довольства (франц.).
      Камин и Филибер в теченье цела дня... – «Камин в Пензе» – стихотворение И.М. Долгорукого, которое принесло ему известность. Более позднее стихотворение «Камин в Москве» оказалось менее удачным.