И.М. Долгорукий
     
      Хижина на Рпени

     
      Las de boire la lie
      De ce calise amer, que Ton nomme la vie
      Je regarde la tombe azyle souhaite
      1
      Здесь мир, свобода, тишина
      Со мной в согласьи обитают,
      Моих досугов здесь и сна
      Некстати люди не смущают;
      Живу с натурой заодно
      И с ней ни в чем не разбиваюсь,
      Ее богатством наслаждаюсь,
      И дни мои текут равно.
     
      2
     
      Со всходом солнца Богу я
      Во храме сердца жертву дею;
      Дела Зиждителевы зря,
      Молчу – дивлюсь – благоговею!
      Мне все вещает здесь об Нем:
      И свод небес нерукотворный,
      И вод источник благотворный –
      Моим все создано Творцом!
     
      3
     
      И все в связи между собой:
      Земля нас кормит, солнце греет,
      Луна, сдружившися с тоской,
      Сердца печальные лелеет,
      Вода, всем прихотям слуга,
      Крестьяне, праздные умами,
      На нас работают хребтами,
      А бабы ставят им рога.
     
      4
     
      Я здесь вонзаю в землю плуг,
      Завет Адамов исполняя;
      Или кошу свой чистый луг,
      Лошадкам корму добывая;
      Вокруг меня косцы поют,
      И всяк, убрав свою делянку,
      Тащит свой хлеб, тащит и стклянку,
      На луг садятся все и пьют.
     
      5
     
      О! верно, верно, ни один
      В Москве живущий на досуге,
      Роскошный, знатный господин
      Ни в день родин своей супруги
      Так сладко в горлышко не льет
      Бокал напитка выписного,
      Как здесь крючек вина простого
      Крестьянин мой, вспотевши, пьет.
     
      6
     
      Неволи светской весь обряд
      Не терпит здесь употребленья;
      Халат опрятный – вот наряд,
      Вот мой мундир уединенья.
      Меня не чешут три часа,
      Духов не носят орошаться,
      Мне Рпень готовит умываться [3] [Название реки, протекающей под Владимиром и впадающей в Клязьму. – Прим. автора.],
      В лахане вижу небеса.
     
      7
     
      Везде со мной моя Дулер [4] [Имя моей собаки. – Прим. автора.],
      Швейцар угрюмый, осторожный,
      В догадке скор, резов, остер,
      И словом – друг всегда неложный.
      Такое имя от меня
      Дано ему и не напрасно,
      За то, что он со мной всечасно
      Так точно, как и скорбь моя.
     
      8
     
      Когда Левиты в городах,
      Бегом с базаров устилая,
      Поднимут шум в колоколах,
      К себе своих овец скликая,
      То есть, как десять бьет часов,
      Ко мне тогда несут обедать,
      И мной воспитанный отведать
      Безвредных здравию плодов.
     
      9
     
      Плыву на лодке в мой намет
      Из хижины уединенной;
      Там мой желудок скромно ждет
      Насущный хлеб обыкновенный;
      Приправ всех лучше – аппетит;
      Я ем, я пью, я насыщаюсь,
      Ума в шампанском не лишаюсь,
      Минут десятка два – и сыт.
     
      10
     
      Люблю однако за столом
      Обычай пить друзей здоровье;
      Всех вам желаю благ вином,
      Души бессмертное сословье! –
      Друзья! Мечтайтесь мне везде –
      В столице, в хижине, в дубравах,
      Питайте дух в тоске, в забавах,
      Без дружбы счастья нет нигде!
     
      11
     
      Тем пир мой кончен, и Морфей
      Меня к подушкам преклоняет,
      Меж тем как тысячу идей
      Намет мой пестрый порождает. –
      Таков же, помню, был шатер.
      И тот, где шведский победитель,
      Хрущов, Ангальтов отомститель,
      У Савитайских жил озер [5] [Во время последней шведской войны г. генерал-майор Хрущов под Савитайполем разбил барона Армфельда 24 мая, спустя немного времени после пардакойского дела, на котором принц Ангальт потерял ногу и умер. – Прим. автора.].
     
      12
     
      Набойка та ж и тот же шов,
      Но сходства, впрочем, нет ни мало:
      Там день и ночь между штыков
      Войной и гневом все дышало,
      Текла со шведской наша кровь;
      А здесь, в приятностях свободы
      Крестьянки водят хороводы,
      В кругу их царствует любовь!
     
