Юмашева Ю. Эти картины не продаются // Взор. – 2001. – № 5

Василий Васильевич Верещагин (1842-1904) – счастливый художник: за полтора века о нем и его творчестве написано немало. Крупнейшие критики отдавали дань его таланту. В.В. Стасову, в частности, принадлежат слова о том, что Верещагин вошел в историю искусства «не потому только, что обладал великим художественным талантом, а потому, что обладал великою душою».

В Верещагине сочетались таланты художника, путешественника, географа, этнографа, зоолога, ботаника, историка и даже литератора и филолога, хотя сам себя он определял как «художника, воина, путешественника». В одном из своих многочисленных произведений (а перу Верещагина принадлежат двадцать книг!) он писал: «Для всех деятелей на поприще наук, искусств и литературы, для ученых, художников, литераторов и даже музыкантов путешествия составляют хорошую школу, просто необходимость: в наш век развития пароходства и железных дорог не пользоваться средствами передвижения, не учиться на живой летописи истории мира – значит вырвать самые интересные страницы из книги своего бытия...». Объехав с мольбертом весь земной шар, Верещагин не переставал удивляться сам и удивлять своих зрителей. Ничто не ускользало от пристального взгляда художника: будь то разнообразие ландшафтов или повадки зверей и птиц, переливы красок в небесах или особенности архитектурных стилей, орнаментов, многоцветье национальных костюмов, антропологические исследования – все это становилось материалом для создания им достоверных художественных образов, главной целью которых являлось глубокое осмысление и переосмысление прошлого и настоящего. В своих картинах художник выступал то как бесстрастный репортер, фиксирующий события, то как философ, изменяющий традиционные, устоявшиеся представления, то как теолог, совершенно по-новому прочитавший Священное Писание. Но прежде всего Верещагин был превосходным мастером батальной живописи, потрясающим душу бытописателем войны и страстным ее противником. Современники называли его апостолом мира, защитником человечности.

Его первая крупная художественная серия – «Туркестанская» – явилась результатом двукратного пребывания художника в Средней Азии: в 1867-1868 и 1869-1870 годах.

В Среднюю Азию Верещагина влекла не столько опоэтизированная литераторами сказочная красота Востока, сколько его неугомонная, деятельная натура. Художник стремился попасть в гущу военных действий, принять в них участие, чтобы увидеть и понять войну «изнутри».

Обе притягательные причины туркестанского путешествия живописца – Восток и война – не обманули его ожиданий и потрясли воображение.

Это потрясение художнику помогли отчасти перенести впечатления, полученные им во время длинной, утомительной и многотрудной дороги в Туркестан, подробно описанной им в путевых заметках «От Оренбурга до Ташкента. 1867-1868». Однако плодом первого путешествия стала не только эта книга, но и множество рисунков и около 30 картин и этюдов, созданных художником в дороге. К их числу относятся превосходные, антропологически и этнографически точные портреты казахов, узбеков, афганцев, калмыков, натурные зарисовки городских улиц, архитектурных памятников.

Оказавшись в Самарканде, Верещагин был пленен изысканной красотой средневековой среднеазиатской архитектуры и добросердечием простых людей. В своем очерке «Самарканд в 1868 г.» он восхищенно писал: «Я ежедневно ездил в город и за город, осматривал мечети, базар, училища, особенно старые мечети, между которыми уцелело еще немало чудесных образцов; материала для изучения и рисования было столько, что буквально трудно решиться, за что ранее приняться: природа, постройки, типы, костюмы, обычаи – все было ново, оригинально, интересно».

Но не только природные и рукотворные красоты Средней Азии поразили Верещагина. Художник был потрясен немыслимым богатством одних и вопиющей бедностью других жителей этого края; его поразили отголоски рабовладения, сохранявшиеся в повседневной жизни. Подземные тюрьмы, продажа детей-невольников, превращение пленных в рабов, приниженное положение женщин, попрошайничество и бродяжничество нищенствующих монахов-дуванов (дервишей), открытое распространение опиума и повсеместное «опиумоедство», неизлечимые болезни, поголовная неграмотность – все эти лики Туркестана запечатлелись в его памяти, сердце, картинах и книгах.

