Художественная жизнь

Ширяев Д. Что за модой?: Размышления о выставке молодых художников Вологды в Архангельске / Д.Ширяев // Красный Север. – 1984. – 29 января.

Что за модой?

Мне уже семьдесят. Живу в Архангельске. От жизни поотстал и молодых вологодских художников совсем не знаю. Сейчас в нашем городе выставка их произведений.
Впервые художники Вологды показали свои работы у нас в 1936 году на первой краевой выставке картин. Потом, спустя четыре года, были еще две творческие встречи: в ноябре-декабре 1940 года мы участвовали на второй областной выставке картин Вологодской и Архангельской областей в Вологде, а в декабре того же года и в январе 1941-го вологжане привозили свои работы к нам, в Архангельск, на выставку произведений художников Севера.
И вот прошло сорок три года... Любопытно.
Что касается графики, скульптуры или прикладного искусства (а оно у вологжан великолепно!), то с этим на выставках как-то всегда все яснее. Куда «хитрее» живопись. Тут возле любого «кривовато» нарисованного и «невнятно» написанного горшочка можно встать в позу и с полным иногда основанием сказать критикующему: «Дорасти сперва...». Ведь, действительно, хорошая живопись может заявить о себе и в самом простейшем натюрморте, если иметь в виду, что у очень талантливого живописца все талантливо.
Но это живопись малая – камерная, для узкого круга ценителей – самих художников, искусствоведов и немногих других что-то в этом «понимающих».
Есть живопись другая – простая и понятная всем, как, например, в картине «Свобода, на баррикадах» у Делакруа, и не всем понятная, как в картине «Герника» у Пикассо. Но и то, и другое – это каждому предельно ясно – живопись большая. Она для всего земного шара.
Таков диапазон общественной значимости и возможной силы воздействия живописного произведения. Выбирай, художник, да набирайся храбрости...
Первое впечатление, от живописного раздела выставки молодых художников г. Вологды хорошее. Экспозиция здесь кажется цельной, ровной, приятной глазу.
Но в тридцатые годы молодым северянам хотелось из новой жизни зачерпнуть в картину побольше. О внешнем наряде картины отдельно не заботились. Он сам возникал в зависимости от сюжета. Сейчас же, похоже, молодые вологодские авторы (архангельские тоже) придают первостепенное значение как раз внешнему наряду картины, его особой изысканности. Цвет при этом чаще всего условен – один, два цветовых тона. Рисунок – тоже. Так легче избежать пестроты и дробности, достичь слаженного звучания всей вещи целом, а также блеснуть особо непростой техникой исполнения, высотой и вкусом во внешнем обличье картины. И чем проще сюжет, тем легче это удается. А технически достигается все просто – широко помазать, потереть, поскоблить, загадочно помутнить и так далее.
«Главное – это живопись, где выражены твои чувства радости, грусти, нежности... А сюжет – какое, это имеет значение. Он лишь уводит к рассказу о чем-то, да развлекает глаз: сегодня башенный кран такой, завтра он другой... Чем проще сюжет, привычнее всем и каждому, тем меньше он отвлекает от главного», – примерно так, мне кажется, рассуждают некоторые молодые живописцы.
Забота о внешнем качестве живописи, не продиктованная большим внутренним стремлением художника к чему-то общественно значимому, и обусловливает, наверно, камерность наших произведений, рождая повторы давно виденного. Последнее понятно. Ведь к чисто внешней оригинальности все дорожки давно исхожены и уже здорово утоптаны – непременно угодишь в чужой след. И что интересно. Чем, камернее, чем незначительнее картина, чем непонятнее, зачем она сделана, тем больше искусствоведу, простора для «важной» с виду философии: для рассказов о порывах души и добрых намерениях автора. Совсем другое – большая живопись. Там это хорошее без объяснений каждому видно. Но... попробуй сделать!
