Часть II. Кузнецово – родовое имение Зубовых

// Н.Лукина. Вологодские дворяне Зубовы. – Ч.II. – кн.1. – М., 2005 
 
 

Часть II 
(конец XIX – первая половина XX веков)

Имение Кузнецово – родовое гнездо Зубовых

Хозяева усадьбы. Усадьба «Кузнецово» Пельшемской волости Кадниковского уезда [1] находилась в 40 км по прямой к северо-востоку от Вологды, в 20 км к юго-востоку от города Сокола и в 12 км к югу от небольшого городка Кадникова. В 3 км к западу от усадьбы – река Пельшма, левый приток большой северной реки Сухоны.

Усадьба принадлежала коллежской советнице Елизавете Алексеевне Бартеневой (1770-1857), вероятно, сестре матери Юлия Михайловича Ларисы Алексеевны Зубовой (рожд. Румянцевой). Юлий Зубов (28.05.1839-11.05.1922 по новому стилю) жил в имении Кузнецово у своей крестной матери и тети Е.А. Бартеневой с 4-х летнего возраста и после ее смерти получил усадьбу в наследство. Помимо сельца «Кузнецово» в 1860 году ему принадлежали: село Поповское с храмом Св. Троицы, Поддубное с маслодельней и сыроварней, деревни Помазки, Великий Двор, Середки и Сенино, всего 41 двор со 111 крестьянами, а также более 700 десятин удобной земли и около 500 десятин леса [2].

Юлий Михайлович, окончивший Естественный факультет Санкт-Петербургского университета, к 1860 году уже уволился из Департамента хозяйственных и счетных дел Министерства иностранных дел в чине коллежского регистратора со старшинством, в 1863 году женился на выпускнице Смольного института княжне Софье Петровне Ухтомской (03.08.1842-20.10.1925) и поселился с ней в имении Кузнецово. Служить он начал с 1869 года – гласным Вологодского губернского земства (в течение 40 лет), уездным мировым посредником, почетным и мировым судьей, земским начальником и членом многочисленных комиссий и советов: по вопросу о железной дороге; по крестьянским делам; воинской повинности; осушительных, оросительных и обводнительных предприятий и др. На всех собраниях он выступал с горячими речами о необходимости всеобщего образования и открытии школ, о развитии Севера путем постройки железных дорог и соединения водным путем Архангельска с Семипалатинском. Как член Кадниковского и Вологодского училищных и епархиальных советов Ю.М. Зубов был попечителем уездных земских училищ и церковно-приходских школ, а также Кадниковской больницы и богадельни. В 1899 г. он стал председателем Кадниковского общества трезвости и построил в городе свой зимний театр (Народную аудиторию) на 240 мест, где в течение 20 лет, часто с его участием, шли спектакли и выступления заезжих артистов. Ю.М. Зубов дослужился до статского советника со старшинством и стал последним перед Октябрьской революцией предводителем дворянства Кадниковского уезда. Был награжден орденами Св. Анны 2 и 3 ст., Св. Станислава 3 ст., четырьмя серебряными и двумя бронзовыми медалями и знаками отличия [3, 4].

С 1865 по 1881 год у Юлия Михайловича и Софьи Петровны Зубовых в имении Кузнецово родилось 13 детей: первенец Константин умер во младенчестве, Владимир родился 19 ноября 1865 г. (по старому стилю), Елизавета 31 января 1867 г.; в 1868 г. родился Юлий, в 1869 г. – Екатерина; Петр родился 24 июня 1871 г., Ольга 8 июня 1872 г., Нина 6 января 1873 г., Мария 20 июня 1875 г., Михаил 16 апреля 1877 г., Лариса 8 сентября 1879 г.; 3 апреля 1881 г. родилась Любовь с сестрой-близняшкой, которая быстро умерла. Для 11 детей Зубовых Кузнецово на многие годы стало родным домом и той любимой «малой родиной», которую помнят до конца свих дней [5].

Как же выглядело «дворянское гнездо» Зубовых, и каков был уклад жизни в нем? Центром имения Кузнецово была усадьба с большим деревянным двухэтажным домом, размером ~ 20x24 м, который занимал площадь около 500 кв. м. Северный фасад дома, выходивший на «белый» двор, украшал небольшой портик второго этажа в виде узкого балкона, с четырьмя деревянными, видимо, полыми колоннами и перилами с балясинами, который опирался на тамбур у входа на первый этаж. Между колоннами располагались три высоких, почти трехметровых, двустворчатых окна с полукруглым верхом, а по бокам от портика находились два больших прямоугольных четырехстворчатых окна. Окна первого этажа были небольшие. Вход имел две двери: одна вела в коридор первого этажа, вторая через тамбур к лестнице на второй этаж. Над дверью, ведущей на первый этаж, висела вывеска: «Мировой суд». Ведь Ю.М. Зубов с 1873 по 1891 г., до работы в должности земского начальника, исполнял обязанности мирового посредника и почетного мирового судьи Кадниковского судебного округа и мирового судьи Вологодского судебного округа, а также члена Съезда мировых судей.

Мировым судьей был и Михаил Павлович Величковский, муж старшей сестры Софьи Петровны Елизаветы (тоже рожд. кн. Ухтомской). В 1870-х гг. они со своими детьми жили на первом этаже кузнецовского дома. Тетя Лиза была всегда озабоченна хлопотами. Дети Величковские – это Петр и Сергей, учившиеся в Петербурге, хорошенькая бойкая хохотушка Наташа (ровесница Пете Зубову), Коля (ровесник Нины Зубовой) и Костя (ровесник Миши Зубова). С семьей Величковских жила мама Елизаветы и Софьи, кн. Елизавета Николаевна Ухтомская, а также сестры Разумовские: Александра («Тятля») и Пульхерия («тетя Пуша») Александровны, домашние портнихи, исполняющие обязанности бонн (см. фото в книге «Вологодские дворяне Зубовы». Ч. I).

Южный фасад дома, также как и северный, был украшен портиком с треугольным верхом и полукруглым окном, который завершал большой, широкий, красиво задрапированный шторой балкон, с резным деревянным ограждением и перилами. На балкон выходили четыре высоких двустворчатых окна и стеклянная дверь посередине, а по бокам от него располагались два больших четырехстворчатых окна, со стеклянным полукружием наверху. С балкона, по двум симметричным лестницам между двумя парами колонн, можно было спуститься в парк и оказаться у входа на первый этаж, находящийся под балконом и ведущий в большую библиотеку. На боковых более длинных сторонах дома на втором этаже было по восемь высоких двустворчатых окон, а на первом этаже по шесть небольших.

