Женская тема не была центральной в творчестве Варлама Шаламова, особенно в его лагерной прозе. Это вполне понятно: в лагерях мужские и женские зоны чаще всего были отделены друг от друга, и писатель знал по своему опыту, прежде всего, жизнь в мужских зонах и в основном эту жизнь описывал. Но это важная тема для писателя. Во-первых, в своих художественных исследованиях лагерного быта и личности заключенных, он большое внимание уделил положению женщины в лагере. При этом его интерес к женщине выходил за рамки лагерной среды и касался вообще ее личности, положения в обществе, даже ее места и роли в истории страны. Во-вторых, способ изображения женщин в его произведениях бросает свет и на самого писателя, помогает выявить как его художественную позицию, так и нравственный облик. Весьма характерно, что Шаламов подчеркивал этический аспект отношения к женщине в нашей культуре. «Отношение к женщине – лакмусовая бумажка всякой этики» [Шаламов, Собрание сочинений в четырех томах, Москва 1998, том 2, с. 91. дальнейшие ссылки на не будут отмечены в тексте, указывая в скобках том римской и страницу арабской цифрами.] – писал он. В этих словах звучит не столько традиционная поверхностная галантность европейского мужчины по отношению к женщине, сколько признание её равных прав с мужчиной как человека и как гражданина. Также на деле писатель боролся за права женщин: например, отбывая срок заключения в вишерском лагере, он подал в 1930 году, вместе со своим товарищем М.А. Блюменфельдом, заявление в ГУЛАГ и ЦК ВКП (б) по поводу ужасного положения женщин в лагерях (IV, 249 – 251). Борьба за равноправие женщин ярко выражена и в его творчестве.

В колымской – и вообще: в лагерной – прозе Шаламова изображение женщин преимущественно связано с социальной критикой. Так, изображая лагерь как мир бесконечного унижения человека, автор подчеркивает, что положение женщины в лагере еще намного труднее положения мужчины. В системе рабства, определяющей в шаламовском видении мира сущность лагерной действительности, женщина была рабой рабов, и этот ее статус был обусловлен в первую очередь половой принадлежностью.

С другой стороны, с образом женщины в творчестве Шаламова – не только в прозе, но и в поэзии – связана идея жертвенной борьбы против закабаления личности и общества.

Образ женщины-рабы – одна из ипостасей женского образа в прозе Шаламова. Стремясь показать рабство в чистом виде, без примесей, самую сущность рабства, художник избегает всякой сентиментальности, жалости, не нагнетает атмосферу и, главное, в качестве примеров выбирает героинь с вовсе не самой страшной судьбой, а иногда и весьма завидной, особенно на фоне лагерной жизни. В таких случаях на первый план выдвигается исследование феномена рабства, а вопросы пола отодвигаются на второй план, важны они прежде всего с точки зрения главной задачи. Такова – завидная – судьба у Маруси Крюковой, героини рассказа Галстук, великой рукодельницы, мастерицы вышивки. Ее не посылали на общие работы, не заставляли, голодной, холодной, обессилевшей, тащить тяжелые бревна на морозе или кайлить мерзлый грунт, как многих других заключенных мужчин и женщин. Она занималась своим любимым делом, вышивкой, причем в тепле и в относительном достатке. И вот на этом фоне особенно отчетливо проявляется ее истинное положение рабы. Умением заключенной мастерицы пользовались разные начальники на Колыме, но никто ей никогда не платил, давали ей лишь, словно милостыню, «кусок хлеба, два куска сахару, папиросы» (I, 98). Ее шедевры любой начальник мог просто отнять, не считаясь с ее волей, а и сама она переходила из рук в руки очередных начальников, как предмет, становясь их собственностью.

Бесстрастный рассказ, сосредоточенный на деталях и показывающий героиню извне, с позиции наблюдателя, отводит ей лишь роль пассивного предмета изображения, подчеркивая низведение ее до уровня вещи. Но в концовке рассказа, выделенной графически и структурно, в форме сценки, героиня выступает уже как активный участник событий, влияющий на их ход. Ее действия имеют несколько парадоксальный характер, что вытекает из парадоксального характера лагерной действительности у Шаламова. В благодарность за спасение сломанной во время следствия ноги Крюкова хотела подарить хирургу и санитару собственноручно вышитые галстуки, но их отнял у нее один из начальников, и она показывает санитару «его» галстук на шее того начальника. Этот незначительный жест вырастает до роли акта самоутверждения человеческой личности.

