Религия

Катканов С. Анафема / С. Катканов // Вологодские новости. – 1991. – 18 июня; 19 июня; 27 июня; 2 июля; 9 июля; 10 июля.

---

Анафема

Так уж вышло, что мне первому из посторонних довелось посмотреть некоторые дела по обвинению репрессированных в 1937 году вологжан. Об этом сказали в областном управлении КГБ, любезно предоставив такую возможность. А когда знакомился с жутким содержанием этих папок, сами по себе всплыли в памяти слова из «Откровения Иоанна Богослова» («Апокалипсис»). «И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу и даже посмотреть в нее».
Случайное, конечно, сравнение, но во время, работы с архивными материалами «Апокалипсис» вспоминался еще несколько раз. Вроде бы не много общего между вселенскими образами, воссозданными боговдохновенной фантазией Иоанна, и протокольными канцеляризмами НКВД, за которыми живого некогда человека и рассмотреть бывает нелегко. Но потом понял, что в этом и есть сходство.
Иоанн Богослов, мыслью своей поднимаясь до философских обобщений, думать забывал о внутреннем мире живого человека. А сержанту НКВД, строчившему протоколы, на душу этого человека наплевать просто было. В «Откровении» все так зашифровано, что трудно что-либо понять, а в «деле» вранье через слово, да еще казенное, и разобраться нисколько не легче.
Но вот пусть случайно, а встали они в сознании рядом, и все это вместе начало понемногу ожигать. Тогда, в 37-м, как и встарь... я прямо-таки слышу, с каким хрустом ломалась пятая печать.

1. На весах провидения

И когда он снял пятую печать,
я увидел под жертвенником
души убиенных за слово Божие
и за свидетельство, которое они имели.
И возопили они громким голосом, говоря: доколе.
Владыка святый и истинный, не судишь
и не мстишь живущим на земле за кровь нашу!
И даны были каждому из них белые одежды
и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время,
пока и сотрудники их, и братья их, которые будут убиты,
как и они, дополнят число.
«Откровение ИОАННА БОГОСЛОВА».

