Социальная жизнь

Кондратьева Е. «Черной кошки» боялись больше, чем бомбежки» / Е. Кондратьева // Комсомольская правда. – 2002. – 26 марта-3 апреля.

---

«Черной кошки» боялись больше, чем бомбежки»

«Учили уроки при лучине»

– Военного времени я почти не помню, так как была очень маленькая, – рассказала «Комсомолке» Маргарита Леонидовна Шадрина, председатель вологодской общественной организации «Дети войны». – Но отчетливо помню момент, когда в марте 1944-го нам принесли известие о гибели отца. Он был танкистом, лейтенантом. Его ранили на Украине в Корсунь-Шевченковской операции, и потом в госпитале он скончался. Но об этом я узнала позже, а тот день, когда нам принесли похоронку, я запомнила как картинку. Мама была на работе, дома были бабушка и я. До сих пор глаза закрою, вижу: бабушка сидит на стуле перед окном, держит меня у себя на коленях и говорит: «Все! Нет больше у тебя папки, убили его». И так это мне врезалось в память! Всю жизнь с этими словами живу.
Помню, как жили в послевоенные годы: ходили в поле, собирали хвощ, клевер, кислицу. Пекли с клевером лепешки.
Помню страшные очереди за хлебом и сахаром. Люди стояли с ночи. Этакая толпа. Кто пошустрее, умудрялись по головам к магазину пробраться.
Отчетливо помню, что в колхозе жили хуже, чем в городе. Мамины двоюродные братья и сестры жили в деревне, что под Тотьмой. Они получали заработок трудоднями, денег не видели вообще. Мать у них работала от темна до темна. Детей пятеро, как-то надо их кормить. Отец погиб. Летом старшие ей помогали по хозяйству, а зимой ходили в школу в Тотьму за два километра.
Помню, как они забегали тогда к бабушке отогреться по пути в школу. Бабушка им нальет горячего чаю и даст корочку хлеба. Портфелей у них не было, книжки носили в платочке. После школы они снова сначала к нам. У нас была корова, бабушка покормит их немного, и ребята бежали домой. Дома они учили уроки при лучине. Жили очень бедно, надеть, обуть было нечего, но выжили и выучились.
Столько пережито в эти тяжкие военные и послевоенные годы! А сейчас сравняли всех ветеранов и пенсионеров одинаково. Да, люди заслуженно выходят на пенсию, и к ним большое уважение. Но то, что пережили люди в военное время, не дай бог никому этого пережить. И с годами это остается, не забывается.
Все жили одной целью: «Все для фронта, все для Победы!» И все ликовали, услышав Сводки информбюро, когда наши брали за городом город.

«До сих пор мне снится кошмар, как я убегаю от бандитов»

– Вспоминать войну, а значит, и детские годы я не любила и не люблю, – поделилась своими переживаниями Тамара Васильевна Пастухова. – Но сейчас я поняла, что если мы не расскажем, как началась война и как жили люди нашего поколения, то никто этого и знать не будет. Я могу рассказать, что помню, хоть и было мне в июне 41-го всего 3 года и 7 месяцев. Мы жили в Ярославле у Московского вокзала.
Когда началась война, я только помню, что все взрослые были заплаканные, серьезные, строгие, но к нам малышам, ласковые! Все соседи как-то сплотились один к одному. Друг другу поручали сидеть с детьми, а сами уходили куда-то (только потом нам стало понятно,  что они дежурили на вокзале). Нас было пятеро детей. Самой старшей было 11 лет, весь дом держался на ней.
Папа работал машинистом, казалось бы – бронь, на фронт не возьмут, но дома мы его почти никогда не видели, он все время был на работе, возил на фронт все необходимое для армии.
Помню, когда папу привезли раненого, но он вскоре снова пошел на работу. Мама работала на вокзале в комнате отдыха, и ее тоже почти всегда не было дома.
Когда стали часто бомбить наш район, мы с мамой бегали прятаться в бомбоубежище. Окна дома были завешаны черной бумагой. Огонь не разрешали зажигать, да его и не было почти никогда. Были свечи и лампа керосиновая. Однажды мы услышали от взрослых, что недалеко от нас упал чехословацкий самолет (в фильме «Вызываем огонь на себя» упоминается тот случай). Моим старшим сестрам и брату очень захотелось на него посмотреть, и они побежали туда без спроса. И меня с собой взяли, не дома же оставлять. Ух, и попало нам всем тогда от мамы! Потом мы уже с мамой и с соседями ходили к Московскому вокзалу, где этот самолет был выставлен на обозрение. Он там стоял долго-долго.
Помню, как к концу войны и после войны было голодно. Пайки хлеба не хватало. Да еще однажды у мамы украли карточки. Вот тут было плохо. Но помогли соседи.
К концу войны, когда перестали бомбить, мама уезжала в районы, ходила по деревням и выменивала булавки, мыло, веревки да скрепки на хлеб, муку и картошку. Обычно привозила еды совсем немножко, но были и радостные для всех нас дни, когда удавалось привезти побольше еды.
Но однажды маму привезли домой чуть живую: то ли ее сбросили с поезда, то ли она не удержалась на подножке вагона, но только у нее все руки были в синяках. С тех пор мама боялась ездить одна, а ездила только с соседками, и то недалеко.
Помню, как ночами стояли за постным бульоном у мясокомбината. Целые сутки стояли. Народу было много, длинная вереница. Этот бульон мама потом заправляла травой, которую мы, малыши, рвали по канавам железнодорожного полотна.
Помню, что мосточки через канаву у нашего дома были все изрешечены пулями, как сито. Перед домом был луг и вырыты траншеи, где мы потом играли в прятки уже после войны.
Эти траншеи потом сломали, когда в послевоенное время появились бандиты, которых называли «черная кошка». Они грабили всех, кто попадался у них на пути. И в дома ночью стучались. Для нас это было даже страшнее, чем бомбежка! Ночью часто было слышно, как кричат на улице: «Помогите! Помогите!» Этот страх жил во мне очень долго. Иногда до сих пор мне снятся сны, что я бегу от бандитов.

Е. Кондратьева