КУЧЕРОВА Оксана Егоровна – кандидат педагогических наук, преподаватель Белгородского университета

Цель урока: анализируя произведения В. Т. Шаламова, дать ответ на вопрос: «Что мог противопоставить человек этой адской махине, перемалывающей его своими зубьями зла?»

Оборудование: 
выставка книг: В. Шаламов. «Колымские рассказы»; А. Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ»; О. Волков. «Погружение во тьму»; запись песни И. Талькова «Россия».

Учитель. Перелистывая страницы произведений В. Шаламова, А. Солженицына, О. Волкова, А. Жигулина, мы почувствуем потребность в разговоре о трудном, тоталитарном времени в нашей стране. Во многих семьях, в деревне и в городе, среди интеллигенции, рабочих и крестьян были люди, на долгие годы отправленные на каторгу за свои политические убеждения, где многие из них погибли от невыносимых условий существования.
Шаламов, Волков, Жигулин, Солженицын – писатели, в полной мере испившие эту чашу.

«Как попадают на этот таинственный Архипелаг? Туда ежечасно летят самолёты, плывут корабли, гремят поезда, – но ни единая надпись на них не указывает места назначения. И билетные кассиры, и агенты Совтуриста и Интуриста будут изумлены, если вы спросите туда билет. Ни всего архипелага в целом, ни одного из его бесчисленных островков они не знали, не слышали.

...Вселенная имеет столько центров, сколько в ней живых существ. Каждый из нас – центр Вселенной, и мироздание рушится, когда вам шипят: "Вы арестованы".

Если уж вы арестованы, – то разве что-нибудь ещё устояло в этом землетрясении?

Что же такое арест? Арест – это мгновенный, разительный переброс, перекид, перепласт из одного состояния в другое. По долгой кривой улице нашей жизни мы счастливо неслись или несчастливо брели мимо каких-то заборов – гнилых, деревянных, глинобитных дувалов, кирпичных, бетонных, чугунных оград. Мы не задумывались, что за ними. Ни глазом, ни разумением мы не пытались за них заглянуть – а там-то и начинается страна ГУЛАГ.
Совсем рядом, в двух метрах от нас» (А. Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ»).

Сегодня мы будем говорить о жизни и творчестве Шаламова.

Один из учеников рассказывает биографию писателя.

Опыт Шаламова-политзаключённого – один из тяжелейших: работа нечеловечески трудная – в золотом забое, и срок предельно жёсткий – семнадцать лет. Даже среди зэков судьба Шаламова необычна. Претерпевшие от ГУЛАГа люди признавали, что Шаламову досталось намного больше.

«Выдержал бы я то, что выдержал Шаламов? Не уверен, не знаю. Потому что ту глубину унижения, лишений, которые ему довелось пережить на Колыме... конечно, мне не приходилось. Меня не били никогда, а Шаламову перебили барабанные перепонки», – писал Олег Васильевич Волков.

Этот страшный опыт не оставлял писателя всю жизнь.

Инсценировка фрагмента рассказа «Мой процесс».

«Закрывая нос надушенным платком, следователь Фёдоров беседовал со мной:
– Вот видите, вас обвиняют в восхвалении гитлеровского оружия.
– Что это значит?
– Ну, то, что вы одобрительно отзывались о наступлении немцев.
– Я об этом почти ничего не знаю. Я не видел газет много лет. Шесть лет.
– Ну это не главное. Вот вы сказали, что стахановское движение в лагере – фальшь, ложь.
– Я сказал, что это уродство, по-моему, это искажение понятия "стахановец".
– Потом вы говорили, что Бунин – великий русский писатель.
– Он действительно великий русский писатель. За то, что я говорил, можно дать срок?
– Можно. Он эмигрант, злобный эмигрант... Вот видите, как мы с вами обращаемся. Ни одного грубого слова, вас никто не бьёт. Никакого давления...» (В. Т. Шаламов. «Мой процесс»).

Учитель. В чём обвинили, за что арестовали героя рассказа? Что же такое арест?

Вот как отвечает на этот вопрос А. И. Солженицын: «...арест: это ослепляющая вспышка и удар, от которых настоящее разом отодвигается в прошлое, а невозможное становится полноправным настоящим.

Это резкий ночной звонок, или грубый стук в дверь. Это бравый вход невытираемых сапог оперативников... Это взламывание, вспарывание, сброс со стен, выброс на пол из шкафов, столов, вытряхивание, разрывание, рассыпание – и нахламление горами на полу, и хруст под сапогами! И ничего нет святого во время обыска!

При аресте паровозного машиниста Инохина у него в комнате на столе стоял гробик с только что умершим ребёнком. Юристы выбросили ребёнка на пол, они искали в гробу...

И вытряхивают больных из постели, и разбинтовывают повязки...