Невольно думаешь о большом советском искусстве, в котором отразилась неповторимость нашего времени, его радость, гнев и жизнеутверждающий пафос. Вспомним хотя бы Александра Дейнеку. Его работы двадцатых-тридцатых годов (изображения новых цехов, новых людей в них) настолько крупны, светлы, могучи по ощущению нового, что, кажется, перешагивают через наше сегодня, заглядывают вперед. Или его картина «Оборона Севастополя» (в 1942-м написал. Не откладывал). Едва ли в нашей живописи есть что-то более смелое и более выразительное об Отечественной войне.
Автор этот и внешне своеобразен в работах. А как иначе, если при таланте; присущ был ему и страстный интерес к тому большому и важному, чему он, как человек, оказался свидетелем и: в  чем, как художник, горячо участвовал. Не удивительно, что и. форму удалось найти для выражения того, что так хотелось ему сказать. Примеров таких в истории много, а принцип, наверно, один – смысл, дела.
Молодые нынче пограмотнее (когда не дилетанты). Материально живут полегче. Условия для работы получше. Воина их не истребляла, не отнимала рабочее и учебное время. Это все радость наша. Но стать художником в настоящем значении этого слова, чтобы «к штыку приравняли перо», – эта задача, постигаемая умом, и решаемая сердцем и самодисциплиной таланта, для сегодняшних молодых не упростилась. Она стала, пожалуй, сложнее.
Ведь чем легче жизнь, тем больше в ней самоуспокоенности и разной праздной развлекательной выдумки, вычура. Меньше простодушия, простоты. Больше внешней «обстановки»–демонстрации своей «сложности» и «интеллектуальности» через внешние приметы. Книги для «корешков»... Камипы... «Кирпич» в квартире для пущего «уюта»...)
Понятно. Человеку свойственно показать себя, выделиться. И проще всего это реализуется во внешнем. Отсюда – мода. Только мода не выделяет. Она демократично подстригает всех нас под свою «высоту», а что там за ней, о том незаботится.
Мода на внешнее, поверхностное, порой уродливое, в чем-то, наверно, компромиссная уступка бездуховному примитивизму: раз уж это существует, приходится учитывать, ладить как-то... Такова жизнь, как говорится. Дает же удовлетворение кому-то содержание таких кинолент, как «Это я убил», «Троих надо убрать» и, так далее. А сколько внешнего на эстраде? Известно, моде трудно противиться. Дурной – тоже.
Своеобразная эта мода на внешне эффектное подравняла и. молодых живописцев Вологды, остановила многих на какой-то черте, далекой от настоящей смелости и риска, которые всегда присущи истинному художественному творчеству.
Боязнь пробы нового сюжета, жанровой композиции, звучного цветового пятна, сильного контраста – все это бросается в глаза. Пейзажи часто и сюжетно, и характером исполнения напоминают давно виденное. Грешат этим и натюрморты. Если в тридцатые годы, скажем, кроме автопортретов были у молодых живописцев Севера портреты пионервожатой (Кононов), лесоруба (Киркиж), ненки (Зданович), доярки (Румянцев), то у молодых вологжан сегодня на выставке – портрет художника Е., портрет художника С., автопортрет, еще автопортрет – других нет. Если в  тридцатые, кроме пейзажей, натюрмортов, этюдов, были у молодых такие картины, как «За новым проектом» и «Высадка десанта» (Преображенский), «Лесосплав» (Кулаков), «Праздничная демонстрация в Архангельске» (Кононов), «Колонна Красной армии в тайге» (Хвиюзов), «В море за зверем» (Ширяев), «Смерть Болотникова» (Зданович) и множество других сюжетных полотен, то сегодня па выставке вологжан ничего подобного нет.
Конечно, «веточка в вазочке», да «вазочка с веточкой», да натюрморты «с картошкой», «с грибами», «с рыбами», да «собор», да «соборы», да «интерьеры мастерской художника» с мольбертом и без мольберта – все это, может, и надо, и интересно. Но не мало ли для молодых, полных сил, отчаянных, не бедновато ли духовно?