Устройство кузнецовского усадебного дома было просто, рационально и удобно [6]. Общая его площадь составляла порядка 1000 кв. м. Высота потолков на первом этаже была около 3 м, на втором не менее 3,2-3,4 м. Помещения были оштукатурены, потолки побелены, стены оклеены обоями или покрашены светлой клеевой краской, а внизу масляной. На первом этаже было восемь жилых и служебных помещений, а также кухня и кладовая. На втором этаже находились большая передняя и десять комнат. Из одной из них крутая лестница вела в бельведер, представлявший собой огороженную перилами открытую площадку на самой верхней точке четырехскатной крыши.

Со двора из коридора первого этажа попадали сразу в девичью, а далее, еще через два коридорчика, в комнату для гостей. Отсюда можно было пройти во вторую половину дома, где из коридора вела лестница на второй этаж и были двери в большую семейную комнату для приезжих, или долго живших в усадьбе родных, а также в обширную библиотеку. Здесь, вдоль стен, протянулись большие книжные шкафы, а посередине стоял огромный стол для работы с картами, атласами, альбомами, литографиями и т. п. Стеклянная дверь из библиотеки выходила в парк под балконом.

Вход в кухню, которая была симметрична девичьей, был отдельный, с бокового крыльца с сенями. В кухне была большая плита, позволявшая готовить пищу на огромную семью и многочисленных домочадцев. Рядом с кухней располагалась комната поварихи. Недалеко находились кладовая и туалет.
За кухней, симметрично по отношению к семейной комнате, была большая судебная камера с возвышением для судьи, секретаря и, возможно, присяжных заседателей. Перед ней были еще две служебные комнаты, одна из которых была свидетельской, а другая представляла собой изолированную камеру для арестованного. В эти помещения тоже был отдельный вход со стороны бокового крыльца с сенями [6].

Со двора, поднявшись по лестнице на второй этаж, попадали в обширную переднюю, где находились шкафы для верхней одежды, стояли диван и стол и был вход в кладовую. Из передней двери вели в две симметричные жилые комнаты, а через коридор – еще в две другие. Убранство жилых комнат было очень скромным и состояло из самых необходимых вещей: кровати, иногда за ширмой, умывальника, шкафа, письменного или простого стола со стулом, туалетного столика или зеркала, полок или этажерки для книг, у музыканта – пианино. Из коридора, где стояли огромный гардероб и шкафы, можно было попасть во вторую половину дома: через одну дверь в буфетную, с огромным шкафом со столовым бельем и посудой, а из буфетной в обширную, состоящую как бы из двух половин столовую. Посередине нее стоял длинный стол «сороконожка» со стульями, вдоль стен буфеты, диван, в простенках окон – журнальные столики, в углу зеркало, а у большого окна еще один, видимо, вспомогательный овальный стол со стульями.

Из столовой дверь вела в самую красивую комнату дома, гостиную, имевшую выход через стеклянную дверь на балкон и далее по лестницам в парк. У задней стены гостиной стоял большой диван красивой формы, перед ним традиционный овальный стол и стулья. В углу находился рояль. Все пространство вдоль балконных окон было уставлено кадками с огромными растениями, под которыми размещались ломберный столик, две качалки, пуфик. По бокам у стен с одной стороны был мягкий диван, с другой стороны зеркало.

Далее была дверь в кабинет хозяина дома. Здесь опять-таки было много шкафов и полок с книгами, стояли большой письменный стол и диван. В длинный ряд выстроились глобусы – от огромного до самого маленького, диаметром не более 5 см. Здесь же хранился ветровод, прибор придуманный и построенный Ю.М. Зубовым для превращения силы ветра в подъемную силу; хранились его научные труды и текущие судебные и земские дела и документы. Небольшая лестница вела на полати, где лежали и висели географические карты разных стран, купленные хозяином во время многочисленных путешествий за границу. Под лестницей обычно клеились афиши спектаклей Кадниковского театра.

Из кабинета дверь вела в спальню родителей. Здесь была большая постель, умывальник, туалет, шкафы и т. п. Рядом располагалась хозяйственная комната, или попросту чулан, заставленный сундуками. Отсюда лестницы вели как вниз, в коридор первого этажа, так и наверх в бельведер. Попасть в хозяйственную комнату и на эти лестницы можно было также из коридора второго этажа, из которого другая дверь вела в буфетную.

Все помещения первого и второго этажей отапливались печами, установленными вокруг четырех дымоходов, заканчивающихся на крыше трубами. Топки печей выходили, как правило, в коридоры. В столовой и гостиной было устроено по дополнительной круглой печи.

А вокруг дома было все необходимое для жизни. На, так называемом, «белом» дворе, куда через ворота мимо конуры с собакой въезжали и подъезжали к подъезду экипажи, находились хозяйственные постройки. Это два флигеля и людская; конюшня и каретный сарай с хомутами, оглоблями, сбруей и пр.; скотный двор и телятник, обеспеченные водой, подведенной по гуттаперчевым трубам; сверху сеновал с пологим взъездом на него для возов сена, и изба для скотниц; птичник; амбар; сараи для сельскохозяйственного инвентаря и дров; два овина, гумно; баня с водогрейкой; погреб. Посреди двора находился большой (~ 15x30 м) пруд прямоугольной формы для питья и купания коров и лошадей. Для людей воду ежедневно привозили на лошади в большой бочке из реки Пельшмы. Недалеко от пруда была карусель «гигантские шаги». Были и солнечные часы. Зимой сооружали горку для катания детей на санках. Со двора имелся вход во фруктовый сад, ягодник и огород с теплицами. Здесь росли яблони, сливы и вишни, были посажены малина и черная, красная и белая смородина. Здесь же находилась пасека и избушка семьи огородников. Благодаря теплицам, уже в мае бывал готов урожай зелени, салата, шпината и даже огурцов [7].

С противоположной стороны дома был парк или сад. От прежнего старого сада в нем остались группы больших берез, дубов и лип. Молодой же сад, посаженный по плану Ю.М. Зубова, разросся и закрыл дом с трех сторон. Поднялись тенистые аллеи, обрамляющие расчищенные дорожки. У входа в сад со двора были в два ряда посажены розы; у лестниц балкона были росли флоксы; прямая дорожка, ведущая от дома к калитке, была обсажена желтыми лилиями; далее находились клумбы и начинались посадки сосен, аллеи лип, берез и кленов. В 1899 году Елизавета Юльевна высадила еще 70 липок, а в 1900 году много дубов и орешника, а также многолетних цветов. Сад был богат лесными ягодами и грибами [5, 7].

