М.Ю.Зубова

// Н.Лукина. Вологодские дворяне Зубовы. – Ч.II. – кн.2. – М., 2007
 
 

Детство. Мария (Маша, Мариан, Марионша, Miss Mary) была восьмым ребенком и четвертой дочерью в семье Юлия Михайловича и Софьи Петровны Зубовых. Она родилась в имении Кузнецово, где прошло ее детство среди родных и двоюродных братьев и сестер, на лоне русской северной природы. Об этом времени она позже написала в «Моих мемуарах, годы 1878-1886» [1].

«Вверху живет наша семья, а низ занимает мировой судья Величковский, муж маминой старшей сестры. У них почти такая же большая семья, как и у нас. Старшие мальчики, наши и Величковские, уезжают на зиму в Москву учиться... Сестры мои, Лиза и Катя, уезжают также на зиму, но в Петербург, в Училище Св. Елены... Старшими у нас остаются Петя и Оля... Внизу старшей остается Наташа. Она хорошенькая, бойкая, хохотушка. Она ровесница моему брату Пете. Мальчики Величковские – Коля и Костя – ровесники Нине и Мише».

«Большое итальянское окно детской выходит на белый двор, а другое, поменьше, – в сад. На окнах белые полотняные занавески. Между косяками рам вставлены зеленые деревянные решетки из опасения, чтобы дети при открытых окнах не свалились вниз. У одной из стен стоят рядом три красных деревянных кроватки – Оли, Нины и моя. У гены напротив – длинный диван. Над ним на стене висит небольшая керосиновая Лампа. Стол, табуреты, шкаф для платья и комод для белья – вот и вся обстановка нашей детской. Это же и наши главные игрушки: стол завешивается няниной шалью, и тогда получается отличный дом. А если стол опрокинуть, тогда это – настоящий пароход. Из табуреток мы создаем то мельницу, то карусель. А перед диваном мы играем в 4 руки, как на рояле, сидя на своих сундучках с игрушками. ...Иногда к нам наверх приходили «нижние» дети: Коля и Костя. Они любили только одну игру: бегать и кричать. Поэтому, как только они входили к нам в детскую, мы сейчас же начинали один за другим бегать по комнате и кричать, что называется, «во все горло». Тотчас же шумных гостей отправляли вниз, а нас садили по углам «отдохнуть».

«Вставали мы в 9 часов..., с Ниной влезали на табурет, с табурета на стол, а со стола на подоконник. Нам виден весь большой белый двор с окружающими его приусадебными постройками. Глубокая осень... Снег только слегка запорошил землю, пруд затянуло легкой корочкой льда. Старик Семен везет бочку с водой к кухне. Из погреба выходит повар Михаила. Староста Владимир идет от амбара и несет на ремне огромные амбарные ключи. За ним Наталья, людская кухарка, тащит на собственной спине мешок мукой. Кучер Егор выводит из конюшни пристяжную лошадку Сиротку и привязывает к кольцу столба. «Сейчас будет ее чистить, – говорит Нина. Наша собака Мордашка и Цампа Величковских бегают вокруг солнечных часов...».

«Скоро завтрак. ...мы с Ниной бежим в кабинет к папе – попросить у него карандашей и бумаги: мы хотим рисовать. ... В кабинете громадный письменный стол занимает большую часть комнаты. Комната светлая, т. к. окно почти во всю стену. У противоположной стены устроены хоры, куда ведет лесенка. На хорах – шкафы с 'лигами. Есть и отдельный шкафик с детскими книгами. Против отца сидит его письмоводитель – Сергей Васильевич Черноземов. Это молодой худощавый юноша с жиденьким голоском... Отец целует меня и Нину, дает нам бумаги, карандашей и в придачу несколько цветных картинок. Оттуда мы идем вместе в столовую, откуда уже слышится мамин голос, звон чайных ложечек и двиганье стульями. В гостиной нас встречает веселая Дуня обычным возгласом: «Кушать пожалуйте!»

«Поздоровавшись с мамой, мы садимся на свои обычные места и переговариваемся в полголоса. «Друзья мои, – перебивает отец, – сегодня утром рассыльный принес мне почту: целую кипу газет, журналов и писем. Получен следующий номер «Русского Вестника» и номер «Семейных вечеров». (При этой приятной новости мы, дети, ерзали от удовольствия на стульях.) Получены письма от мальчиков. Юлик пишет, что он и в корпусе продолжает издавать журнал, и его товарищ Куприн пишет стихи не хуже Володи… Да, – прибавил папа, – я желал бы, чтобы в нашей семье были художники, поэты, актеры, певцы, музыканты. Заниматься одним из этих искусств – что может быть благороднее и выше!» Постоянно слыша подобные разговоры между родителями, мы запоминали их, и это увлечение поэзией, театром и музыкой невольно нас заражало».

