Религия

Горов Л. Генка спасает душу / Л.Горов // Вологодский комсомолец. – 1962. – 15 февраля.

---

Генка спасает душу

 «Наносим ему много пружин – милости, говорит, у вас ко мне нету. Милости, вишь, ждет».
Римма Валетова, работница мебельной фабрики.

Дня не проработал Генка Грибанов в цехе, а девчонки уже шушукались по углам.
– Девочки, он все бога поминает. Странный какой-то. Томиловой, мастеру нашему, сказал, что она, мол, рука дьявола.
– А нам при всех адом грозил. Ласковенько так говорит: «Жалею вас, в аду мучиться будете». А ты, спрашиваем, где будешь? «А я как душу упасу».
– В общем, экземпляр, – авторитетно заключили девчата.
Приходили в обойный из других цехов, любопытствовали: как-никак свой праведник, не на каждой фабрике встретишь. Исподтишка наблюдали. В дальнем углу стоял парень, распрямлял пружины. Длинный, узкоплечий, лицо белое, словно неделю в погребе просидел. Большие, глубоко посаженные глаза прикрыты веками, глядят книзу – защищаются от яркого света.
Парень осторожно берет пружину, сжимает ее гипсовыми руками, прямит и аккуратно складывает справа от себя. День похож на день. С утра гора пружин слева, к  вечеру – справа. Генка привык, к Генке привыкли. В доске, на которой прямят пружины, появился старательно вырезанный крестик. Подошел мастер, сказал:
– Не к лицу это, парень.
Исчез крестик.
Иногда Генка не приходил в смену. «Святого, значит, празднует», – догадывались девчата. Но это случалось редко. Обычно стоял он, тихий, чуть согбенный, на рабочем месте, прямил и прямил пружины без слов, без шутки; как будто ожила, задвигалась мумия. Бывало, навалится работы – останется Генка на обеденный перерыв, и только скажет, едва шевеля губами: нет у вас в душе милости.
Генка привык, к Генке привыкли. И так и эдак пробовали с ним заговаривать – жалели, дразнили, агитировали. Потом рукой махнули: добрый человек, тихий, а в голове блажь. Называли его «Геночка наш», улыбались. И только однажды кто-то рассердился, сказал ему:
– Ты эти крестики-нолики держи при себе, не любим мы иисусиков.
Ничего не ответил Генка, не обиделся, только поджал губы да голову низко опустил: не видят люди, что дьявол в них сидит, ох, не видят...

«Все у него в голове смешалось: отцы святые помогли все заповеди перепутать, вертеть, как выгодно...».
И.А. Семенов,
директор ремесленного училища.