В центре усадьбы был выкопан большой круглый пруд, с красивым, поросшим деревьями островом посередине, на который был перекинут крутой мостик. На этом пруду летом катались на лодках, а зимой на коньках. Перед балконом на площадке – была «гимнастика»: висели перекладины, кольца и трапеции, на которых летом дети крутились целыми днями. В углу парка, в окружении четырех дубов, находилась площадка для крокета. Были в парке и еще одни «гигантские шаги», а также площадки для игры в городки или стрельбы в цель из винтовки и револьвера. Существовали одна-две горки с винтовыми тропинками на верхние площадки, возле которых раскинулась просторная поляна, заросшая травами и полевыми цветами [5, 7].

Усадьба Кузнецово имела четырехугольную форму, общей площадью порядка 3,5 гектара, и была по периметру обсажена деревьями и кустами. С западной и южной стороны была выкопана канава, а с южной стороны проходил еще и земляной вал [7]. По валу сначала была сделана решетка из ивовых столбиков, которые прижившись образовали «живую» изгородь. Впоследствии иву постепенно заменили акацией, шиповником и другими колючими кустами. С южной стороны посреди этой изгороди находилась красивая деревянная калитка. Из нее можно было по дороге объехать на велосипеде весь парк [5].

От березовой аллеи, которую называли бульваром или «пришпехтом» (проспектом), начиналась дорога в село Поповское, к церкви Св. Троицы, возле которой жил священник и раскинулось небольшое кладбище. Церковь сгорела и была разрушена совсем недавно, в 1990-ые годы, но кладбище функционирует и сейчас. Могила Юлия Михайловича Зубова была восстановлена автором, и на ней был поставлен новый деревянный крест.

Повседневная жизнь в усадьбе была размеренной и расписанной по часам. Большая разница в возрасте детей определяла родителям специфику ухода за ними, их воспитания и обучения. Грудные и совсем маленькие дети находились под присмотром кормилицы и при этом были предметом наибольших забот со стороны матери. Младшие дети (от 2-х до 7-ми лет) доверялись няне или бонне, которые осуществляли весь распорядок их жизни: утренние процедуры, игры, прогулки и отход ко сну, но и родители уделяли этим детям много внимания. Средние по возрасту дети (с 7-ми до 11 лет) занимались с гувернантками или приходящими учителями, которые готовили их по разным предметам к поступлению в учебные заведения. Обучение детей музыке и языкам вела сама Софья Петровна, музыкально образованная, имевшая прекрасный голос и владевшая, кроме русского, тремя иностранными языками. Отец занимался с детьми географией. Расстелив на полу гостиной громадную карту одной из частей света, он показывал им горы, реки, города и рассказывал о них и о своих многочисленных путешествиях: семнадцати в семнадцать стран мира. Старшие дети находились дома только летом и в каникулы, т. к. в остальное время жили и учились в Вологде в гимназиях и реальных училищах, а позже в Москве и Петербурге: мальчики в кадетских корпусах, девочки в институтах благородных девиц, а двое сразу в Петербургской консерватории [8].

Жизнь в усадьбе Кузнецово была хоть и не богатой, но совсем не скучной, хотя и была подчинена строгому распорядку. Зимой младшие дети вставали в 9 утра, и пока они умывались и одевались, вставшие раньше средние дети уже занимались с гувернантками или учителем какими-либо предметами. В 10 часов родители и дети собирались в столовой за общим столом к завтраку. Это время Юлий Михайлович обычно использовал для того, чтобы рассказать детям новости, обсудить с ними совместные планы игр и занятий, высказать мнение – какими он хотел бы видеть своих детей в жизни, или даже незаметно дать им нравственный урок. Он ненавидел сплетни, интриги, взятки, карты, пьянство и желал, чтобы в семье были художники, поэты, актеры, певцы, музыканты, и ничего не может быть благороднее и выше этого [5, 8].

После завтрака дети отправлялись на прогулку: младшие гуляли с няней возле дома, средние уходили в парк или лес, откуда возвращались с полными руками веток, шишек и тому подобных ценностей, из которых потом мастерили игрушки. Любили заходить и в соседнюю деревню Велики Двор, заглядывали там в кузницу или на маслобойный завод, где вкусно пахло льняным маслом. Днем в семье пили кофе: взрослые настоящий, а дети желудёвый. Юлий Михайлович, если не отсутствовал, уезжая из усадьбы на свой участок, съезды и собрания, то днем судил и работал в кабинете с письмоводителем над документами мирового суда и земства. В отсутствии Юлия Михайловича судебные дела вел Михаил Павлович Величковский. Обедали в 5 часов, вечером пили чай [8].

Софья Петровна иногда помогала мужу делать опись многолетних отчетов к Уездным съездам. Но в основном она вела дом и хозяйство, наладив в усадьбе необыкновенно стройный порядок. У нее был кроткий спокойный характер: она никогда не приказывала, не повышала голос, не делала выговоров прислуге, но все ее просьбы исполнялись беспрекословно, добросовестно и охотно. Служащие обожали хозяйку за ласковое и доброе отношение. Большую часть дня Софья Петровна занималась детьми, а также рукоделием: кроила, шила, вышивала. Она с малолетства приучала мальчиков и девочек к посильному труду: помощи по дому, саду и огороду; умению накрыть на стол и разливать чай; обслужить себя, что-то сшить, починить, заштопать и т. д. [5]. Это не мешало детям играть и забавляться, несмотря на скромную обстановку детской комнаты. Вот как об этом вспоминает Мария Юльевна: «Стол, табуреты, шкаф для платья и комод для белья... – это же и наши главные игрушки: стол завешивается няниной шалью. И тогда получается отличный дом. А если стол опрокинуть, тогда это настоящий пароход. Из табуреток мы создаем то мельницу, то карусель. А перед диваном мы играем в четыре руки, как на рояле, сидя на своих сундучках с игрушками» [8].