      13
     
      Им нет запрету никогда
      Ходить толпой в мою палатку.
      О! как смеюсь я иногда,
      Смотря на робкую ухватку,
      С какой, увидя телескоп,
      К нему на цыпочках подходят,
      Кругом вертят – потом наводят
      И скачут, свой увидя сноп!
     
      14
     
      Иная, жмуряся в стекло,
      Кричит своей подруге с жаром:
      Вон наше Доброе село [6] [Так называется село, смежное с городом. – Прим. автора.]!
      Как тут, взгляни, наш хлев с амбаром!
      По мере, как очам предмет
      Луч солнца близит, отражает,
      Их все дивит и поражает;
      Для них окрестность – целый свет.
     
      15
     
      Не хочет ли кто взять труда
      Внушить им Оптики законы?
      Пожалуйте ко мне сюда
      Леланды, Эйлеры, Невтоны –
      Скажите им, коль вам досуг,
      Как солнце движется в эфире,
      Как луч его дробится в мире,
      А я пойду соснуть на луг.
     
      16
     
      Как, чаю, душно вам в Москве
      Теперь, богатые вельможи!
      Я, лежа здесь на мураве,
      Быть не желаю в вашей коже.
      В столице стук один карет
      И пыль несносная замучит,
      Опричь того, что так наскучит
      Театр вседневных там сует.
     
      17
     
      Во сне пригрезился мне вал,
      Без тени, без воды гулянье,
      Театр, клоб английский, воксал
      И Благородное Собранье;
      Проснусь – и очень, право, рад,
      Что все то было сновиденье! –
      Скорей в мое уединенье
      Плыву на лодочке назад.
     
      18
     
      Нет! Здесь нельзя с тобой во всем,
      Пиит [7] [В послании ко мне князя Шаликова, помещенном в сентябре месяце Московского Зрителя, напечатан следующий стих: «Дни смертнаго в мечтах лишь только хороши!». – Прим. автора.] любезный, согласиться;
      Хотя в письме ко мне своем
      Мечтами любишь веселиться
      И чтишь существенность бедой, –
      Приди сюда, взгляни на ивы,
      На домы, горы и заливы,
      Будь счастлив истиной одной!
     
      19
     
      Пока гулять мешает жар,
      Пускай на ложах сибариты,
      Вина почувствовав угар,
      Храпят, сном тягостным убиты,
      Пускай закройщики стихов
      В мурье тачают мадригалы,
      Готовят милым их на балы,
      Чтоб в списке стать полубогов;
     
      20
     
      Мое занятие одно:
      Читать, писать и упражняться!
      Подчас люблю смотреть в окно
      И мыслью мрачною питаться:
      Для свойств унылых пища все,
      Делиль, когда тебя читаю;
      Задумавшись – везде кидаю
      Воображение мое.
     
      21
     
      Отсюда вижу я тот град,
      Где был престол князей российских.
      Что ныне стал Владимир? – Сад.
      Подобно так в пределах римских
      Потомки Ромула поют;
      И здесь граждане не воюют,
      В Москве лишь вишнями торгуют
      И бердышей уж не куют.
     
      22
     
      Отсель прекрасну гору зрю,
      Студеною [8] [Анекдот владимирского края, преданиями сделавшийся достопамятным. – Прим. автора.] здесь нареченну
      За то, что некогда тут прю,
      Ревнивой страстию возженну,
      Две князя Невскаго жены
      При встрече радостной решили,
      В объятьях гордый дух смирили,
      Презрев мирския суеты.
     
      23
     
      Вот тут шел царь Иван в Казань –
      Сей, прав не пощадя народа,
      Хотел собрать насильно дань;
      Отпор ему дала свобода! –
      Вот двор, где пылкий Глеб княжил –
      Батый прошел и в гневе яром,
      Как волк ягнят, одним ударом
      Владимир весь испепелил.
     
      24
     
      Мой взор, от сих печальных сцен
      Других искать стремяся видов,
      Новейших памятник времен,
      Встречает замок Инвалидов;
      Тут состраданье и любовь
      Дают убежище заслугам,
      Голодным хлеб, врача недугам
      И юную питают кровь.
     
      25
     
      Тут воин, всех лишенный сил,
      Вкушает в первый раз спокойство;
      Он весь свой век стрелял, палил –
      Стяжал увечьями геройство.
      Ужли б из них здесь не нашлось,
      С Римникским кои был сравнились,
      Когда б со службой съединились
      Порода, счастье и авось!
     
      26
      А там, где ветер веет прах –
      Что вижу? смерть, кресты, могилы!
      Ничтожества ужасный страх
      Объял вдруг дух, проник все жилы.
      О Боже! Что есть человек?
      На что велел ему родиться,
      Когда, как тень, как сон промчится
      И самый длинный его век?
     