Однако более всего потрясла Верещагина война. Ее жестокость и цинизм превратили его из стороннего наблюдателя и искателя впечатлений в художника, бичующего и осуждающего бессмысленность происходящего. Он устремился в гущу событий, чтобы до конца «узнать, что такое истинная война» – в Самарканде художник принимает непосредственное участие в боевых действиях, за что впоследствии был награжден Георгиевским крестом. Столкновение «лицом к лицу» с «изнанкой» войны заставили живописца резко изменить собственные представления о войне как красивом зрелище, легком параде. Позднее Верещагин подчеркивал, что его военные «картины явились сами собою», что он «не искал их», но сила потрясения от происходившего у него на глазах была столь велика, что он не мог не запечатлеть это.

Будучи в Ташкенте, Верещагин написал две картины-притчи – «После удачи» и «После неудачи», на которых изобразил моменты окончания сражений между русскими и бухарскими войсками и восприятие победы противоборствующими сторонами. Обе работы раскрывают трагические последствия сражений, жестокие нравы в среде воюющих сторон – полное равнодушие «своих» и «чужих» к смерти, отвратительное огрубление и очерствение душ, порожденные войной. Такая трактовка событий войны явилась новым словом в отечественной батальной живописи, по давней традиции возвышавшей военные события и их участников как рыцарей доблести и победы.

Тем не менее, изображая врагов, Верещагин никогда не прибегал к шаржу и гротеску. Напротив, в его полотнах чувствуется глубокое уважение к солдату, на чьей бы стороне он ни воевал.

Переполненный впечатлениями, В.В. Верещагин вернулся в Петербург, где организовал большую и необычную «Туркестанскую выставку». Принцип краеведения, положенный художником в основу формирования ее экспозиции, намного опередил свое время. Выставка, всесторонне представлявшая Туркестанский край, была новаторской по сути своей: экспозиция состояла не только из картин и рисунков Верещагина, но и зоологической и геологической коллекций, предоставленных крупнейшими российскими учеными, друзьями художника, Северцовым и Татариновым. В. В.Стасов, посетивший экспозицию, с восторгом писал: «Эта выставка (бесплатная) была диковинкой для Петербурга. На нее с любопытством ходили толпы народа… Для всех Верещагин был живописец совершенно новый, совершенно неизвестный...»

Сам же художник не считал свою «Туркестанскую серию» завершенной. Он вновь рвался в Среднюю Азию, и вскоре такая возможность представилась. Летом 1869 г. Верещагин путешествовал по Семиреченскому краю и вдоль границы с Китаем, участвовал в военной вылазке в Кульджинское ханство. С китайской границы он возвратился в Ташкент и в конце 1870 г. навсегда покинул Туркестанский край.

Из второй своей поездки на Восток художник привез примерно 70 рисунков и свыше 80 этюдов маслом. Многие из них вполне законченные произведения, запечатлевшие национальные типажи, жанровые сцены, виды природы, архитектурные памятники.

Вопреки ожиданиям из поездки художник не привез ни одного «военного» этюда. И тем не менее во многих его работах этого периода содержался намек на ее страшное присутствие. Верещагин лишь несколько изменил тональность своих картин. Поднявшись на уровень философских обобщений, теперь он осуждал войну не только как исторически и географически конкретное событие, современником и участником которого был, но как вневременное всемирное явление, особое состояние человеческого общества, чем-то схожее с наркотическим опьянением, последствия которого так страшны и безысходны. Много позже, в письме П. М. Третьякову, художник признавался: «Передо мною как перед художником война, и ее бью, сколько у меня есть сил; сильны ли, действительны ли мои удары - это другой вопрос, вопрос моего таланта, но я бью с размаха и без пощады»...

В Петербурге Верещагин оставался недолго, для своей продолжительной работы (а на основе своих азиатских впечатлений он собирался издать «Альбом картин Туркестанского края») он выбрал Мюнхен.