«После завтрака младшие дети, начиная с меня, обыкновенно гуляли с няней Апполинарией где-нибудь около балкона. Петя, Оля и Нина уходили гулять с Александрой Алексеевной. Они возвращались с полными руками таких вещей, как еловые шишки, пучки мха, куски бересты и т. д. Всем этим заполняли нижний ящик шифоньерки, которая стояла в классной. Из картона, бумаги, мха, шишек, соломы, с помощью красок и клея, у Александры Алексеевны выходили интересные игрушки. Старшие дети помогали ей вырезывать, красить и клеить. Очень долго на шкафу в биллиардной стояла доска, на которой красовалось целое село с избами, крытыми соломой; тут было поле с копнами ржи, пруд с купальней, кусты... В стороне – усадебный дом с балконом. Поле отделено изгородью от дороги, по которой лошадка (из бумаги) везет бочку с водой (бочка из желудя). Так Александра Алексеевна занимала досуг старших детей. Позднее любили, гуляя осенью, «заходить в соседнюю деревню Великий Двор. Сначала заглядывали в кузницу Герасимова. Еще интереснее был маслобойный завод Гаврилова. Там в круглом сарае медленно ходила старая седая лошадь, поворачивая большие деревянные зубчатые колеса. А в отделении рядом поворачивался каменный жернов и давил льняные семена. Там вкусно пахло свежим маслом».

«Среди дня «большие» пили кофе, а детям давали желудевый. Обедали в 5 часов. После обеда Оля или Нина несли вниз пирожное бабушке. У Величковских за обедом «сладкого» не было. Вечером зачастую папа или мама читали нам вслух детские рассказы и почести из журналов: «Детский отдых», «Семейные вечера» и «Детское чтение». До сих пор я помню некоторые из них, как напр.[имер]: «Мандаринка», «Бабушкино благословение», «Волшебная птичка» и другие. ...Отец стремился привить нам любовь к чтению, и это ему вполне удавалось. Очень скоро нас уже не удовлетворяло одно чтение вслух, и мы сами стали прочитывать номера детских журналов, которые для нас выписывал отец. Часто мы разыгрывали прочитанные повести у себя в детской и называли себя именами героинь или героев прочитанного».

«Вечером, лежа в кроватках, мы с Ниной менялись впечатлениями дня. В небольшом углублении печки горит ночник под матовым колпаком, за окном слышится отдаленный лай сторожевой собаки. Из гостиной доносятся звуки рояля. Это играет мама. Так задумчиво-грустно звучат ноктюрны и вальсы Шопена. Какие-то неясные грезы роятся в голове. Иногда тихонько заплачешь, да так и уснешь в слезах».

«Как-то папа принес нам свежий номер детского журнала «Семейный вечер» и стал читать вслух стихотворение. Когда мы поняли, что это стихотворение написано о нас, то подняли ликующий гвалт» [1]. Это стихотворение, написанное Ю.М. Зубовым, – «Праздник в Кузнецове»:

Мария Юльевна вспоминает: «С самого раннего детства... по вечерам мы окружали маму, сидящую у рояля, и пели детские песенки хором. Мама выписывала для нас сборники детских песенок. Слух у всех нас был отличный, и учить нас было легко. Теперь мама решила научить нас танцевать или вернее ходить в полонезе в такт под Музыку. И вот каждый вечер пятеро детей Зубовых и трое Величковских собирались вечером у нас в гостиной. Мама устанавливала нас парами и показывала фигуры полонеза. Мы быстро их усвоили... До праздников оставалось несколько дней. Мама и Тятля дошивали нам костюмы. Мне и Нине – розовые сарафаны и такие же кокошники. Костя был одет девочкой – в белом платье – и шел в паре с Мишей, который был в матросском костюме!».