      27
     
      Ищу паросских там гробниц,
      Колонн, уписанных стихами;
      Оставим гордость для столиц:
      В земле чем хвастать перед нами!
      Для входа в вечну жизнь билет
      Не по чинам дают нам боги;
      Судьи бессмертные там строги:
      Ни лиц, ни мзды в весах их нет.
     
      28
     
      Покойтесь вы до тех же пор,
      О тени, в сей стране любезны!
      Над вами здесь вседневный хор
      Во храме Божьем канты слезны
      При вздохах дружеских поет
      Служитель Вышнего избранный,
      Куря фимьям благоуханный,
      О вас молитвы к небу шлет.
     
      29
     
      Так точно некогда и я
      Умру и где-нибудь истлею;
      Но смерти сон везде меня
      С Евгеньей съединит моею! –
      Когда же Твой услышу глас,
      Живых и мертвых Царь небесный!
      Разрушь скорей мой дом телесный,
      Кинь в гроб ее меня сей час! –
     
      30
      Но что за шум, какой хаос
      Мои там подняли крестьяне?
      Ах! Я забыл, что сенокос!
      Пусть пляшут добры поселяне;
      Они не знают, что печаль
      Чума чувствительного мира,
      Что век одной потери жаль,
      Что без подруги сердце сиро.
     
      31
     
      Но выйти к вам уже пора;
      Они меня от скуки лечут:
      При мне живей у них игра.
      Сперва в стога все копны смечут,
      А там пойдет: плети плетень,
      Горелки, жмурки, хороводы –
      Вот тут-то радость, плод свободы!
      В стенах ее лишь только тень.
     
      32
     
      За пивом сидя, пастушки,
      Тирсисы, в русском лишь уборе,
      Дудят в рожок, – там олушки
      Считают звезды на просторе; –
      Тут девки машут без затей:
      Хотя они и не Бабеты,
      На них не шляпки, не корсеты,
      Но чем повязки их дурней?
     
      33
     
      Была б уловка, взгляд и шаг;
      До платья, впрочем, что за дело?
      Над ними также шутит враг
      И их повертывает смело.
      Когда любовь, слепой тиран,
      Утрафит в сердце нам пряменько,
      Где тут приметишь хорошенько,
      На ком тюник, иль сарафан.
     
      34
     
      Вот так, с трудом смешав игру,
      Крестьяне в селах день проводят,
      Устанут – спят, и в вечеру,
      Влюбясь в луну, за ней не бродят, –
      О вы, краса чужих отчизн,
      Радклиф, Жанлис и Сталь с собором!
      Как много сладким вашим взором
      Расстроили вы нашу жизнь!
     
      35
     
      Как скоро сильный жар свалит,
      До Клязьмы шаг – иду купаться,
      Нырять и дна реки касаться,
      Где стерлядь без боязни спит,
      Не чувствуя, что вмиг рыбак
      Ее там неводом достанет
      И с ней в Москву по почте грянет,
      А там в котел и – на очаг.
     
      36
     
      Воды прохлады летом рай!
      Из Клязьмы вон, сажусь на лодку,
      Сам правлю бег ее в тот край,
      Где Бог мне дал мою находку, –
      Где мой шалаш, унынья храм;
      Тянусь угрюмыми скалами,
      И тихими приплыв струями,
      Ленюсь и отдыхаю там.
     
      37
     
      Атлас раскинул и гляжу: –
      Какой пожар во всей вселенной!
      Везде раздоры нахожу,
      В Европе, будто, просвещенной –
      Бежала из нее любовь!
      Из кротких перьев Кабинеты
      Поделали себе ланцеты;
      Союзов нет – все кровь да кровь!
     
      38
     
      Еще светло и рано сесть;
      Иду кустов искать границы,
      Еще могу в очках прочесть
      Из Юнга две иль три страницы –
      Устал – пора назад идти;
      Пришел, и на берег присевши,
      Червей на удочку надевши,
      Зачну гольцов тут шевелить.
     
      39
     
      Пловок дрожит – я дернул вдруг,
      Попал один неосторожный,
      Ступай домой! – Но впредь, мой друг,
      Не верь приманке всякой ложной.
      Урок полезный для людей! –
      Не все ли мы гольцу подобны?
      Как часто мы в страстях способны
      Клевать обман, как он червей.
     
