Лучшие годы своей жизни известный писатель отсидел в лагерях – 
сперва «за Ленина», потом – «за Бунина»

Белый храм на белом снегу. В свете вечерних фонарей София как бы парит над землей, увлекая за собой очарованную душу. Много лет назад маленький мальчик, родившийся в доме священника, в тридцати шагах от собора, был потрясен увиденной на его стене росписью – трубящий ангел призывал грешников на праведный суд.
Над ним, уже взрослым, вершили не небесный, а жестокий земной суд, и ему пришлось пройти через все круги ада. Теперь об этом может узнать каждый, переступив порог музея-квартиры Варлама Шаламова.

Тихон Николаевич Шаламов был достаточно известным в церковных кругах дореволюционной России: смелый характером, высокообразованный. И, кстати, наделенный литературным даром – сохранились 3 заметки об Аляске, где он 12 лет служил священником в Кадьяке, защищая духовных чад от притязаний американских торговцев. Этой стороне деятельности старшего Шаламова исследователь Лора Клайн посвятила целую главу своей диссертации, которую защитила в Мичиганском университете в 90-е годы... 

«Великое обновление России», по выражению самого Тихона Николаевича, требовало его участия, и в 1904 году семья вернулась в родные края, поселилась в доме церковного причта на Соборной горке, где через три года, летом родился пятый ребенок – сын. По церковной традиции ему дали имя Варлама, в честь Варлаама Хутынского, покровителя Вологды, одноименная церковь святого и поныне стоит недалеко от дома Шаламовых. Родители пророчили духовную карьеру младшему из детей, но он выбрал иной путь – писательский, а судьба обставила этот путь страданиями и испытаниями, зачастую превышающими меру человеческих сил и возможностей.

...Студента 3-го курса Московского университета (юридический факультет) Варлама Шаламова арестовали в университетской типографии в феврале 1929 года и отправили в одиночную камеру Бутырки. Его обвинили, по сути, в распространении письма Ленина «К съезду». Месяц шло следствие. Всех, кого взяли вместе с Шаламовым, выпустили, поскольку они дали «нужные показания», а он не выдал никого. Вот и «пострадал за Ленина». Приговором «особого совещания» студенту назначили три года концентрационных лагерей с последующей ссылкой на Север. Его везли вместе с уголовниками в Вишерское отделение соловецких лагерей...

Казалось, все пережитое ушло в прошлое, как кошмарный сон, когда, вернувшись после лагеря в Москву, Варлам быстро встал «на четыре ноги» – получил работу в журнале, завел семью и у него родилась дочь, выступил в периодике с рассказами. Он был полон замыслов, уже зрело осознал, что литература – его единственное призвание. Разве мог он подумать, чем для него обернется неделя после Рождества в январе 1937 года? Ночью в дверь его квартиры в доме 8 по Чистому переулку постучали. Начался обыск. «При обыске присутствовал дворник Стайпер», – свидетельствует протокол. Ни энкавэдэшники, ни дворник «компромата» не нашли, но увели под конвоем и стали замешивать дело «на старых дрожжах». «Приговор мне выписали по уголовной статье, – вспоминал позже писатель,– я отказался подписывать приговор. «Особым совещанием» я был осужден по литерной статье – «за контрреволюционную троцкистскую деятельность...» на 5 лет с отбыванием срока на Колыме...»

Захлопнулась тяжелая холодная дверь в подвальной камере, а через несколько дней эшелон с теплушками увозил его в числе сотен узников через всю страну...

Что увидел и понял Варлам Шаламов в лагере? Вот только несколько его ответов. «1. Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации. Человек становится зверем через три недели – при тяжелой работе, холоде, голоде и побоях. 2. Главное растление души – холод. В среднеазиатских лагерях люди, наверное, держались дольше, там было теплее. 3.Понял, почему человек живет – не надеждами, надежд никаких не бывает, не волей – какая там воля, а инстинктом, чувством самосохранения – тем же началом, что и дерево, камень, животное. 4. Убежден, что лагерь – весь отрицательная школа, даже час провести в нем нельзя – это час растления. Никому, никогда, ничего положительного лагерь не дал и не мог дать. На всех – заключенных и вольнонаемных – лагерь действует растлевающе. 5. И физические, и духовные мои силы оказались крепче, чем я думал, в этой великой пробе – и я горжусь, что никого не предал, никого не послал на смерть, на срок, ни на кого не написал доноса...»

