Средства массовой информации

Веселова Н. Плач по крыльям / Н.Веселова // Красный Север. – 1997. – 30 апреля.

---

Плач по крыльям

Несколько раз принималась я вспоминать о «Красном Севере», и всякий раз в голову приходило банальное: старший брат. И понятно, почему. Партийная газета в прежние времена во всем была примером для подражания младшему коллеге, комсомольцу по возрасту и по званию. И мы, в «Вологодском комсомольце», работавшие, поглядывали на красносеверцев снизу вверх по многим причинам. Даже по той прозаической, что и кабинеты партийного издания находились над нашими, молодежными; хотя логичнее было бы представить, что на пятый этаж весело взбегают юные творческие силы, а не зрелые, в дороге жизненной подуставшие и вынужденные делать передьппку в пути наверх. Теперь, чего скрывать, и мы под благовидным предлогом останавливаемся перевести дух между четвертым и пятым этажами, и не только в этом, редакционном здании. Берут свое время годы, и не только телом стали мы в большинстве своем ближе к земле. Душа тоже, увы, обескрылела, уже не рвется к безумствам, не ищет риска. Так почему же так неизбывно всплывает и всплывает в памяти совсем не то, что надо бы в юбилейном размышлении? Хотя кто наверняка знает, что именно – надо?..
Наш с покойной ныне Серафимой Воробьевой кабинет находился на третьем этаже, против отдела писем «северцев». А там, как известно, долгое время работал легендарный Клим Файнберг. Для меня тем более легендарный, что его деятельности в «Комсомольце» я не захватила и только понаслышке знала о какой-то «Гренаде» – клубе то ли литературном, то ли музыкальном, то ли просто молодежном, но – нашумевшем. Молодежь-де валом валила на его заседания, где речь заходила не только о школьных проблемах, но более – о любви, литературе, смысле жизни, о неоднозначных вопросах, встающих на пути молодых. Вот этой-то неоднозначностью, мне кажется, и стали недовольны те, кто был «сверху» и не допускал ни в чем разночтении. Клуб прикрыли, подрезав крылья тем, у кого они выросли чересчур, и лишь перья воспоминаний долго еще кружили в воздухе, успев упасть и на приехавшую после университета меня... По тому, как заходивший к нам на чай Клим Леонидович самозабвенно читал наизусть стихи, как светло вспоминал свою бытность в «Комсомольце», я сделала для себя вывод, что в «партийной упряжке» вольготно махать крылами его Пегасу не дозволялось, и оттого, быть может, частенько болела у него голова и он по – смешному перетягивал ее шарфом.
Да простят меня те, кто делал в те годы газету, – я верю в искренность их помыслов и в полную творческую отдачу. Но по многим нюансам сложилось у меня впечатление, что не слишком радостно было у большинства на душе, и старшие коллеги, взирая на нас свысока, как на детей, не возвыситься хотели, нет, а – разобраться в самих себе, прежних, молодых, дерзких, остановленных властным приказом «повзрослеть» и так и недоразвившихся до того, к чему звала их творческая интуиция. Эх, им бы сегодняшний простор – да тогда!.. Мне указывали на тех, кто до нас был в «ВК», – Иван Королев, Борис Лапин, другие – и мне с трудом верилось в это. Подтянутость, зашнурованность, взвешенность во всем даже намека не оставляли на иные свойства характера. Словно ворота захлопнулись наглухо, и даже в щелочку не подглядеть теперь прошлого.
Впрочем, иногда оно все-таки прорывалось, но лишь в обстановке неформальной, позволявшей слегка ослабить поводья. На картошке, например, куда выезжали мы совмещенной профсоюзной группой. «Делегаты» отправлялись до ближайшей торговой точки, и с их возвращением жизнь обретала иной, многими подзабытый смысл: над полем летали шутки, смех, даже песни, и улыбка освещала лица тех, кого я привыкла видеть угрюмонеприступными. На какое-то время казалось, словно все повернулось вспять и прежние ведущие «перья» «ВК» снова в нем, а точнее – «Комсомолец» расширился настолько, что захватил в себя и часть «Красного Севера», и взмолодил его, лишил чиновничьей напыщенности, показной деловитости, окрылил... Однако наутро все было, как прежде: официально, сухо, высокомерно. И мне становилось горько.