Именно здесь, в Баварии, в течение трех лет (1871-1873 гг.) напряженного, титанического труда рождалась «Туркестанская серия». Творческий результат этих лет ярко описал в биографическом очерке, посвященном Верещагину, В.В. Стасов: «Он (Верещагин) засел в Мюнхене на целых три года. Что он в эти три года сделал - это громадно, это непостижимо уже и по внешнему объему картин, составляющих целую галерею, но еще более это громадно и непостижимо по новизне, силе и глубине высказанного кистью содержания. И что особенно бросается в глаза при взгляде на картины этого периода, это то, что в самой живописи Верещагина произошел необычайный переворот. Этот человек, почти боящийся краски, чуравшийся от нее, одно время думавший даже забросить ее вовсе, чтобы только рисовать одним карандашом, внезапно становится великолепным колористом, точно будто он снял с себя одну шкурку и явился в совершенно новой, дотоле невиданной и незнаемой. Отбросив в сторону прежнюю сухую, жесткую мрачную фаску, еще лежащую на всем, написанном у него в Азии, он становится светлым, блестящим, жизненно правдивым по кисти своей, и в картинах его разливается горячее, знойное солнце, дотоле только глубоко почувствованное им грудью, но отсутствовавшее на его холстах. К 30 годам своей жизни Верещагин стал одним из самых необыкновенных колористов, какие только появлялись в Европе в последние века. Подобных превращений мало можно указать в истории искусства».

Но не только колористические метаморфозы произошли в творчестве художника. В эти годы Верещагин создал две совершенно новые художественные формы: этюд-картину как фрагмент действительности, выхваченный глазом художника и фотографически точно воспроизведенный на холсте; и выстроенную по законам жанра, основанную на точных реалиях, полностью завершенную, вставленную в раму, снабженную пояснительной запиской картину, воспринимаемую как целостное произведение только при непременном сочетании всех трех ее составных частей (картина, рама, записка).

С тех пор неразрывная связь между изображением и словом стала особенностью творчества Верещагина. Почти каждое свое произведение художник сопровождал комментарием (представленным либо на раме, либо в каталоге) и не раз обращал внимание на то, что только с этим текстом его картина может быть воспринята полностью. Но на этом новшества, придуманные и опробованные Верещагиным в «Туркестанской серии», не заканчивались. Создавая серию, художник впервые в практике живописи применил драматургические принципы ее построения. Серия выстроена как эпическая поэма, у нее есть свой «сценарий», свой текст, свои персонажи – образы, «живущие» в нескольких картинах, свои «декорации»... Более того, серия как бы распадается на отдельные «акты» и «сцены» в них. Наиболее типичным примером таких «актов» и «сцен» могли бы служить два цикла картин. Первый, состоявший из пяти этюдов: «У крепостной стены. Пусть войдут!», «Окружили. Преследуют...», «У крепостной стены. «Вошли!», «Смертельно раненный» и «Забытый» и запечатлевший эпизоды обороны Самаркандской крепости, очевидцем и участником которой был Верещагин. И второй, названный Верещагиным «Варвары» и состоящий из семи картин, написанных в разное время: «Высматривают», «Нападают врасплох!», «Окружили – преследуют...», «Представляют трофеи», «Торжествуют», «У гробницы святого благодарят Всевышнего», «Апофеоз войны». Примечательно, что в письме к Стасову художник сам поставил эти картины под одним номером и дал следующее пояснение: «Весь ряд военных сцен под общим названием «Варвары», скорее, может быть назван эпическою поэмою, в которой картины заменяют главы...».

Трагический рассказ о гибели в неравном бою небольшого отряда русских солдат и предстающие перед зрителем ужасающие сцены торжества победителей – вот две основные темы цикла, завершающегося глубоким философским обобщением. При ознакомлении с авторскими комментариями к полотнам сюжет цикла можно прочитать и совершенно по-иному: начинаясь знаменитыми словами князя Святослава «...мертвые сраму не имут!», предпосланными художником картине «Нападают врасплох!», он следует через восклицание «Так повелевает Бог! Нет Бога, кроме Бога!» на полотне «Торжествуют», а далее – к финальной развязке и одновременно кульминационной точке цикла – картине-символу «Апофеоз войны», которая «Посвящается всем великим завоевателям, прошедшим, настоящим и будущим». От точнейшего в мельчайших деталях конкретно-исторического изображения эпизодов войны в Туркестане – к обобщенному осуждению войны как явления... Такое мировое искусство до Верещагина знало лишь в драматургии Шекспира!

