ОЗЕРОВ Юрий Александрович – кандидат педагогических наук, Москва

Сведения о жизни и творчестве Варлама Тихоновича Шаламова, рекомендации для чтения и анализа его произведений включены сегодня в большинство существующих программ и учебников по литературе для средних общеобразовательных учреждений (а также в программы по литературе для поступающих в вузы, в частности в МГУ)* [В программе под редакцией В.Г. Маранцмана (2005) на изучение «Колымских рассказов» в XI классе (беседа и дискуссия) даётся два часа; школьники должны также написать сочинение-эссе по рассказам Шаламова и «лагерной прозе» XX века. В программах под редакцией Г.И. Беленького и Ю.И. Лыссого (2006), а также под редакцией В.Я. Коровиной (2006) предлагаются для бесед и разбора в XI классе произведения писателя (по выбору учителя). Самостоятельное чтение отдельных рассказов художника предусматривается в программе по литературе (V–XI классы) под редакцией В.Ф. Чертова (2007). В учебник «Русская литература XX века. XI класс, часть 2» (2007) под редакцией В.В. Агеносова входит монографическая глава, посвященная Шаламову (биография, художественный мир писателя, задание для самостоятельной работы, темы сочинений). В учебном пособии В.Г. Петрович и Н. М. Петровича «Литература в основной и профильной школе для 11 класса» (2006) дано подробное планирование двух уроков, отведённых Шаламову].

К сожалению, до сих пор Шаламов многими воспринимается лишь как автор документальных свидетельств о мрачных годах репрессий в нашей стране, а школьный учитель чаще всего имеет представление только о «Колымских рассказах». Но «прикреплять» Шаламова только к «лагерной теме» односторонне, проблематика его произведений шире и сложнее. Это получило отражение и в записных книжках писателя, в его автобиографической прозе, письмах, дневниках, стихах, эссе, которые нас поражают исповедальностью.

После небольшой вводной части учитель акцентирует внимание на биографии и духовном становлении Шаламова. Один из наиболее подготовленных учеников делает сообщение об основных вехах жизненного пути писателя. Затем учащиеся получают домашнее задание: прочитать автобиографическую повесть «Четвёртая Вологда» (1968–1971) – о родителях, детстве, отрочестве и юности писателя.

Ранний – вологодский – период, по признанию Шаламова, был «счастливым». Варлам Тихонович родился 18 июня (1 июля) 1907 года в старинном северорусском городе (Вологда связана с традициями российской патриархальности), во многом определившем характер будущего художника: доброту, открытость, честность, отзывчивость, стремление к красоте.

Отец был потомственный священник, человек высоконравственный и незаурядная личность. Варлам унаследовал от отца твёрдость убеждений, бескомпромиссность в вопросах морали, чувство справедливости.

Мать, Надежда Александровна, – учительница математики. Её отличали нежность, душевная тонкость, любовь к поэзии и музыке.

В Шаламове рано обнаружилась страсть к книгам. Юного Варлама увлекали идеи народовольцев, героический максимализм представителей революционной интеллигенции, их подвижничество, мужество, способность к самопожертвованию во имя справедливости.

В «Четвёртой Вологде» автор передаёт своё восприятие двух революций и Гражданской войны, отразившихся на судьбе семьи, неоднократно подвергавшейся гонениям. С горечью вспоминает он, чем обернулась революция для отца, оправдывавшего её как историческое событие, призванное обновить общество: «Отцу мстили все – и за всё. За грамотность, за интеллигентность. Все исторические страсти русского народа хлестали через порог нашего дома. Впрочем, из дома нас выкинули, выбросили с минимумом вещей. В нашу квартиру вселили городского прокурора». На Гражданской войне был убит средний сын Сергей, после чего Тихон Николаевич ослеп. О драме отца Варлам поведал в автобиографическом рассказе «Крест» (1959). Слепой священник, когда положение семьи стало совсем безвыходным, рубит топором золотой крест с изображением Иисуса Христа, чтобы сдать расколотые драгоценные кусочки в специальный магазин Торгсина, где торговали продуктами в обмен на золото.

В 1924 году семнадцатилетний Шаламов уехал из родного города в Москву. Два года он проработал дубильщиком на кожевенном заводе в Кунцево, а затем поступил на факультет советского права МГУ, позднее, во времена «оттепели», написал о своей студенческой поре книгу воспоминаний «Двадцатые годы» (1962). В ней он старался создать панораму литературной и театральной Москвы 20-х годов. Начинающий писатель знакомился с жизнью столичных журналов, присутствовал на выступлениях известных поэтов, был свидетелем дискуссий, споров, диспутов в Политехническом музее, в клубе университета, в Колонном зале Дома Союзов, сам писал стихи, о которых положительно отозвался Н.Асеев. Шаламов старался определить свою позицию, своё место в литературе и жизни.

