О.В. Козлова. Гуманизм художника В. Верещагина и современное его восприятие: глас вопиющего в пустыне? // Россия на рубеже веков: культурное наследие Верещагиных. Материалы Всероссийской научной конференции. – Череповец. – 2005 – С. 38–43.

«Передо мною, как перед художником, война, ее я бью, сколько у меня есть сил; сильны ли, действительны ли мои удары – это другой вопрос, вопрос моего таланта, но я бью с размаха и без пощады»1, – писал В.В. Верещагин.

Художник В.В. Верещагин по своему характеру не был творцом рафинированности. Он не являлся сторонником теории «искусства для искусства», с одной стороны, и сам себя в своем мироощущении тесно связывал с миром социальным. Судя по той болезненно – хрупкой, но взрывной форме восприятия им различных (особенно негативных) оценок его собственного творчества, В.В. Верещагин, как творческая личность, не был художником для других и ради других.

Многие художники, как отечественные, так и зарубежные, не могли похвастаться признанием современников или соотечественников. Почему же столь болезненной оказалась реакция нашего В. Верещагина на официальное непризнание ряда его работ? Известен факт сожжения художником трех, считающихся лучшими, своих работ в ответ на хулительную критику явно не со стороны специалистов. Также известна его болезненная реакция на нелюбовь к его творчеству, нежелание приобретать его произведения русских императоров: и Александром II, и Александром III, и Николаем II (последний приобрел ряд картин после трагической гибели художника). Ведь для отечественных творческих, оригинальных, самостоятельных личностей в России было всегда несчастливо жить. Связано ли это с чрезмерным самолюбием и амбициозностью (что наблюдается в некоторых, например, письмах В.В. Стасову) художника или, может быть, это – результат невозможности достучаться, быть понятым зрителем? Однако очевидны факты, совершенно обратные. Работами художника восхищались многие умные зрители: и художники, и критики, а зарубежная пресса была полна восхищенно – хвалебными откликами на любые выставки художника, которые он, как известно, в основном делал за границей. Выскажем свою точку зрения по этому вопросу. Конечно, каждый художник (даже который утверждает обратное) творит для других – зрителей, слушателей, читателей. Нет, думаем, художника, которого бы не затронула, не обидела, не возмутила и т.п. непонятость современниками, непризнанность соотечественниками и эпохой. И Верещагин здесь не исключение. Однако уничтожение собственных произведений – удел отечественных художников. Можно предположить, что микрокосм личности российского человека, даже выходя далеко за пределы своего социально – культурного пространства, не может из него вырваться. На наш взгляд, российский художник, даже получая мировое признание, продолжает творить под сильным влиянием ностальгического ощущения именно социально – культурной общности (в том числе любви и признания собственным, отечественным, реципиентом) своего народа, а при утере возможности окунаться в это пространство снова и снова как творец все же угасает.

В.В. Верещагин известен как художник-гуманист, антимилитарист (прежде всего). И его главная задача – донести не просто понимание и осознание всего ужаса войны, а ощущение, саморефлексивное погружение в ситуации увиденной, понятой и доносимой до зрителя боли, трагедии, как правило, бессмысленной смерти здоровых, сильных, молодых и не очень молодых солдат, жизнь которых теперь превратилась в горы мертвых тел или черепов. В. Верещагин стремится заставить человека содрогнуться и остановиться, прекратить подобные безумия войны ли, колониальных ли порядков. Художник призывает не забывать погибших не ради мести, а ради воспитания человечности. Официальная же пресса (и не только) обвиняла его в непатриотизме.

И все-таки вопрос остается. Известно, что сам В. Верещагин прошел процесс становления антимилитаристских взглядов. Так, А. Лебедев и Г. Бурова пишут следующее: «Впервые попав на войну в Туркестан, он с большим любопытством и интересом стал изучать ее. Никакого чувства гуманности, жалости к гибнущим людям, никаких антимилитаристских побуждений у него тогда не было... Верещагин не стыдился подчеркивать, что он первоначально относился к войне неосмысленно, как к «забаве», как «к приключению. Но... увидев собственными глазами народное горе, бесчисленные страдания людей, продумав и перечувствовав все, Верещагин <...> стал страстным антимилитаристом».2 Подтверждение этому факту и тому утверждению, что гуманистические и антимилитаристские идеалы, осмысление хрупкости и ценности каждой человеческой жизни, неоправданности войн никакими идеями «окультуривания» (равно: колониальных захватов) других, якобы, варварских, народов приходит к Верещагину после собственного опыта пребывания (и даже участия) в военных походах и наблюдений художника, мы находим в мемуарах самого В.В. Верещагина, где он описывает свой боевой азарт и объяснимое неопытностью молодечество, пережитые им во время боя за Самарканд: «...я с охотниками держался больше на стене, где тешился стрельбою, нет-нет да и имеешь удовольствие видеть, как упадет подстреленный зайчик».3

Это позже В. Верещагин осознает, что и вражеский «подстреленный зайчик» – такая же чья-то уникальная и ценная жизнь.

Из туркестанского похода Верещагин пришел человеком иного миропонимания, о чем свидетельствуют его картины одноименного цикла и, прежде всего, широко сегодня известное полотно, на раме которого он написал: «Посвящается всем великим завоевателям, прошедшим, настоящим и будущим», – «Апофеоз войны». Содержание данной картины для любого здравомыслящего человека доказывает, что автор произведения не прославляет завоевания (в том числе и русское насильственное продвижение ради расширения пространств), какими бы геополитическими интересами они не были вызваны. Не мешало бы господам из так называемой политической «элиты» Блэрам, Бушам без охраны, «спецкушаний» и укрытий вместе со своими семьями пройти «блицкриг» в Югославии или битву в пустыне, чтобы не на словах, а на деле осознать необходимость мирных способов решения проблем и невмешательства в чужие культуры.

Еще больше В. Верещагин укрепляет свое мировоззрение наглядными доказательствами жесткости подавления восстания народа в Китае против императора, унижения индусов, издевательств и казней над ними, совершаемых английскими колонизаторами. Антимилитаристический гуманизм художника В. Верещагина был им, на наш взгляд, физически и психологически выстрадан, сопережит со страданиями, которые несет война, захваты народов и тирания. Может, поэтому он был столь нетерпелив, если его творчество, как, видимо, он полагал, не приводило к должному результату? Однако мы по-прежнему не решаем проблему, в частности, уже упоминаемого нами сжигания своих картин самим художником. В ответ на вопрос В.В. Стасова, зачем он это сделал, Верещагин ответил (имея в виду официальные власти и бесталанных своих критиков), «что этим он дал плюху тем господам».4 Не наивность ли проявлена и детскость художника в данном поступке, ведь уничтожены были наиболее яркие, открыто гуманистические, призывающие любить каждого человека картины: «Забытый», «Окружили – преследуют» и «Вошли» (из туркестанского цикла, выставка 1874 года в Санкт-Петербурге). Ведь картины Верещагина не только хулили, но и хвалили, восхищались. Хулители видели в них поклеп на русскую армию, объявлена была цензура, запрет на воспроизводство «Забытого» в печати и т.д. Однако все это – проявления официоза. Значит, для Верещагина официальное признание в тот момент еще имело большое значение, а позже он откажется от профессорского титула и звания академика. На наш взгляд, в тот момент на вандалистское действие художника оказал влияние как его темперамент, так и тогда казавшееся ему столь необходимым признание правящей верхушкой. Ведь в каждой ситуации нападок со стороны критики, профессоров-академиков (в частности, публикация статьи академика Н.Л. Тютрюмова в газете «Русский мир» от 27.09.1874 г.), официальных идеологов и священнослужителей (Вена) в художественной среде высококлассных художников и критиков он не был одинок. Его открыто, публицистически и творчески поддерживали В.В. Стасов, И.Н. Крамской, И.И. Шишкин, Н.Н. Ге, Мусоргский. Однако, как мы предполагаем, В. Верещагин, пойдя на уничтожение своих картин, в тот раз пошел на поводу официоза, а не дал ему «плюху» (при этом мы не берем на себя право осуждать художника за его, как нам кажется, слабость: мало кому удается в этом мире быть свободными художниками всегда). Однако дальнейшее творчество художника свидетельствует о силе его характера и убеждений.

В течение своих путешествий в Индию, Палестину, пребывания на войнах мировоззрение В.В. Верещагина сформировалось как демократическое, гуманистическое, которое четко проявлялось в его художественном творчестве. В работах русского художника, помимо высоко идейного и художественного содержания, Элен Циммерн видит и философскую мудрость. Кроме того, Э. Циммерн верно объясняет факты официального непризнания Верещагина в России, травлю в австрийской печати, попытки уничтожения его картин на выставке в Вене (1886 г.; из палестинского цикла картин на евангельские сюжеты) и т.п. проявления неприятия работ художника: «Верещагин <...> графически изображает свою точку зрения, и он борется против варварства и деспотизма оружием, более опасным и смертельным, чем устное оружие. Не всегда и даже не часто живописец является мыслителем, но Верещагин и то и другое. Он мыслитель, философ и политик...»5

Здесь хочется возразить автору (к сожалению, писавшему в 1885 году): вряд ли к В. Верещагину можно отнести слова: «Не всегда и даже не часто живописец является мыслителем...» Только мудрый человек может в победе видеть поражение, только у мудрого человека любой финал битвы – победа или поражение – связывается с образами раненых, убитых, калек, разрушением обоюдосторонним. «В многой мудрости много печали», – говорит народная пословица. И не мудрость ли художника проявляется в картинах, в которых он убеждает правителей отказаться от войн, как способа решения любых проблем: даже победа, говорит художник, приводит к ожесточению, упадку духовности, разочарованию и самих победителей. В этом убеждает в том числе и его картина, изображающая спокойно курящих солдат на фоне груды тел убитых (пусть и бывших врагов).

А ведь человечество и наука открыто поставили эту проблему лишь в XX веке. Верещагин изображал не баталии и просто победы, не императора в его силе и славе, а императора, посылающего людей на бессмысленную бойню, не просто войну, а ее трагизм и бессмысленность. Войну не ради восхваления подвигов, а для ее искоренения в истории человечества.

Проблема, однако, заключается в том, что ни В.В. Верещагин с его кричащими черепами, ни «Крик» экспрессионистов не остановят алчущих власти и богатств политиков, бизнесменов и т.п. проявления «элиты», а только стойкое сопротивление насилию, в какую бы далекую страну не вторгался захватчик, всего населения Земли. Для этого необходимо, чтобы, созерцая картины В.В. Верещагина, человек сопереживал им и протестовал, был антимилитаристически и антиэксплуата-торски, антирабски активен. Только в таком случае художник В. Верещагин творил не в пустыне, а в живом социуме.

Однако вся современная жизнь человечества есть война: за существование ли, за лучшее существование, за десятый особняк или славу, нефтедоллары или статусную должность. А на войне, как полагается, все средства хороши. И если художественный антимилитаризм конца XIX – начала XX века кричит: «Остановись, человек, не то оставишь пустыню после себя!» и мечтает быть именно так услышанным, то наш современник, в массе своей настолько привыкший к убийствам (довольно многочисленным) и без войны, к оправданию войны политиками и лицемерию международных гуманитарных организаций и их недееспособности, смотрит на эти картины, к сожалению, как на нечто привычное и закономерное проявление «права сильного мира сего».

Прав был В.В. Стасов, который в 19 веке так трактовал и оценивал значение картины В. Верещагина «Апофеоза войны» (1871): «Здесь дело не в том только, с каким именно мастерством Верещагин написал своими кистями сухую пожженную степь и среди нее пирамиду черепов, с порхающими кругом воронами... Тут <...> нечто более драгоценное и более высокое <...> это глубокое чувство историка и судьи человечества... Что Тамерлан, которого все считают извергом и позором человечества. Что новая Европа <...> это все то же!»6

К сожалению, еще более эти слова В.В. Стасова и художественно изображенную идею В.В. Верещагина можно отнести ко всему XX и началу XXI века. Да и задумается ли, воспротивится агрессии и насилию человечество в будущем?

Примечания

1 Верещагин В.В. Избранные письма. М.: Изобразительное искусство, 1981. С. 96.

2 Лебедев А., Бурова Г. В.В. Верещагин и В.В. Стасов. М., 1953. С. 9.

3 Верещагин В.В. На войне в Азии и Европе. М., 1984. С. 18.

4 Стасов В.В. Собр. сочинений. Т. II. СПб., 1984. Отд. 4. Стб. 308.

5 Лебедев А., Бурова Г. В.В. Верещагин и В. В. Стасов. М, 1953. С. 31.

6 Лебедев А.К., Солодовников А.В. В.В. Верещагин. М.: Искусство, 1988. С. 63.

назад