Наиболее живыми и энергичными на общем фоне выглядят попытки неравнодушно и крупно – то есть именно по-своему сказать о прекрасном в жизни (а если угодно, и в человеке) через изображение природы, ее явлений, у художников А.Савина – пейзаж «Утренний час» и Г.Осиева – пейзажи «Рождение дня» и «Опоки». В последнем художнику через композицию и цвет, не копируя натуру, удалось заявить о своеобразии места на Сухоне, знаменитого грозными, по местным меркам, порогами. Недостатком обоих авторов видится скованность в исполнении–не слишком уверенное письмо.
Определенным временем «датирована» картина В.Сорокина «Память» (Комната. На столе букетик цветов и треугольники фронтовых писем). Хорошо чувствуешь знакомую простовато-мрачноватую неустроенность коммунальной квартиры. А через это, видимо, –и сам дух того времени, строгого, , непритязательного, скуловатого на лишние удовольствия. Останутся в памяти картины С.Веселова. Все пять. Любопытно, что сделает этот художник еще? Взглянуть бы...
Этот острый интерес ожидания возникает на выставке. Чем нравится автор? Цельностью. Органичным слиянием в картине всех составных профессионального мастерства. У него наибольшая, чем у коллег, слаженность в цвете и тоне, при наибольшем, чем у них, декоративном звучании всей вещи в целом. Можно позавидовать его простоте и непринужденности в исполнении – и там, где колючая геометрия; архитектурных форм, и там, где мелочи деталей.
А главное – в его странноватых на первый взгляд картинах, как бы тронутых паутиной времени – целый мир, зримо и чувственно выявленный не без помощи названных выше профессиональных качеств. Свой. Особенный. Мир фантазии, сказки – и человеческой доброты, рождающий ассоциации с Сент-Экзюпери и Александром Грином. Даже его осенний пейзаж, где, кажется, все обыкновенно и никакой, видимой глазу, фантазии нет, воспринимается сказочной землей, щемяще близкой и незабываемо яркой, какой живет родная сторона в воспоминаниях детства. А ведь ярких красок в самой картине и нет, как будто... Этот добрый, полный своеобразной жизни мир художника, поселенный в его картинах отразился и в их названиях: «В ожидании зимы», «Прогулка белой лошади», «Мальчик в новой рубашке», «Игра с кошкой», «Осенний пейзаж с цветами».
Да, конечно, можно заметить нарушение пропорций, другие условности. Но все это в стиле автора, органично для него. Говорят, он художник-реставратор. Что ж, общение с хорошим старым пошло ему на пользу. Не худо и всем нам, наверно, поглядывать на лучшее из старого, чтобы, как образно сказал кто-то, не плескаться на мелководье, где и без тебя давно все взмучено, а попытаться выплыть на свежую глубину.
...Нам снова грозят войной. И мир людей предстает перед нами во всей великой его красоте и во всем разбойном его уродстве. Разум и сила жизни – мажор, задор, свет, звучность палитры, красота и ясность дела – это все наше, у нас и с нами.
Ясно, что молодые художники не глупее нас, стариков, и тоже не могут не думать о своем деле. По крайней мере, на всех четырех портретах выставки они нарисовали самих себя сосредоточенно думающими. Мне тоже хотелось подбросить свою пусть сыроватую хворостину в костер общих наших раздумий.
В заключение, чтобы критика не показалась столь уж обидной (гости ведь!!!), вспомним, что наш товарищ из Кирова В. Харлов в свои тридцать уже написал такую неравнодушную вещь, как «Последние жители деревни Русиново». Что «Девушка, освещенная солнцем», этот «один из самых чарующих портретов в пленэре, когда-либо созданных русской школой живописи», написан В.Серовым в двадцать три года. «Бурлаки на Волге» И.Репиным и «Оборона Петрограда» А.Дейнекой в двадцать девять.
Если перечислять все классическое, сотворенное молодыми, в сегодняшнем нашем исчислении возрастных границ, не хватит бумаги. А ведь авторы живописного раздела выставки, исключая одного-двух, к сожалению, не младше того художника, что принес когда-то (нет, наверно, привез!) на выставку «Утро стрелецкой казни». Тридцать два было Сурикову в ту пору…

Д. Ширяев, художник,
г. Архангельск.