В 1928 году Варлам Тихонович был исключён из МГУ «за сокрытие социального происхождения» (написал в анкете, что его отец – инвалид). Но и слепой священник оставался священником, и сын его не имел права на высшее образование.

Второй период в судьбе Шаламова был трагическим. В феврале 1929 года его арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму по обвинению в распространении запрещённого властью политического завещания В.И.Ленина. В этом документе тяжело больной Ленин давал краткие характеристики своих ближайших соратников по партии, и в частности Сталина, особо указав на опасность концентрации основной власти в руках этого человека, в силу ряда его отрицательных качеств (письмо всячески замалчивалось). Шаламова осудили на три года и отправили в Вишерский исправительно-трудовой лагерь (река Вишера – приток Камы), где он работал на лесоповале, затем на строительстве Вишерского целлюлозно-бумажного комбината и Березниковского химкомбината. Об этом повествует антироман «Вишера» (не завершён), включающий в себя цикл рассказов и очерков (1970–1971), в том числе ранее написанный очерк «Бутырская тюрьма» (1961). Вынесенный приговор (обвинение в троцкизме) Шаламов воспринял как неумолимое испытание, выпавшее ему для самоутверждения, проверки себя как личности.

Подведя итог пребывания в лагере, писатель спрашивал: «Что мне дала Вишера?» – и отвечал: «Это три года разочарований в друзьях, несбывшихся детских надежд... Испытанный тяжелой пробой – начиная с этапа из Соликамска на Север в апреле 1929 года, – один, без друзей и единомышленников, я выдержал пробу – физическую и моральную. Я крепко стоял на ногах и не боялся жизни. Я понимал хорошо, что жизнь – это штука серьёзная, но бояться её не надо. Я был готов жить» (4, 253). Вишерский опыт явился важной вехой в судьбе Шаламова: он помог выдержать лагерный ад, ожидавший его в последующие годы.

В январе 1932 года освобождённый и восстановленный в правах Шаламов возвратился в Москву. Активно занялся литературным делом. В журналах «Вокруг света», «Литературный современник» и др. печатались его очерки, статьи, фельетоны.

В марте 1933 года умер отец. В июне 1934 года Варлам женился на Галине Игнатьевне Гудзь. В декабре этого же года ушла из жизни мать. У супружеской четы в 1935 году родилась дочь Елена.

В 1936 году в журнале «Октябрь» появился первый рассказ Шаламова «Три смерти доктора Аустино». Основное место действия – тюрьма, главный персонаж – приговорённый к расстрелу врач. Перед казнью его вызывают к жене начальника тюрьмы: у неё преждевременные роды. Сначала Аустино отказывается помочь, ибо видит и в начальнике («собственноручно избивал заключённых»), и в его жене («била зонтиком прислугу») звериное начало. Но как врач, давший клятву, к тому же питающий надежду на то, что в благодарность ему будет оставлена жизнь, соглашается. Он благополучно принял роды, а наутро солдаты ставят его к стенке... 

Январь 1937 года круто меняет судьбу Шаламова: его вторично арестовывают «за контрреволюционную троцкистскую деятельность». Он был осуждён на пять лет колымских лагерей с использованием на тяжёлых физических работах (забои золотого прииска в Магадане, угольный забой).

В 1943 году писателю добавили ещё десять лет – «за антисоветскую агитацию». Одно из обвинений: назвал эмигранта Бунина «великим русским писателем» (этот факт нашёл отражение в рассказе «Мой процесс»). Герой рассказа попал в карцер, чудом выжил, работал в шахте, затем лесорубом, пытался бежать, после чего оказался на штрафной зоне. Жизнь ему спас лагерный врач Андрей Михайлович Пантюхов, который, рискуя собой, направил его на фельдшерские курсы при Центральной больнице для заключённых, а по окончании курсов Шаламов работал в хирургическом отделении этой больницы и фельдшером в посёлке лесорубов. В этом рассказе писатель поведал о своей жизни в колымских лагерях.

В октябре 1951 года окончился срок заключения. Шаламова освободили из лагеря, но ещё в течение двух лет ему было запрещено покидать Колыму. Был фельдшером лагерного пункта в якутском посёлке. В 1953 году получил разрешение вернуться в центральные районы России, но без права проживания в Москве. Ему удалось поселиться под городом Калинин (теперь Тверь) и устроиться агентом по снабжению на торфоразработках. В ноябре 1953 года Шаламов в Москве встречается с Б. Пастернаком. К этому времени семья распалась, выросла дочь, не зная отца, а жена Галина тоже была репрессирована и почти десять лет провела в ссылке. В июле 1956 года Шаламова реабилитировали за отсутствием состава преступления.

