Художественная жизнь

Викулов С. Не в актерах дело: Заметки по поводу одного спектакля / С.Викулов // Красный Север. – 1968. – 12 января.

Не в актерах дело

Заметки по поводу одного спектакля
«Впервые мне стыдно, что я мужчина...»
(Эльбрус – положительный, герой).

«Муж моей жены»… Хитрое название у пьесы, надо отдать должное автору. Есть в нем для любителей скабрезностей и анекдотов нечто заманчивое. Не интригующее, а именно заманчивое. «Посмотрим, дескать... хи-хи... каков он муж у иво жены!». На такого зрителя, видимо, и рассчитывал автор, ставя на титульном листе указанный заголовок.
А на, что рассчитывал театр, ставя эту пьесу?
Повременим с ответом... Посмотрим, что происходит на сцене во время этого комедийно-водевильного, по определению автора, представления.
Вот один из героев пьесы, по замыслу положительный, Эльбрус представляет соседке Фаризат свою невесту:
– Зарета. Мать моих детей.
– Каких детей? – удивляется Фаризат.
– Как каких? Фатимы, Димы, Саши, Муратика. (Список у автора довольно длинный, я его сокращаю).
– Чьи это дети? – опять не понимает Фаризат.
– Пока ничьи, но мы с Заретой их заранее внесли в свой пятилетний план.
Тут автор, видимо, ожидал того самого «хи-хи»: и верно, не ошибся: было. Но, знаете, такое... Из-под полы. В заднем углу. Большинство же поеживалось. От неудобства. Но бедное «большинство» еще не знало, что ему предстоит услышать впереди. Сам я прочитал пьесу раньше и пришел на спектакль только лишь за тем, чтобы посмотреть, как будет чувствовать себя «большинство».
Процитированные выше слова положительный Эльбрус произносит почти сразу после того, как он посетовал своей возлюбленной: «Боже! Два года я тебя люблю и ни разу не поцеловал!»
Рыцарь да и только, не правда ли? И в этом нельзя усомниться, особенно когда слышишь следующее его признание: «Благородством я стал отличаться еще в утробе матери и уступил дорогу двенадцати».
Так он объясняет, почему на свет божий появился не первым, а тринадцатым.
А вот как главный герой этого «искрометного» современного водевиля Казбек (высота-то какая в имени!) делится житейской мудростью с молодым «рыцарем» Эльбрусом, которому не терпится жениться, чтобы приступить к выполнению «своего пятилетнего плана».
– А куда тебе спешить? Пусть только не слышит моя жена: только то, что успеешь пожить без жены, твое. По-твоему, почему Коста Хетагуров не женился?
– Почему?
– На чисто русском языке ответил: «Хочу на свободе пожить!».
Эльбрус, этот нецелованный рыцарь, «смеется», как ему повелевает автор, и говорит:
– Он, кажется, имел в виду что-то другое...
Не знаю, имел ли ввиду «что-то другое» национальный осетинский поэт Коста Хетагуров, но сам автор водевиля все время имеет в виду явно «что-то другое», выносить которое на театральные подмостки в добрые старые времена считалось непристойным.
Но, может быть, я ригорист, может быть, чрезмерно строг в оценке поступков героев комедии-водевиля с точки зрения нравственности и морали? Может быть, и мне, как и тем в заднем ряду; надо было похихикивать, слушая, как этот многоопытный кавказский Дон– Жуан продолжает поучать Эльбруса.
– Когда на курорте жена рядом, то мужчина живет, как кошка в великий пост. Соблазнов много... Слава богу, что потом можно получить командировку.
Нет, извините, уважаемые; автор и актеры, мне было не смешно от этих пошлых анекдотов, да еще «с. бородой», рассказанных со сцены; мне, знаете, хотелось втянуть голову в плечи и извиниться перед соседом, хотя, смею вас заверить, чувства юмора я не лишен.
А проныра Казбек сыпал и сыпал между тем откровения молодому соседу
– Друг мой, ты молод, но знай: не всегда (?) наша мужская совесть чиста перед женами.
А сколько «остроумия», житейской «мудрости» в его откровениях:
– Жизнь дана, чтоб жить. (?) Никому не избежать смерти!
Или:
– Если жить – так широко, привольно. Неизвестно, в какой день умрешь!
И театр нам демонстрирует эту «привольную» жизнь, Вот Казбек распечатывает конверт и читает письмо от Арчила, видимо, такого же любителя «привольной» жизни: «Дорогой друг Казбек!.. Проездом из Кисловодска к тебе заедет Верико... Приласкай, ты на этот счет мастер, не мне тебя учить... Помни, она молодая жена большого, но немолодого человека...».
И вот она (вернее, переодетый в платье Эльбрус) приезжает. Казбек пленен (в который раз?!). Он, согласно авторской ремарке, «подходит, хватает (!) за талию, целует в плечо», восклицает: «Благодарю, Арчил, за то, что прислал мне эту женщину! (Обнимает). Довольно, Верико, я сошел с ума! (Обнимает, крепко целует руку).
Верико-Эльбрус: – Вдруг нас кто-нибудь застанет? (Обратите внимание: не увидит, а застанет! Автор верен себе).
Казбек: – Если даже жена застанет, все равно не испугаюсь. (Снимает пиджак)...
Очень своевременная ремарка: ведь иной актер в такой жаркой ситуации, чего доброго, еще и рубаху скинет. На нашем спектакле, слава богу, все обошлось благополучно: Казбек (арт. А.В. Семенов) вел себя так, как указал автор. Впрочем, автор чувствовал, видимо, что «перебирает» малость и, дабы сгладить неприятное впечатление, заставляет своего «положительного» героя сделать этакий реверанс зрителю. Эльбрус, обращаясь к залу, говорит: «Впервые мне стыдно, что я мужчина.… У всех присутствующих женщин прошу прощения за грубые поступки мужчин».