Лучше, чем написал Шаламов, ныне признанный во всем мире как «бриллиант русской литературы», конечно же, не скажешь, да и не в том дело. Его стихи, повести, рассказы, романы составили бы художественное достояние любой нации. Но мы обратим внимание на такую деталь. В 1943 году писателя должны были освободить из лагеря, однако его обвинили в том, что он назвал Ивана Бунина классиком русской литературы, устроили обыск. В протоколе значится – «ничего нет». Тем не менее, теперь уже за Бунина Шаламову дали новый срок – 5 лет. Лишь в 1953 выпустили, а в 1956 реабилитировали «из-за отсутствия состава преступления». Ему сначала не разрешили жить в Москве, и он некоторое время обитал в поселке торфяников под Тверью.

Каторга «ни за что» надломила физические силы Варлама Шаламова, но он активно творил. Отправить его в забвение – не получилось.
К сожалению, попытка вернуться жить на родину, в Вологду, не увенчалась успехом – тогдашние власти отказались принять писателя. Может быть, это и послужило для Варлама Тихоновича поводом к написанию уникальнейшего в своем роде произведения – повести «Четвертая Вологда», где автобиография причудливо переплетена с важнейшими событиями в России начала века, оценками местных обычаев и нравов. Но возвращение Шаламова на родину все-таки состоялось. Хотя и после смерти писателя.

...В один из весенних дней искусствовед Марина Вороно перекуривала на скамеечке на Соборной горке, рядом сидел известный краевед Борис Сергеевич Непеин. «А знаете, кто жил в этом доме? – спросил он Марину, показывая на обшарпанное двухэтажное здание рядом с Софийским собором. – Мой друг Шаламов!». И она начала поиск. Побывала на Кунцевском кладбище в Москве. Памятник на могиле писателя установил московский скульптор Федот Сучков, хорошо знавший и любивший Шаламова. «Первый мемориальный музей Шаламова, если можно так сказать, – говорила Вороно, – я увидела в мастерской Сучкова, в подвале одного из зданий на Страстном бульваре. Там было много портретов, скульптур Варлама Тихоновича, а также вылепленные лики Юрия Домбровского, Анатолия Жигулина и некоторых других деятелей культуры. Выяснилось, что Федот Федотович и сам прошел лагеря, был в одном из них под Великим Устюгом...»

А в Вологде почти десять лет картинная галерея «отвоевывала» у властей бывший «шаламовский дом», даже не зная, что он представляет мемориальную ценность. В реставрированном здании намечали открыть постоянные экспозиции русской и западноевропейской живописи. Когда выяснили, что здесь – «родовое гнездо» Варлама Шаламова, то зарезервировали комнаты для мемориальной экспозиции писателя. Дверь парадного входа в дом Шаламов помнил последнего дыхания: «...именно; дверь я затворил за собой, навсегда покинув город своей юности, дом, где я родился и вырос. Это было ветреной дождливой осенью 1924 года в листопад боярышника, березы. Вихри метелей кружила по городским улицам, взрывали при неожиданном изменении направления ветра...»

У входа рос еще багульник, который не уцелел. И Марина Вороно, добрая душа, начала создание мемориального музея Шаламова с того, что посадила на том же самом месте багульник – теперь он уже вытянулся. Федот Сучков изготовил барельеф Шаламова, и памятная доска была торжественно открыта на доме в день рождения писателя в июне 1991 года. Много помогала литературовед Ирина Сиротинская, являющаяся наследницей архива писателя – представила копии и оригиналы рукописей стихов, рассказов, переписку Шаламова с Борисом Пастернаком и Александром Солженицыным, а также подарила часы Варлама Тихоновича – единственная вещь музее, принадлежавшая ему. Если не считать комнаты – именно в ней вырос Варлам.

Сложно было найти «ключ» экспозиции, чтобы образно вырази все перипетии судьбы писателя и такой же сложный характер его творчества. Мы приходим в мир, не принося ничего, а уходим, не взяв с собой ничего. И от Шаламова осталось только творчество. Черный фон, красный кирпич, кусок колючей проволоки да обрубок лиственницы, привезенной с Колымы, – вот, собственно, и весь антураж мемориального музея. «Большинство из тех, кто приходит сюда сегодня, – рассказывает Вороно, – не знают, не могут себе представить, что такое сталинский лагерь. Мне хотелось, чтобы сама обстановка музея цепляла за живое в душе...» Тысячи людей, посетившие комнату Шаламова, уже не смогут забыть этот день своей жизни. При нас был посетитель из Ярославля, и он подтвердил, что для него приход сюда – открытие, потрясение... 

«Пятая Вологда» Шаламова – наша память о нем – живет, она столь же необходима, как и книги писателя. Забыть ГУЛАГ или приукрашивать его мы не имеем никакого права. Об этом – творчество Шаламова.

Говорят, мы мелко пашем, 
Оступаясь и скользя. 
На природной почве нашей 
Глубже и пахать нельзя. 
Мы ведь пашем на погосте, 
Разрыхляем верхний слой. 
Мы задеть боимся кости, 
Чуть прикрытые землей.