И.М. Долгорукий
     
      Прогулка на трех горах

     
      На что нам тленности примеры
      За триста лет до нас искать?
      Не все ль и днесь в пространстве сферы
      Ее удобно возвещать?
      На что давнишних царств паденье,
      Народов сильных истребленье,
      Военной подвиг злых сердец?
      Без них всяк может научиться,
      Природы свойством убедиться,
      Что в мире есть всему конец.
     
      Вокруг себя везде бросая
      С прилежным любопытством взор,
      И тел в существенность вникая,
      Везде зрю смерти приговор.
      Всему предел – пора и время,
      Во всем дух жизни – действо – племя,
      И с тем же вместе вижу я
      Неумолиму смерти силу,
      В одну влекущую могилу
      И насекомых – и меня.
     
      О рок естественности тленной!
      Велишь – и вдруг валится Трон;
      Живот и смерь – вот всей вселенной
      И основанье и закон!
      В образовании Природы
      Перст Божий назначая годы,
      Исчислил их для твари всей:
      Земля мильон существ питает,
      Родит, растит и умножает,
      И после все предастся ей.
     
      На днях, прогуливаясь в поле,
      Плачевной опыт зрел того,
      Что смерть и в самой красной доле
      Не пожалеет никого.
      В саду, где всякой веселился!
      Где воздух день и ночь курился
      Благоуханьем нежных роз;
      Где все дышало восхищеньем:
      Там зрел я с неким отвращеньем
      Пустыни мерзость – и навоз.
     
      Когда я тут напоминаю
      Веселья моего часы;
      Всю негу роскоши мечтаю,
      Все времени того красы,
      Едва себе поверить смею,
      С трудом постигнуть разумею
      Скоропостижность всех премен;
      Давно ль тут слышал я самвики?
      Сегодня слышу враньи клики,
      И зыблются ограды стен.
     
      Давно ль там были маскерады,
      Толпились тысячи людей,
      Везде игра, везде прохлады,
      Ракетки – плошки – тьма затей?
      Давно ль хозяин тороватый,
      Вельможу звав на пир богатый,
      Аршинных стерлядей крушил?
      Давно ль? – и вдруг мечты пропали,
      Во преисподнюю низпали
      И тот, кто ел, – и кто кормил.
     
      Давно ль Бояра из Столицы
      Съезжалися туда смотреть,
      Как в честь премудрыя Фелицы
      Прозрачной будет щит гореть?
      Давно ль? – и все, как сновиденье,
      Обвороживши наше зренье,
      Исчезло после малых лет:
      Столпы балкона повалились,
      Цветы поблекли – птички скрылись;
      Фелица! И тебя уж нет...
     
      При мысли сей я содрогнулся,
      Мой быстрый притупился шаг,
      Стесненным вздохом захлебнулся
      И тьму Ея представил благ.
      Тебе, кротчайшая Царица,
      Тебе, премудрая Фелица,
      Восторга жертву тут принес.
      Коль смертной вновь животворится,
      То пусть твой дух там усладится
      Моей усердной каплей слез.
     
      Цари! – что наше восхищенье?
      Безсмертных нет у вас трофей;
      Из бедных уст воскликновенье
      Алмазных скипетров славней.
      Фелицы память вечно чтима,
      За милости боготворима,
      Еще за гробом будет жить.
      Сие всем сердцем ощущаю,
      И что здесь в ясны дни вещаю,
      Дерзал под тучей говорить.
     
      И так, увы! Все тленно в свете!
      Умножив тяжкой вздох сказал;
      В большом ли, в малом ли предмете,
      Так быть всесильный указал,
      Сему ничтожеству причастно
      Во всех стихиях все подвластно
      От мелкой твари до большой
      И в непрестанном сем волненьи
      Житейских кораблекрушений
      Где ж пристань? – в Вере лишь одной.
     
      Тобой, Религия Святая!
      Кто искренно одушевлен:
      Тот, смерть без страха ожидая,
      Всегда спокоен и блажен.
      В тебе вседневно утверджаюсь,
      Не риторством жрецов пленяюсь,
      Но истинным твоим добром:
      Меня в печали утешаешь,
      Меня в гоненьи защищаешь,
      Отводишь злочестивых гром.
     
      Твои столпы пребудут вечны
      И время их не потрясет;
      Мечтанья смертных скоротечны,
      В тебе ж дух Творческий живет.
      Ты нам велишь не воздыматься,
      Любовью к ближним согреваться,
      Любезна милости хвала:
      Состав скудельный исчезает,
      Богатство, слава – погибает,
      Но добрые не мрут дела.
     
      Текст: Долгоруков. Т. 1. С. 138-143.
      Усадьба: Троицкое, на высоком левом берегу речки Пехорки, примерно в десяти верстах от Кусково; построена на рубеже XVII-XVIII вв. и до 1751 г. находилось во владении князей Голицыных.»Троицким с 1760 г. владел граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский, главнокомандующий русской армией в первой турецкой войне, получивший после Кючук-Кайнарджийского мира титул Задунайского и фельдмаршальский жезл. К селу прилегало две деревни Фенино и Зенино, названные так по именам дочерей графа. В Троицком были выстроены главный дом в формах псевдоготики (не сохранился) и церковь, приписываемая В.И. Баженову, значительно расширен и перепланирован парк, выкопаны пруды, устроены оранжереи. Аллеи в парке подводили к площадкам, носившим названия взятых русскими войсками турецких крепостей, что свидетельствовало о ратных подвигах владельца» (Преснова И.Г. Екатерина II и подмосковные усадьбы // Русская усадьба. Вып. 4(20). М., 1998.С. 311).
      И.М. Пыляев в книге «Старая Москва» (М. 1990. С. 138) так описывал посещение Троицкого Екатериной II в 1775 г., когда она праздновала в Москве мир с турками: «Екатерина II праздновала здесь Кючук-Кайнарджийский мир после своего десятидневного празднества в столице. По преданию, государыня встретила там великолепный бал и народный праздник. «Троицкое» в то время представляло роскошную царскую дачу, вроде французского Версаля, где государыню окружал весь блестящий ее двор. Министры, вельможи, полководцы, иностранные послы, несколько полков гвардии были расположены по окрестным полям и рощам Троицкого; тысячи народа пировали на празднике; для всех был стол и вино полной чашей. Верстах в двух от теперешней фермы старожилы указывали место под названием Столы: здесь праздник продолжался несколько дней. Для государыни были разбиты роскошные шатры, в одном из них был накрыт обеденный стол; после стола царица слушала музыку, цыганские песни и смотрела на пляску. Вечером после заревой пушки были иллюминация и фейерверк; по преданию, государыня отослала почетный караул, назначенный для нее, в лагерь за кагульскую ферму, препоручив себя караулить народу, кочевавшему всю ночь в Троицком саду и селе. Государыня, уезжая из Троицкого, изъявила желание, чтобы дом свой в имении П.А. Румянцев-Задунай-ский назвал «Кайнарджи» в память того, что здесь среди роскошного пира не был забыт и мир с турками».
      В 1812 г. усадьба сильно пострадала от французов.