В 1937 году громили институт доктора Казакова. Сосуды с лизатами, изобретёнными им, "комиссия" разбивала, хотя вокруг прыгали исцелённые и исцеляемые калеки, и умоляли сохранить чудодейственное лекарство. А ведь по официальной версии лизаты считались ядами. Так почему же их не сохранили хотя бы как вещественные доказательства?!

Аресты очень разнообразны по форме... Вас арестовывают в театре, по дороге в магазин и из него, на вокзале, в вагоне поезда, в такси. Иногда аресты кажутся даже игрой – столько в них положено выдумки, сытой энергии» (А. И. Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ»).

Учитель. За что можно было попасть в Архипелаг? Вслушайтесь в голоса страшного прошлого...

Ученики читают фрагменты документов:

– Железнодорожный чин Гудков: «У меня были пластинки с речами Троцкого, а жена донесла».

– Машинист, представитель общества анекдотистов: «Друзья собирались по субботам семьями и рассказывали анекдоты...» Пять лет. Колыма. Смерть...

– Миша Выгон – студент Института связи: «Обо всём, что я видел и слышал в тюрьме, я написал товарищу Сталину». Три года, Миша выжил, безумно открещиваясь, отрекаясь от своих близких товарищей, пережил расстрелы. Сам стал начальником смены на том же участке «Партизан», где погибли, уничтожены все его товарищи.

– Костя и Ника. Пятнадцатилетние московские школьники, игравшие в камере в футбол самодельным тряпичным мячом «террористы», убившие Хаджяна. Много лет спустя выяснилось, что Хаджяна застрелил в своём кабинете Берия. А дети, которые обвинялись в его убийстве – Костя и Ника, – погибли на Колыме в 1938 году. Погибли, хотя и работать-то их особенно никто не заставлял... Погибли от холода...

Ученик читает стихотворение В. Шаламова.

Где жизнь? 
Хоть шелестом листа 
Проговорилась бы она, 
Но за спиною – пустота, 
Но за спиною – тишина.

И страшно мне шагнуть вперёд, 
Шагнуть, как в яму, в чёрный лес, 
Где память за руку берёт 
И – нет небес.

Учитель. Что чувствуете вы в этом стихотворении? Что отмечает человеческая и художественная память Шаламова?

– Несмотря на ужасные годы, проведённые на рудниках, он сохранил прекрасную память. Шаламов рисует правду, стремится восстановить до мелочей все подробности своего пребывания в заключении, не смягчает красок.

– Шаламов рисует пытки нечеловеческими условиями существования, рабским непосильным трудом, террором уголовников, голодом, холодом, полнейшей незащищённостью перед произволом. Скрупулёзная память писателя запечатлевает зло лагерей. Под пером художника предстаёт правда о пережитом.

Учащиеся читают отрывок из письма Шаламова Пастернаку.

«Лагерь, он давно, с 1929 года называется не концлагерем, а исправительно-трудовым (ИТЛ), что, конечно, ничего не меняет, – это лишнее звено в цепи лжи.
Первый лагерь был открыт в 1924 году в Холмогорах, на родине М.В. Ломоносова.

Там содержались главным образом участники кронштадтского мятежа (чётные номера, ибо нечётные были расстреляны сразу же после подавления бунта).
В период с 1924 по 1929 год был один лагерь – Соловецкий, т.е. СЛОН, с отделениями на островах в Кеми, на Ухта-Печоре и на Урале. Затем вошли во вкус, и с 1929 года дело стало быстро расти. Началась "перековка" Беломорканала; Потьма, затем Дмитлаг (Москва – Волга), где в одном Дмитлаге было свыше 800 000 человек. Потом лагерям не стало счёта: Севлаг, Севвостлаг, Бамлаг, Иркутлаг. Заселено было густо.

...Белая чуть синеватая мгла зимней шестидесятиградусной ночи, оркестр серебряных труб, играющий туши перед мёртвым строем арестантов. Жёлтый свет огромных, тонущих в белой мгле бензиновых факелов; Читают списки расстрелянных за невыполнение нормы...

…Беглец, которого поймали в тайге и застрелили оперативники... отрубили ему пальцы обеих рук – их ведь надо печатать, – к утру оклемался и добрёл до нашей избушки. Потом его застрелили окончательно.

...Тех, кто не мог идти на работу, привязали к саням-волокушам и сани тащили его два-три километра...»

Ученик читает отрывок из стихотворения Б.Пастернака «Душа»:

Душа моя, печальница 
О всех в кругу моём, 
Ты стала усыпальницей 
Замученных живьём.

Тела их бальзамируя, 
Им посвящая стих, 
Рыдающею лирою 
Оплакивая их,

Ты в наше время шкурное 
За совесть и за страх 
Стоишь могильной урною, 
Покоящей их прах...

Учитель. «Всё это случайные картинки, – писал Шаламов. – Главное не в них, а в растлении ума и сердца, когда огромному большинству выясняется день ото дня всё чётче, что, оказывается, можно жить без мяса, без сахара, без одежды, без обуви, а главное без чести, долга, совести, любви! Всё обнажается, и это последнее обнажение страшно... Ведь ни одной сколько-нибудь крупной стройки без арестантов не было – люди, чья жизнь – беспрерывная цепь унижений. Время успешно заставило забыть человека, что он человек!»

