Народное творчество

Щедрин Р. Народная песня в жизни и в консерватории / Р.Щедрин // Советская музыка. – 1954. – №2.

---

Народная песня в жизни и в консерватории

От редакции
Публикуемая статья – критический дебют молодого композитора, студента четвертого курса Московской консерватории Родиона Щедрина. Рассказывая о своих впечатлениях от фольклорной поездки в колхозы Вологодской области, автор выдвигает вместе с тем очень важный вопрос – о серьезных недостатках изучения народного творчества в Московской консерватории.
Редакция предлагает композиторам, музыковедам и фольклористам высказаться по затронутому вопросу.

Летом прошлого года я побывал – в составе фольклорной экспедиции Московского университета – в нескольких районах Вологодской области – Чебсарском, Шекснинском, Мяксинском.
Не приходится и говорить, какое множество ярких, незабываемых впечатлений дала мне эта поездка. Переезжая из колхоза в колхоз, наблюдая, как бьется пульс новой колхозной жизни, встречаясь с людьми, о которых раньше приходилось лишь читать в газетах и книгах, я вспоминал роман «Что делать?», где Н.Чернышевский устами своей героини говорил о светлом будущем, о людях, ведущих «вольную жизнь труда», о машинах, выполняющих большую работу за людей...
Живое общение с народным творчеством очень обогатило меня и как музыканта.
Участники нашей экспедиции имели возможность непосредственно познакомиться почти со всеми жанрами крестьянской песни. Старинные песни мы слышали главным образом от колхозников старшего поколения. Здесь были свадебные песни (их было, пожалуй, больше всего) и беседные, лирические и игровые, плясовые и хороводные, плачи и причеты.
Большинство записанных песен привлекает богатой, распевной мелодией. Многим лирическим и хороводным песням свойственны мелодические разводы «ох, да...», «ах, да...», что создает своеобразную, неповторимую прелесть. Ритм записанных песен отличается удивительной гибкостью и выразительностью. Очень интересны они и в ладовом отношении 1.
Исключительно сильное впечатление произвело на меня исполнительское искусство замечательных народных певиц, в особенности колхозницы Александры Ивановны Беловой из села Щетинское Мяксинского района. От нее я записал несколько чудеснейших хороводных и лирических протяжных песен. Вот одна из них:

Плавно, неторопливо

 

 

 

 

Голос певицы звучал негромко, мягко, с какой-то замкнутой, сдержанной поэтической силой; распевавшиеся и нераспевавшиеся слоги произносились очень выразительно и неторопливо. Чем больше я слушал, тем полнее открывалось мне своеобразие этого вдохновенного искусства. Здесь не были строго соразмерены «пропорции» подачи звука, но это было замечательное пение! Казалось, что певица вошла в самое сердце песни, и слушатель всем своим существом чувствовал, что сама она была и творцом, и одухотворенным исполнителем ее. Я слушал пение, затаив дыхание. Какая благородная проникновенность была в этой одноголосной мелодии, в этом простом, рожденном в колхозной деревне исполнительском творчестве!..
Излюбленным и, пожалуй, самым распространенным жанром современного народно-песенного творчества в Вологодской области является частушка. Об этом говорит и подсчет записанного текстового материала, сделанный руководителем экспедиции Н.Савушкиной: 1336 частушек, 112 песен других жанров, 36 сказок и т.д.
Частушки поют здесь все – от мала до велика. В селе Сизма Чебсарского района к нам пришла маленькая шестилетняя девочка, узнавшая от родных, что из Москвы приехали «дяди и тети» записывать песни.
– Я знаю одну частушку, – смущаясь и краснея, пролепетала она и тоненьким, прерывающимся от волнения голосом пропела нам эту частушку:

Я маленькая девочка,
Играю и пою.
Я Сталина не видела,
Но я его люблю.