Вечерами семья собиралась в гостиной: беседовали, музицировали, пели детские песенки, которые Софья Петровна специально выписывала для них. Иногда она учила детей танцевать. Отец же стремился привить детям любовь к чтению и часто читал им вслух рассказы, повести и стихи из приходивших ежемесячно по подписке толстых литературных и исторических журналов: «Детское чтение», «Детский отдых», «Семейные вечера», и др. Затем дети начинали читать сами, а потом разыгрывать прочитанное в детской. Привитая, таким образом, любовь к чтению приводила затем детей в библиотеку, где в огромных, до потолка, шкафах стояли тома классической литературы, книги по искусству, описания путешествий в дальние страны, труды по разным отраслям знаний и т. д. Так что подросшим детям самим начинало хотеться что-то сочинять, и они в течение многих лет ежемесячно выпускали «Кузнецовскую хронику», куда записывали свои стихи, рассказы, а кое-кто и музыкальные сочинения. Недаром среди детей Юлия Михайловича Зубова, который сам был поэтом и даже опубликовал в Петербурге в 1890 году большую поэму «На юг!», шестеро детей писали стихи. Чтение толкало к научным изысканиям и изобретательству. Юлий Михайлович, написавший несколько научных статей о знаниях, системе счета, культуре и образовании и интересовавшийся воздухоплаванием, увлек своих сыновей идеей постройки воздушного шара, который был сооружен и летом успешно запущен в усадьбе [5, 8].

При самом добром и ласковом отношении родителей к детям тем не менее не обходилось без наказаний. За не выученный урок старших детей оставляли без пирожного или ставили в угол. Младших ставили в угол за ссоры и капризы. За излишнюю болтовню на шею вешали на белой тесемке длинный красный фланелевый язык. По субботам мама стригла детям ногти и если она замечала, что кто-нибудь из них грыз ногти, то надевала ему на руки белые полотняные мешочки, которые крепко завязывались тесемкой. «Иногда случалось так, – вспоминала Мария Юльевна, – нашалишь что-нибудь или поссоришься с Мишей и посадят меня в угол, отдохнуть и опомниться. Проходит отец: «Девочка, что ты тут делаешь?» Я опускаю голову и молчу. «Как это можно сидеть и ничего не делать!» – возмущается он и через минуту приносит мне книгу: «На, читай!» Я углубляюсь в чтение какого-нибудь путешествия и забываю о том, что я наказана» [5, 8].

Наиболее радостными и запоминающимися были, конечно, праздники и семейные торжества, когда в семье Зубовых было особенно весело. В эти дни готовили вкусное угощение, пекли пироги и обязательно устраивали домашний концерт, а то и спектакль; читали свои стихи, пели романсы под аккомпанемент фортепьяно и гитары, играли на рояле, скрипке, мандолине и обязательно танцевали. Один из таких праздников Юлий Михайлович даже описал в своем стихотворении «Праздник в Кузнецово» (см. «Вологодские дворяне Зубовы». Ч. I. 2005 г.).

Самым замечательным праздником было Рождество! Софья Петровна и няня заранее шили детям костюмы. Наряженные дети и их гости под звуки полонеза входили парами в гостиную, где уже стояла украшенная елка. На ней блестели разноцветные стеклянные шарики, золоченые орехи, бомбоньерки, мелькали яблоки и пряничные фигурки. Под елкой лежали незатейливые игрушки: кухонная посуда в жестяных круглых коробках, куклы, волчки, барабаны, трубы, пеналы и книжки. А на притолоке двери в столовую, рассыпая искры, вертелся огненный кружок – сначала зеленый, а потом красный бенгальский огонь. В дверях кабинета появлялся Юлий Михайлович в костюме арлекина с волшебной палочкой в руках. Он вынимал из коробки разные вещи, и они исчезали и оказывались то в цветочном горшке, то на диване, то снова у него в руках. На громадном подносе выносили целую гору лакомств: пряники, орехи, конфеты, сушеный виноград, винные ягоды. Рождественский вечер обычно кончался танцами. Софья Петровна и ее мама Елизавета Николаевна играли вальсы, польки, мазурки и кадрили. Взрослые подхватывают детей и кружили их. На пасху главное воспоминание в целой коллекции сахарных и деревянных лакированных яиц разной окраски, с сюрпризами в виде маленьких куколок, фигурок, драже и прочего [5, 8].

Но особенно шумно и весело становилось в Кузнецове летом, когда приезжали старшие дети. «Чинных обедов и завтраков, – вспоминает Мария Юльевна, – как не бывало: все громко говорят, шутят, смеются. Отец и братья декламируют стихи, загадывают шарады, и вся семья строит проекты, как бы поинтереснее провести эти два с половиной месяца летних каникул... Юлик бредил «войной» и читал только «военные» книги. Он заказал столяру партию деревянных ружей, и братья и сестры маршировали у него и учились ружейным приемам, а потом играли в войну» [5, 8].

Когда подросли Нина Юльевна и Михаил Юльевич, учившиеся в Санкт-Петербургской консерватории соответственно по классу скрипки и фортепьяно, то на каникулах в Кузнецове устраивались концерты серьезной классической музыки. К таким усадебным музыкальным вечерам выпускались специальные программки, в которых публику просили: «1) не требовать исполнения того, что не помечено в программе, 2) не аплодировать, 3) не благодарить». В исполнении Михаила Юльевича часто звучала музыка и собственного сочинения. (Впоследствии он стал блестящим пианистом, весьма неплохим композитором и отличным преподавателем музыки.) Иногда играли трио: на фортепьяно Софья Петровна, на скрипке Нина Юльевна, виолончель – Михаил Михайлович Зубов, а позднее муж Нины Юльевны Владимир Казимирович Герман [5].

Но более всего увлекались в семье Зубовых театром. Видимо, это передалось всем от отца, в молодости актера-любителя, который не только играл на сцене, но и сочинял пьесы (большую театраму, например, «Царство света». Многие из детей с малолетства участвовали в домашних спектаклях, которые разыгрывались прямо в парке перед балконом.

Мария Юльевна вспоминала, что как-то летом за обедом Лиза сказала: «Папочка, обязательно надо устроить спектакль, поставим «Каширскую старину». «Нет, нет, только не драму!! – отклонил ее предложение отец. Будем играть что-нибудь веселое и живое. Решено было поставить «Царь-девицу», к которой приезжают свататься женихи: греческий царь Одиссей и китайский богдыхан. Она загадывает им загадки, они не могут их отгадать и уезжают ни с чем. Спектакль решили устроить на гимнастической площадке перед балконом дома и там повесить занавес, изображающий замок в лесу, который обыкновенно был притянут к потолку в арке между столовой и бильярдной и опускался только во время домашних спектаклей.

Два столяра должны были снять кольца, трапеции и лестницы и соорудить сцену и кулисы. И вот уже каждый день идут репетиции, а женщины под руководством Софьи Петровны шьют костюмы: Кате нарядный голубой сарафан и кокошник, Лизе костюм греческого воина, Пете Величковскому пестрый костюм китайского богдыхана, Маше и Мише пестрые халатики и китайские шляпы для участия в свите богдыхана [5, 8].