Еще более благополучная, казалось бы, судьба у тети Поли, героини одноименного рассказа. Она была прислугой у одного высокого лагерного начальника, «недоступного властителя тысяч человеческих судеб» (1,94). Как «великая стряпуха», она «ценилась особо дорого» и, хотя и раб, «была своим человеком в семье начальника», который очень хорошо относился к ней и уже наметил даже план ее освобождения» (I, 95). Она могла также оказывать влияние на судьбу других людей. Когда она тяжело заболела и ее отвезли в больницу, главный врач распорядился, чтобы освободили для нее отдельную палату. К ней ежедневно приезжали в больницу начальники помельче, просить, чтобы замолвила словечко своему хозяину. Даже самое необычное желание тети Поли – исповедоваться перед священником – было удовлетворено, а после смерти на ее могиле был поставлен единственный на большом больничном кладбище крест.

Казалось бы, она занимала высокое положение в обществе. Но все это было иллюзорно. Целый ряд деталей доказывает, что, в сущности, она оставалась рабой. Ни начальник, ни его жена не помнили подлинной фамилии тети Поли, хотя она семь лет была у них прислугой. В больницу к ней ее хозяева тоже не приехали, только каждое воскресенье она получала «посылочку, записочку от жены начальника». Не присутствовали они и на похоронах своей прислуги, да и «обряд похорон был обычным: нарядчик навязал на левую голень тети Поли деревянную бирку с номером. Это был номер личного дела». Затем могильщики «закидали» ее тело камнями, а нарядчик укрепил в камнях палочку с номером личного дела (I, 96). Только несколько дней спустя в больницу явился отец Петр, который исповедовал тетю Полю, и потребовал поставить на могиле крест и прибить к кресту досочку с ее фамилией. Это требование было немыслимым для порядков в Гулаге, но начальство, сбитое с толку уверенностью попа и подозревавшее, что за этим стоит высокий начальник, согласилось поставить крест.

Эти события и поведение персонажей не только обнажают истинное положение тети Поли, но и всех других в лагере: рабами оказались здесь, в сущности, все, также начальники – и их поведение, и мышление было по своей сути рабским, подневольным, хотя внешне они казались хозяевами и повелителями судеб других людей.

Образ женщины выполняет здесь, как и во многих других рассказах Шаламова, универсальные, общечеловеческие функции, и пол, и телесность женщины не играют основополагающей роли. Но есть в колымском цикле и целый ряд рассказов, в которых именно пол женщины, ее телесность, выдвигаются на первый план, и это связано, естественно, с темой любви и сексуальных контактов в лагере, приобревших уродливые формы в еще большей степени, чем все остальные сферы жизни человека. Телесность женщины, которая в нормальном мире могла стать ее оружием, в лагере делала ее особенно уязвимой и беззащитной, часто становилась поводом для дополнительных унижений. В одном из рассказов читаем следующий авторский комментарий: «Помимо наказания, определенного приговором суда, тройки или особого совещания, женщине в лагере приходилось нести унижения особого рода. Не только каждый начальник, каждый конвоир, но каждый десятник и каждый блатарь считал возможным удовлетворить свою страсть с любой из встречных заключенных» (IV, 249).

В рассказе Уроки любви, включенный в поздний цикл Перчатка, или КР-2, но написанном в 1963 году, во время возникновения первых циклов, дается своеобразный обзор разных видов любовных сношений в лагере, начиная с романтической и благополучно завершившейся любви капитана Толли (описанной также в одноименном рассказе), которая стала легендой Гулага, и кончая страшной «любовью» с голодной женщиной за пайку хлеба (это реминисценция аналогичной истории из бунинской Деревни), которую к тому же мужчина предварительно замораживает, чтобы она не успела ее съесть во время сексуального акта. Эта потрясающая история также повторяется несколько раз в колымском цикле, причем рассказывает ее «герой» этой истории, который бахвалится своей выдумкой, считая ее весьма остроумной: «Ну, я похитрей их. Зима. Утром встаю, выхожу из барака – пайку в снег. Заморожу и несу ей – пусть грызет замороженную – много не угрызет. Вот выгодно жили...» (II, 400). В результате наступает автокомпромитация героя, еще сильнее потрясающая читателя. Реплика снабжается лишь кратким вопросом в качестве комментария: «Может ли придумать такое человек?».