I

Известно о нем очень мало. Родом Василий Филитарович Кулаков был из деревни Междуречье Харовского района, родился в 1873 году в семье дьякона. Мать, рано лишившись мужа, осталась с восемью детьми на руках. Василия отправила учиться в духовную семинарию в Вологду.
Так же и, примерно, в те же годы начинал свою биографию Иосиф Джугашвили – оборванный семинарист из нищей семьи. Потом одного из них страшная центробежная сила революции закинула на самую верхнюю ступеньку социальной лестницы, другого – на самую нижнюю. Один стал недосягаемым – вершителем судеб, другой – неприкасаемым – политическим преступником. Огромной, ледяной судьбе Джугашвили еще предстояло захлестнуть собою миллионы судеб, в том числе и судьбу Кулакова. Но это в будущем, а пока Иосиф мыкается по тюрьмам и ссылкам, пока политический преступник именно он. А отец Василий – уважаемый человек, служит в Вологде священником при Иоаннобогословской церкви.
Трудно сказать, почему он решил оставить это место и переехать в деревню, в село Едка, что на территории нынешнего Вологодского района. Ведь если у жизни Джугашвили можно узнать из трудов десятков историков, то о Кулакове сведения сохранились лишь в протоколах НКВД. А ведь умри Иосиф тогда, в одной из царских тюрем, и никаких бы сведений о нем не было, кроме протоколов, составленных полуграмотным чиновником. Невозможно найти логику в действиях провидения, а потому не стоит думать, будто одна судьба имеет перед другой какие-то преимущества.
Так вот справлял свои обязанности сельского священника отец Василий до 1929 года, до ареста. Одновременно с ним были арестованы еще двадцать священников, из окрестных сел и деревень. Возникло дело об антисоветской группировке церковников и духовенства в Кубено-Озерском районе.
Перелистывая материалы дела, можно понять, что группировки как единой сплоченной организации не существовало. Большинство сельских батюшек были едва знакомы между собой. Но безусловно и другое – практически все они были единомышленниками, настроенными враждебно по отношению к Советской власти. И молодая власть защищалась с бешеной энергией.
Чем же занимались отцы-контрреволюционеры? «В Кубено-Озерском районе благочинные священники третьего округа К. В. Турундаевский и четвертого округа Д. А. Крупнов тесно связаны между собой не только на религиозной почве, но и по своему одинаковому политическому мировоззрению. У Турундаевского и Крупнова имеется книга «Протоколы сионских мудрецов», о которой они говорят, что там ясно сказано о том, что к власти пришли евреи. После прочтения  этой книги верующие рвут не себе волосы, говоря: «До чего мы дошли».
Мятежные действия благочинных выражались, впрочем, и в иных формах. «Религиозные листовки, принесенные из Ватлановской церкви, попадали на маслодельный завод в Исаево-Бельково». Листовки, прошу заметить, были не антисоветские, а религиозные. Такую форму активности избрал для себя отец Николай Покровский, служивший тогда в Ватланове и тоже проходивший по этому делу. Село Ватланово войдет еще в судьбу отца Василия Кулакова. А что же он сейчас?
Да ничего почти. В меморандуме, которым открывается это коллективное дело, фамилия Кулакова не упоминается вообще. В обвинительном заключении она мелькает лишь один раз: «Кулаков в разговоре с крестьянами говорил: «В книге «Протоколы сионских мудрецов» говорится, что евреи постановили: русских сначала морить голодом для того, чтобы лучше евреям руководить народом». На допросе 25 января 1930 года отец Василий сказал: «В отношении книги «Протоколы сионских мудрецов», я о ней знаю так: еще раньше, до революции, эта книга продавалась в Вологде в епархиальной книжной лавке. Но я такой книги не имел и не читал».
Выкручивается отец Василий? Вполне вероятно. А может, и правда, не читал? Вероятно, не в меньшей степени. Инкриминировали Кулакову еще одно преступление. «Вел среди крестьян антисоветскую агитацию, группировал вокруг себя активных церковников, как, например, церковного старосту из деревни Обухово – Межакова Николая, который в свою очередь ведет среди крестьян работу по постройке у них церкви взамен закрытого Заоникиевского монастыря».
Проще говоря, предлагал церковь открыть – преступление, вопиющее к возмездию. На допросе отец Василий говорил: «Никакой антисоветской агитации не вел, антисоветской литературы не распространял, в храме перед верующими антисоветских выступлений с моей стороны не было».
Можно ли верить этим заверениям? Отчасти, видимо, да – насчет выступлений в храме. Отец Василий, пожалуй, самый неактивный из этих священников, вряд ли пошел бы на подобного рода должностное преступление. А вот в частных разговорах с крестьянами наверняка возводил хулу на Советскую власть, клял ее, болезную, почем зря. Впрочем, и это лишь догадка, поскольку в деле Кулакова нет ни одного свидетельского показания.
И на основании совершенно непонятно чего следующее:
«Гражданин Кулаков достаточно изобличается в антисоветской деятельности, направленной против мероприятий Советской власти в деревне, в распространении антисоветской литературы».
Какой именно литературы? Каких именно мероприятий? Ни слова. Такое чувство возникает, будто отец Василий попросту говоря, загремел за кампанию. На двадцать судеб сверху, до кучи, положили еще одну судьбу.
Он и отделался по сравнению со своими коллегами довольно легко – три года ссылки в Северный край. Наиболее активному из мятежных батюшек, отцу Константину Турундаевскому, на полную катушку отмотали: восемь лет концлагеря, священнику иеромонаху Пучковской церкви, отцу Ивану Борисову – пять лет концлагеря. Отец Иван слишком уж любил покричать о том, что всех коммунистов надо сжечь.
Но, воистину: пути провидения неисповедимы. Три года ссылки спасли, хоть на время, отцу Василию жизнь. Отбыв срок и поселившись в селе Ватланове, он сложил с себя сан. Подоспел 1937 год, начались массовые расстрелы священнослужителей. Зачем это нужно было Иосифу Джугашвили?
Дело в том, что 15 мая 1932 года декретом правительства, за его подписью была объявлена «безбожная пятилетка». К 1 мая 1937 года «имя бога должно быть забыто на всей территории СССР». И вот к концу этого срока пятилетний план оказался под угрозой срыва. Пришлось форсировать его выполнение. Пуля – последний аргумент.
А может быть, несостоявшийся отец Иосиф просто мстил духовенству за отнюдь не пролетарское начало своей биографии?
Но отец Василий Кулаков тогда уже не был отцом Василием. Он был садовником детского дома.
После освобождения Кулакову и на кирпичном заводе довелось поработать, и дрова пилить. Бывший священник из бедной семьи работы не боялся. В конце концов осел рядом с деревьями и детьми. Проработал садовником в детском доме четыре года. А в 37-м...
– Вы являетесь участником контрреволюционной группы и проводили борьбу против Советской власти?
– Участником группы не был, антисоветской деятельности не проводил. Показания об этом давать не буду.
Опять допросы, опять все завертелось по новой. Кажется не случайным, что Кулаков и второй раз пошел именно по коллективному делу. Может быть, опять до кучи добавили, а будь он один – и дела не возникло бы? Но первый раз осужденные были объединены, так сказать, по профессиональному признаку. А сейчас его товарищи, их было трое, очень сильно отличались друг от друга. Роднило их, пожалуй, только одно: неприятие колхозной жизни.
А.И. Зязин работал когда-то помощником в церкви. Человек по тем временам, видимо, довольно грамотный, он устроился в колхоз счетоводом, потом был председателем ревизионной комиссии колхоза. Свидетельствует бригадир колхоза «Дружный»: «Колхозники увели коров по дворам, и он тоже. Зязин агитировал: мы – хозяева, возьмем и разведем скот по домам, бояться нечего, мы – власть. Под влиянием вышли шесть хозяйств».
Этому свидетельству верить можно в большей степени, чем следующему: «Когда работал счетоводом, делами колхозными он растапливал печи, заявляя: пусть горят колхозные дела».
До такой дурости Зязин вряд ли мог дойти. А что пакостил помаленьку, это уж наверняка, и следующему свидетельству верить можно вполне: «Зязин умышленно запутывал счетоводство, по три-четыре месяца не записывал трудодни колхозникам».
«Соколов конный состав бригады вымотал до полного истощения, довел сельхозинвентарь до негодности».
«Он довел колхоз до полного развала. Для того чтобы спасти колхоз, другие колхозы оказывали ему потом длительную помощь».
Так один за другим тараторят свидетели, спеша показать на него, кто давно уже у них костью в горле встал. Это Степан Соколов, родом из деревни Яминово. До 1934 года был бригадиром колхоза «Дружный». Потом за грехи за тяжкие сел на год, из колхоза, естественно, исключили. Отсидев, устроился в Шелыгинскую школу чернорабочим. И вот уже снова в 37-м году Ватлановский сельсовет охотно выдает справку:
«Вел контрреволюционную агитацию против колхоза «Первомайский». Снова тараторят свидетели:
«Самолично, воровским путем, выкосил два участка, заявив: колхозу все равно не выкосить, под снегом останется, да и последний год существуете. Когда колхозники попробовали возвратить сено, то ответил отказом, заявляя: я буду жаловаться на ваши грабительские действия. Нас теперь по новой Конституции притеснять нельзя, а вам скоро конец. Говорил: смотрите, я не в колхозе, а лучше вас живу».
В вину ему поставили не столько выкошенное сено, сколько разговоры, которыми он сопровождал свои «воровские действия». Но против колхозов агитировала сама жизнь. В 40-м году из «Первомайского» вышло 29 хозяйств.
«Алексей Артамонов – кузнец. Его подковы только два-три дня держатся. Он говорит: нечего жалеть колхозных лошадей, их отобрали бесплатно. Пусть подохнут все колхозные лошади».
«Колхоз «Заветы Ильича» дал вызубить Артамонову тридцать штук серпов. Он сделал, а колхозникам не выдавал в течение месяца».
Эти свидетельские показания – единственное, что было поставлено, в вину Артамонову – четвертому участнику ватлановской контрреволюционной организации. Так и в обвинительном заключении записано: «вредительская, ковка, задержал подготовку тридцати серпов».
Но в 40-м один из земляков вспоминал про Алексея: «Работал Артамонов хорошо, зарабатывал трудодней больше, чем любой рядовой колхозник». Не здесь ли и собака зарыта?
Только один из свидетелей называет всех четверых группой, и то не приводит ни одного факта совместных действий.
Зязин действительно вел направленную работу по развалу колхоза. Соколов всего  лишь много болтал.
Артамонов – не исключено, что и вовсе жертва зависти. Глупо было бы стричь всех их под одну гребенку. Но постригали все-таки: тройкой УНКВД 11 октября 1937 года как участники антисоветской группы, проводившие антисоветскую агитацию и вредительства в колхозе, осуждены были на десять лет каждый, Но их, по крайней мере, объединяет одна черта – в прошлом все зажиточные крестьяне. Как же попал в эту компанию Кулаков, а прошлом отец Василий?

