Средства массовой информации

Волков Н. Нам не разрешали печатать газету, пока не ляжет спать товарищ Сталин / Н. Волков // Вологодские новости. – 1999. – 14-20 января.

---

Нам не разрешали печатать газету, пока не ляжет спать товарищ Сталин

13 января журналисты, полиграфисты, издатели и читатели отметили День российской печати. Накануне праздника мы встретились со старейшиной вологодской журналистики Н. А. Волковым, отдавшим любимому делу 61 год. Несмотря на свой почтенный возраст (в апреле исполнится 83 года), Николай Александрович сохранил трезвый ум и прекрасную память. К тому же наш собеседник оказался весьма интересным рассказчиком и поведал множество любопытных историй.

– Николай Александрович, вы помните свою первую публикацию?
– Честно говоря, нет. Я ведь по молодости не только заметки писал, но и стихи. Потому и пошел учиться в Минский литинститут. Зато свой редакторский дебют помню хорошо. Еще когда работал в железнодорожном депо, мне поручили редактировать стенную газету с интересным названием «Горячая промывка». А в 1937-м призвали на службу в армию. Попал в артиллерийский полк, что размещался в хорошо известных «красных казармах» на улице Чернышевского. Когда нас, новобранцев, построили на плацу, выяснилось, что только я один имею высшее образование. Так я стал редактором полковой газеты «Артиллерист», потом попал в «дивизионку». В 1939-м прикомандирован к 27 армии и как военный корреспондент участвовал в освободительном походе советских войск в Польшу и Прибалтику.

– Кстати, сейчас вокруг этого похода в отечественной периодике идет много споров. Скажите, как наши войска встречало местное население: как освободителей или все же как оккупантов?
– По-разному: одни с приветственными транспарантами и букетами цветов бежали навстречу солдатским колоннам, другие – стреляли из-за угла и травили воду в колодцах. В нашей армии было несколько случаев, когда подвыпившие солдаты уходили в польские городки, а обратно уже не возвращались. И что с ними стало – никто не знает.

– Я слышал, что редактором одной из газет, где вам пришлось служить, был наш земляк...
– Действительно, в окружной газете «За Родину!» (Третий Прибалтийский военный округ) редактором был уроженец Устюженского района Василий Петрович Московский. Между прочим, в свое время очень известный человек. Во время войны В. П. Московский редактировал газету ВВС «Сталинские соколы». Потом, поднявшись еще на несколько должностных ступеней, работал в ЦК КПСС. И не кем-нибудь, а заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации! Закончил же свою карьеру полномочным послом Советского Союза в КНДР. Василий Петрович многое сделал для развития моих журналистских способностей.

– Вы считаете себя везучим человеком? Пройти всю войну и остаться живым...
– Да. В чем-то мне повезло. Тем более что я не околачивался в тылу, а регулярно выезжал на передовую. В фронтовой газете был раздел «Строки из огня», для которого я и писал свои корреспонденции. В октябре 1941-го, под Осташковом, был тяжело контужен. Нужно было добраться из одного батальона в другой. Комбат выделил лошадь и ездового. Но только мы отправились в путь, как рядом разорвался снаряд. Дальше ничего не помню. Очнулся через несколько дней и провел на госпитальной койке почти полтора года.

– В Вологду вернулись в 1949-м...
– Демобилизовали меня в Риге. С увольнением вышла целая история. Но об этом как-нибудь в следующий раз. Добавлю только, что меня оставили работать в Риге, в газете «Советская Латвия». Когда узнали, что на «гражданке» был помощником машиниста, назначили корреспондентом в отдел промышленности.
В Риге я проработал до ноября. Потом кто-то из латышских журналистов отправил жалобу в ЦК КПСС. Мол, местную интеллигенцию зажимают и на все должности пристраивают только русских. Из Москвы приехала комиссия. Чтобы не раздувать шума, от русских журналистов стали потихоньку избавляться. Мне предложили три новых адреса на выбор – в «Мурманскую правду», «Казахстанскую правду» или одну из пермских газет. Но я настоял на Вологде. И 6 декабря 1949 года был официально принят на работу в «Красный Север».