Однако же писатель не эпатирует читателя деталями садистических извращений и, например, показывая сцены коллективного изнасилования женщин конвоем или блатарями на глазах заключенных, сосредотачивает внимание не на самом событии, но на реакции свидетелей – на том, что никто из присутствующих не посмел запротестовать. С другой стороны, в рассказе о том, как начальство, ради развлечения, приказало женщинам брить интимные места у мужчин и наоборот, сделан упор на, казалось бы, незначительный факт: один мужчина «умолял свою знакомую сделать этот обряд санобработки самой», а авторском комментарии подчеркивается его важность в этическом плане, как следа человечного в изуверском мире: «И это внезапное проявление стыда возникает как тончайшее человеческое чувство и вспоминается потом всю жизнь как что-то настоящее, как что-то бесконечно дорогое» (I, 188). Показывая же разные извращения колымской любви, автор всегда симпатизирует жертвам: изнасилованным женщинам и мужчинам, которых все презирали, больным лесбиянкам, которых врачи не клали в больницу, прокаженным любовникам, которые, спрятавшись от всего мира, «прожили вместе, как муж и жена, несколько дней» (I, 190).

Очень громко звучит авторский голос в защиту женщин, как жертв явного мужского шовинизма в Очерках преступного мира. Весь этот цикл – великая филиппика против блатного мира. Блатной мир изображается Шаламовым как прообраз лагерных отношений, в том числе и отношения к женщине. Женщина в среде блатарей тоже не имеет никаких прав, она лишь предмет, используемый уголовниками для удовлетворения страсти и собственной выгоды. В блатном мире возможны две роли женщины: воровка и проститутка. Воровка – это почти как не женщина, проститутка же – собственность блатаря. Она не только удовлетворяет его страсть, пока он этого от нее ожидает, но и работает на него.

Писатель детально и точно изображает блатной мир, его структуру, нормы и обычаи, разоблачая легенды и мифы, накопившиеся вокруг этого мира и распространяемые литературой и кино, обнажая глубокую фальшь этих мифов, как, например, миф о великой любви урки к своей матери. Это не любовь, доказывает он, но лживая сентиментальность: «Культ матери – это своеобразная дымовая завеса, прикрывающая неприглядный воровской мир. Культ матери, не перенесенный на жену и на женщину вообще – фальшь и ложь» (II, 51). Автор говорит здесь с великим пристрастием, он использует все эмоциональные тона и регистры речи, разные риторические фигуры: повтор, градацию, анафору, гиперболизацию, восклицание и др. В отличие от всей остальной колымской прозы, в Очерках преступного мира мы слышим гневный голос самого автора, его громкий, не сдерживаемый ничем крик в защиту достоинства человека, что означало для него также защиту достоинства женщины.

Если образ женщины – жертвы преимущественно был пассивным в творчестве Шаламова, она была в основном предметом изображения и не влияла на ход событий, то образ женщины-борца, наоборот активен: она в значительной степени влияет на ход событий, а кроме того писатель часто использует ее точку зрения в повествовании, и голос героини сливается с голосом автора, и она сама вырастает до роли подлинной героини в самом высоком смысле слова. Таковы героини очерка Золотая медаль, Наталья Сергеевна Климова и ее дочь, Наталья Ивановна Столярова, таковы также Наталья Шереметева-Долгорукова из Воскрешения лиственницы, боярыня Морозова из одноименного стихотворения – святая, которая «возвышается над толпой порабощенной» и, подобно писателю, «ненавидит жарче, чем любит», или мать писателя из Четвертой Вологды.

Образ женщины в творчестве Шаламова не является лишь случайной деталью художественного мира в его произведениях, через отношения к женщине четко выражается идейная позиция автора, Родственная идеям, которые он впитал в себя в молодости.