«Наконец, – пишет в своих мемуарах Мария Юльевна, – день спектакля наступил. После обеда всех пригласили на балкон. На площадке перед балконом уже собралась целая толпа зрителей: служащие и крестьяне соседних деревень. Публика все прибывала и через ворота сада, и через вал, в нетерпении поскорее увидеть то необыкновенное, которое будет происходить в Кузнецовском саду! Китайский богдыхан и его свита должны были войти через ворота сада и мимо зрителей пройти на сцену. Паланкин несли одетые китайцами Егор-кучер, Михаил-повар и двое рабочих. Я, Миша, Коля и Костя Величковские шли впереди с зажженными цветными фонариками в руках. На нас были пестрые халатики, круглые шапочки и длинные льняные косы. Царь-девица в пышном сарафане, с лентой через плечо, Одиссей и его свита, богдыхан в пышном костюме – все это, насколько помню, было пестро и ярко... Последняя сцена была инсценировка стихотворения Жуковского: «Певец во стане русских воинов». Белела палатка, посреди сцены горел костер, вокруг которого сидели в разных позах, в одинаковых темных рубашках и белых фуражках все дети Зубовы и Величковские. Отец изображал певца. На нем была широкополая шляпа, темный плащ. Он декламировал, стоя перед нами у костра, с бокалом в руке:

А мы хором повторяли:

Вечером на балконе и около дома на деревьях засветили пестрые фонарики, из гостиной полились звуки музыки, начались танцы» [5, 8].

Особенный размах увлечение сценой началось после строительства Юлием Михайловичем Кадниковского театра. Тут уж многим уже повзрослевшим детям пришлось стать не только актерами, но и художниками-декораторами, машинистами сцены, осветителями, костюмерами. (О Кадниковском театре Ю.М. Зубова см. «Вологодские дворяне Зубовы». Ч. 1 2005 г.

Примерно в это же время Мария Юльевна создала в Кузнецове театральную труппу из крестьянских детей от 6 до 16 лет, а также детский церковный хор. Она сама писала для постановок пьесы-сказки, сочиняла к ним стихи и песни, подбирала музыку и шила костюмы. Спектакли разыгрывались в судебной камере кузнецовского дома, где на возвышении была сцена, а публика сидела «в партере». Были поставлены «Богатыри», «Бедность не порок» и другие пьесы. В 1911 году шла пьеса «Иван Сусанин». «Ребята были в восторге, – вспоминала Софья Петровна, – волновались страшно. Публики было много, которая была очень довольна, видя, что их дети играют. Было пение, и кончили тремя «живыми картинами». Иногда сельская труппа «давала гастроли» на настоящей сцене в Кадникове, и тогда там в театр набивалось столько народу, что, как говориться, «яблоку негде было упасть». С большим успехом там прошла «Русалка» А.С. Пушкина [5].

Но не только развлечениями занимались Зубовы с крестьянскими детьми. Мария Юльевна вела с ними в усадьбе школьные занятия. Занималась она ликвидацией неграмотности и со взрослыми.

Уклад жизни в Кузнецово и как будто бы «отсутствие специального воспитания детей» как нельзя лучше способствовал раскрытию их способностей и талантов. Все дети хорошо учились, знали иностранные языки, были музыкально образованы и умели играть на разных инструментах, а также петь, танцевать, рисовать и т. д. Многие из них писали стихи. Кроме того, маленькие Зубовы научились не бояться бытовых, а отсюда и других жизненных трудностей. В обстановке высокой нравственности и взаимной любви родителей друг к другу и к детям все они выросли порядочными, честными, добросовестными, трудолюбивыми и ответственными людьми.

Поскольку Юлий Михайлович Зубов был сильно загружен работой в земстве, Софье Петровне приходилось следить за всем хозяйством в имении. В этом ей помогал прежде всего староста, в подчинении которого были конюхи, скотницы, огородницы и дворник. Кладовыми, кухней, буфетом и столовой ведала экономка. Пищу приготовляли господский повар и людская кухарка. На стол к завтраку, обеду и ужину накрывали горничные. Они же следили за одеждой: числили, крахмалили, гладили [5]. Всего было 24 «дворовых» и, как вспоминала Мария Юльевна, среди них не было ни одной неряхи, грубой, угрюмой, ленивой. Софья Петровна держала все под своим контролем, в том числе и сельскохозяйственные работы: сев льна и зерновых; посадку овощей; выгон скота и сенокос; жатву и молотьбу; уборку и обработку льна; сбор урожая и копку картофеля; посев озимых; заготовку на зиму муки, круп, масла, сыра, солений, варений, сырых и сухих овощей, меду, яблок, ягод, грибов, да мало ли чего еще. Нужно было найти покупателей на часть урожая, которого был излишек, и одновременно купить то, чего не хватило бы семье на зиму. Прекрасно образованная, владеющая языками, музыкально одаренная как певица и пианистка, урожденная княжна Софья Петровна на протяжении более полувека справлялась с нелегким трудом рачительной помещицы.

Хозяйство было необходимо, чтобы содержать огромную семью и всех служащих, т. к. жалования мужа не хватало, а нужно было не только накормить и одеть, но и вывести в люди 11 детей и всем им дать хорошее воспитание и образование, за что приходилось дорого платить. Так что Зубовы порой еле-еле сводили концы с концами, постепенно продавая то землю, то лес, или что-то закладывая и беря кредит под большие проценты. Так, в 1899 году за 14 тысяч рублей, под 900 рублей процентов в год, была заложена и усадьба Кузнецово. К счастью, всех детей поставили на ноги, и Юлий Михайлович разделил оставшуюся землю и лес между детьми. В 1909 году усадьба Кузнецово была выкуплена на имя сына Михаила Юльевича, вместе с деревнями Оносовым, Лобанихой, Ватагиным и двумя пошнями, Григорьев мыс и Игуменьей [5].

В самую жаркую сельскохозяйственную пору в Кузнецове организовывалась, так называемая, «помочь», когда крестьяне из соседних деревень всем миром помогали Зубовым с сенокосом или уборкой урожая. Помещики расплачивались хлебом, льном или сеном, крестьянами же убранными; дарили подарки. Помощники были не в обиде. Ведь помещики Зубовы заботились о крестьянах. Поселяли у себя в усадьбе погорельцев; организовали в Кузнецове школу для детей и учили грамоте взрослых, лечили больных. Уроки в школе вели сначала дочери Зубовы, а затем учительницы, которым Юлий Михайлович, как попечитель школы, платил жалование из своих средств. Старший сын Владимир Юльевич помог, например, получить за казенный счет общее и специальное художественное образование талантливому деревенскому мальчику Алексею Пахомову, ставшему впоследствии действительным членом Академии художеств и народным художником СССР [9]. Состарившаяся прислуга кормилась и доживала свой век в усадьбе, так что брат Юлия Михайловича называл Кузнецово в шутку «богадельней» [5].