Вот об этом и многом другом – «Колымские рассказы» Шаламова, о которых мы и поговорим.

Я заранее рекомендовала ученикам прочитать к уроку и кратко изложить содержание рассказов Шаламова «Ночью», «Одиночный замер», «На представку», «Последний бой майора Пугачёва», «Лучшая похвала», «Шоковая терапия», «Апостол Павел».

- Легко ли сохранить, не потерять себя в условиях, описанных в рассказе «Ночью»?

– Многие из рассказов Шаламова показывают, как голод, холод, постоянные побои превращают человека в жалкое существо. Желания у таких людей притупляются, ограничиваются едой, сочувствие к чужому горю тоже притупляется. Дружба не завязывается в голоде и холоде.

– Какие чувства, например, могут быть у героя рассказа «Одиночный замер»?

Одиночный замер – это замер личной выработки. Бывшему студенту Дугаеву дают невыполнимую норму. Он работал так, что «нестерпимо болели руки, плечи, голова». А норму он всё равно не выполнил (только 25%) и был расстрелян. Он так измучен и подавлен, что у него нет никаких чувств. Он только «пожалел, что напрасно промучился этот последний сегодняшний день».

– Были моменты, когда воспалённый мозг человека продолжал отчаянно сопротивляться постепенному умиранию, отупению. Об этом говорит Шаламов в рассказе «Сентенция».

У Шаламова мораль одинакова для всех, общечеловечна. Она на все времена, и морально лишь то, что на благо человеку.

В ГУЛАГе ни о каких моральных нормах говорить не приходится. Какая мораль, если тебя каждую минуту могут ни за что избить, убить даже без всякого повода.

Ученик читает стихотворение Шаламова.

Сумеешь, так утешь 
И утиши рыданья. 
Увы! Сильней надежд 
Мои воспоминанья.

Их ворон бережёт 
И сам, поди, не знает, 
Что лёд лесных болот 
Вовеки не растает.

Под чёрное стекло 
Болота ледяного 
Упрятано тепло 
Несказанного слова.

– «Увы! Сильней надежд/ Мои воспоминанья...» Как вы понимаете эти строки? Как понимаете это стихотворение?

– Надежды заключённых могут не исполниться. Скорее всего, не исполнятся. Но запёчатлённое памятью останется.

– Воспоминания имеют силу. В них опыт...

– Вот что сказал Шаламов в рассказе «Поезд»: «Я испугался страшной силе человека – желанию и умению забывать. Я увидел, что готов забыть, вычеркнуть, 20 лет из своей жизни. И каких лет! И когда я это понял, я победил сам себя! Я знал, что не позволю своей памяти забыть всё, что я видел!»

– Увиденное, пережитое отразилось у Шаламова не только в «Колымских рассказах», но, как мы поняли, и в не менее сильных стихотворениях. Давайте их послушаем ещё.

* * *
Будто выбитая градом 
Искалечена трава. 
Вытоптана зелень сада 
И едва-едва жива. 
На крылечные ступени 
Разбросали каблуки 
Ветки сломанной сирени, 
Глиняные черепки. 
И последняя расплата 
Послесловье суеты: 
Шорох киноаппарата. 
Жестяных венков цветы.

* * *
Мне тяжело, мне душно в часы листопада,
Колёса покрывшего до ступиц.
Не выбраться мне из шуршащего ада
Разметанных жарких страниц.
И нету проезда из жёлтого царства
И странного шороха листьев туда,
Где всё ещё правят судьба и знахарство,
Колдуя над прорубью синего льда.

* * *
Вот так умереть – как Коперник – от счастья,
Ни раньше, ни позже – теперь,
Когда даже жизнь перестала стучаться
В мою одинокую дверь.
Когда на пороге – заветная книга,
Бессмертья загробная весть,
Теперь уходить! Промедленья ни мига!
Вот высшая участь и честь!

* * *
Я поклонюсь на все четыре, 
На все четыре стороны. 
Не в первый раз в подлунном мире 
Прощенья просят без вины. 
Прощенье нужно для прощенья. 
От века так заведено, 
Чтобы сбывались обещанья 
И превращалась кровь в вино. 
И всё решу я сам собою, 
Навеки – в несколько минут. 
Не рифма – сердца перебои 
Моё признанье оборвут.

– Скажите, что тронуло вас в судьбе, творчестве Шаламова?..

Звучит песня И. Талькова «Россия».

Шаламов сам сказал, что передал в своём творчестве «...правду о борьбе человека с государственной машиной. Правду этой борьбы, борьбу за себя, внутри себя, вне себя». Мы сегодня прикоснулись к этой правде. И надеюсь, сохраним её в сердце...