...Шла литературная передача по ЦТ, посвященная Шаламову. Я всмотрелся в его лицо на экране – да я же знаю его! Я видел, я помню эти глаза. И память пробудила давнюю мимолетную встречу с ним в поезде, идущем в Москву осенью 1953 года.

Мы, два студента из Харькова, догуливали последние свободные дни, путешествуя по железной дороге. На станцию Валуйки пришел скорый поезд из Донбасса. Билетов не было, решили проехать одну-две остановки в тамбуре, для самоутверждения. Поезд тронулся, мы запрыгнули в свободный открытый тамбур, кто-то закричал и побежал за нами по перрону. А кто-то, чуть раньше нас появившийся в тамбуре с другой стороны, побежал в соседний. Я побежал туда же – там безопасней. И вдруг передо мной большие костлявые руки и хриплое яростное: «...Убью!»

Миг внезапной опасности. Я вскидываю взгляд – надо мной косматая седая голова с большими неистовыми глазами... Смотрю в них и кричу: «За что?» Его глаза заглядывают мне в душу и, несмотря на чеканный страшный смысл слов и весь облик этого человека, они добрые, человечные... Проскакиваю к свободному окну, за мной мой товарищ. Незнакомец у другого окна, и мы узнаем, что двух человек ему «порешить даже лучше», и терять ему больше нечего. Вот так мы и запрыгнули сами в тамбур – мышеловка захлопнулась. Напряженно и молча стоим у окна, держа руки в пустых карманах плащей – наивная уловка для экстремальной ситуации.

Последний его ультиматум – уходить нам из тамбура, но дверь рядом с ним, это опасно для нас, а пока между нами есть дистанция. «Мы вам не мешаем, нам ехать один перегон» – заявляем нашему попутчику и осторожно закуриваем. Голос и слова человека до предела жесткие, но нападения никакого нет, да и нервная вспышка спадает. На вопрос «Кто вы?» отвечаем «Студенты».

И тут случилось чудо. Перед нами оказался совершенно другой человек: нервный, усталый, но не такой уж страшный (хотя такой же лохматый). Попросив закурить, он заговорил с нами богатым, красивым русским языком, который так редко слышишь, общаясь с людьми. Какие-то дополнительные слова окрашивали, уточняли смысл и тональность его фраз. Оказывается, этой ночью под Саратовом в тамбуре поезда его ограбила юная шпана, забрав даже последнее курево. Нас он принял за следующих визитеров, поэтому так и защищал свое новое жизненное пространство.

Мы разговорились сначала с опаской, а потом весь перегон слушали его, разинув рот. Он журналист, отсидел десять лет, поехал в Москву окольным путем, чтобы в приемной Верховного Совета просить разрешения жить и работать в Москве. Надеялся на положительное решение, так как случай у него особый, он без вины виноватый...

Узнали мы о каторжном труде заключенных, о массовой гибели людей в лагерях. Выживали единицы, вот ему повело – уцелел, но зубы – смотрите – там оставил (цинга). Узнали и о том, что многие невиновны и находятся там, не зная за что, каторжным трудом и своими жизнями тоже добывали победу над фашизмом, поскольку добытое ими золото отправлялось, говорят, в США как расчеты за помощь.

Это и был Варлам Тихонович Шаламов. Обо всем об этом он не мог спокойно говорить, срывался на крик, рассказывал о лагерной доле с болью в хриплом голосе: «3найте, знайте об этом!»

– Эх, ребятки, из-за вас и меня раскроют, не доехать мне в этом тамбуре до Москвы!

Мы успокаивали его как могли. Перед станцией отдали ему все свое курево и еле-еле сумели уговорить его взять какие-то наши рубли, которые действительно были нам не очень нужны. Пожелали ему, прощаясь, удачи в Москве. На перроне умышленно покрутились перед проводниками, чтобы они знали, что нас не надо искать в вагоне... Поезд отходит. В окне тамбура наш «лохматый дед», и мы машем руками друг другу. Затем молча стоим, глядя на уходящий поезд, подавленные страшной правдой о лагерях. Мы услышали ее от человека с такими добрыми глазами и такой тяжкой судьбой... Вот что воскресила память об этой короткой, но такой емкой дорожной встрече.

Слушал по ЦТ суровое лаконичное стихотворение Шаламова, монотонный голос чтеца и сами слова наплывали как полны, как дуновение вековых истин. Невольно вспоминался и Б.Чичибабин, по сходной судьбе и единству темы. В этих словах звучали не только беды, но и истины природного хода жизни на земле, которые живы даже в отравленном атеизмом сознании людей конца двадцатого века. Велики души духовных мучеников наших, и они всегда будут жить в народной памяти. Не желаю несбыточного. Желаю только одного – чтобы никогда больше не было страданий в глазах и душах людей – и славянских, и всех других.