С середины 50-х годов наступает третий период в жизни Шаламова – время творческого писательского труда. Он переехал в столицу. Стал внештатным корреспондентом журнала «Москва». Несколько месяцев тяжело болел, лежал в Боткинской больнице. Была оформлена пенсия по инвалидности. Несмотря на болезнь, много пишет (стихи, рассказы), выходят его поэтические сборники.

Долгое время Шаламову помогала архивист, исследователь, хранитель и публикатор его наследия Ирина Павловна Сиротинская, впоследствии президент фонда В.Шаламова. В феврале 1973 года Шаламов был принят в Союз писателей.

К концу 60-х годов Варлам Тихонович сильно изменился. Один из очевидцев, Олег Михайлов, так передаёт свои впечатления от знакомства с ним: «...был высок, худ, длиннорук, с круглой головой и неправильными чертами скуластого лица, изрезанного глубокими складками-бороздами. И на лице этом – яркие синие глаза, словно вспыхивавшие при разговоре, когда разговор приобретал интересный для него поворот. Кисти рук у него были очень сильные – кисти, прикипевшие к тачке, хотя сами руки всё время странно двигались, вращались в плечевых суставах. Ему выбили эти суставы при допросах, так же, повредили и вестибулярный аппарат: каждый раз, садясь, особенно если стул кресло были низкими, он на мгновение терял сознание, эквилибр, ощущение пространства и не сразу мог в нём найти себя, в разговоре произносил слова отрывисто и даже отворачивал от собеседника лицо – не привычка ли допросов?» (Литературная Россия. – 2002. – 8 марта). 

B мае 1979 года Шаламов по состоянию здоровья был помещён в Дом для инвалидов и престарелых. В январе 1982 года – полуослепший, теряющий слух, с нарушенной координацией движений – насильно отправлен в интернат, по дороге простудился, и 17 января скончался. Похоронен в Москве, на Кунцевском кладбище.

Из семидесяти четырёх с половиной лет прожитой жизни двадцать лет Шаламов был узником ГУЛАГа (три года в Приуралье, семнадцать лет на Колыме).

Приступая далее к изучению произведений писателя, учащиеся делают вывод: творчество Шаламова невозможно по-настоящему понять, не зная его жизненных испытаний, нравственных принципов, трагической судьбы, а потому автобиографические материалы, мемуары художника представляют огромный интерес.

Главный труд Шаламова – «Колымские рассказы», написанные в 1954–1973 годах, составившие шесть сборников: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы», «Перчатка, или КР-2». Проза Шаламова была издана в России только после его смерти. По-иному обстояло дело со стихотворными сборниками. Впервые многие из рассказов были опубликованы в американском русскоязычном «Новом журнале» в 1966–1976 годах без ведома автора или против его воли. (23 февраля 1972 года в «Литературной газете» было напечатано письмо Шаламова, в котором он выразил протест против появления его рассказов за рубежом.)

В российской печати «Колымские рассказы» стали появляться, начиная с 1987 года. Следует особо отметить, что Шаламов писал рассказы уже выйдя из лагеря, то есть восстанавливая в памяти прошлое. Человек, много лет испытывавший холод, голод, побои, последствия рабского, непосильного труда, отразившиеся на его здоровье, сохранил прекрасную память.

Обратим внимание школьников на то, что каждый сборник «Колымских рассказов» представляет собой определённый цикл, в котором одно произведение органично дополняет другое. При этом, как подчёркивал Шаламов, в каждом цикле есть свои «опорные» произведения, на которых держится весь цикл и в которых даётся ключ для понимания всего цикла.

Если в первом цикле место действия – собственно колымский лагерь, то в последующих циклах рождаются новые темы, связанные с культурой, философией, искусством, появляются новые действующие лица, в частности участники войны, фронтовики, военнопленные, возникает большее жанровое и композиционное разнообразие, усложняются ритмы и интонации, прежние мотивы развиваются, преобразуются, варьируются.

В завершающем цикле усиливаются ноты трагизма, безнадёжности, горькой иронии и самоиронии, настойчиво проходит тема судьбы, её неумолимости.

«Колымские рассказы» в целом связаны не хронологически, а одним замыслом, одной общей темой: повседневная рутина лагерной жизни, которая обрекла многих людей на растаптывание человеческого достоинства, на физическое и духовное умирание. Через все сборники проходит один главный герой – сам автор, который выступает либо под собственной фамилией, либо под другим именем (Андреев, Голубев, Крист).

Повествование может идти от первого лица, нередко «я» может переходить в «мы», и тут рассказчик говорит голосом многих. Часто авторское начало проявляется в комментариях. При чтении рассказов ощущается причастность повествователя к описываемым событиям. Внешне он почти неотличим от других персонажей (заключённых), но по сути это человек особой породы, судьбы – ему свойственны высокие моральные качества, единство слова и дела, жертвенность, бесстрашие, пренебрежение личным благополучием, отсутствие страха смерти.