– Снова в отдел промышленности?
– Сначала – да. Но уже через полгода новый редактор А. А. Кондаков назначил меня ответственным секретарем. Сидел за столом не поднимая головы, работы была уйма! Каждый день нужно было вычитать все подлинники материалов, а потом еще и макетировать четыре страницы. Через два года не выдержал и попросил редактора дать мне другой участок работы. Меня оставили при секретариате и поручили заниматься четвертой страницей. Тогда она считалась самой «читабельной». На первой шли официальные материалы, на второй – промышленные, третья была отдана под зарубежную хронику. Ну а все остальное ставили на четвертую полосу.

– Вы начинали работать в «Красном Севере» еще в сталинские времена. Кто-то из коллег-журналистов попал в жернова репрессий?
– На моей памяти таких случаев не было. Правда, позднее, уже в хрущевскую эпоху, по идеологическим мотивам был уволен белозерский собкор «Красного Севера». История была таинственной, и вслух о ней предпочитали не говорить. Лишь на одной из планерок редактор проговорился, что компетентные органы срочно велели уволить такого-то с работы. За что именно – я не знаю. Как не знаю и дальнейшей судьбы этого человека.
А вообще, сталинские времена не ассоциируются у меня с периодом массовых репрессий. По крайней мере, я помню только один вопиющий случай. Еще когда служил в «Артиллеристе», неожиданно забрали Бориса Непеина – поэта и заведующего библиотекой в Доме офицеров.

– А когда вы работали секретарем в редакции, приказы по телефону из обкома приходили часто?
– По этой линии у нас «отдувался» редактор. Все «рекомендации» и «пожелания» партийных товарищей мы получали уже из его уст. У меня была другая проблема. Сталин любил работать по ночам, и все его окружение не ложилось спать до тех пор, пока Хозяин не отправится на отдых. Казалось бы, какое отношение это имеет к Вологде?! Оказывается, самое прямое. Все областные газеты не могли печататься до тех пор, пока из сектора печати ЦК КПСС по телетайпу не придет сообщение, что срочных материалов на первую полосу больше не будет. А это сообщение не приходило до тех пор, пока Сталин не ложился спать. Зачастую подписывать газету приходилось в три часа ночи. Идешь с работы, а на улице уже светает и петухи кукарекают.

– Среди журналистов было принято рассказывать политические анекдоты?
– Нет. Боялись. Хотя коллектив у нас был дружный, «стукачей» вроде не наблюдалось. Любили подшутить друг над другом. Причем если раньше те шутки казались очень остроумными, то теперь за некоторые становится стыдно. В отделе культуры работал в то время Боря Марчуков, еврей по национальности. И вот однажды некий «шутник» позвонил ему из соседнего кабинета, и официальным голосом сказал: «Гражданин Марчуков?! Вам следует явиться к 20 часам на Герцена, 12». А на Герцена, 12, тогда управление МГБ размещалось. Вышел Боря после этого звонка в редакционный коридор, обхватил голову руками и часа полтора из угла в угол ходил пошатываясь. А когда узнал, что это всего лишь розыгрыш, чуть на «шутника» с кулаками не полез. Или другой случай. У нас в секретариате работала незамужняя машинистка… Так ей кто-то каждый день посылал открытку с изображением негра в повязке и передавал письменные приветы. Сначала машинистке было весело, но через две недели регулярные «поздравления» довели ее до слез. Пришлось вмешаться редактору.

– Про журналистов старой закалки ходят легенды, что они, не поморщившись, могли выпить бутылку водки. С этим делом у вас как было?
– Чего уж скрывать, выпить любили многие. Одно время у «Красного Севера» в райцентрах было 10 собкоров. Раз в месяц их вызывали в Вологду на редакционную летучку и партсобрание. Ну, а вечером они собирались в редакционной комнате отдыха и соответственно отмечали.

– А правда, что А.А. Кондаков был уволен из редакторов именно за пьянку?
– Нет. Александр Алексеевич никогда вместе с подчиненными не пил, а попавшихся с поличным нетрезвых журналистов карал со всей строгостью. Сняли его из-за социального статуса отца. На очередной партконференции, когда проходило новое утверждение редактора газеты, в президиум поступила записка, что отец Кондакова был священником. И напрасно Александр Алексеевич пытался доказать, что о его отце хорошо информированы в секторе печати ЦК КПСС и никаких «оргвыводов» там никогда не делали – делегаты партконференции оказались непреклонны. Кондакова так и не переизбрали редактором, и спустя какое-то время он уехал из Вологды. Говорят, стал редактором «Советской Осетии».

– Нынешнее поколение журналистов чуть ли не каждый день приглашают на всевозможные фуршеты, банкеты и презентации. Раньше такое тоже практиковалось?
– С 1962 года я возглавлял в редакции так называемую группу строительства, и зачастую меня включали в состав госкомиссий по приемке жилых домов и других объектов. Как водится, после подписания акта приемки членов комиссии сажали за накрытые столы. Сам я, правда, не пил, но насмотрелся всякого.
А вот властьпредержащие высшего эшелона были, не в пример нынешним, скромнее. После триумфального полета Беляева и Леонова меня отправили готовить материал о торжественной встрече космонавтов. Кстати, на всю область тогда дали пять пригласительных билетов. Один на редакцию, один – на МГБ, еще один – семье Беляева, а четвертый, для соблюдения принципа социального равенства, выдали ударнице-доярке. Официальный прием космонавтов проходил в Георгиевском зале Кремля. Присутствовала вся партийная элита, включая Брежнева и Молотова. Но на столах, и это мне хорошо запомнилось, были лишь фрукты и сухое вино «Рислинг».

– Неужели партийные функционеры не пили водки?
– Ну почему же. Как-то в Череповце чествовали металлургов. В первый день был митинг и вручение орденов, а во второй – это дело отметили. Пили только водку. Вместе с нами за столом сидел первый секретарь ОК КПСС Дрыгин. Вел себя непринужденно, пил, пел застольные песни, лихо танцевал «Цыганочку». И при этом говорил окружающим, что сегодня он не первый секретарь обкома, а такой же человек, как и все.

– Дрыгин хорошо относился к журналистам?
– По крайней мере, он их уважал. Но мне вспоминается другой случай. Как-то в Вологду приехал из Москвы секретарь ЦК по сельскому хозяйству, некто Воронов. Вместе с Дрыгиным он поехал осматривать окрестные поля. К чиновничьей свите был допущен и я, делать материал о пребывании столичного гостя на вологодской земле.
Приехали в Молочное. Стали осматривать поле, где была посажена... кукуруза. А поле чистенькое, ни одной травиночки – две недели по нему весь совхоз на коленях ползал. И тут между Вороновым и местным агрономом состоялся примерно такой диалог.
– Эка вычистили! Но уж больно початки у вас маленькие.
– Так ведь не растет у нас кукуруза.
– А зачем тогда садите?
– Куда денешься, приказывают.
– Кто?
Тут агрономша увидела сурово сжатые губы Дрыгина и неожиданно выпалила:
– Так ваши, из Москвы, и приказывают.
А Воронов ей в ответ:
– Да, дураков в Москве хватает. А потом опомнился, увидел, что рядом с ним корреспондент каждую фразу записывает, обернулся ко мне и веско произнес:
– Вот этого писать не нужно. Товарищ Дрыгин, проконтролируйте, пожалуйста.

– И чем все это закончилось?
– Когда я написал материал, то по распоряжению редактора отнес его в обком. Дрыгин прочитал Воронину текст по телефону и вернул материал мне. Но Воронина все равно сняли. Через полгода.

– Николай Александрович, а у вас были журналистские «ляпы»?
– За те 27 лет, что проработал в «Красном Севере», каких-то серьезных опечаток ни разу не было.

– Получается, что неприятностей опубликованные материалы вам не приносили?
– Не скажите. Несколько раз мне даже угрожали.

– ?
– Долгое время я специализировался на фельетонах. А в те времена у «героев» подобных публикаций было лишь два пути: после выхода газеты их либо снимали с должности, либо садили в тюрьму. Помню, что недоброжелателей у меня хватало. Постоянно звонили по телефону в редакцию или домой, угрожали. Как-то я написал фельетон о двух жуликах, воровавших лес и незаконно продававших его на Украину. Злоумышленников осудили на шесть лет. Уже из тюрьмы они написали мне письмо: выйдем, обязательно с тобой сочтемся. А однажды опубликованный в «Красном Северу» материал и вовсе чуть не привел к международному скандалу.

– А подробней?
– Житель Череповца, отдыхал на черноморском курорте, познакомился с инженером из Англии, мистером Кларком. Еще через два года бдительные органы обвинили череповчанина в пособничестве иностранной разведке. Кларк оказался шпионом. Он заочно познакомил череповчанина с агентом – учителем биологии из Ростова-на-Дону. Тот в письме в Череповец сообщал, что ведет в школе биологический кружок, просил прислать образцы северной растительности. Ничего не подозревавший череповчанин отправил своему новому знакомому несколько растений, сорванных в окрестностях города. А биолог с помощью имевшейся у него аппаратуры делал анализ радиоактивности присланных образцов и поставлял эти данные Кларку. Когда история вскрылась, я написал большой «шпионский материал». А через неделю меня вызывает редактор. Сообщает, что только что звонили из английского посольства. Там все опровергают и собираются направить в «Красный Север» официальный протест. Но дальше угроз дело не пошло.

– Насколько мне известно, вы, работая секретарем редакции, отвечали за всех стажеров?
– Ой, их было столько! Попадались и откровенные авантюристы, утверждавшие, что профессионально писали пьесы и киносценарии, а на самом деле не умевшие грамотно связать двух предложений. Но большинство стажеров по-настоящему хотели закрепиться в газете и трудились, покладая рук. Среди моих «подопытных» были такие известные впоследствии журналисты, как Николай Фарутин, Лидия Макарова, Галактион Щербаков. Между прочим, это отец Татьяны Шалушкиной, которую нынешние читатели «Красного Севера» хорошо знают в качестве неутомимого борца за права потребителей.

– Если не секрет, кто из стажеров запомнился больше всех?
– Пожалуй, Дмитрий Степанченко. Когда он только пришел в редакцию, сразу же огорошил меня нестандартной просьбой: чтобы я давал ему журналистские задания как можно... реже, так как он намерен самостоятельно заняться изучением итальянского языка. У Дмитрия была своя манера обучения: он писал на газете какое-нибудь итальянское слово, укреплял «дацзыбао» над своей кроватью и весь вечер на него смотрел. Запомнив несколько десятков слов, Степанченко каким-то образом добился разрешения вести в пединституте кружок итальянского языка, а во время фестиваля молодежи и студентов в Москве по своей инициативе поехал в столицу, пошел в агентство ТАСС и предложил услуги гида. Наверное, Дмитрий был страшным везунчиком. Его не только приняли в ТАСС, но уже через два дня (!) дали в Москве двухкомнатную благоустроенную квартиру и отправили работать в сектор зарубежного радио. Сначала Степанчеко вещал на Сомали, а потом таки добился своего и уехал спецкором ТАСС в Италию.

– Окружающие знают вас не только как талантливого журналиста, но и как заядлого рыболова. Скажите честно, сколько весила самая большая пойманная вами рыба?
– Однажды в реке Угле в Шекснинском районе на блесну я поймал двух судаков: примерно по полтора килограмма каждый. Это и есть самые крупные трофеи.

– А пудовых щук неужели не ловили?
– Нет. Я ведь врать не люблю.