Письмо В.В.Стасову от 3/15.09.1877 //Верещагин В.Избранные письма. – М., 1981/

№29. В.В. Стасову

[Болгария]. 3/15/ сентября [1877]1

Посвятите несколько слов2 памяти убитого 30 августа под Плевною брата моего Сергея Васильевича. Вы знали его, следовательно, можете сделать это от Вашего имени. Он поступил в казаки охотником и состоял ординарцем при генерале Скобелеве-сыне3, молодом генерале с огромными военными способностями, храбром, деятельном воине и, что главное, образованном офицере. Скобелев говорил мне, что он был до крайности полезен ему, и действительно, по словам почти всех офицеров главной квартиры, он был в высшей степени бесстрашен, подскакивал к неприятельской цепи, врубался в середину их кавалерии и т.п. Полковник генерального штаба П. сказывал, что он исполнял в отряде Скобелева, кроме обязанности ординарца генерала, еще некоторым образом и обязанности офицера генерального штаба, снимал кроки местностей, рекогносцировал дороги и силы неприятеля и т.д.

Не было того огня, через который он не проскакал бы с данным ему приказанием. На Шипкинском проходе, при занятии его генералом Гурко4, С[ергей] Васильевич], подобравши себе какого-то унтер-офицера с ружьем, такого же решительного, как и сам он, шел далеко впереди всего передового отряда, солдаты и казаки которого, ожидавшие, разумеется, засад во всех ущельях и редутах, не раз говаривали: «Вот этот господин штатский (он был тогда еще в штатском платье) уж там, значит, идти можно...» «Он не жилец был на этом свете,– говорил мне один из адъютантов великого князя главнокомандующего, видевший его под Ловчею и сделавший с ним несколько других поездок. – Он просто искал смерти, был какой-то задумчивый, как будто пригнетенный каким-то горем, при этом нервный, немного обидчивый, оживлялся только при выстрелах и тотчас скакал на опасность...»

Покойный брат, выйдя из Морского корпуса, когда его преобразовали в училище, начал рисовать, ездил на Кавказ с художественною целью, но частью по болезненности, частью по неуверенности в силах своих, скоро пристроился на службу (которую нес, впрочем, только номинально) при Вологодском губернаторе. Затем занимался у старшего брата5 моего, на его артельных сыроварнях, управлял, не совсем, разумеется, удачно, имением отца моего и, наконец, в Париже свернулся на старую дорогу, стал посещать мастерскую Жерома, рисовать и писать с рвением и настойчивостью, бывшими отличительными чертами его характера. В 2 года усиленных занятий он сделал громадный успех, и я покажу Вам, вероятно, некоторые из маленьких его последних рисунков и этюдов, деланных в Вологодской губернии. Когда я приехал в главную квартиру, почти все говорили мне одобрительно о брате С[ергее] Васильевиче], в[еликий] к[нязь] вечером того же дня объявил мне, что государь приказал послать ему Георгиевский солдатский крест, который покойный, по его собственным словам, хотел непременно заслужить. Будучи 3 раза ранен, он, разумеется, заслужил его, но не довелось малому надеть царскую награду – на другой же день, при общей атаке на Плевну, посланный генералом Скобелевым собрать и соединить один очень пострадавший пехотный полк, он был, по словам одних, зарублен, по словам других (и это более вероятно), убит наповал пулею в левый бок, навылет. Бывшие при нем [...] обрезали шашку убитого, сняли револьвер, седло и забыли только одно: захватить самое тело. Не будучи еще в состоянии сесть в седло, я бросился на левый фланг в коляске; до Скобелева, моего старого туркестанского знакомого, не мог, при моей хромой ноге, добраться, так как он был в это время в передней линии, в самом адском огне. Повидав командующего лев[ым] флангом генерала Имеретинского6 и переспросивши офицеров, я понял, что вытащить тело С[ергея] Васильевича] не было никакой возможности,– так оно и осталось, к величайшему моему горю, пухнуть и гнить в массе – страшной массе покладенных в этот день трупов солдат наших. И то сказать, ведь он был «охотник»-казак, следовательно, нижний чин. До него ли было осетинам нашим, поторопившимся снять с него вещи, лишь в полной уверенности, что они составят их неотъемлемый военный приз. [...] Эти хоть и храбро дерутся, но понятий об обязанностях бравого воина держатся престранных до сих пор...

Брат мой Александр, казак-офицер, ранен был также около генерала Скобелева, еще при начале дела. «Иначе,– говорил он мне,– я бы добыл тело брата во что бы то ни стало». Узнавши по лазаретам, что раненый мой уже уехал к месту моего нахождения в деревне Пародим, я, буквально пробираясь через массу раненых в продолжение всей дороги, т.е, на расстоянии верст 20, приехал к ночи домой, оттуда и отправил Александра в Бухарест, в тот самый румынский госпиталь Бранковань, в котором с таким вниманием лечили меня. Рана, кажется, не опасная, и есть полная надежда сохранить ступню, которая, как Вы понимаете, так нужна нашему зеленому юноше. Замечательно, что накануне, когда, узнавши о приезде моем, он прискакал ненадолго с левого фланга, навестить, А[лександр] Васильевич] говорил мне, что его, наверное, убьют по той простой причине, что все окружающее Скобелева валится убитое или раненое. Я на это ответил ему шутя: «Не бойся, убить тебя не убьют, а только ранят, и мы тебя залечим...» Одна пуля попала ему в ногу и засела в ней, другая убила в то же время его лошадь.

Убитый же брат мой, по словам казака его, садясь в этот день на лошадь при начале дела, сказал ему: «Ну, прощай, брат Иван, может быть, больше не увидимся».

Еще раз прошу Вас посвятить брату моему несколько напутственных слов в эту открытую могилу, открытую потому, что Осман-паша на предложение генерала Зотова7 – убрать и убитых и раненых – отвечал, говорят: «Не нужно, пускай дохнут гяуры». Об варварстве этого решения можете судить по тому, что с наших позиций в хороший бинокль ясно видно, как многие из наших раненых ворочаются, поднимают руки, вероятно, молят своих о помощи... Может быть, и убитый брат мой не наповал убит, может быть, и он ворочается, ожидая, не подойдет ли выручить свой...

Не могу больше писать и да и нечего. Прощайте.

В.В.

Примечания

1 На автографе пометка Стасова: «1877».

2 Стасов неоднократно публиковал статьи и заметки о Верещагине («Новое время», 1877, 7 сентября, № 548; там же, 1877, 15 сентября, № 556; журнал «Пчела», 1877, № 39, и др.).

3 Скобелев Михаил Дмитриевич (1843–1882) – талантливый русский генерал, сын Д. И. Скобелева. Одержал ряд побед в русско-турецкой войне, но Александр II и главнокомандующий третировали его. Был дружен с Верещагиным.

4 Гурко Иосиф Владимирович (1828–1901) – фельдмаршал. Командовал в 1877–1878 гг. передовым отрядом Дунайской армии, овладел перевалами на Балканах, совершил переход через Балканы зимой 1877/78 г.

5 Верещагин Николай Васильевич (1839–1907) – старший брат В. В. Верещагина, агроном, организатор первых в России артельных сыроварен.

6 Имеретинский Александр Константинович (1837–1900), князь,– генерал, участник русско-турецкой войны (взятие Ловчи, штурм Плевны). Позднее варшавский генерал-губернатор.

7 Зотов Павел Дмитриевич (1824–1879) – генерал, командир корпуса, командовал русскими войсками под Плевной.

назад