Шаламов признавался: «Писатель – не наблюдатель, не зритель, а участник драмы жизни, участник не в писательском обличье, не в писательской роли... Выстраданное собственной кровью выходит на бумагу как документ души...». Эта особенность делает его прозу «новой». Не раз, говоря о реальности судеб и ситуаций, Шаламов подчёркивал их документальную основу: «Каждый мой рассказ – это абсолютная достоверность. Это достоверность документа...» Автор пишет в «Колымских рассказах» о лично увиденном и пережитом, но это не значит, что в них нет художественного вымысла. Как писатель, Шаламов не мог не додумывать мысли и чувства своих героев, создавая их характеры. Его «новая проза» обладает документальной и художественной силой одновременно. Это обстоятельство отразилось на художественной манере писателя (лаконичность, аскетичность, хроникальность) и жанровой специфике произведений, вошедших в книгу о Колыме: рассказ-трагедия, воспоминание-реквием, очерк-памфлет, рассказ-сатира, надгробное слово, физиологический очерк, стихотворение в прозе, лирико-драматический рассказ, документально-публицистический очерк, автобиографический рассказ...

Начиная разбор произведений Шаламова, учитель задаёт классу вопрос:

– Каковы ваши первые впечатления после чтения «Колымских рассказов»? Какие из них вам запомнились более всего?

Большинство учащихся отвечают, что в рассказах множество смертей и все они насильственные. Смертей так много, что даже перестаёшь их замечать. Смерть перестала быть событием. Она не поражает и не ужасает. В этой связи страшен рассказ «Ночью». Один из учеников рассказывает его краткое содержание.

Двое каторжан, Багрецов и Глебов, идут на сопку, разбрасывают камни, разрывают неглубокую, наскоро сделанную могилу недавно похороненного (видимо, одного из лагерных начальников), вытаскивают труп, стаскивают с него рубашку и кальсоны, снова укладывают в могилу и закидывают её камнями. «Бельё мертвеца согрелось за пазухой Глебова и уже не казалось чужим» (1, 55). Его можно продать, променять на хлеб, даже достать немного табаку...

Учащиеся отмечают, что рассказ поражает обыденностью происходящего в нём: то, что совершают зэки, – против общепринятых нравственных норм, это крайнее кощунство, у них почти полностью утрачивается сознание, остаётся чисто животный рефлекс.

– Какими средствами автор достигает ощущения будничности смерти, равнодушного отношения к ней заключённых?

Прежде всего, это манера изложения: повествование в рассказе эпически спокойно, замедленно. Будничное описание создаёт ощущение привычности смерти. При этом в тексте отсутствуют какие-то стилистические украшения. Рассказ отличают краткость, точность, экономность языковых средств, сдержанная интонация, конкретность и в то же время ёмкость, плотность изложения. Конкретность повествованию придают натуралистические подробности: Багрецов «оцарапал палец... он присыпал рану песком... кровь не останавливалась». Эта деталь позволяет узнать, что Глебов – врач (по его фразе: «плохая свёртываемость», о чём догадывается Багрецов).

– Зачем это нужно автору?

Ученик читает отрывок из рассказа: «Время, когда он был врачом, казалось очень далёким. Да и было ли такое время? Слишком часто тот мир за горами, за морями казался ему каким-то сном, выдумкой. Реальной была минута, час, день от подъёма до отбоя – дальше он не загадывал и не находил в себе сил загадывать. Как и все». Этот авторский комментарий помогает понять, что лагерники теряли своё прошлое, и друг о друге ничего не знали. Человек в лагере забывал, кто он, каков его возраст, он уже не думал о том, что ему будет лучше или хуже, что он будет не там и не тот, что был вчера. Он был обречён, и это состояние определялось словом «никогда».

Далее учитель обращает внимание школьников на присутствие в рассказе строгого документализма. Немногими мазками художник раскрывает внутренний мир персонажей: через поступок и действие. Ученики приводят примеры – психологические определения: «ввалившиеся блестящие глаза» Багрецова, неотрывно глядящие Глебову в рот, в котором исчезали хлебные крошки; «равнодушие» Глебова к другому человеку и к себе, финальная «улыбка» Багрецова, довольного тем, что операция ограбления покойника удалась; обращают внимание на пейзаж как эмоциональный фон, на котором развёртывается действие («синий свет взошедшей луны», показывающий «каждый уступ, каждое дерево в особом, не дневном виде», ещё более усиливает угнетающую обстановку).

– Как вы относитесь к описанному поступку героев рассказа?

Шаламов не даёт прямую оценку своим героям. Его отношение сдержанно, ненавязчиво, без вмешательства в развитие действия.