Праздники Зубовы тоже часто отмечали вместе с крестьянами: Рождество, масленицу, Пасху, Троицу, разные спасы. На Рождество всегда устраивали общую елку для своих и крестьянских детей, с играми, песнями, плясками и обязательными подарками; катались на санках и тройках. На Пасху одаривали дворовых подарками, крестьян крашеными яйцами; ходили в деревни на гуляния, хороводы, а дети и подростки из деревень прибегали в усадьбу кататься на «гигантских шагах».

Добрые отношения с крестьянами особенно ярко проявились в тяжелые переломные годы революции. Никто не посягал сжигать усадьбу Кузнецово, никто не желал зла «господам» и никто из дворовых не хотел уходить из семьи и оставался жить с Зубовыми.

Но... 1 февраля 1918 года пять человек из волостного Земского комитета явились в усадьбу, чтобы описать скот, орудия и все постройки. И хотя на сходках очень многие защищали и уговаривали «горланов»: «Зубовых не трогать!», а в Трыкове бабы ревели и просили не ходить в Кузнецово и не обижать стариков, хозяевам усадьбы оставили пока только дом, приписав Комитету (присвоив) все остальное имущество. Через год комиссия «приняла» усадьбу в советское хозяйство, а одной из дочерей Юлия Михайловича, Марии Юльевне, предложила заведовать реквизированной кузнецовской библиотекой; пришлось согласиться, чтобы библиотека осталась в доме. Книги для чтения разносились по деревням. Пианино, большую часть мебели, посуды и других вещей попросту отобрали и увезли. Порывались даже взять весь сельскохозяйственный инвентарь, но после больших хлопот часть его удалось отстоять [5].

О хлебе насущном надо было заботиться теперь самим: пахать, сеять, жать, косить и убирать на выделенных нескольких десятинах – все своими силами. А «сил» было очень мало, т. к. с состарившимися Юлием Михайловичем и Софьей Петровной, кроме 3-4-х человек престарелой прислуги, остались жить только одна дочь Мария Юльевна, да внуки и внучки: подростки Володя Зубов, Милица и Нина Шеины и двое маленьких, Соня и Вадя Герман. Приходилось опять организовывать «помочь», главным образом, из крестьянских ребят, с которыми расплачивались скромными домашними вещами, разыгрывая их в лотерею. С огородом, дровами, сенокосом и уборкой сена управлялись сами, т. к. подростки работали, как взрослые. Хорошо еще, что семье оставили лошаденку, на которой приходилось и пахать, и возить воду, да на первых порах 2-3 коровы, которые сами паслись на отведенном и огороженном выгоне без пастуха. (Две коровы потом отобрали.) Коровье молоко просто спасало детей и больных стариков от голодной смерти. В большом птичнике сохранилось около 10 кур, так что были свои яйца. Тем не менее, пришлось перевести всех домочадцев «на паек», иначе бы хлеба и пищи зимой не хватило. Ведь все «излишки хлеба против нормы для пропитания до нового урожая» отбирали в общий амбар специально приезжавшие агенты. Кроме того, Зубовы платили продналог: около 8 пудов ржи, овса и ячменя, 15 пудов сена и 4 пуда 20 фунтов картофеля [5].

Оставшуюся картошку свозили в судебную камеру, вход в которую внутри дома запирали на замок. Здесь в кадках хранили также брюкву, свеклу и другие «плоды земные». Капуста лежала на шкафу с делами бывшего мирового судьи. Рожь засыпали в футляр от пианино. Рядом хранили инструменты: вилы, косы, грабли; сюда же сложили дрова. В деревянную клетку поместили оставшихся кур, так что петухи утром «услаждали» весь дом своим пением. Позднее, сняв полы и накаты, поставили в свидетельской корову и лошадь, т. к. опасались воровства. На письменную просьбу все это разрешить сохранить за Зубовыми Волостной исполком ответил согласием, т. к. «они обрабатывают землю своим трудом».

Жить перебрались в две соседние с камерой комнаты нижнего этажа, где было теплее. В комнате родителей стало даже просторнее, хотя кроме того, что стояло ранее наверху, добавились письменный стол Юлия Михайловича, два шкафа, сундук и «берлик» (извините, туалет). Вторая комната представляла собой одновременно гостиную-столовую и общую спальню взрослых и детей. Перенесли сюда все иконы, стены завесили картинами, бывшими ранее в столовой и гостиной: в комнате родителей «Наполеон», «Молящиеся крестьяне», два зимних вида (фотографии), увеличенные портреты уже умерших детей Юлия и Екатерины; в другой комнате в старинных золотых рамах «Поль и Вирджини», «Две дамы», «Давид и ?», «Одевание Юдифи», «Пропавшая девочка», «Цветы». Кроме того, перетащили вниз все комнатные цветы.

Остальными помещениями, как хотело, распоряжалось местное начальство. В скотной избе усадьбы поселили сначала рабочих, а затем человек 10 солдат с лошадьми; баню топили несколько дней подряд для нескольких дивизий, а в доме сначала хотели устроить детский приют, потом агрономическую школу на 30 человек или школу для дефективных детей, но потом отказались от этих затей и временно вселили командира прибывшего отряда, одного писаря и шестерых геодезистов. Для хозяев это было даже благо, т. к. жить одним в отдаленной усадьбе стало опасно. Но когда в доме устраивали солдатскую школу, собрание красноармейцев, или чью-нибудь свадьбу, гулянку и пр., хозяева не спали боясь, что кто-нибудь залезет к ним или в кухню. Сидели с одной маленькой керосиновой лампой, свечой или лампадкой [5].

Мария Юльевна начала писать «Кузнецовскую хронику времен революции». А писать, конечно, было о чем! Например, собака Марсик из конуры зимой перебиралась в дом, т. к. по усадьбе бродили волки; Пирата они уже съели. Или был такой случай. Как-то из Вологды привезли в продовольственную лавку деревни Марковское товар, который уполномоченные разделили и роздали по деревням. Зубовым достались две пуговки, три иголки и немного краски в бумажке, их родным – рамка из папье-маше и зеркальце в картонной оправе, а дьяконице коробка крема «Метаморфоза», которым она хотела «мазаться, прежде чем идти доить своих коров». Соседям дали детский нагрудник, зубную щетку, зубной порошок и т.п. Все, конечно, были в «диком восторге», т. к. ждали из города прежде всего соли, а привезли «предметы роскоши» [5].