II

«Изъято при обыске у Кулакова: паспорт, Евангелие, два креста серебряных, письма, фотографии». Что и говорить: полный антисоветский набор.
Кулаков, и в лучшие времена державший лишь одну коровенку, работая садовником, личного хозяйства не имел вовсе. Что нужно было ему, шестидесятилетнему старику с  исковерканной судьбой? Разве что тот нехитрый скарб, который у него изъяли. В колхозе он никогда не состоял и вредительством, естественно, заниматься не мог. Он и по возрасту заметно отличался от тех, кто шел с ним на сей раз по одному делу.
А погубила его, видимо, от века свойственная русским священникам страсть к обличениям. Нет, он не любил болтать, никогда не сыпал словами, как горохом. Но вырывались, видимо, иногда фразы, которые приписывают ему свидетели:
«Вы Бога забыли, он вас за это и наказывает. Если бы вы меньше думали о колхозах, а больше молились, то не голодали бы, как сейчас».
Верить ли тому, что он агитировал в церковные праздники на работу не выходить? Но он не был агитатором по самому складу своему, он никого ни в чем не стал бы убеждать. Он мог лишь вскричать в сердцах: «Нехристи, что вы делаете, в Пасху работать пошли!»
Людей в последние годы вольной жизни Кулаков вообще сторонился, старался избегать общения с ними. Что творилось в душе у этого старика, не знал никто. Вот, что, к примеру, вспоминали о нем в 40-м году те, кто вместе с ним работал в детском доме:
«Кулаков был очень замкнут, я не видела, чтобы он с кем-нибудь разговаривал».
«Работал Кулаков хорошо. Был очень замкнут, не знаю, чтобы с кем-нибудь имел близкое знакомство. Агитации против колхоза от него не слышал».
Сухие слова посторонних, хотя и вполне, впрочем, честных людей. И вдруг появляются среди них слова, буквально набухшие от дочерних слез. Заявление с просьбой о помиловании отца пишет Е. В. Кулакова: «Отец был, сколько я знаю, честным человеком, хорошо относился к работе и позорным вредительством никогда не занимался. Революции он не понял, и был от нее далек, но впоследствии часто говорил, что Советская власть сделала для народа много хорошего. Старику 67 лет, ему и так немного жить, в ссылке третий год».
Заявление было рассмотрено, и 18 октября 1940 года наложена резолюция: «Решение тройки УНКВД по Северной области от 11.10.37 оставить в силе».
Вряд ли Василий Филитарович вернулся оттуда, куда попал. Его срок истекал в 1947 году. Не принял. Не понял. Не осознал. И дважды был посажен заодно с другими. За компанию. До кучи.

* * *

Сентябрьский день 1937 года. Меж высоких вековых деревьев стоит небольшое деревянное здание. На его ветхом крыльце сидит старик, тоже уже довольно ветхий. Грубая рабочая одежда, волосы не чесаны, борода острижена небрежно. Он смотрит на землю, на опавшие листья и думает про себя:
«Господи, что стоят судьбы наши на весах твоих? Ты вечен, и перед взором Твоим ежедневно обрываются сотни жизней, ежедневно нарождаются сотни новых. Спасется ли претерпевший? Получит ли грешник возмездие? Ты всемогущ и всеведущ, а землю по-прежнему терзают распявшие тебя. Узри меня, Господи, услышь меня! Так ведь и Ты на горе Елеонской взывал к своему отцу: «Авва, Отче! О, если бы ты благоволил пронести чашу сию мимо меня. Впрочем, не моя воля, но твоя да будет».

2. Архивные тени

И поклонились зверю, говоря:
кто подобен зверю сему!
И кто может сразиться с ним!
...Убиваем был всякий, кто не будет
поклоняться образу зверя
...И увидел я души обезглавленные
за свидетельство Иисуса и за слово Божие,
которые не поклонились зверю, ни образу его.
«Откровение Иоанна Богослова».

I

Путешествие по пыльным и холодным коридорам архивных дел – как сошествие и ад, в мир теней. Тени говорят, но только то, что захотят сами – на вопросы не отвечают. Клеветники и оклеветанные, жертвы и убийцы одинаково полупрозрачны и однобоки – в них  трудно узнать живых некогда людей. Протоколы допросов и официальные справки очень похожи, однотипны и схематичны. Большее, на что можно надеяться в этих пыльных закоулках – это то, что иная тень встретится вам дважды и, может быть, захочет рассказать, что было с ней после первой встречи.
Так встретился второй раз отец Василий Кулаков, а потом его «подельник» отец Константин Турундаевский.
Отцу Константину, напомним, был дан самый большой срок из всех участников контрреволюционной организации, которая была разоблачена (или создана фантазией палачей) в 1930 год – восемь лет концлагеря. Но приговор был смягчен, через несколько лет концлагерь заменили ссылкой, а в декабре 1936 – освободили. Правда, ненадолго.
Когда в 1937 году снова арестовали, на допросе ответил коротко: «Контрреволюционной деятельности я никогда и нигде не проводил». Однако среди арестованных вместе с ним нашлись и более словоохотливые.
Вологодский священник отец Василий Швецов свидетельствует: «Турундаевский контрреволюционную работу повел неосторожно. В начале 1929 года организовал контрреволюционные сборища в своей квартире, за что был арестован и осужден. Когда возвратился из ссылки, возобновил со мною связь и а данное время работает сторожем при Вологодской поликлинике, выполняя отдельные наши поручения».
Какие именно поручения и что значит «наши»? Ну уж об этом отец Василий Швецов рассказывает с подробностью, порождающей множество вопросов и недоумений:
«Будучи враждебно настроен по отношению к советскому строю, я с 1929 года проводил активную подпольную работу, являясь одним из руководителей существующей монархической организации духовенства. Начало возникновения нашей организации относится к 1927 году, когда в Вологде по инициативе епископа Селиверста Братановского был создан Вологодский епархиальный совет. Это дало легальную возможность концентрации сил духовенства, значительно облегчило осуществление руководства периферийными церковными приходами. В 1929 году по инициативе Богословского, Лощилова и меня под руководством прибывшего из Москвы архиепископа Амвросия Смирнова создали при епархиальном совете руководящий контрреволюционный центр для руководства и проведения практической деятельности по борьбе с Советской властью. На одной из наших сходок архиепископ Амвросий говорил: «Да, коллективизация идет быстро, несомненно, это создает опасность отхода населения от церкви и повлечет за собой закрытие их. Нам необходимо принять свои меры, создавать свои кадры надежных людей, взяв упор на кулацкую среду в деревне, монашество и бывших людей в городах».
К концу 1929 года на периферии уже имелось до 45 священников из монахов, нами подобранных и поставленных.
Основная задача, которую мы перед собой ставили – установление в стране монархического строя, как единственной системы управления, покровительствующей православной церкви. В работе с активом поручали внедрять монархические взгляды и, используя религиозные чувства, разжигать ненависть к советской власти».
Первое, что поражает – масштабы церковно-монархической организации, структуру  и задачи которой живописал Швецов. По этому делу было арестовано двенадцать священников Вологды, семь – из Вологодского района. В обвинительном заключении значится, что контрреволюционные группы этой организации существовали также в Тотемском, Сокольском, Кубено-Озерском, Усть-Кубенском, Грязовецком, Чебсарском районах.
Второй момент, достойный удивления: при такой численности и размахе, при глобальности поставленных задач – ощутимой деятельности, практически, никакой. Разве что агитация, которую всегда можно назвать обыкновенной болтовней.
Швецов понимал, наверное, что, признавшись в руководстве такой кампанией, он уже наговорил на три расстрела. Когда речь зашла о конкретной работе, для него не имело смысла что-либо скрывать. Он и не скрывал, но сказать-то было нечего. Приводимые им факты не просто смехотворно мелки, но и вообще не имеют отношения к контрреволюции.
«В 1937 году руководитель организации Богословский организовал тайный сбор подписей от населения Вологды против решения горсовета о закрытии Богородского кладбища».
«Ушаков тайно выполнял в тех деревнях, где церкви были уже закрыты, крещение, заочное погребение. Одновременно вел широкую антисоветскую пропаганду, особенно среди женщин, внушая последним о необходимости религиозного воспитания детей».
Если пропаганда заключалась только в том, о чем сказано, то в широте ее можно усомниться. Просто Ушаков был настоящим священником, осознававшим свою ответственность перед паствой. Посещая разгромленные приходы и выполняя обряды, без которых ранее немыслима была жизнь крестьянина, он выполнял свой профессиональный долг.
Равно как и отец Александр Богословский всего лишь пытался помочь горожанам, оскорбленным решением о закрытии кладбища. Кстати, отца Александра Швецов называет руководителем организации, а на допросе. Богословский полностью отрицал не только руководство организацией, но и свою принадлежность к ней. В свидетельских показаниях его фамилия, тоже практически не встречается. Значит, если бы не Швецов...
Так же точно и с Турундаевским. Показания Швецова о нем – прямой донос, причем двойной, подтверждающий заодно грехи отца Константина от 29 года. Донос превращается в смертный приговор. Расстреляны были все девятнадцать священников, причисленных к организации. Но ведь на тот момент и священниками были уже не все. Турундаевский вполне мог бы отсидеться, и железный гребень, вычесывавший священников, его, сторожа поликлиники, коснуться не должен был.
Сложение сана спасло Василия Кулакова, потому что, вторично загремев в октябре 1937 года, садовник детского дома, как будто оправдывая свою фамилию, проходил по одному делу с кулаками – вышло десять лет. Но сторож поликлиники Турундаевский в ноябре 37-го попал в компанию своих бывших коллег духовного сословия, а там разнообразием приговоров не баловали – вышка.

II

На папке под грифом «совершенно секретно» значится: «Дело по обвинению Швецова, Белкова и других, в числе девятнадцати человек». Почему названы именно эти две фамилии, а остальные – общим гуртом – в цифре? Да потому, что именно они наиболее активно оговаривали себя и других.
Отец Иван Белков с прямо-таки берущей за душу доверительностью сообщает: «Моя практическая деятельность заключалась в том, что, выполняя обязанности приема и назначения новых священников, подбирал их из реакционно настроенных лиц, особенно монашества, которое активно боролось против мероприятий советской власти. Давалась установка – священникам агитировать против коллективизации, закрытия церквей».
И с чего бы такая откровенность? Презрение к смерти, желание ухватить мученический терновый венец? Но в схему поведения великомученика не очень-то вписываются наговоры на своих товарищей. Показания, полученные под пыткой? На первый взгляд, это кажется маловероятным, поскольку из девятнадцати священников – двенадцать своей вины не признали. Да их как будто никто к этому и не принуждал. Дескать, и без личного признания к стенке тебя, батюшка, поставим. Молчи на здоровье. О Константине Турундаевском в обвинительном заключении сказано без лишних слов: «Изобличается показаниями Швецова».
Если так, то мотивы смертоносной словоохотливости вообще понять невозможно. Но… дело, наверное, вот так шло. Первоначально взяли Швецова. Обрабатывали его до тех пор, пока он не вспомнил о существовании церковно-монархической организации. А когда вспомнил, цели, структуру, характер деятельности помогал домыслить сотрудник НКВД. Швецов подписывал уже все подряд – лишь бы поскорее пристрелили. Но ему пришлось понапрягать фантазию и память – протокол его допроса во много раз длиннее других. В нем, собственно, и все «дело».
Потом взяли еще несколько человек – от них такой подробности изложения уже не требовалось, не пришлось и над ними попыхтеть. Потом стали хватать кого ни попадя – от них уже и вовсе ничего не требовалось. Наговорено на всех было вполне достаточно. Именно поэтому, начиная с пятого по порядку следования в деле, все священники вину свою отрицают.
Но была ли все-таки организация? Едва ли. Было определенное количество служителей Господа, имевших достаточно оснований ненавидеть коммунистическую диктатуру. Так, если верить свидетелю, дьякон Виктор Воскресенский после ареста очередной группы священников сказал: «Арестовывать безвинных людей могут только в СССР, а не где-либо в цивилизованном государстве. Я всю свою жизнь буду ненавидеть и проклинать советскую власть».
Один из «разговорчивых» батюшек, отец Евгений Лащилов лишнего на себя все-таки не берет: «Никакой практической работы по осуществлению террористических актов над коммунистами нами проведено не было». Обвинение высосали из пальца и, видимо, из пальца, раздробленного на допросе.
Что предшествовало моменту, когда в кабинете следователя свершилось чистосердечное признание? Раз мы не сможем узнать этого никогда, значит и осуждать не вправе никого. Господь тебе судья, отец Василий Швецов.

III

Но не надо забывать, что одна организация все-таки существовала: епархиальный совет. О чем мечталось членам этого кружка, чего они добивались? На допросе отец Евгений Лощилов говорит: «В 1936 году пришли к выводу, что надо использовать сталинскую конституцию, чтобы на предстоящих выборах в Советы выдвинуть кандидатуру от духовенства».
Пришли, стало быть, к таким вот глубоким выводам? Почему бы и нет, если великий Сталин разрешил? А вы газеты, батюшки, читали? Хотя бы изредка?
В октябре 1937-го, еще когда вы были на свободе, «Красный Север» писал: «Свыше  ста многолюдных митингов и собраний рабочих, колхозников, учащихся и интеллигенции проведено последнее время в Череповце и Череповецком районе.  Всюду обсуждался вопрос о вреде религии и контрреволюционной деятельности поповщины». Про Вологду, правда, молчок, но не думаю, чтобы у нас ситуация чем-то была другой.
Номера «Красного Севера» этого времени почти исключительно посвящены предстоящим выборам. Кандидатами в депутаты Верховного Совета СССР называются члены правительства, героические летчики, всякого рода знатные стахановцы. И вот в такой-то общественной атмосфере попытаться выдвинуть кандидата от епархии? То ли безумие, то ли наивность – не знаю.
Уже когда все девятнадцать священников были надежно изолированы от общества, самый красный из всех возможных северов комментирует их потуги: «В некоторых сельсоветах попы пытались и пытаются превратно истолковывать нашу сталинскую конституцию. Церковники вели исподтишка агитацию, что в Советы надо обязательно выдвигать священников».
Бессмысленная, тупая, желчная ненависть к духовенству насаждалась тогда столь активно, что удивления достойно, как вы не задохнулись, дыша этим воздухом. Да вот, впрочем, еще немного из той же газеты: «Попы из кожи вон лезут, чтобы поправить свои развалившиеся дела и выдать себя за трудящихся. Так, например, богословский и кондашский попы наряду со службой в церкви подрабатывали ремонтом обуви и кладкой печей».
Сельские батюшки были не с народом, они сами были народом. Но даже то, что они имели золотые руки и не боялись никакой работы, даже то, что они в поте лица зарабатывали хлеб свой – умудрялись поставить им в вину.
А вы говорите «провести а Совет представителя духовенства». Хотя далеко не все священники были такими оптимистами. Свидетельские показания приводят слова многих из них: «Конституция принята лишь под давлением Лиги Наций», «Конституция останется на бумаге». Дьякон Виктор Воскресенский говорил: «Ничего нового конституция не дает, да и написана она только для заграницы. Городскому духовенству участвовать в выборах не надо. Наши кандидаты не пройдут, а за коммунистов голосовать не будем».
Иные священники смотрели на новую конституцию, как на предоставляющую права  более скромные, но зато и более реальные. Отец Федор Пихин, обращаясь к прихожанам, говорил: «Новая конституция разрешает не только молиться, но и совершать крестные ходы. Но вы церковь забыли и получаете божье наказание – неурожай. Организуйте крестный ход, и тогда лучше пойдут ваши дела».
Так вот пытались они выполнить духовный долг перед Отечеством в этом безбожном и беззаконном мире.
Должны были долго еще хлестать, и иссякнуть наконец фонтаны крови, должно было пройти 53 года, пока наконец в марте 1990-го был избран депутатом горсовета представитель вологодского духовенстве протоиерей Константин Васильев.

IV

Дело по обвинению членов церковно-монархической организации настолько очевидно шито белыми нитками, что скорые эти стежки, сделанные небрежной рукой, может рассмотреть и не особо искушенный взгляд. Обвиняемые шли гуртом, доказательством индивидуальной вины каждого стражи госбезопасности себя не утруждали.
Так же точно гуртом все они были оправданы в наши дни. На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16.01.89 реабилитации подлежат все, кому приговор был вынесен внесудебными органами – тройкой НКВД.
Ну, а если эта самая тройка хотя бы несколько раз, пусть даже случайно, вынесла справедливый приговор? Не было, и никогда уже не будет повторного следствия и хотя бы одного суда над ними. Так что во всем разбираться надо самим. Без возможности допросить новых свидетелей, без очных ставок и даже самих обвиняемых. Вопрошая архивные тени.
В деле есть показания свидетелей такого свойства, что, если им поверить, приговор покажется уже не настолько бессмысленным и жестоким. Отцу Евгению Лощилову приписывают слова: «Угроза войны приближает благоприятный для нас момент. Сейчас как никогда необходимо создание широкой сети повстанческих групп, с тем, чтобы на момент объявления войны они уже существовали в каждом колхозе».
Великая Германия, стало быть, тебе, батюшка, надежда и опора? Тебе, русскому священнику! Дальше – краше.
Приписываются отцу Николаю Пономаревскому:
«Весной что-нибудь должно, быть. Япония и Германия больше тянуть не будут. Они нанесут решительный удар, чтобы уничтожить Советский Союз и всю эту большевистскую нечисть. Генерал Франко поклялся папе римскому, что не сложит оружия до тех пор, пока не уничтожит большевиков».
Отцу Николаю, глубокому старику, уже в годы первой мировой было за пятьдесят. Интересно, что он тогда проповедовал насчет миссии германского оружия? Не вместе ли с большевиками желал поражения своему Отечеству?
Отец Досифей Крылов будто бы заявлял во время подписки на заем «Оборона СССР»: «Что нам оборона, скорее бы война, нам тогда бы лучше. Германия возьмет верх и восстановит жизнь в России, и наведет порядок. Тогда коммунистам наломаем шею, покажем, как строить социализм на костях человеческих».
Разум, что ли, твой затмился, отец Досифей, от ненависти к коммунистам? Эти твои  долгожданные, со свастикой, не знаешь, на каком фундаменте свой «новый порядок» воздвигать будут? Уж не на костях ли тоже?
Впрочем... надо ли верить в подлинность каждой из приведенных цитат? Неувязочки получаются. Мы уже говорили о том, что делались признания, за которыми явно должен был следовать расстрел. После этого обвиняемым уже не было смысла что-либо скрывать. Тем не менее, даже самые словоохотливые из них ни словом не обмолвились о своих надеждах на фашистов. И следователи вовсе не пытались их на сей счет провоцировать. В обвинительном заключении отсутствуют упоминания о работе по созданию повстанческих групп.
Дело в том, что творческая мысль госбезопасности с самого начала, с ареста Швецова, трудилась над конструированием монархической организации. Профашистский уклон в эту схему не вписывался. Следовательно, показания этого рода из арестованных не выколачивались, а доносы свидетелей хоть и протоколировались аккуратно, но дальнейшего хода не получали. А потому вполне можно сделать вывод: все показания на сей счет – клевета.
Не будем, конечно, забывать, что это лишь догадка. Имеющая очень высокую степень вероятности, но все-таки лишенная неопровержимых доказательств.
Священник отпускает грехи прихожанам. Сам он будет держать ответ перед Господом.

V

Сначала меня удивило молчание, которым «Красный Север» 1937 года обходил столь масштабные дела по обвинению священников. Судебным процессом над врагами народа, вредителями из Чебсары, Никольска, Лежи уделено каждому по пять-семь публикаций. Высказывания типа «эти подлые и грязные наймиты фашизма, злобные враги народа» не оставляют никаких сомнений в том, кто именно «злобный» и кто именно «грязный».
Были разоблачены даже «враги народа на вузовской кафедре». А вот на церковной кафедре будто и не было никаких врагов.
Потом понял, что все очень просто. В газете освещались судебные процессы, а священников даже не судили – работала тройка НКВД. И потому – молчание.
Была и еще одна причина. Властям хотелось продемонстрировать успехи антицерковной пропаганды. Они и впрямь были значительны, но казалось, видимо, что недостаточно. Вот и не устраивали шумных процессов. Раз все мы дружно стали атеистами, не стоит привлекать особо пристальное внимание людей к тому, что священники по-прежнему мутят воду. Да еще так сильно.
Молчание и неизвестность понемногу окутывали тени убиенных. Трудно узнать что-либо даже от их ближайших родственников. После реабилитации оказалось, что на территории Вологодской области дети и внуки оправданных, за немногими исключениям, не проживают. Это тоже нетрудно объяснить. Жить там, где тебя знают как сына или дочь врага народа, по тем временам было нелегко.

Внучка отца Александра Котельникова, В.С. Петухова, семья которой давно переехала в Латвию, написала письмо в УКГБ по Вологодской области: «В настоящее время я его единственная родственница, которая считает своим моральным долгом узнать о горькой судьбе своего дедушки. У меня нет никаких сомнений в том, что причиной расправы над Александром Ивановичем была его принадлежность к духовенству. Это был честный, трудолюбивый человек, отец большого семейства, живущего в нужде».
Валерии Сергеевне ответили, что ее дед реабилитирован. Но многое ли еще могли рассказать? Архивные тени так мало похожи на живых людей. Их судьбы непонятны, их поступки порой с трудом поддаются объяснению.
Отец Досифей Крылов начинал свою биографию отнюдь не духовным лицом. Двадцатитрехлетним парнем, как раз перед первой мировой, попал на государеву службу. Несколько лет не вылезал из окопов германского фронта, а в 1917-м, сразу же после революции, поступил в Красную Армию, был старшиной роты и демобилизовался только после «окончательного разгрома белых банд». Что произошло с ним после демобилизации, когда решил сменить мундир на рясу и посвятить свою жизнь служению Богу?
В 1935 году отсидел год за саботаж выполнения государственных обязательств. В 1937-м был арестован и расстрелян. Вину свою отрицал.
Все загадки его биографии были расстреляны вместе с ним. Также и еще восемнадцать уникальных и неповторимых миров, имя которым – человек.

* * *

Небольшая комната в доме №33 по улице Дмитриевской оклеена блеклыми обоями. Здесь пахнет скорее ладаном, чем табаком, хотя собрались мужчины. Пожилые и степенные, все с окладистыми бородами, в костюмах из дешевой материи. Только присмотревшись, можно заметить в углу на вешалке черное одеяние священника. Тот, что присел на железную, покрытую стеганым одеялом кровать (стульев в комнате не хватает), говорит другому:
– Полно тебе, отец Евгений. В депутаты он, видишь ли, собрался. За решеткой-то скорее и надежнее окажешься. Ты вот давай сейчас надень рясу, да на улицу выйди, а я в окно посмотрю, какую тебе поддержку избиратели окажут. И без рясы соседи только что в лицо не плюют или ухмыляются криво: дескать, доберемся до тебя, батюшка. Служишь службу – каждый раз думаешь: не последняя ли будет? Наш брат у большевиков, как кость в горле. Они всех нас под корень извести поклялись, а мы сидим тут с тобой – живехоньки. И не приходить бы уж лучше сюда, а то нагрянет НКВД – скажут, организация... Помилуй нас, Боже, по великой милости Твоей...

3. Выпросил у бога Россию сатана

Неправый пусть еще делает неправду,
нечистый пусть еще сквернится,
праведный да творит правду
еще и святый да освящает еще.
Се гряду скоро и возмездие мое со мною.
«Откровение Иоанна Богослова».