Только внимательное чтение рассказа (не случайно повествование начинается с голодного ужина двух зэков) позволяет уловить не осуждение автором жертв лагеря, которые учащимся первоначально могли показаться обычными мародёрами, а жалость и сочувствие к этим истощённым людям, пытающимся таким способом ещё как-то продержаться.

Следующий рассказ, о котором пойдёт разговор, – «На представку». Подготовленный ученик кратко излагает содержание. Действие в рассказе происходит в бараке коногонов, состоящих из «блатных». Отпетые уголовники терроризируют осуждённых по 58-й статье «врагов народа», заставляют их работать вместо себя, отбирают тёплые вещи, продукты, безнаказанно убивают, проигрывают в карты. Лагерное начальство эти издевательства не пресекает и даже назначает «блатных» на должность бригадиров. Шаламов рисует сцену: играют в карты два «блатаря», играют на вещи. (Автор делает отступление, повествуя о карточных традициях уголовников). Наступает момент, когда бригадир коногонов Наумов, железнодорожный вор с Кубани, проигрывает все свои вещи, после чего предлагает играть «на представку», то есть на вещи заключённого. Напарник по игре Севочка, известный всем в зоне карточный король, даёт ему шанс отыграться и назначает один час «представки». Наумов находит жертву – Гаркунова, бывшего инженера-текстильщика, а теперь рядового зэка, который после рабочего дня за миску баланды и кусок хлеба пилил дрова для барака уголовников. Он требует у Гаркунова шерстяной свитер – единственную память о жене. Тот решительно отказывается. Тогда дневальный Наумова Сашка ударом ножа убивает Гаркунова. Снятый с покойного «свитер был красный, и кровь на нём была едва заметна», но Севочка недоволен: следовало бы быть аккуратней и не портить выигранную им вещь. Рассказ завершается буднично: «Игра была закончена, и я мог идти домой. Теперь надо было искать другого партнёра для пилки дров».

– Какие художественные средства использует автор, создавая образы карточных шулеров? 

Шаламов даёт подробные портретные характеристики (описание лица, фигуры, цвета волос, глаз, позы, мимики, жестов, одежды), позволяющие раскрыть их индивидуальность. В обрисовке портрета писатель использует эмоционально-оценочные эпитеты, образные сравнения, повторы... Так, у Севочки «низкий, без единой морщинки лоб, жёлтые кустики бровей, ротик бантиком», «рука с тонкими, белыми, нерабочими пальцами»; у Наумова «страдальческое выражение чёрных, глубоко запавших глаз», «синяя наколка-татуировка» на «тёмной обнажённой груди», «тяжёлый чёрный взгляд».

– Какую роль в характеристике персонажей играет деталь?

Во внешности персонажей Шаламов выделяет характерную деталь (например, у Севочки – это «сверхъестественной длины ноготь»). В начале игры Севочка держит себя важно, предельно спокоен, его «холёный жёлтый ноготь поблёскивал, как драгоценный камень». В процессе игры он раздражается, затем «язвительная» ругань сменяется равнодушием – «ноготь Севочки вычерчивал в воздухе замысловатые узоры»; ближе к концу игры он «одобрительно помахивал пальцем»; после окончания игры он, вполне удовлетворённый, «бережно, чтобы не запачкать пальцев, сложил свитер в фанерный чемодан».

Ученики делают вывод: «блатной» мир в изображении Шаламова – это воплощение зла; «урки», «блатари» – это не люди, в них не осталось ничего человеческого, их мораль, воровские законы, по которым они живут, развращают людей (сломленные работяги продаются «блатным»). Учитель может обратить внимание старшеклассников на очерк «Красный крест» и на «Очерки преступного мира», в которых более полно и глубоко повествуется о среде уголовников, о незыблемых принципах хранения блатных тайн, соблюдении особых законов, правилах карточной игры, «честном слове вора», «соблазнах» блатного мира. Автор свидетельствует, что «яд блатного мира невероятно страшен. Отравленность этим ядом – растление всего человеческого в человеке. Этим зловонным дыханием дышат все, кто соприкасается с этим миром». Очерки заканчиваются призывом: «Блатной мир должен быть уничтожен!».