Угроза выселения Зубовых из бывшего усадебного дома сохранялась, о чем открыто говорило местное начальство. В феврале 1921 году приезжали обмерять величину всех комнат и помещений в постройках, предполагая устроить в Кузнецове хозяйственное отделение совхоза «Марковский», а никакой охранной грамоты на квартиру у Зубовых не было. Случай помог Марии Юльевне через неделю встретиться в Кадникове с Александром Николаевичем Самариным, служившим в Комиссии по улучшению быта ученых. Он посоветовал ей, как литератору, сейчас же написать краткое заявление на имя Максима Горького, который был председателем этой Комиссии. Самарин обещал рассказать Горькому о семье Зубовых. Сама Мария Юльевна хлопотала как могла в Вологде. Ей пришлось из Кузнецова идти пешком сначала на пароход, куда не приняли, т. к. брали только командировочных; потом на ст. Сухона, где не было поездов; а потом по шпалам в Вологду, всего 62 версты. Отделалась мозолями, которые увеличились, когда она проделала из Вологды опять пешком обратный путь. Одновременно, по сигналу из Вологды Владимира Юльевича, дети и внуки Зубовых в Москве тоже хлопотали перед пролетарским писателем о судьбе оставшихся в имении Кузнецово [5].

В результате Вологодский Губземотдел получил письмо следующего содержания: «Уважаемые товарищи! Очень прошу Вас не отбирать, если это возможно, дом семьи Зубовых в с. Кузнецово Пельшемской волости Кадниковского уезда. Мне пишут, что дом старый, а семья Зубовых – всё люди, много проработавшие в области культуры, и обижать их, лишая жилища не следует. Буду очень рад и благодарен, если Вы исполните эту просьбу. Привет. М. Горький. 6/VII 21 г. Москва.» И вскоре пришло известие о том, что Зубовым дают землю, несколько построек и инвентарь. Сколько – это должна была решить комиссия из трех человек: представителей вологодского и уездного земских отделов и заведующего Марковским совхозом, с учетом того, что в Кузнецово приехали еще Ольга Юльевна и Михаил Юльевич Зубовы [5].

«Ртов» стало больше и работы прибавилось. Вот как описывает один из множества трудовых зимних дней Мария Юльевна. «Встаем в 7-ом часу, Оля возится в кухне, а я: выношу нечистоты, кормлю кур, рублю картофель и вообще приготовляю пойло коровам, открываю трубы у печей, ставлю самовар, моюсь, убираю кровать, пью чай, иду доить и кормить корову (в 8 часов), топлю печь, мету пол, вытираю пыль, несу коровам теплое пойло (4 ведра), приношу с пруда воды, помогаю Оле чистить картофель или рубить капусту, мою посуду, рублю овощи для дневного пойла коровам, заправляю лампы, ставлю самовар, моюсь, завтракаю, иду давать коровам осоки, трясу овсянку с сеном и спускаю вниз, записываю хлеб и (заработок) поденщику и др., что есть в этот день, хожу в библиотеку, если приходят ребята, в 3 часа уже иду доить корову, ношу горячее пойло (4 ведра), даю обеим коровам по кузову осоки, обедаю, мою посуду, насыпаю в печь теперь овес, а раньше рожь для сушки, шевелю их в печке, ставлю самовар, занимаюсь литературным трудом или как сейчас письмами, пью чай, клюю носом и падаю в объятия Морфея в 10 или 11 часов». Кроме того, приходилось ведрами носить воду из бочки в кухню, просеивать рожь по 1,5 пуда в день, «опихивать» ячмень, делая по 8000 ударов пестом ежедневно и т. д. У Оли дел было тоже «по горло». Руки женщин были постоянно в трещинах. Михаил Юльевич расчищал от снега дороги, обряжал лошадь, прорубал несколько раз в день замерзшую прорубь на пруду, носил дрова. А нужно было еще ездить на мельницу, за керосином, по делам в Кадников. Летом же работы только прибавлялось: пахота, сев, огород, сенокос, жатва, уборка урожая, заготовка продуктов на зиму и т. д. и т. п. Поденщик же стоил 10 фунтов хлеба вдень [5].

А вот еще одна зарисовка Марии Юльевны из жизни того времени: «Мы постепенно донашиваем свое старье и скоро останемся чуть-то не голыми. Мне перешили из армяка нечто вроде драпового пальто, и я отработавши надеваю его на нижнюю юбку, и оно служит мне платьем. Донашиваю последние драные кофты, а юбок уже нет для лета ни одной. Надеемся, что выхлопочем мануфактуры у Кадниковского отдела народного просвещения, как возмещение за отобранные [театральные – Н.В.Л.] костюмы» [5].

11 мая 1922 года от слабости сердца скончался Юлий Михайлович. Его похоронили на сельском кладбище у церкви Св. Троицы в селе Поповском. Мария Юльевна надорвалась на мельнице и была вынуждена уехать из Кузнецова. Осенью приехала старшая дочь Елизавета Юльевна, взялась делать все по дому. Все крутились как могли. Экипажи, тарантас и кабриолет сменяли на тележку, так как навозная телега стала совсем плоха. Линейку, два флигеля в Кузнецове и амбар в Вологде продали за хлеб. Затем пришлось продать людскую, скотную избу и овин. Оба скотных двора рухнули и их купили на дрова. Весной Елизавета Юльевна начала работы в саду и в огороде: косила корове траву и кормила ее (выпаса не давали), возилась с наседками и цыплятами, собирала яблочные лисья на чай, позднее малину и т. д. «Мы тут работаем вовсю, – писала она, – насадили капусты, картофелю, свеклы, огурцов, луку, моркови, кабачков, укропу, редьки, томатов, редиски... Надеюсь, что к зиме будут овощи». Осенью Елизавета Юльевна еще окапывала цветники и кусты сирени. Михаил Юльевич «месил грязь» по деревням, устраивая передвижные библиотеки, и занимался заготовкой дров, поправкой заборов; он носил много тяжелого и у него открылась астма. Все же по вечерам он всегда играл на рояле, приводя в порядок и переделывая некоторые свои сочинения, или переписывал их начисто [5].

А вот итог 1923 года, подведенный Софьей Петровной: «...у нас все благополучно, хорошо поспел [овес – Н.В.Л.], и за неделю до Покрова все измолотили... Ржи у нас мало, всего 38 п[удов] 23 ф[унта], зато хорош ячмень и овес, ячменя 42 п 35 ф, овса 86 п 9 ф, пшеницы 11 п 28 ф. Налогу с нас 18 п ржи, но председатель Симонов сказал Мише, чтобы он подал заявление о сбавке; на днях у них будет совещание и, вероятно, половину налога сбавят. Миша, конечно, сейчас же подал заявление. Картофель выкопали, нанимали великодвор.[ских], четверых по 1 п 10 ф картошки в день одному человеку..., в каретнике очищали грязь с картофеля и разбирали, потом уже вносили в камеру, где Лиза топит каждый день, чтобы не было сыро. Мне приносили в кухню пестерь со свеклой, я обрезала и очищала от грязи и земли. Одним словом, все за работой. ...надобно везти продналог, заставляют привозить и масло. За яблоки Барашков и Поповкин отдали масла 10 ф, которые и пошлем, а 10 ф, взятые в маслодельне, наши. ...муку смололи, опять сушим на муку рожь, овсяную крупу еще не сделали». Зимой продали «баню и водогрейку..., и все на хлеб... Нужно теперь как-нибудь да схлопотать, чтобы покрасить крышу на доме, вся полиняла и даже есть дырки. Наружность Кузнецова теперь очень изменилась. Без скотных дворов, скотного флигеля двор очень большой, и открылся вид на Помазкино, Андреевское и на деревню Замотье, поле, но Миша по границе насадит деревьев, и тогда это будет недурно и будет защищать от севера. Теперь построек осталось в Кузнецове, кроме дома, только каретник или конюшня, небольшой сарайчик за конюшней, амбар, погреб и курятник» [5].
Зубовы не умерли с голоду только потому, что с детства умели трудиться. Ценой неимоверных усилий и загубленного здоровья удалось обеспечить в Кузнецове сносное существование старикам-родителям и поставить на ноги ораву племянников и племянниц, которые, наверное, не выжили бы в городе.

Иногда удавалось устроить небольшие семейные праздники. Вот как описывает один из них Софья Петровна: «Миша в сочельник крещения [1924 года – Н.В.Л.] наверху в своей комнате зажег елку, были восковые свечи и более никаких украшений, но несмотря на это елка имела очень хороший вид. Миша пригласил нас всех к себе наверх, мы вошли, сели, а он заиграл прелестные вещи, все мы слушали со вниманием. Я же подбоченилась и прошла ни один раз вокруг елки; были леденцы, которые нам послала Маша, и он ими угостил нас, и потом несколько дней после елки мы, вместо пирожного, закусывали этими конфектами» [5].

Летом 1924 года в Марковское приехало трое ревизоров. Один из них, председатель губернского земельного отдела, два или три раза приходил в усадьбу, все рассматривал, расспрашивал – много ли у Зубовых земли, сколько живет народу. В июле произвели в доме обыск, все описали до последней худой табуретки, семью нашли нетрудоспособной, и землю решили отобрать. Если бы одну землю, то бы ничего: оставили бы дом, сад, огород, двор, и Михаил Юльевич справился бы с хозяйством, но и дом, и все тоже решили отобрать. «Мы были очень огорчены, – писала Софья Петровна. Миша ничего не может делать, все из рук валится, да и зачем делать что-нибудь, т. к. отберут... Земли не жаль, а жаль дому, сада, огорода; жаль каждой вещицы в доме и каждого дерева и куста... Библиотеку увезли в школу, и, говорят, что половина книг растащена». Тем не менее, убрали урожай, Михаил Юльевич «ездил в Вологду, подал заявление или какую другую бумагу, которая нужна была», и до конца 1924 года / судьба Кузнецова так и не прояснилась [5].

В апреле 1925 года Кузнецово было отнято – с землей, постройками, коровой и лошадью. 12 апреля все приехали в Кадников и остановились у знакомых – ждать, когда пойдут пароходы, чтобы добраться до Вологды, где у Зубовых был небольшой домик. Для Софьи Петровны, прожившей в Кузнецове» почти безвыездно 62 года, расставание с усадьбой, конечно, было очень тяжелым, но она ничем не позволила себе выдать свое горе. Однако осенью этого же года она скончалась в Вологде в возрасте 83 лет [5].

Кузнецовский дом отдали под правление совхоза «Марковский», почту и магазин. Но в 1947 году председателю совхоза захотелось перенести правление ближе к главной усадьбе совхоза, и дом решили разобрать. Разобрать-то разобрали..., а вот собрать – не смогли! (Или, может быть, не хотели, и кому-то просто нужен был материал?).

Так погиб усадебный дом Зубовых, простоявший чуть ли не сто лет и могший простоять еще столько же. Теперь на его месте не найти ни одного кирпича от фундамента; только сильно изменившийся парк, да пруды напоминают о прошлой жизни дворянского имения [7].

Источники:

1. Указатель к карте Кадниковского уезда Вологодской губернии, изданной в 1916 году. Вологда, Тип. П.А. Цветова, 1916. С. 45.

2. Приложение к трудам редакционных комиссий для составления Положения о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Сведения о помещичьих имениях. Т I. Извлечение из описаний имений. СПб, Тип. В. Безобразова и К°, 1860. №82.

3. ЦГИА. Ф. 1349, оп. 1, ед. хр. 1546. Формулярный список о службе земского начальника 1 участка Кадниковского уезда статского советника Юлия Михайловича Зубова, составленный в 1912 году.

4. Поездка по Вологодской губернии. Путевые впечатления Ю.М. Зубова. Вологда, Изд. Вологодского о-ва изучения Северного края, 1911. С. 28.

5. Из семейного архива Зубовых Н.В. Лукиной и Л.П. Васильевой, а также по воспоминаниям Софьи Владимировны Герман (рожд. 1910г.), проведшей детство в имении Кузнецово.

6. Лукина Н.В. Пушкинское наследие и усадьба XIX века (Кузнецово Зубовых) // Михайловская пушкиниана. Сб. статей научн. сотр. Музея-заповедника А.С. Пушкина «Михайловское». Вып. 5. М.: МЦНТИ, 1999. С. 117-132.

7. Старинный парк в Кузнецово (рукопись), любезно предоставленная Кадниковским районным историческим музеем.

8. Лукина Н.В. Мир детей одной из дворянских семей Вологодчины // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве. Мат. VI Пушкинской конференции 2001 г. Большие Вяземы, 2002. С. 161-168,171-172.

9. Матафонов B.C. Алексей Федорович Пахомов: Монография. М.: «Изобразительное искусство», 1981. 256 с.