Помотала Генку судьба – по городам и весям, по избам с иконами, по церквам да монастырям. Укрепил Гена свое сердце терпением, назубок вытвердил: блаженны нищие духом, яко тех есть царствие небесное. Ничего не интересовало Генку, когда пришел он пару лет назад в ремесленное училище. Умел он только молиться – до исступления, поститься – до изнурения, уповать на господа – до одурения.
Было это в конце августа. По церковному календарю – Успенье, три дня поста. Мальчишки – народ глазастый, видят: новенький-то не ест ничего. День не ест, два не ест, ходит – ветром его шатает.
– Ты чего такой?
– Нельзя. Грех сие великий – в пост оскоромиться.
– Че-го это? – протянул Виссарион Осовский. – Ребята, да ведь это он боженьки страшится. – Ну смотри, брат, мы тебя возьмем, в работу, будешь у нас по три порции глотать и еще спасибо скажешь. Понял?
Ничего не ответил новенький.
С этого самого дня началась между Генкой и группой война – война за него самого. Назавтра подошли к нему четверо, имели разговор на полминуты.
– Есть будешь?
Молчит Генка.
– Смотрись в зеркало – кожа да кости. Помирать собрался?
– Как господь хочет.
Господь, может, и хотел жертвы, да ребята не хотели. Взяли двое за руки, один за плечи, четвертый с ложечки кормить начал. Целый час длился обед, а еще через час все четверо стояли в кабинете директора красные от смущения, а Иван Александрович мерил огромными шагами клетушку кабинета и кричал, что случалось с ним крайне редко.
– Тоже мне – антирелигиозники! – делал разнос директор. – Это ж партизанщина, вытащить вас за такие дела на комсомольское собрание да ума вложить. Один есть метод борьбы с религиозным дурманом – убеждение, убеждение, убеждение. А они вон как – силком перевоспитывают.
– В общем, будем тебя убеждать, – пояснил Виссарион Геннадию, когда ребята возвратились в общежитие. – Только от души советую: ты переубеждайся поскорее.
Взялись за Генку всем училищем, и пусть Генка скажет, что нисколечко на него не повлияли. Солжет Генка, если будет это утверждать. А ведь сказано отцом святым Антонием Великим: «Прочь – ложь! Она изженет из тебя страх Божий».
Кончался рабочий день, и садился Иван Александрович за книги. Обложится брошюрами, возьмет красный карандаш и начнет штудировать «Библию для верующих и неверующих» Ярославского. А потом вызывал Генку, и начинались беседы – почти бесполезные, но какую-то капельку сомнения оставляли они в Генкиной душе. А капля камень точит. Трудно было с Генкой. А Генке еще было труднее. Живет в комнате, где все комсомольцы: что ни вечер, богопротивные разговоры. Преподаватели начали приглашать его в гости. Ничего, ходил. Придет, сядет на краешек стула, тихонько поблагодарит: нёт, угощений не надо. Посидит недолго и уйдет, поклонившись хозяевам. А когда собирались в кино, начиналась для Генки пора особых мучений.
Зачем ему кино? И без кино, слава богу, жили люди. Только зря в грех себя вводить. На какие хитрости не пускался Генка, какие уловки не придумывал, чтобы отвратить от себя грех господень! Пошел однажды с двумя преподавательницами. Женщины в туфельках, а он – в ботинищах. Держат они его ласково под руку – никуда не денешься. Погода была осенняя, лужи да грязь. Издали Генка, приметил эту лужу – большую, что озеро. Прямо в лужу шагнул Генка. А женским туфелькам такое водохранилище где ж форсировать? – выпустили парня. Он наутек.
Похвастался после отцу Геннадию – провел я, батюшка, дьявола. Похвалил батюшка: верно, чадо, душу спасать надо.  
Так и жил Генка в ремесленном, а время шло своим чередом.  Научился держать в руках топор да молоток, умел посложнее табурета вещи делать. Да вот руки не держали топор: тяжел оказался инструмент для слабого тела. Совсем обессилел Генка, соблюдая посты. И тогда Иван Александрович приказал: есть!
Кормили парня – сколько хочешь и чего хочешь. Денег давали. Поокреп Генка. А думать так и не приучился: святая вера – она ведь сама в душу проникает. Нельзя ее мерить мерками материального мира, нельзя червь сомнения допускать в душу.
Но почему-то червь так и лез в душу. Начал Генка в кино похаживать – понравилось. Скоро не пропускал ни одного фильма, других звал. Записался в библиотеку. Прежняя крепость только в речах осталась. Зато здесь силен был Генка.
– Зачем, – говорил он, – нужны стулья, корабли, театры? Жили бы в пещерах, как первобытные люди, – все к богу ближе.
Кому лгал Генка, людям или себе? Кому нынче лжёт?

 «Люди добры к Геннадию, он – богу угоден».
Тетя Вера, квартирная хозяйка Грибанова.

В школе Генка ничем не отличался от своих сверстников: прилежно мучился у доски, лазал по деревьям, играл в снежки. Был он, может, позастенчивей других, не криклив, не боек.
– А после седьмого класса начались Генкины скитания по добрым людям. Попал Генка в Кириллов, где есть еще окрест избы, черные от времени, в избах – старухи, глухие от старости. Старухи не слышали, как громыхает жизнь за мутными стеклами окон.
В праздники веселые комсомольцы культпросветучилища ставили остроумные антирелигиозные концерты, и дружно аплодировали им рабочие люди Кириллова. А в избах шамкающие рты читали нараспев: «Не введи нас в напасть, но избавь нас от лукавого; яко твое есть царствие и сила...».
Случилось так, что Генка поселился в одной такой избе. Горит лампада, льется свет крови на распятого серебряного Христа, сожалеющими и добрыми глазами смотрит на Генку бог, проданный за тридцать сребренников.
– Он муку за нас принял, он плохому не научит, – шамкают губы, и мальчишка смотрит, И льется на мальчишку отраженный свет крови.
Не худым делам учил господь: будь добр, не пей, не сквернословь, возлюби ближнего. Ночами ворочался Генка на лежанке, не давали ему спать иисусовы глаза в красном углу.
Началась у Генки двойная жизнь. В училище жизнерадостные водовороты крутили Генку, звенящие голоса вылетали на улицы вестниками счастья; дома смотрел на него Христос умным, сожалеющим, в душу лезущим взглядом.
«Не пей, не сквернословь, не обидь ближнего...». А вокруг, бывало, выпивали, ругались, иногда дрались. Всякие люди, хорошие люди. Где правда, господи?
Человек вылепил бога – мудрый, сильный бог на иконе. Но простые девчата и парни, в училище тянули к себе – неудержимо. И перетянули бы. И тогда вмешались божии странницы.
Очень небогато жил Генка – на стипендию. Старцы и старицы поддерживали Генкину веру советскими рублями: не грешно брать у ближнего, нам бог сторицею…
Вскоре от соблазнов отправлен был Генка – недоучкой – в Череповец, на воспитание к настоятелю церкви Валентину Парамонову. Одаривали Генку словом ласковым, слово подкрепляли подарком немалым:       истинная жизнь, праведная жизнь.  И стал Генка служителем культа, пономарем. 
Он пел в церкви и слушал пение, а с хоров лили хоры мелодии – монотонные, тревожные, сладкие. Пьянел Генка от пения, как от хмеля, сильней чем от хмеля.
Самозабвенно, до беспамятства молился Генка богу, отцы церкви и прихожане готовы были молиться на Генку – праведный, богу угодный отрок.
Кончилась Генкина раздвоенность. Отныне жил Генка по законам, отвергающим жизнь: ведь все земное – только подготовка к царствию божию.           
Много еще поворотов было на непрямом пути Генки прежде, чем он попал в ремесленное училище и оттуда, выучившись, на мебельную фабрику.

«Лицемеры, выньте сначала бревно из глаза своего и тогда замечайте сучок в глазу брата своего».
Евангелие от Матфея, глава 7.

Вот и вся история девятнадцатилетнего парня Геннадия Грибанова.
Давайте теперь выясним, святые отцы, какую благость принесла парню ваша забота и какую пользу – наше вмешательство, наше – общественное, комсомольское, безбожное? 
Генка – парень честный добрый, тихий. От пьяного убежит, как от проказы. Уши прикроет, коли кто грубое слово скажет. Бога ради день на коленях простоит, не поев. Он не остановит хулигана, но будет сочувствовать потерпевшему; добросовестно отстоит смену и не поинтересуется, какой диван получился, для которого он готовил пружины; заработает достаточно денег и будет голодать.
Вы утверждаете, святые отцы, что Геннадий один из тысяч: до того хорош, до того праведный. Значит, господь хочет, чтоб человек был хил, немощен, убог духом, так, святые отцы? Значит, для счастья – на болезнь, на страдание родит мать дитя свое?
Однажды, тысячи лет назад, некий Адам надкусил яблоко, сорванное в райском саду. И вот теперь Генка Грибанов должен падать в обмороки, истощенный, чтобы замолить проступок своих мифических предков. Не слишком ли жесток милосердный бог ваш?
Не может мужчина снова стать ребенком – с законом природы должна бы, кажется, согласиться и церковь. А вот Генка хотел бы вернуться в пещеру – неуютно ему в нашей жизни, холодно, некуда деть себя. Вера святая несовместима с нашей жизнью. Так не слишком ли наивен ваш бог, святые отцы, заставляя верующих, как страусов, прятать голову под крыло от всего нового?     
Генка спасает душу – этому вы научили его, отцы церкви. Чтобы спасти    душу,  нужно выполнить лишь одно требование        господа: уберечься от диавола. Можно идти на любые компромиссы, только веруй свято и славь господа. Не страдает скромностью ваш бог, заставляя людей заниматься бесполезным делом: славить дух божий.
Червём хотите вы сделать человека, отнимаете вы у Генки разум, волю,      и способность творить дела большие, красивые, полезные людям, – вот ваши деяния, отцы церкви.
А мы хотим вернуть Генку жизни, людям, самому себе. Мы не дали ему стать инвалидом. Мы учили его, вручили инструмент, поставили к рабочему месту. Мы открыли Генке мир радости, простой человечьей улыбки; И очень робко, осторожно он все-таки входит в этот мир, тянется к людям.
– Но почему же Генка с нами? – слышу я ваш «каверзный» вопрос. А разве вы сами не знаете, почему?
Можно за минуту сделать человека калекой. И долгие месяцы должны бороться врачи, чтобы вернуть пострадавшему здоровье. Вы же бесчисленные часы, с детских лет вливали в душу яд  «святой веры». Вы, отцы лицемеры, не брезговали ничем, чтобы добиться своей цели.
Ничего не знал Генка о поповских оргиям «свечных» спекуляциях, о монастырских грехопадениях, о циничных сделках с собственной совестью видных и невидных служителей культа.
Зато каждый пьяный был для вас находкой: вот, мол, как душа дьяволу продается. Зато каждый хулиганствующий подонок выставлялся за образец, как всевластна и сурова рука господня, как карает она за богоотступничество.
Генка сегодня живет на частной квартире, платит немалые деньги за «угол». Почему? Разве мест в общежитии, в здоровой молодежной семье? Есть. И ему готовы предоставить место. Но Генка сам не хочет идти туда. Там людно, шумно, весело. Там могут оскорбить слух верующего неуместными выкриками, замечанием, просто громким счастливым смехом. А ведь я смех – грех, церковь нужна человеку только когда ему не до смеха.
Вот неутешительный итог ваших не очень честных деяний, отцы церкви. Неутешительный сейчас. И с каждым днем все яснее будут видеть те немногие, кто вам вериг, что вы им не желаете добра так же, как не желает им счастья господь ваш, мученик Иисус Христос.
Пока еще вы можете негодовать и по поводу нашей статьи, водить Генку по церквам и демонстрировать: не коснулось, мол, праведника дыхание адово; не правда ли, служители культа любят прибегать к подобным приемам? Но это все пока – сам Геннадий не сегодня-завтра поймет, что ему, молодому, неглупому парню, с Христом не по пути: не та компания. А мы поможем ему понять это.

Л.Горов