Частушки складываются на всевозможные темы и выражают самые различные настроения и чувства. Многие частушки отличаются художественным совершенством, ясностью формы и яркостью образов.
Вздорными являются распространенные у нас в консерватории суждения о том, что, дескать, музыка частушек не представляет ничего интересного, что это якобы «распад» народного музыкального творчества. Такое мнение существует и вне стен консерватории. Даже В.Боков в статье «Черты нового»2 написанной с большой и трогательной любовью к частушке, с замечательным знанием ее, утверждает: «Частушка не столько поется, сколько говорится, «сказывается» под музыку и под пляску».
Частушки создаются во множестве. И конечно, далеко не все они представляют собой высокие образцы народного искусства. Но зато как ярко талантливая частушка умеет «заснять» кусок жизни, заострить сатирический образ, высмеять лодыря, с каким теплом поется в ней о девичьей любви, сколько в ней светлого юмора.

Разрешите поплясать,
Разрешите топнуть.
Неужели от меня
Половицы лопнут?

Или:

Милый любит, не целует,
Только обещается –
А любовь без поцелуев
Строго воспрещается!

Талантливая частушка увлекает, захватывает слушателей не только острым, выразительным текстом, но и ярким мелодическим своеобразием, зажигающим ритмом (недаром у колхозной молодежи частушка неотделима от пляски!).
В Вологодской области мы встретились с очень интересным явлением – пением частушки «под язык»: одна из девушек поет мелодию частушки, а другая, за отсутствием баяна или гармошки, контрапунктирует ей оригинальным, затейливым мотивом, имитирующим наигрыш инструментального сопровождения.
Я глубоко убежден, что мелодии и ритмы современной частушки – богатейший, творчески драгоценный материал для советского композитора. И по-моему, пора уже покончить с предвзятым отношением к музыкальному тексту частушки!

Поездка в колхозы Вологодской области заставила меня невольно вспомнить недобрым словом пройденный мною в консерватории курс народного творчества. В связи с этим у меня возникли мысли о постановке и преподавании этого предмета у нас в консерватории. И этими мыслями хотелось бы поделиться с читателем.
У нас много писали и говорили о том, что читаемые в вузах курсы нередко оторваны от жизни. Непосредственно соприкоснувшись с живой действительностью, я остро почувствовал полный отрыв консерваторского курса народного творчества от жизни. Именно то, чему учили нас на лекциях, оказалось мне совершенно ненужным; необходимым же оказалось именно то, чему нас вовсе не учили. Иными словами, в реальной действительности я столкнулся больше всего с тем, о чем нам в курсе ничего не говорилось, и меньше всего с тем, о чем говорилось!
В Московской консерватории курс народного творчества ведет Анна Васильевна Руднева. Это бесспорно эрудированный музыкант, энтузиаст народной песни, искренно любящий свое дело. А.Руднева прилагает много стараний, чтобы оживить курс, сделать его возможно содержательнее. Но, несмотря на все ее старания, курс фактически сводится к схоластическому изложению технологических особенностей различных жанров крестьянской песни (главным образом старинной) и крохоборческому описанию народных инструментов и их истории. Требования же к студентам, сдающим экзамен по курсу, сводятся к заучиванию наизусть пятидесяти русских народных песен. Так живой, интереснейший предмет превращается в скучную схему. Не случайно и отношение студентов консерватории к народному творчеству становится более чем легкомысленным. Студент старшего курса, отечески поучая первокурсника, в пренебрежительном тоне говорит об этом предмете:
– Народное творчество? Чепуха... Там нечего делать. Вызубришь пятьдесят песен – получишь пятерку, ну, а за тридцать или сорок песен – четверку. Тройки еще никто не получал!
Требование заучить наизусть пятьдесят песен является просто смехотворным. По сей день в период экзаменационной сессии по коридорам консерватории бродят студенты – композиторы и вокалисты, духовики и струнники, пианисты и теоретики – и «зубрят» все те же пятьдесят песен!
Неужели только в этом задача курса?! Ведь для русского студента– композитора знания пятидесяти песен совершенно недостаточно. Может быть, студенту-композитору, приехавшему к нам, например, из Албании или Кореи, эти пятьдесят песен дадут некоторое представление о русском народном творчестве, так же как знания пятидесяти албанских или корейских народных песен было бы на первых порах достаточно русскому студенту-композитору, чтобы получить общее понятие о певческом фольклоре этих стран.
Известно, что народная сказительница Орина Федосова, которую М.Горький слушал на Нижегородской ярмарке в 1896 году, хранила в своей памяти до 30000 напевов. А русский студент-композитор должен знать всего лишь пятьдесят своих родных, русских народных песен! (Характерно также, что в этот обязательный список не включена ни одна частушка.) Можно ли так строить курс народного творчества? Студенту-композитору он почти ничего не дает и проходит бесследно.
Тщательно рассматривая различия между сборниками Прача и Трутовского, «солнцестояние зимнее» и «солнцестояние летнее», копаясь в старинных свадебных и масленичных обрядах, в которых принимали участие наши прапрабабушки и прапрадедушки, забывают о существовании современной народной песни: в курсе народного творчества ей уделяется ничтожно малое место!
Чего ждет студент-композитор от курса народного творчества?
Курс народного творчества должен обогатить молодого композитора всесторонним знанием музыкально-поэтического фольклора, привить творческие навыки в обращении с народной песней, в использовании своеобразных ладовых, интонационно-ритмических и иных особенностей народно-песенного искусства (будь то эпический сказ, частушка или лирическая протяжная). Следовательно, этот курс должен раскрыть истинный смысл народности в непосредственной связи с изучением народной музыки.
Всего этого консерваторский курс пока что не дает. Несколько общих рассуждений во вводной лекции, повторяющих всем известные положения о близости великих классиков к народному творчеству, многократные ссылки на Глинку, разработавшего в «Камаринской» две народные темы, и на Чайковского, использовавшего в финале Четвертой симфонии песню «Во поле березонька стояла», – все это не может заменить подлинно глубокого раскрытия понятия народности в музыке. Ведь курс народного творчества мы понимаем как первооснову идейно-художественного воспитания начинающего композитора, он должен явиться той «станцией отправления», с которой начинается путь эстетического развития молодого музыканта.
Клясться в любви и верности народной песне – очень легко (это даже стало у нас модой); научить начинающего композитора глубоко проникнуть в существо народно-песенного творчества гораздо труднее.
Воспитывать студента в этом направлении обязан не только курс народного творчества, но и курс гармонии, курс анализа форм, курс полифонии. Но где связь курса народного творчества с другими курсами? Существует ли она в Московской консерватории? Увы, нет даже робкого намека на эту связь! И нельзя винить здесь только А.Рудневу, которая вкладывает много сил и старания в любимое дело... Нет, виноваты прежде всего работники учебно-методических центров Главного Управления по делам искусств Министерства культуры, которые не ударили палец о палец, чтобы разрешить этот насущнейший вопрос. Говорят, что курс народного творчества ведется сейчас несколько иначе, чем два года назад, что он значительно улучшился. Было бы, конечно, по меньшей мере странно, если бы за два года в нем не произошло никаких изменений. Но не в этом ведь дело. Мне кажется, что и поныне принципиально неверен подход к курсу народного творчества. Мало улучшить отдельные частности, нужно в корне перестроить весь курс. Надо его приблизить к жизни, подчинить творческим задачам современности. Надо, например, поднять вопросы о музыкальном тексте частушки, о народной гармонии, о русском народном многоголосии, о народной полифонии и т.д. Надо, наконец, установить не на словах, а на деле живую, тесную связь между курсами, читаемыми в консерватории.
Курс народного творчества в том виде, как он существует ныне, представляется мне бесцельным. Он должен стать одним из ведущих курсов для студентов-композиторов – первоосновой музыкального воспитания будущего деятеля музыкального искусства нашей великой Родины.