В тот вечер, когда смотрел этот, спектакль я, зал целиком был заполнен школьниками (профсоюз преподнес им такой подарок в связи с каникулами) и, согласитесь, читатель, что такое извинение было весьма кстати...
До сих пор я назвал здесь фамилию одного только актера из пяти, занятых в спектакле. И не потому, что забыл это сделать раньше, – просто считаю, что это не тот случай, когда можно всерьез говорить об исполнительском мастерстве актеров. Какие, например, можно предъявить претензии к Т.И. Елисеевой (Фаризат), С.Л. Романовой (Зарета), В.И. Логинову (Булат), если им, в общем-то, нечего было играть? Настолько невыразительны, безлики эти персонажи в пьесе.
Таким образом, не в актерах дело. Надеюсь, теперь это ясно и тем, кто не смотрел спектакль…. Поэтому, вернемся к тому вопросу, который поставлен мною в начале статьи: на что рассчитывал театр, принимая к постановке эту явно слабую, художественно беспомощную и примитивную пьесу? Думаю, не ошибусь, если скажу: на неподготовленного, с низким эстетическим вкусом зрителя. Театр, видимо, знает лучше, чем кто бы то ни было из нас, что есть он, такой зритель. А раз есть, то почему бы и не поставить этот водевильчик с переодеванием, предвкушая полные кассовые сборы и, значит, безбедное существование театра. В самом деле, это же очень выгодно: труппа, по сути дела, отдыхает (пять; человек только заняты в спектакле!), а финансовый план выполняется.
Я не хочу сбрасывать со счетов эту проклятую житейскую прозу. И все-таки склонен думать, что, поставив этот спектакль, театр не столько приобрел, сколько потерял. А потерял он уважение со стороны многих, понимающих что к чему, зрителей.
К подлинному, устойчивому благополучию театр может прийти только одним путем: настойчиво, неотступно, шаг за шагом поднимаясь к вершинам театрального искусства, стремясь каждую новую постановку сделать, если не вехой в своей истории, то хотя бы заметным событием, вызвавшим волну благодарности у зрителей и большое моральное удовлетворение у самих актеров.
Спектакль, о котором идет речь, конечно же, такого удовлетворения актерам дать не мог. Нет в нем того жизненного, человеческого материала, на котором бы актер мог во всем блеске проявить свое, дарование, если он им действительно обладает. Короче говоря, актеру, для которого театр – и призвание, и любовь, совсем не безразлично, что предлагают ему играть. От этого зависит – вырастет ли он настоящим, самобытным мастером или станет холодным ремесленником.
Гете, отдавший много душевных сил театру, говорил по этому поводу:
«Я не гонялся за великолепными декорациями и блестящими костюмами, а за хорошими пьесами. (Разрядка здесь и дальше моя. С.В.). Все болезненное, хилое, слезливое и сентиментальное, а равно все страшное, ужасное и противное добрым нравам было исключено раз навсегда: я боялся испортить этим и актеров, и публику. Хорошими пьесами я поднял уровень актеров».
Могут сказать: но где их взять, хорошие современные пьесы? Верно, не все пьесы современных драматургов на уровне классики, но ведь далеко не все и такие, как «Муж моей жены»... Значит, многое все-таки зависит от вкусов и пристрастий тех, кто выбирает! А во-вторых... Впрочем, предоставим слово И.В. Гоголю.
«Нужно ввести на сцену, – писал автор «Ревизора», – во всем блеске все совершеннейшие драматические произведения всех веков и народов. Нужно давать их чаще... Можно все пиесы сделать вновь свежими, новыми, любопытными для всех от мала до велика, если только сумеешь их поставить как следует на сцену.. Возьми самую заиграннейшую пьесу и поставь ее как нужно, та же публика повалит толпой. Мольер ей будет в новость, Шекспир станет заманчивее наисовременнейшего водевиля. Но нужно, чтобы такая постановка произведена была действительно и вполне художественно, чтобы дело это поручено было не кому другому, как первому и лучшему актеру-художнику, какой отыщется в труппе...».
Прекрасные слова. Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Хочу лишь выразить уверенность, что такие актеры, о которых говорит Н.В. Гоголь, есть и в вологодской труппе. Тот же А.В. Семенов, поставивший этот спектакль! Кстати, он сделал все возможное, чтобы «вытащить» эту пьесу и своего Казбека. И, право же, обидно, что одаренный актер вынужден был растрачивать свои силы на столь пустяковое предприятие. Я говорю «вынужден», потому как предполагаю, что не он, конечно, выбирал и утверждал эту пьесу для постановки,
Довелось как-то мне участвовать в обсуждении одного спектакля, поставленного бывшим главным режиссером театра Меерсоном. Один товарищ робко заметил постановщику, что, по его мнению, финал спектакля несколько затянут, и зрители ввиду этого могут, не дождавшись конца, ринуться в раздевалку. Я позволил себе не согласиться тогда с этим опасением, сказав, что зрители с такого спектакля (он был неудачным, по моему, убеждению) побегут к раздевалке значительно раньше. Так оно, в общем-то, и было.
А это говорит о том, что не: так-то уж и много среди современных зрителей профанов. «Конечно, профана, – говорил еще В. Шекспир, – заставишь иногда смеяться, но, знатоку будет досадно».

Зам. редактора А.Н. Шорохов.