Принципы реализма художник распространял абсолютно на все, что попадало в поле его зрения и становилось частью его картин. Верещагин стремился приблизить свое видение жизни к зоркости видения великих натуралистов и путешественников, а достоверность изображения – к «доказательности», присущей естественным наукам.

В этом смысле весьма интересны созданные им жанровые полотна, которые как бы обрамляют центральные циклы серии, создают исторический, географический и этнографический фон, являясь при этом самостоятельными произведениями: («Богатый киргизский охотник с соколом» (1871), «Продажа ребенка-невольника» (1872), «Самаркандский зиндан (подземная тюрьма)» (1873), «Мулла Рахим и мулла Керим по дороге на базар ссорятся» (1873). На них художник тщательно выписывал пейзажи, интерьеры, костюмы, утварь, обозначал позы и жесты людей, запечатлевал обычаи и привычки. Все вместе картины производят впечатление старинного, драгоценного восточного ковра, который некогда поражал богатством, насыщенностью и разнообразием красок, причудливостью узора, но со временем поистерся; в некоторых местах краски поблекли, потеряли свою яркость, но все еще манят глаз, поражают воображение, заставляют восхищаться былым великолепием... Пожалуй, самой яркой и впечатляющей в этом плане иллюстрацией былого величия империи Тимура является картина «Двери Тимура (Тамерлана)».

Самарканд. Главный вход во дворец Великого Хромца, у которого стоят два нукера в пышных облачениях. Внимание стражников приковано к нереально-красивым, украшенным совершенным узором вратам. Они ждут, что в любой момент двери стремительно распахнутся, и перед ними явится владыка. Мастерски выписанное напряженное ожидание воинов невольно передается зрителю, реальность сегодняшнего дня отступает, глаза приковываются к двери, начинают изучать хитросплетения ее резного рисунка, тщатся прочитать изречение из Корана, начертанное вязью над дверью, и ждут... Томительная и опасно хрупкая тишина, готовая оборваться в любую секунду, почти физически ощущаемая в картине, переносит зрителя в XIV век...

Новое понимание исторической живописи – еще одно удивительное открытие Верещагина, сделанное в «Туркестанской серии». Художник переосмыслил само понимание истории как цепочки событий, результата деятельности людей, и весьма наглядно продемонстрировал, что «бездействие» тоже является частью исторического процесса... Вероятно, глубже всего это открытие понял И.Н. Крамской, писавший, что картина эта истинно историческая, поскольку в ней историзм выражен чисто живописными средствами.

«Туркестанская серия» впервые была показана в 1873 г. на персональной выставке В.В. Верещагина в Лондоне, каталог которой открывался надписью: «Эти картины не продаются». Художник, вопреки принятой в то время практике распродажи картин после выставки, хотел сохранить серию как единое целое и предназначал ее исключительно для России. Годом позже «Туркестанская серия» стала центральной частью экспозиции Петербургского вернисажа художника. Ее успех был ошеломляющим: в Петербурге было распродано тридцать тысяч каталогов. Невероятная цифра по тем временам. С восторженными отзывами выступили почти все столичные газеты. Однако художнику пришлось выслушать не только восторги почитателей, но и стать объектом несправедливых нападок со стороны царских сановников и высшего генералитета. В состоянии аффекта после этих нападок Верещагин снял с выставки три картины и уничтожил их. Это печальное событие сделало для Верещагина пребывание в Петербурге невыносимым, и еще до закрытия экспозиции он уехал в Индию.

А судьба «Туркестанской серии» после нескольких месяцев неопределенности разрешилась самым благоприятным образом: картины приобрел П.М. Третьяков, специально для них пристроивший новые залы к своей галерее.

назад