      40
     
      Уж вечер гонит ясный день,
      И солнце в сумерки сокрылось,
      Луна свою простерла тень,
      В порфире бледных звезд явилась
      И смотрится в кристалле рек;
      Не слышен гул глухой в народе;
      Вся тварь покоится в Природе,
      Не спит лишь зло – и человек!
     
      41
     
      Тут вспомня «Сердца бытие» [9] [Книга моих сочинений. – Прим. автора.],
      Весенню песнь в саду песчаном,
      И счастье прежнее мое,
      Хотел бы льстить себя обманом; –
      Вотще! – что было, то прошло!
      Бренчу еще в печальну лиру;
      Но, ах! Тех дней, как пел Глафиру,
      Во гроб уж солнышко зашло.
     
      42
     
      Евгеньи нет! – уныл и я;
      С тех пор любовь, восторг, блаженство
      Слова пустые для меня;
      Не зрю ни в чем их совершенства;
      С тех пор в беседах не найду
      Искусства нравиться, как прежде:
      И так, сказав прости надежде,
      Ушел сюда – и смерти жду.
     
     
     
      Текст: Долгорукий И.М. С. 55-69.
      Автор: см. стр. 146. В 1802-1810 гг. И.М. Долгорукий был губернатором Владимирской области.
      Усадьба: Село Доброе Владимирского уезда Владимирской губернии, расположенное на берегу речки Рпень при впадении ее в Клязьму.
      Перевод эпиграфа: «Устав пить осадок // Сей горькой чаши именуемой жизнью... // Я смотрю на желанную могилу».
     
      ...так точно, как и скорбь моя. – И.М. Долгорукий часто пишет в стихах о скорби, вызванной кончиной первой жены Евгении.
      ...с какой, увидя телескоп. – У просвещенных владельцев усадеб было в обычае посвящать досуги наукам, для чего в доме держались различные приборы, из которых особенно популярен был телескоп.
      ...Леланды, Эйлеры, Невтоны... – Леонанд Эйлер (1707-1783), математик, механик, физик и астроном, швейцарец по происхождению, в1727 г. переехал в Россию и стал адъюнктом, позже академиком Петербургской академии наук. Исаак Ньютон (1643-1727), английский математик, механик, астроном и физик, создатель классической механики, член, позже президент Лондонского королевского общества.
      ...Делиль, когда тебя читаю. – Жак Делиль (1738-1813), французский поэт, мастерски описывавший природу в поэмах «Сады», «Сельский житель» и др. Его поэзии были свойственны настроения светлой печали и меланхолии.
      Вот тут шел царь Иван в Казань. – Иван Грозный (1530-1584) в1549 г. посетил Владимир, где митрополит благословил его на борьбу с Казанью.
      Вот двор, где пылкий Глеб княжил – Батый прошел... – Поэт здесь неточен: когда Владимир разорили в 1237 г. татары, в нем княжил Георгий, второй сын Андрея Боголюбского.
      Ужли б из них здесь не нашлось, С Римникским кои бы сравнились...Долгорукий заимствует здесь один из мотивов знаменитой элегии Томаса Грея «Сельское кладбище», переведенной В.А. Жуковским. Римникский – одно из почетных имен Суворова, данное ему после победы при Рымнике в войне с Турцией в 1790 г.
      ...Тирсисы, в русском лишь уборе... – Тирсис – одно из пастушеских имен в эклогах Вергилия, ставшее традиционным для этого жанра.
      ...Радклиф, Жанлис и Сталь с собором. – Анна Радклиф (1764-1823), английская романистка, автор предромантических готических романов «Удольфские тайны», «Итальянец» и др., считалась мастером лирического изображения природы; Жермена де Сталь (1766-1817) французская писательница раннего романтизма, автор романов «Дельфина» (1802) и «Коринна, или Италия» (1807), изобразившая характеры пылких и чувствительных героинь.
      ...из Юнга две иль три страницы... – Эдвард Юнг (1683-1765), священник и поэт, автор поэмы «Жалоба, или ночные думы о жизни, смерти и бессмертии» (1742-1745), особенно ценимой в масонских кругах.
      ...попал один неосторожный... – Сентиментальный мотив пойманной и отпущенной рыбы напоминает эпизод романа Ричардсона «Памела, или Вознагражденная добродетель» (1748), героиня которого, поймав рыбу, сравнивает ее судьбу со своею и, пожалев, отпускает ее.
      ...но ах! Тех дней, как пел Глафиру... – Под именем Глафиры Долгоруков воспевал свою жену Евгению в первом сборнике «Бытие моего сердца» (1802).