«Первый день Рождества. Девочек одели в новые платья и новые ботинки. Это совсем не так интересно, как мы думали: новые ботинки скользят по полу и немного жмут ногу. А платья... нельзя мять и пачкать. «Марковские приехали», – кричит Оля, – и все мы лезем на окна. У подъезда остановились громадные сани, толстый кучер Василий едва сдерживает тройку лошадей. Это приехал Федор Ильич Сухотин, марковский управляющий с дочерью и внуками (хозяева Марковского – Лихачевы – живут в своем Воронежском имении). В детской собирается большая компания, но игры у нас плохо налаживаются: Федя и Коля то и дело наскакивают друг на друга, Наташа и Надя Сухотина сели в уголок, шепчутся и над чем-то смеются. Наконец, ...устраивают нам игры: в «фанты», в «краски», в «свои соседи» и т. д. Папа приносит «гусек». А в гостиной украшают елку. ...После обеда мы снова сидим то в детской, то в классной и уже с нетерпением ждем, когда можно будет надеть костюмы и идти на елку. Коля и Петя часто выбегают в коридор и объявляют: «Учитель пришел с учениками!» или «Сыроварка с Альфредом и Ахиллесом!» Сыроварка Варвара Ивановна была швейцарка. Сыновья ее, неловкие и дикие, по-русски не говорили. Наконец нас одевают в мамином будуаре, и попарно, через папин кабинет, мы входим в гостиную. Мама играет полонез, и мы, стараясь двигаться в такт музыки, сходимся и расходимся, исполняя фигуры полонеза. Все проходит гладко».

«На елке блестят разноцветные стеклянные шарики, золоченые орехи, бомбоньерки, мелькают яблоки, пряничные фигурки. Под елкой лежат незатейливые игрушки: кухонная посуда в жестяных круглых коробках, куклы, волчки, барабаны и трубы для мальчиков. А для школьников, которые приглашены на елку вместе с учителем, – пеналы и книжки. Большая кукла стоит под елкой. На ней надето Ларино платье, темно-красное с черными бархатками. Кому эта большая кукла? На притолоке двери в столовую завертелся огненный кружок, рассыпая искры. Загорелся зеленый, потом красный бенгальский огонь. В дверях кабинета появляется папа в костюме арлекина. У него в руках волшебная палочка. Он вынимает из коробки разные вещи: куколку, цветные шарики. Они исчезают, оказываются то в цветочном горшке, то на диване, то снова оказываются у него в руках. Говорит он ломаным языком, как сыроварка Варвара Ивановна. На громадном подносе целая гора лакомств: пряники, орехи, конфеты, сушеный виноград, винные ягоды. «Большие» садятся на диване и вокруг стола, дети бегают вокруг елки, а в дверях толпится вся наша прислуга и староста с рабочими. «Ряженые идут!» – громко объявляет веселая Дуня, и в гостиную входит десяток замаскированных крестьян. У одного из них склеенная из картона корона на голове. У остальных – солдатские фуражки, лица у всех прикрыты вязаными платками. Между ними огромного роста женщина. Это царь Максимилиан и его свита... Раздают игрушки. Большую куклу отдают мне, и я не знаю что мне с ней делать: она такая большая, немного меньше меня. У ней белое картонное лицо и блестящие черные волосы. Ноги не сгибаются, а в голове катается какой-то шарик. Я и Миша поднимаем куклу и попеременно трясем ее: «Верно, катается что-то!» Рождественский вечер кончается танцами. Мама и бабушка играют вальсы, польки, польки-мазурки, кадрили. Взрослые подхватывают детей и кружат их. Старшие наши: Оля, Петя, Наташа уже умеют танцевать. И мы с Мишей топчемся, воображая, что танцуем. Через несколько дней после елки мы с Мишей стали колотить куклу головой об стол, чтобы, наконец, узнать, что болтается у ней в голове. Когда картонная голова раскололась надвое, из нее выпал кусочек папье-маше, из которого была сделана кукла. Меня наказали, а кукле пришили фарфоровую голову».

«Рассказывая о наших играх и удовольствиях я должна прибавить, что не все в нашей жизни были одни радости. И горести также случались. Не обходилось у нас в семье и без наказаний. За не выученный урок старших детей оставляли без пирожного или ставили в угол. Младших ставили в угол – за ссоры и капризы. За излишнюю болтовню – на шею навешивали на белой тесемке длинный красный фланелевый язык. По субботам мама стригла нам ногти. Если кто-нибудь из детей, замечала она, грыз ногти, то ему одевали на руки белые полотняные мешочки, которые крепко привязывали тесемкой. С таким украшением заставляли ходить довольно долго...».