Поэтому, наверное, переход любого из моих коллег по «ВК» в печать «высокосортную», партийную, вызывал во мне тоску почти смертную: это было расставание не просто с молодостью, но во многом – с самими собою, угловатыми, поспешными, несдержанными, но – искренними, какими никогда уже не бывать. О подобном плачут на свадьбах, закрывая перед молодыми супругами дорогу назад, в бездумность, непредсказуемость и – очарование юности.
Нет, не из ревности так вспоминаю, не потому, что мне из-за моей беспартийности был заказан перевод в «Красный Север», и оказалась я вроде как обойденной. У каждого дорога своя, но та, вынуждавшая слабых духом сушить, даже презирать свой талант в угоду мнениям высокопоставленных чиновников, никогда меня не прельщала. Особенно после того, как по заданию отдела писем «Красного Севера» я привезла из далекой командировки интересный очерк и его поставили было в полосу, а в последний момент, убоявшись обкомовского гнева, сняли: ну-ка, ладно ли, что пишу я про женщину, обгоревшую в молодости под трактором? И это в те дни, когда девушек снова призывают садиться за руль, дабы поднять новую нечерноземную целину... Про ту «горелую» Катерину Осекину из Нюксенского района напечатал мой очерк родной «Вологодский комсомолец», а не вышедшую в свет полосу «Красного Севера» я храню и теперь – не для того, чтобы помнить обиду; ее, обиды, и не было, а лишь – недоумение перед необъяснимой для меня логикой партаппарата и тех, кто ему подыгрывал и частенько переигрывал; храню, чтобы помнить о себе, наивной и не допускавшей мысли, что кому-то может не по нраву прийтись правда, которую я не выдумывала, не выкапывала нарочно, а всего лишь перенесла слово в слово из жизни на бумагу…
А еще почему-то вспоминаются наши совместные с красносеверцами профсоюзные собрания. Я, по дисциплинированности своей всякие совместные сидения обожавшая, тем не менее не уставала недоумевать, отчего же все так понуры, серьезны и наглухо застегнуты, отчего не хохочут, как мы, молодые, до слез, над выступлениями Сергея Багрова. Не дрогнув ни единым мускулом на лице, он умудрялся без улыбки прочитать свой текст и довести нас почти до истерики, хотя никакого нарочитого юмора в отчетах и не было – просто слова и мысли будущего писателя были столь свободны от банальностей, столь чужеродны партийному официозу, что не могли не вызывать неадекватную реакцию. С уходом Багрова из газеты и собрания стали не те, и я не рвалась на них более.
Конечно, газета – не книга, не литература, и требовать от нее нужно лишь то, что она может и призвана давать. Но теперь, как со стороны мне верится, – твори, выдумывай, пробуй, и никто тебе не указчик, и по душе можно выбрать не только тему для разговора, объем публикации, но и саму газетную площадь, ибо газет тоже стало много.
Что же касается возраста издания, то я не стала бы придавать ему значения. Согласимся, что в свое двадцати-, тридцати– и другое -летие «Красный Север» смотрелся более пенсионером, нежели теперь, когда его в основе своей делают молодые творческие силы. В них вовсю кипит жажда деятельности, желание переустроить мир на благо всех обиженных, и никто не вставляет им палки в колеса, никто не вызывает на ковер, чтобы образумить. Благодатное времечко! Жаль, что мы уже в нем немного чужие, подуставшие и сделавшие передышку между этажами. Взлететь бы, но – уже не ломит крылья за спиной, как прежде, и совсем неохота безумств. Но зато мы знаем теперь что-то иное, настолько свое и настолько – всеобщее, что об этом не расскажешь в двух словах и на газетной полосе...

Нина Веселова,
член Союза журналистов.