Смерть была повседневным явлением в лагере. Расправлялись с заключёнными не только «блатные», но и конвоиры, убивавшие по любому поводу. Рассказ «Ягоды» – о случае, происшедшем на лагерном лесоповале. Повествование ведётся от первого лица. Один из зэков (он же рассказчик), обессилев, на склоне горы падает в снег вместе с бревном, которое он уронил с плеча, задерживая тем самым общее движение бригады в заданном направлении. Конвоир Фадеев обзывает упавшего «симулянтом» и «фашистом» (действие происходит в период войны, и в устах конвойного слово «фашист» звучит как лагерное обозначение для «врагов народа»), после чего бьёт его сапогом в спину за то, что тот не может встать на ноги. Подошедший следом второй конвоир, Серошапка, обещает лежащему: «Завтра я тебя пристрелю собственноручно». Заключённому всё же удаётся поднять свой груз и двинуться в лагерь... Наступает «завтра». Бригада корчует пни на старой вырубке. На уцелевших деревьях вокруг места работы Серошапка «развесил вешки, связанные из жёлтой и серой сухой травы, очертив этими вешками запретную зону». Во время перекура и в те минуты, когда конвоир смотрит в другую сторону, герой-рассказчик и другой заключённый (Рыбаков) собирают таёжные ягоды (шиповник, бруснику и голубику). Рыбаков набирал ягоды в банку (за это ему «повар отряда охраны даст хлеба»), а рассказчик съедал их тут же, где они росли. Ягоды имели необычайный аромат, их «сладкий душистый сок... дурманил». Подбираясь к «очарованным ягодам», Рыбаков пересёк границу запретной зоны и был убит на месте. Затем Серошапка уже в сторону произвёл другой выстрел, как бы оправдывающий первый, то есть делая, как положено по уставу, два выстрела – предупредительный, который бывает первый, и «на поражение». Трагизм усиливается будничным звучанием фразы в конце рассказа: «Баночка Рыбакова откатилась далеко, я успел подобрать её и спрятать в карман. Может быть, мне дадут хлеба за эти ягоды...» Привычной, будничной является и реакция конвоира: «Серошапка спокойно построил наш небольшой отряд, пересчитал, скомандовал и повёл час домой».

– Художественно оправдана кольцевая композиция рассказа?

Да. Конвоир Фадеев «поставил приклад винтовки около моей головы», в конце рассказа – конвоир Серошапка «концом винтовки... задел моё плечо». Прикосновение винтовки – выразительная деталь, указывающая на то, что заключённый в лагере постоянно находится под прицелом. Красноречива финальная фраза, которую с явной досадой произносит Серошапка, обращаясь к рассказчику: «Тебя хотел... да ведь не сунулся, сволочь!..» (Следует понимать, что это лишь временная передышка – на сей раз обошлось.)

Несколько необычным может показаться рассказ «Одиночный замер». Школьники обращают внимание на то, что в нём нет изображения всевластия лагерного начальства, охраны, насилия уголовников. Бывший студент университета двадцатитрёхлетний Дугаев в составе бригады работает в одном из забоев. Причиной его смерти становится сама лагерная система, бессмысленная беспощадность происходящего, нечеловеческие условия, в которых гаснет рассудок, на пределе оказываются нравственные и физические силы, наступает такое состояние, когда человек и голода уже не ощущает («Чувство голода давно покинуло его. Дугаев ел потому, что видел, как едят другие, что-то подсказывало ему: надо есть. Но он не хотел есть», притупляются чувства: («...при голоде, холоде и бессоннице никакая дружба не завязывается»). Возникает полное равнодушие к себе и окружающим (герой думает, что его товарищи по забою «не обязаны, не должны понимать, что он истощён и голоден уже давно, что он не умеет красть... Никому нет дела до того, что Дугаев не может выдержать шестнадцатичасового рабочего дня»), его совсем не волнует даже собственная смерть («Он уже успел утомиться настолько, чтобы с полным безразличием отнестись к любой перемене в своей судьбе»).

– Почему в рассказе почти нет диалога, преобладает внутренний монолог в сочетании с авторским описанием и комментарием?

Этот психологический приём даёт возможность глубоко воспроизвести мысли и переживания героя, вывести «наружу» душевные движения и благодаря посредничеству автора, который их как бы «подслушивает», сделать доступными, понятными для читателя.

Дугаев получает «одиночный замер», то есть замер личной выработки. По сути ему дали невыполнимую норму (срок выполнения в течение одного дня). Искушённый напарник Баранов сочувствует Дугаеву, дарит ему самокрутку. С утра Дугаев тупо и послушно приступает к работе в забое, используя кайло и лом для откалывания каменных пород. К концу дня смотритель смерил то, что было сделано, – лишь 25 процентов выработки, чему Дугаев очень удивился, искренне полагая, что этот процент большой («работа была так тяжела... нестерпимо болели руки, плечи, голова»). Назавтра заключённый опять трудился вместе с бригадой, с Барановым, а в ночь на послезавтра его вывели по лесной тропе к месту, где стоял высокий забор с колючей проволокой, и расстреляли. Трагизм усиливается будничным звучанием заключительной фразы, выявляющей одновременно позицию автора, его взгляд на судьбу человека в лагере: «И, поняв, в чём дело, Дугаев пожалел, что напрасно проработал, напрасно промучился этот последний сегодняшний день».