«Зимой нас часто катают в санях. Мы проезжаем по ближайшим деревням, в Поповском (небольшое имение отца, где держали скот-молодняк) мы заходили в лавочку. Лавочник Афанасий Иванович был лысый старичок, говорил необыкновенно писклявым голосом. У него мы покупали пряники и постный сахар. В лавочке у него продавалось все, начиная с керосина, рогож и кончая конфетами и сахаром. Этот смешанный запах постного масла, рогож, махорки и кожи до сих пор памятен мне и нисколько не был противен, а скорее наоборот. Рядом с лавочкой была красильня. У этого красильника руки были всегда темно-синего цвета, очень страшные. Он красил холсты для крестьянской одежды исключительно в синий цвет, чем и объяснялись его страшные руки».

Постепенно «дни становились все длиннее, наступала весна и пост. Помню любимое постное кушанье: пуховая гречневая каша с миндальным молоком, которую мы звали «каша с червячками». Пост у нас плохо соблюдался, и в церковь ходили только во время говения. ...А там Пасха, главное воспоминание о которой заключается в целой коллекции сахарных и деревянных лакированных яиц разной окраски, с сюрпризами в виде мал.[еньких] куколок, фигурок, драже и проч.[ее]. А тут весна, бегут ручьи, ослепительно светит солнце в высокие окна, снег быстро тает. Около амбара уже открылась земля. Дорога так испортилась, что лошади проваливаются в снег по самое брюхо. В окна гостиной видно иногда, как на дороге остановились возы, и люди с кольями в руках бегают около, «откапывая» лошадей и уминая ногами снег. Такая распутица бывала в деревне каждый год».

«Наконец, и в саду снег заметно стаял. От парадного крыльца до балкона складывают длинные доски, по которым мы и проходим на балкон, где долго гуляем, греясь на весеннем солнышке. Мы бегаем по лестницам, заглядываем с нижнего балкона столовую Величковских. У Кости завязано горло, Коля сидит с книгой рядом с тетей и делает нам гримасы, а тетя качает головой и делает нам знак, чтобы мы отошли... Прилетели грачи и с карканьем носятся над садом. Вот уже столяр Павел и Егор кучер выставляют зимние рамы и уносят их в садовый флигель. Во флигеле несколько комнат: одной стоят зимние рамы и катки для белья, в другой работает Павел: он чинит мебель, делает садовые диваны и рамы для парников. А в третьей – по летам спят Володя, Юлик и Петя».

«Отец уехал в Петербург и Москву за детьми. «Мамочка, скоро ли приедут большие?» – то и дело пристаем мы к маме. «Теперь уж скоро, скоро», – отвечает она. После обеда мама и все дети выходят за калитку сада и прислушиваются: не едут ли? И вот в один из вечеров в открытые окна доносится звон наших колокольчиков. «Едут, едут!» – кричат дети. «Они едут!» Оля и Петя стремительно летят вниз по лестнице. Торопливо идут за ними мама, подпрыгивая бежим – Нина, я и Миша. А там на крыльцо уже вышли все Величковские и бабушка. Сережа Величковский также едет с «нашими», а старший Петя – вот он стоит в охотничьей куртке и высоких сапогах. (Его исключили за шалости из Межевого института, и он жил пока дома.) Дворник Тихон уже отворил ворота, колокольчик заливается все ближе и ближе, и в широко отворенные ворота влетает наша тройка, запряженная в 6-ти местную колымагу. Не успел Егор остановить лошадей у крыльца, как мальчики, а за ними и девочки выпрыгнули один за другим из экипажа. Отец, спокойно улыбаясь, вышел последний. Восклицания, смех, поцелуи, расспросы! Как шумно и весело стало в Кузнецове с приездом старших детей! Чинных обедов и завтраков как не бывало: все громко говорят, шутят, смеются. Отец и братья декламируют стихи, загадывают шарады, и вся семья строит проекты, как бы поинтереснее провести эти два с половиной месяца летних каникул».

«Мы, младшие Зубовы и Величковские: Нина, Миша и я, Коля и Костя Величковские, под присмотром нянь гуляем то в березовой аллее, которая ведет к церкви и которую все называют бульваром..., «пришпехт» [ом], то в саду на любимой песчаной площадке у «четырех дубов», сросшихся вместе. Иногда заходим во флигель и наблюдаем за тем, как Павел и Яков пилят и стругают... Из флигеля мы идем в огород. ...В 10 часов вечера Олю, Нину, меня отправляют спать. В детской нас едва могут успокоить: мы не хотим спать, не хотим ложиться. В гостиной, на балконе – говор, смех, пение. «Счастливые «большие»!» – вздыхаем мы, укладываясь в свои кроватки... Долго мы не спим по вечерам, прислушиваясь к шуму, движению в доме. Вот поют хором:

или донесется до нас из гостиной мягкий звучный голос мамы под аккомпанемент рояля: