Город в целом

Михаил Илясов. Ленинград, Ленинград, не хотела я там умирать // Наше время. – 2005. – 3 февраля. – С. 3

Ленинград, Ленинград, не хотела я там умирать

Быть на войне не всегда означает стрелять, ходить в атаку. Пережить блокаду с ее голодом, бомбежками, невыносимыми условиями жизни порой также нелегко, как выжить на передовой. Впрочем, на войне как на войне.
И если она приходит как неизбежность, то многое в судьбе вовсе не является предопределенным. Уж так получилось, что отец Валентины Александровны Уткиной в колхозе работал не постоянно, время от времени уезжая на заработки в Ленинград. Отправлялся обычно на зиму, а весной снова появлялся в деревне. Так продолжалось некоторое время, но однажды он уехал и уже не вернулся, оставшись в городе.
– И нас с мамой папа забрал с собой. Работа у него была хорошая, в столярной мастерской. Мама же устроилась портнихой. Так и жили, пока не началась война. Как только ее объявили, брат сразу пошел добровольцем на фронт. Был ранен и лечился в госпитале здесь же в Ленинграде. К несчастью, от полученного ранения брат оправиться не смог. Смерть его для нашей семьи была огромным ударом.
Говоря об этом, Валентина Александровна вспомнила, что в первые дни войны в самом городе мало произошло изменений. По-прежнему все было в магазинах, и за деньги покупали то, что брали и раньше. Особой паники никто не видел. Ей тогда уже исполнилось шестнадцать лет, и она прекрасно понимала все происходящее. Знала, что потом будет трудно. Но что б так! Вторая страшная потеря случилась зимой 1941 года, когда вслед за братом умер отец, Александр Моисеевич. Он очень переживал из-за гибели сына, сказался и наступивший голод. В последнее время отец все лежал. Так казалось легче спасаться от холода. Отопление в доме не работало, никакой печки тоже не было, поэтому накутывали на себя все, что могли. Однажды утром глава семьи просто уже не поднялся с постели.
– Отец лежал дома неделю, – сказала Валентина Александровна, – только уже затем мы сумели его похоронить. Спасибо, помог наш дворник дядя Вася, тот был из Кулиги, стало быть, земляк. Из каких-то дощечек он сколотил гроб, и мы с тетей (папина сестра жила с нами) повезли его за десять километров на Волково кладбище. Еле дотащили на санках и сами стали могилу копать. Жутко нам. Откидываем землю, а тут как раз бомбежка началась. Думаем, разорвется снаряд, да и завалит нас тут в яме.
А чуть позже умер сын и у тети, так он в комнате, в уголке, целый месяц лежал – столько времени не могли его похоронить. В конце концов тот же дворник дядя Вася изготовил ему гробик. Живым приходилось труднее, школьникам, например, уже было не до учебы, война ее остановила. Валентина так и не закончила десять классов. Пришла как-то утром на занятия, а от школы остались одни развалины, ее начисто разбомбило, но ребятам быстро нашли дело. Школьников направили на завод – рабочие руки ценились в блокадном городе на вес золота.
– И что вы там делали?
– Мы мастерили такие небольшие капсулки, видимо, предназначенные для каких-то боеприпасов. А у станков в основном трудились подростки. Работали все на совесть, ведь опасность положения понимали даже дети. Пробыли мы там три месяца, и в конце нам даже немного заплатили, кажется, двенадцать рублей. Ну, давали еще блокадный паек, 125 граммов хлеба. Еде, хоть и такой, были рады, а вот деньги все равно ничего не значили.
После завода она ни в какую школу ходить не могла, от недоедания чувствовалась постоянная слабость. А от голода, по ее словам, умирали просто. Вот идет человек впереди и вдруг раз – упал. Через него перешагнешь и идешь дальше. Таких случаев Валентина видела сколько угодно. Но людей подстерегала и иная смерть. Бомбили Ленинград часто, и поначалу она спускалась с семьей в бомбоубежище, как и положено при сигнале тревоги. Потом куда-то идти, скрываться уже не имели сил. Будь, что будет.
Но главный мучитель, конечно, был голод. Карточка блокадная тоща и тонка, как осенний лист. Кроме крохотной порции хлеба, по ней еще давали немного крупы. Вот и все. А дома ни печки, ни примуса. Выручала иногда соседка, которая приносила Вале и ее домочадцам кипяток. Его и пили, прямо так, без сахара. Многие во время блокады жадно хватались за все, где есть хоть какие-то жиры. Ели все, что может сойти за съестное. Например, варили клей, ведь тогда его готовили из натуральных компонентов. Как раз с ним-то и вышла промашка. Валентина Александровна хочет сказать, что от отца у них остался ящик с клеем, он же был столяром. Но они и не знали, что клей можно есть. Как-то пришел мамин родственник и попросил этот клей, ну мама ему и отдала целый ящик.
– Только потом нам сказали, что клей многие варят и употребляют в пищу. Как сейчас вижу эти пластины клея. Клей, это что. Некоторые собак ели и кошек. Но мы ничего плохого не едали. Не знаю, как бы выдержали дальше, если бы однажды в магазине на Васильевском острове я не встретила одну девушку. Это была моя землячка из деревни Себра Фаина Ловцова. Ее взяли в армию, и она работала в столовой. К ней-то мы и стали ходить. Она то каши даст, то чего другого. А иногда та сама к нам приходила и приносила что-нибудь из еды. А воду я уж добывала сама, зимой ходила с бидончиком на Неву.
Вырваться из блокадного кольца можно было только через Ладогу. Валентина Александровна вспоминает, что преодолеть дорогу жизни им сначала не удалось. Попытке выехать из Шлиссельбурга помешали немцы. Пришлось покинуть баржу и вернуться обратно в Ленинград. Но в апреле 1942 года им все же удалось выехать. Успели только-только, так как лед на Ладоге стоял последние дни.
– Вам было страшно?
– Как не страшно, мы с мамой и не надеялись, что доберемся живыми. Самолеты фашистские гудят, кругом рвутся снаряды. А глянешь по сторонам, еще страшнее становится, ведь и льда не видать – сплошная вода. Вот едет впереди машина, потом раз – и проваливается под лед вместе с людьми. Но, к счастью, добрались до берега. А дальше уже было проще. Сели на поезд и вскоре приехали в Кадуй. Блокада осталась позади.
Но силы блокадниц совсем уже иссякли. Матери пришлось везти Валентину на санках – они нашли приют у родственников. А через пять дней мама умерла, хотя все думали, что умрет дочь. «Вот насколько я была доходягой», – говорит Валентина Александровна. А помогла ей выкарабкаться доктор Александра Ивановна Махова. Она ежедневно приходила к девочке и все-таки поставила ее на ноги.
После выздоровления решать, что ей делать дальше, не стала. Как-никак у нее был свой дом в деревне Судаково. Вот туда и направилась она. Жить одной-одинешенькой, понятно, непросто. Но свет не без добрых людей, а помощь на первых порах и в самом деле буквально спасла. Один молока принесет, другой – что-нибудь из одежды. Так и пережила уже бывшая блокадница трудный период. Затем стало полегче. Девушка посадила в огороде ячмень, картошку, капусту, прочие овощи – в деревне даже в войну выжить было проще. Нашлась и работа. В местном колхозе приходилось делать все, в том числе и пахать на себе, в то время это воспринималось в порядке вещей. Лошадей не хватало, вот и тащили женщины на себе плуг.
Но юность брала свое, пришла пора, и она вышла замуж. Ее будущий муж вернулся с фронта инвалидом, из-за ранения у него не поднималась рука. Он рассказывал, что ее вообще хотели отнять, но руку спас доктор Александр Павлович Лещев. Бойца уже повезли на операцию, чтобы ее ампутировать. Лещев, бывший тут же, в медчасти, узнал, что солдат из Кадуя, обрадовался земляку. Сказал, что можно и без отрезания обойтись. А сюда, в Панюково, молодые переехали после свадьбы, колхоз помог с домом. Так и стали жить, муж работал колхозным бухгалтером.
– А я еще после колхоза двадцать семь лет на почте отработала, – говорит Валентина Александровна, – разносила письма, корреспонденцию по окрестным деревням. А сумки наши были не в пример нынешним – газет и журналов тогда выписывали много. С почты ушла только, когда ухудшилось здоровье.
Со временем проблем с ним стало больше. То болит, это ноет. Но хуже всего одиночество. Дом у нее просторный, но кроме Валентины Александровны в нем никто не живет. Хозяйка почти все время одна. Да ладно бы только в доме, из деревни Панюково на зиму все люди, а это дачники, уезжают.
На вопрос о детях отвечает, что их у нее пятеро, два сына живут недалеко, в Череповце. Мать иногда навещают, за лето один сын побывал здесь два раза, столько же и другой. Только помощи ей особо никакой. Вечно торопятся, вечером после работы приедут, а в шесть утра уже обратно. Но ведь есть же у них отпуск. Но сыновья тратить его на помощь матери не хотят. Она сама понимает это.
– Отпуск они проводят у себя дома, на даче. Дачи-то ухода требуют.
Так что жить без бытовых забот ей пока только мечтается. Поэтому приходится ходить в магазин в Андроново, топить печь, носить воду. А занеможется, одно спасение – телефон. Фельдшерица Елена Николаевна всегда придет и сделает укол.