В.А. Жуковский
     
      Письмо к А.Л. Нарышкину и Объяснение к нему
     
      Нарышкин, человек случайный,
      Действительный советник тайный,
      Гофмаршал русскаго царя
      И заслуженный царедворец,
      Вас просит русский стихотворец,
      Жуковский (просто говоря),
      Чтоб в Петергофе вы призрели
      Его земное существо,
      И в теплом уголке согрели
      С ним то младое божество,
      Которое за ним летает,
      Ему покоя не дает
      И в свете музою слывет.
      Он вам богиню поверяет,
      Сказав за тайну, что она
      Причудлива и прихотлива,
      В просторе жить приучена,
      Зябка и временем ленива!
      Богиня – женщина, и ей
      Дана причудничать свобода!
      А Петергофская природа
      Известна сыростью своей!
      Легко ей дать певцу потачку
      И в нем восторг воспламенить,
      Легко певца и простудить,
      И за небесную горячку
      Земной горячкой заплатить!
      Итак, прошу вас о квартире,
      Такой, чтоб мог я в ней порой
      Непростуженною рукой
      Не по студеной бегать лире!
      Нельзя ль, чтоб был и камелек!
      На севере, где часто вьюга
      Сменяет теплый ветерок,
      Поэту важная услуга
      В камине яркий огонек!
      Другую тайну вам открою:
      Да я и не один сбираюсь к вам;
      Вся сволочь Пинда вслед за мною
      Воздушной тянется толпою;
      Привыкнув к теплым небесам,
      И на земле тепло мне нужно!
      К тому же сверх моих богов
      На всякий случай в Петергоф
      Беру семью крылатых снов,
      Товарищей мечты досужной,
      Волшебниц, лешаев, духов,
      Да для моих стихотворений
      Запас домашних привидений
      И своекоштных мертвецов!
      Короче, еду целым домом!
      Хотя меня с таким содомом
      Вам и трудненько поместить, –
      Но знаю, вы найдете средство!
      Позвольте, например, спросить:
      Нельзя ль мне море дать в соседство!
      Нельзя ль найти мне уголок
      (Но не забыв про камелек)
      В волшебном вашем Монплезире!
      Признаться, вспомнишь лишь об нем,
      Душа наполнится огнем,
      И руки сами рвутся к лире.
     
      Объяснение
     
      Когда без смысла к Монплезиру
      Я рифмою поставил лиру,
      Тогда сиял прекрасный день
      На небе голубом и знойном,
      И мысль мою пленила тень
      На взморье светлом и спокойном.
      Но всем известно уж давно,
      Что смысл и рифма – не одно –
      И я тому примером снова!
      Мне с неба пасмурно-сырова
      Рассудок мокрый доказал,
      Что Монплезир приют прекрасный,
      Но только в день сухой и ясный,
      Что от дворца он далеко,
      Что хоть поэту и легко
      За вымыслами, за мечтами,
      За привиденьями, чертями
      Воображенье посылать,
      Но что на прочие посылки –
      Чтоб утром кофе для певца
      Принесть из царского дворца,
      Чтоб попросить ножа и вилки,
      Чтоб просто сбегать за водой –
      Необходим посол другой,
      Что на сии препорученья
      Небесный гений слишком дик,
      И что последний истопник
      Проворнее воображенья!
      Итак, сказав мое прости
      Пленительному Монплезиру,
      И дав ему для рифмы лиру,
      Спешу для смысла перейти
      Поближе к царскому жилищу;
      И здесь, как там, найдет поэт
      Себе мечтательную пищу!
      Зато здесь ужин и обед
      Верней – ведь не одной мечтою,
      А делом брать я их привык;
      К тому же здесь, ходя за мною,
      Не уморится истопник.
     
      Текст: Стихотворение написано в 1820 г. Жуковский. ПСС. Т. 3. С. 43-44.
      Адресат: Александр Львович Нарышкин (1760–1826), сын Льва Александровича Нарышкина (см. о нем с. 126), обергофмаршал и обер-камергер Высочайшего двора, любитель и знаток искусств, с 1799 по1819 г. директор Императорских театров.