I

Так вот и тянулись веками на Руси эпохи относительного мира, спокойствия и даже  довольства, а потом, опять смута, голод, казни. Палачи и жертвы, власти и обличители. В 1653 году гнали через Вологду этапом (из Москвы в Сибирь) идеологов старообрядчества. Среди них – знаменитый протопоп Аввакум, который позднее сам описал свою борьбу и свои страдания. Русские священники встали тогда на защиту старинного благочестия. Их ссылали, пытали, сжигали. Они проповедовали. Мало кого из них удалось сломать, а потому их начали уничтожать физически. Да разве непонятно было с самого начала, чья возьмет? Противниками были царь и патриарх.
А когда в первую ссылку через Вологду гнали, может, за городом, в Прилуках, останавливались? Три века спустя так же попал в Прилуки опальный священник Моисей Полищук. До революции работал в поле, был на военной службе. Но вот славить Господа стало делом непопулярным и опасным, и он решил посвятить жизнь служению Ему.
В 1918 году, когда жил в Курске, стал псаломщиком. Позднее был рукоположен в сан священника и служил там же. В 1931 году осужден на пять лет лагерей за проповеди в церкви.
В деле отца Моисея, по всей видимости, нет ложных свидетельских показаний и фальсификаций. Ему ставят в вину лишь то, что и правда за ним водилось, – страсть к обличительному слову. Слово это можно было уничтожить лишь вместе с человеком. «Любо им как молчу, да мне так не сошлось», – ворчал про себя Аввакум и он, Моисей, видимо, тоже.
Из лагерей был направлен в ссылку в Архангельск. Но пробыл там лишь две недели и бежал в Вологду. На допросе он объяснил это тем, что не мог в Архангельске найти работу. Никто этих его доводов опровергать не пытался, потому что у следствия и так уже было достаточно улик. Но честно если говорить – неубедительно звучит насчет отсутствия работы. С чего взял, что в Вологде с трудоустройством легче?
А на самом деле, видимо, за две недели в Архангельске успел явить себя так, что скрываться пришлось. Он, как и неистовый протопоп, возвращавшийся из Сибири, «по всем городам и селам, во церквах и на торгах кричал, проповедовал слово Божье, и уча и обличая безбожную лесть».
Сбежав, с 1933-го по 1935 год отец Моисей скрывался. Но, видимо, жизнь такая волчья вымотала вконец. В декабре 1935 года встал на регистрацию, как административный ссыльный. Нетрудно понять, что это был перелом. Можно бы и язык прикусить, «лечь на дно» – скоро конец ссылке и возвращение на родину. Дома ждали жена и пятеро детей – четыре сына и дочь. О них бы самое время подумать.
Так же и Аввакум, возвернувшись домой после первой «отсидки»: «Опечалился, сидя, рассуждаю, что сотворю? Проповедаю ли слово Божие или скроюся где? Жена и дети связали меня. И, видя меня печальна, протопопица моя приступила ко мне. Я же ей известил: «Жена, что сотворю? Зима еретическая на дворе, говорить ли мне или молчать? – связали вы меня» Она же говорит: «Поди, поди в церковь, Петрович, обличай блудню еретическую».
С Аввакумом Петровым во всех его скитаниях была жена Анастасия Марковна. Моисей Полищук был сейчас один. Но, может быть, он мысленно вопрошал жену? И то же самое она ему ответила.
Встав на учет, он поселился в Прилуках, устроился работать пастухом. Но помнил, что прежде всего он пастырь духовный. Как свидетельствуют против него: «Обхаживал дома колхозников, читал среди собравшихся богослужебные книги, проводил беседы. Опошлял стахановское движение, сталинскую конституцию, колхозную, систему». Но он не хотел быть просто обличителем и проповедником, ему виделся венец пророка:
«В Библии правильно написано, что Советская власть существует последний год. Советское правительство – это правительство антихриста. В Библии указано, что 1935 год принесет гибель скоту, в 1936 году будет сильный голод людей. Родители будут есть своих детей, затем придут иностранцы, погубят родителей и всех тех, кто подписал бумагу антихриста огнем и мечом».
На безграмотных колхозников, ранее регулярно ходивших в церковь, но Библии никогда не читавших, такие уверенные авторитетные слова действовали, видимо, сильно. Но сам-то он как священник прекрасно понимал, что и про Советскую власть в Библии слова не найдешь и ни единой даты там нет. Указывая точные годы, просто лукавил, работал на публику, а сам мучительно пытался вникнуть в глубинный смысл ветхозаветных пророчеств и «Апокалипсиса».
Другие его пророчества, с Библией уже никак не связанные, заставляют-таки о многом задуматься.
В 1937 году Советская власть будет свергнута, а в России недолгое время будет царить анархия, но в том же 1937 году будет царь из иностранцев, а затем будет выбран президент, при котором русский народ будет жить хорошо».
Может быть, просто даты Моисей перепутал? Что-то в этом есть такое. Но сам он не знал, что пророчества его не сбылись, был расстрелян 29 сентября 1937 года. Думал, может, у стенки стоя: «Есть еще время, так и будет все, как сказал, в оставшиеся месяцы».
Аввакум был «приговорен к высшей мере» и сожжен в 1682 году. Огонь и пуля положили конец проповеди.

II

Кажется удивительным, что дело по обвинению Моисея Полищука – персональное, так сказать. Может быть, свидетельские показания против него были настолько красноречивы, что не было смысла для убедительности подводить его под тень чужих грехов. А может быть, НКВД и так уже утомило моделирование церковно-монархической группы, о которой мы говорили?
Понять смысл индивидуального подхода трудно и потому, что группа, какая-никакая, свидетельскими показаниями изобличалась: «На квартире у Федора Логинова собираются Вахромеев, Полищук, Рукин». Все трое из упомянутых в этом доносе, кроме Моисея Полищука, проходят по одному делу.
Федор Павлович Логинов – фигура довольно интересная. Жаль только, известно о нем мало. Родился в 1859 году в Санкт-Петербурге, в дворянской семье. Но сам, видимо, тонко чувствуя, что ныне положение в жизни даст не голубая кровь, а тугой кошелек, пошел по купеческой стезе. В деле этом преуспел – имел средства в четырех банках России, магазины в Гостином дворе.
Известен стал не только своей коммерческой удачливостью, но и активной общественной деятельностью, в основном, религиозного плана. Был старостой церковной общины в Петербурге. В этом качестве лично посещал царя Николая. Вместе с царем (нашел-таки друга) в 1914 году ездил в Новгород на поклонение.
Федор Павлович имел пятерых дочерей и двух сыновей, но в 1937 году сказал, что не знает о них ничего, начиная с 1915 года. Каким образом возможно было подобное исчезновение еще до революции? Разгадка напрашивается самая простая – все семеро ушли на германский фронт. Дочери – сестры милосердия, сыновья – офицеры. Русские купцы еще со времен Минина поддерживали Отечество в бранное время не только деньгами.
Отблагодарили многодетного отца в 1917 году, когда национализировали все имущество. Логинов отсиделся несколько лет, а в годы нэпа снова стал торговать – открыл свой ларек. Шестидесятисемилетний старик обладал еще достаточной энергией и жизненной хваткой, чтобы приспособиться к новым условиям.
Торговал до 1926 года, а в 32-м был осужден на десять лет лагерей. Через некоторое время лагерное житье заменили ссылкой, так оказался Логинов в Прилуках.
Общество здесь было чуть менее изысканное по сравнению с царским, но бывший  купец им не гнушался. По складу своего характера более всего тяготел к церковной среде, и друзьями его в первую очередь стали отец Евгений Вахромеев, священник прилуцкой церкви, и отец Платон Рукин, священник слободской церкви, что находилась неподалеку.
Как-то в разговоре с одним из них Федор Логинов сказал: «Я не забуду своего громадного состояния. Перед арестом у меня отобрано 35 тысяч рублей звонкой монетой». Разумеется, забыть такое невозможно. И все-таки... на вещи смотрел реально, задачи перед собой и окружающими ставил только осуществимые.
Говорил, например: «Если бы все священники пошли в колхозы работать, они принесли бы в народ противоядие безбожия. Если будешь работать в колхозе, то осторожно, на каждое безбожное выступление реагируй словом религиозного учения, потихоньку каждый раз отстаивай правое дело».
Чувствуете тактику? Вот, видимо, почему дело Моисея Полищука выделили в отдельное производство. Ставить их рядом было невозможно. Моисей желал быть пророком и обличителем, а Логинов со товарищи гибче работали, тоньше. Призывать всех из колхоза выходить? Ну зачем! Надо самому туда идти, проку для общего дела будет больше. Сталина да Стаханова дурак только один нынче ругает. Пусть глумятся до поры над народом. Но сохранится вера в сердцах людских – воздвигнется новое здание на сем фундаменте.
Подобные мысли, видимо, не были личной точкой зрения Логинова. Отец Евгений Вахромеев, как показывают на него, «смерть академика Павлова старался использовать в агитации для укрепления религиозных убеждений, говоря: «Смотрите, какой большой ученый, а до конца смерти являлся религиозным человеком и, несмотря на это, был на советской службе».
Тут ведь главная идея в том, что личная религиозность и уважение к Советской власти вполне совместимы. Дальше отец Евгений еще интереснее проповедует: «Советская власть хорошая, потому что послана от Бога. Граждане должны чаще посещать церковь, не считаясь ни с какими работами, и молиться за Советскую власть».
Другие мысли одолевали отца-реалиста. Окрепли большевики. Кавалерийским наскоком пытались их уже один раз сшибить, теперь точно не выйдет. А церковь жить обязана, вера не должна сизым дымом в небе раствориться. И нет другого пути, кроме сотрудничества с властями. Большевики сейчас, как говаривал Аввакум, «сами видят, что дуруют, а отстать от дурна не хотят». Но поймут и они, что «управление государством без церкви немыслимо». Последние слова отца Евгения приводит один из свидетелей.
И ведь прав был священник тот. В 1943 году, когда клюнул жареный петух, Сталин принял у себя трех митрополитов, разрешил им собрать архиерейский собор для избрания Патриарха. Отношение к религии и служителям Бога резко меняется. А в лето 1991-го от Рождества Христово лидер российских коммунистов Иван Полозков прямо так и сказал, что компартия и церковь являются естественными союзниками.
Но тогда шел год 1937-й, и новые власти относились к Церкви как к островку старого мира по территории СССР. А островок этот в Прилуках, умными усилиями Логинова и Вахромеева, укреплял свои берега. Свидетельских показаний на эту тему достаточно:
«Группа делала ставку на привлечение к церкви молодежи, причем эту обработку проводили в большинстве случаев индивидуально. Молодежь стала больше посещать церковь».
«Колхозники увеличили подачки попам, много собрали денег на ремонт церкви».
И все-таки наивно было бы думать, что таких результатов, «группа» добивалась, искрение желая добра Советской власти. Слободского батюшку к той же кампании сопричислили, а он настроен был куда менее лояльно, говорил будто бы: «Сколько на Советскую власть ни работай, а все равно жрать нечего. На нее, как на помойную яму, не навалишь хламу».
Да и у Евгения Вахромеева вырывалось иногда подлинное отношение к тем, кого он решил не только терпеть, но и поддерживать. Редкий в делах подобного рода факт – против него наиболее активно свидетельствовал дьякон той же прилуцкой церкви: «Я рассказал о героях гражданской войны, о том, как мы били белых, а Вахромеев сказал: «Полно брехать чего не знаешь». Он также призывал жестоко расправляться с иудами-предателями в нашей церковной среде, сторонниками Советской власти».
А кто же ты, дьякон, если не Иуда? Как можно назвать того, кто своего духовного наставника передал в руки палачей? Не думаю, что пошли тебе впрок энкэвэдэвские сребреники. Таких тоже душили. Во вторую очередь.
И сколько бы лояльности по отношению к коммунистической диктатуре ни проявляли такие, как Вахромеев, а суть-то аввакумовская, бунташная дремала в них, не умирая. Их ссылали, сажали, стреляли, но повернись тогда колесо истории – и они в долгу не остались бы, не преминули бы осуществить не сбывшуюся в свое время мечту Аввакума: «Кабы моя воля, я бы всех их перепластал во един день. Дайте срок, всех вас развешаю по дубам».
Отвел Господь. Не дал жертвам стать палачами. Вахромеев, Логинов, Рукин были расстреляны 2 октября 1937 года.

* * *

Кладбище у прилуцкой церкви – на самом берегу реки Вологды. Недавно сошел снег, и берега серые от пожухлой прошлогодней травы, но солнышко припекает уже, обещая, что в скором времени появится первая зелень. Тщедушный маленький старичок, отстояв службу в церкви, вышел погреться, отдохнуть на бережку. На нем то ли косоворотка, то ли вообще не пойми какая рванина. Большие, как у пацана, оттопыренные уши и виноватая жалкая улыбка. Таков бывший купец второй гильдии Федор Павлович Логинов. Разные мысли вертятся у старика в голове:
«Не Петербург здесь, что и говорить. Но хорошие места: спокойные и древние. Монастырь вон – испохабили его большевички, а чувствуется былое величие. Как собор монастырский, так же душу обломали всю. Спокойно бы хоть сколько пожить, уйти в скорлупу, а отец Платон ярится – борец, тоже мне. Что как моська на слона лаять? Будут еще другие времена, о которых в «Откровении» сказано: «И пришел гнев Твой и время судить мертвых... и погубить губивших землю».

С. Катканов