У школьников возникает вопрос, а много ли было в лагере заключённых, которые выражали протест, оказывали сопротивление злу, государственной машине, сталинизму и благодаря этому смогли выжить? Много ли было таких узников, которые, находясь в одинаковых с другими бесчеловечных обстоятельствах, не теряли ни чести, ни внутреннего достоинства? Шаламов отвечает: один процент. В рассказе «Инженер Киселёв» он констатирует: «Лагерь был великой пробой нравственных сил человека, обыкновенной человеческой морали, и девяносто девять процентов людей этой пробы не выдерживали». Писатель не раз подчёркивал, что человек по-разному проявляет себя в разных обстоятельствах. В крайних ситуациях, повинуясь инстинкту самосохранения, униженный человек шёл на всё, даже на подлость, лишь бы спасти себя. И только немногие, наделённые особой духовной силой, сумели проявить великое терпение, мужество, стойкость. Яркий пример – сам автор, доказавший прежде всего самому себе, что он не сломался, не предал заложенные в нём с детства высокие нравственные принципы, сумел сохранить в себе человеческие качества, а значит, способность к сопротивлению против всего бесчеловечного, безнравственного.

Огромную силу черпал автор как художник в своём понимании необходимости поведать миру правду об увиденном и пережитом.

В одном из лучших своих рассказов «Последний бой майора Пугачёва» представлен героический опыт сопротивления. Пожалуй, это единственный рассказ Шаламова об открытом противостоянии и борьбе за свободу. После войны в северо-восточные лагеря стали прибывать заключённые, репатриированные из Италии, Франции, Германии. Эти люди, которые не подверглись растлению, были «с привычками, приобретёнными во время войны – со смелостью, уменьем рисковать, верившие только в оружие. Командиры и солдаты, лётчики и разведчики...». Вся их «вина» была лишь в том, что они не по своей вине пережили окружение и плен. Но поскольку они были узниками немецких концлагерей, их приравнивали к изменникам и предателям. Пугачёв ясно понимает, что «их привезли на смерть...». И он стал действовать. Поднимает товарищей на редкий по смелости и дерзости побег. Готовились всю зиму, и весной двадцать заключённых бежали из лагеря.

– Выстроим линию жизни главного героя.

Майор Пугачёв бежал из немецкого лагеря в 1944 году, когда фронт приближался к городу. Работая шофёром на грузовике, он на большой скорости покинул пределы лагеря. Затем погоня, брошенная машина, дорога ночами к линии фронта... И вот встреча со своими. Допрос в «особом отделе», обвинение в шпионаже, приговор – двадцать пять лет тюрьмы на Крайнем Севере... Потом голодная лагерная зима, побег, захваченный и скоро брошенный грузовик, лес, последний бой...

Неслучайно фамилия организатора вооружённого побега – бунтарская. Бежавшие бойцы пробыли на свободе несколько дней. Они решили умереть свободными, в бою, с оружием в руках.

– А кто эти люди?

Это лётчик капитан Хрусталёв (подбитый немцами самолёт, плен, побег, трибунал и лагерь), его товарищи лётчики Левицкий и Игнатович, лейтенант танковых войск Георгадзе, бывший разведчик, механик, оружейный мастер Иващенко, танкист Поляков, военный фельдшер Малинин, ставший в лагере поваром Солдатов, сибирский охотник Селиванов, меткий стрелок Хачатурян. Их объединяет чувство братства, сила духа, желание жить достойно, стремление к победе ценой своей жизни. Побег заканчивается боем, в котором все беглецы погибают. Учащиеся с волнением читают о предсмертных муках майора, выраженных в его внутреннем монологе. Лёжа в пещере, он вспомнил прошлое – «трудную мужскую жизнь», – вспомнил всех, кого уважал и любил, начиная с матери.

Автор уважительно и с горечью говорит о Пугачёве. Для Пугачёва и его товарищей недосягаемой оказалась физическая свобода, но они одержали нравственную победу: «Он обещал им свободу – они получили свободу. Он вёл их на смерть – они не боялись смерти».

Обратим внимание на пейзажные зарисовки, описание «ослепительной колымской весны» и северных деревьев, их жизни и смерти: «Деревья на Севере умирали лёжа, как люди... Поваленные бурей, деревья падали навзничь... и умирали, лёжа на мягком толстом слое мха, яркого розового или зелёного цвета». Автор воспринимает мир природы обострённо: трагическая жизнь дерева сродни трагической судьбе человека.

Отличительная черта рассказа – парадоксальность, неожиданное, странное суждение или положение. Писатель «видит трагические парадоксы в самой жизни, он прибегает также к парадоксу как способу преодоления трагизма, ужаса и абсурда, в которые оказался погружён человек XX века».

– Давайте подумаем, разве не парадоксален план побега?

Замысел изначально был безнадёжный, нереальный (пробиться сквозь тайгу, захватить аэродром, самолёт).

– А действия власти?

Абсурдны и действия власти: «Солдатова – единственного схваченного – будут долго лечить... чтобы расстрелять».

– Не парадоксально ли утверждение «смерть есть жизнь, смерть есть свобода»?

Да, достигается свобода путём утраты жизни.

Познакомим школьников с известным письмом писательницы Фриды Вигдоровой, адресованным Шаламову. В нём есть такие строки: «Я прочитала ваши рассказы. Они самые жестокие из всех, что мне приходилось читать... Но почему же закрываешь рукопись с верой в честь, добро, человеческое достоинство?»

– Что бы вы ответили на этот вопрос? Школьники отмечают, что, несмотря на трагический финал, рассказ вызывает светлое ощущение. Почему? Торжествует человечность, способность противостоять миру зла, сохранить себя как личность.

Эти ответы радуют, потому что отражают мировоззрение самого писателя. Скажем об этом ребятам, знакомя их с ответом Шаламова на письмо Ф.Вигдоровой: «...почему "Колымские рассказы" не давят, не производят гнетущего впечатления, несмотря на их материал... Мне кажется, дело тут в силе душевного сопротивления началам зла, в той великой нравственной пробе, которая неожиданно, случайно для автора и для его героев оказывается положительной пробой... Я видел много такого, чего человек не должен, не имеет права видеть. Душевные травмы – непоправимы. Душевные "обморожения"– необратимы... И вдруг оказывается, что и душевных, и физических сил хватает ещё на что-то, что позволяет держаться, жить...».

Как известно, тема каторги в русской литературе начинается с произведений Ф. М. Достоевского. Автор «Колымских рассказов», высоко ценивший Достоевского, порицает его за романтизацию уголовного мира. В «Красном кресте» он вспоминает «Записки из Мёртвого дома», где каторжане рисуются с умилением, как большие дети, вызывают у автора сочувствие. В «Очерках преступного мира» Шаламов пишет, что Достоевский не показал подлинного страшного лица «блатарей», вероятнее всего, их просто не встречал на своей каторге.

Шаламова и Солженицына называют основоположниками «лагерной темы». Чаще всего в школе сравнивают «Колымские рассказы» и повесть «Один день Ивана Денисовича». Лагерный опыт у этих писателей был различен. Страшнее колымских «кругов ада» ничего не было (в рассказах Шаламова царствует смерть), и потому восприятие этого художника более трагично, пессимистично; повесть же Солженицына читать легче – герой выживает, несмотря ни на что... Если Шаламов более откровенен, объективен, беспощаден, многогранен, то Солженицын в своих оценках более сдержан. Шаламову близка эта повесть, хотя он и высказал в письме её автору ряд замечаний. Не соглашался с «героизацией» принудительного лагерного труда, с «лакировкой» жизни в зоне. В то же время Солженицын признавал, что Колыма как «полюс лютости» – это особое испытание, и здесь он полностью доверял свидетельствам Шаламова.

«Лагерная тема» в отечественной литературе была продолжена в таких произведениях, как «Крутой маршрут» Е. С. Гинзбург, «Чёрные камни» А. В. Жигулина, «Факультет ненужных вещей» Ю. О. Домбровского, «Верный Руслан» Н. Н. Владимова, «Дети Арбата» А. Н. Рыбакова, «Погружение во тьму» О. В. Волкова и др.

Проза Шаламова постигается глубже, полнее, если она рассматривается вместе с его лирикой, в переплетении с ней. При жизни Шаламова вышло несколько поэтических сборников: «Огниво» (1961), «Шелест листьев» (1964), «Дорога и судьба» (1967), «Московские облака» (1972), «Точка кипения» (1977). К сожалению, поэзия Шаламова в программах и школьных учебниках по литературе не представлена. Однако сам писатель, по его признанию, видел в себе прежде всего поэта, а не прозаика. Для знакомства с лирикой художника можно предложить стихи о природе («Гроза», «Сосны срубленные», «Ветка», «Роща», «Стланик», «Июль», «Август», «Тайга», «Белка», «Уступаю дорогу цветам...», «Я думаю всё время об одном...»), творчестве («Память», «Поэзия – дело седых...», «Ода ковриге хлеба», «Стихи – это судьба, не ремесло...», «Стихи – это боль и защита от боли...»), философскую лирику о мире, человеке («Она ещё жива, Расея...», «Аввакум в Пустозерске», «Я северянин. Я ценю тепло...», «Я знаю, в чём моя судьба...»), биографии поэта («Школа в Барагоне», «Я забыл погоду детства...», «С годами всё безоговорочней...»). В лирике Шаламов продолжает традиции русской классической поэзии.