Александр Яковлевич Яшин ушел из жизни в 1968 году, в пятьдесят пять лет, завещав похоронить себя на Бобришном Угоре Никольской земли. Вологда бережно хранит память о своем земляке. Сегодня мы публикуем страницы воспоминаний вологжан о непростой атмосфере литературной жизни яшинских времен.
«НА СУДИЛИЩЕ НЕ ПОЕДУ!»
Людей, «выстрадавших» перестройку, осталось мало. Многие ушли из жизни, не дождавшись ее, но своими публицистическими выступлениями, всем своим творчеством подготовили они сегодняшнюю общественную жизнь. Среди таких литераторов – Александр Яшин и Федор Абрамов. Их имена в памяти всех читающих людей.
Я один из тех, чья жизнь случайно пересеклась с жизнью писателей. Запомнились отдельные эпизоды, мгновения, которые высвечивают главное – их нелегкую жизнь. Будь она легкой, мы бы их так рано не потеряли.
Впервые имя Яшина стало известно, когда он удостоился Сталинской премии за поэму «Алёна Фомина» – невыразительную, типичную для официальных произведений при культе Сталина. В последние годы жизни сам автор негативно оценивал ее.
Александр Яковлевич Яшин (Попов) часто приезжал в Вологду, встречался с земляками, участвовал в семинарах. В середине 50-х годов была традиция, когда писатели вставали за прилавок и продавали свои книги, давали автографы. В один прекрасный день и Яшин появился за прилавком киоска при пединституте. Оказавшись среди покупателей, я протянул ему купленную книгу. Он взглянул: «Вы ведь преподаватель института? Ваше имя?», – и дописал: «...на добрые дела». Именно такой автограф я и хотел получить: стихотворение «Добрые дела» любил.
Яшин стал писать прозу и сразу открылся читателю как крупный писатель, с острым социальным взглядом.
Появились «Рычаги». В воздухе повеяло разгромом. До Вологды дошли слухи, что А. Н. Шелепин (с его головокружительной политической карьерой в 60-х) изрек: «Кто позволил хулигану Яшину топтать ниву советской литературы?». Вскоре «Новый мир» напечатал «Вологодскую свадьбу» – как и «Рычаги», она была давно ожидавшимся словом правды. Почти сразу же началась свистопляска: обсуждали и осуждали «Вологодскую свадьбу» на заседаниях и в печати. Не уверен, что по своей инициативе, скорее, по указке сверху было кем-то принято решение обсудить «Вологодскую свадьбу» в новом городском Доме культуры на набережной реки Вологды. Пригласили и автора, но он ответил: «На судилище не поеду!».
Стали искать выступающих, которые бы оценили «Вологодскую свадьбу» «как следует», кого-то там подобрали, обязали. Встал вопрос о ведущем. Как видно, многие отказались. Я встретился со знакомой девушкой – секретарем горкома комсомола. Она спросила меня, читал ли я «Вологодскую свадьбу» и понравилось ли. – «Читал, очень понравилось». – «Ах, как жаль, а мы хотели просить Вас председательствовать на обсуждении». Фраза многозначительная: предполагалось, что обсуждение должно превратиться в осуждение. Эта миссия была возложена на редактора областной комсомольской газеты.
Мой знакомый, работник областного радио, был направлен на обсуждение для подготовки репортажа. Но обсуждение сильно отошло от подготовленного сценария. Нашлось много молодых читателей, которые хвалили произведение, защищая автора от несправедливых нападок. Один хорошо подготовившийся оратор, цитируя Никольскую районную газету, доказал, что в ней куда больше очернительства (а по сути – правды!), чем в «Вологодской свадьбе»... Обсуждение было бурным, а вместительный зал переполнен настолько, что не все желающие туда попали. Корреспондент радио, будучи человеком порядочным, без конца задавал себе и мне один и тот же вопрос: как же дать «объективный» репортаж? И пришел к выводу: дам три четверти негативных откликов и четверть позитивных, глядишь, такое соотношение устроит начальство. Так и сделал. Хотел, чтобы слушатели поняли, что оценка «Вологодской свадьбы» была далеко не однозначной.
В последние годы жизни Яшин поднялся на новый и очень высокий уровень в своих стихах. Думаю, что причиной были глубокие чувства поэта. Мне кажется, что люди, обращаясь к его прозе, часто забывают о его поэзии.
И в заключение – об одной истории. В Вологде есть краеведческий музей, в нем экспозиция, посвященная участию вологжан в Отечественной войне. Эта экспозиция включала и шинель А. Яшина, уважаемого всеми сына земли вологодской, участника битвы за Сталинград, о чем и сообщалось в подписи к экспонату. С музеем многие годы тесно сотрудничали попавшие в Вологду не по своей воле супруги Железняк – он писатель-краевед, она художница. Зашел как-то в Вологодский музей Константин Коничев, писатель и мастер шуток «внутреннего употребления». Походил, посмотрел, усмехнулся, убыл. А через некоторое время директор музея получил от «дяди Кости» (как многие называли Коничева) стихотворное письмо, в котором автор писал: бывал во многих краях, но такого чуда, как шинель Яшина, не видал. Так этот экспонат поразил меня, что я надеюсь при следующем визите увидеть кое-что из других вещей поэта (солено, но остроумно). В углу было начертано: ознакомить «Железнячков и прочих землячков». Когда я ознакомился с посланием, долго смеялся. Но директору было не до смеха, он «допытывал» меня, надо ли снимать шинель Яшина.
У нас, видно, была разная реакция на шутку дяди Кости, вместо шинели Яшина я вскоре увидел другую, «генеральскую» шинель. Я бы не стал писать об этой истории, если бы не Евгений Евтушенко. Он связал «демонтаж» шинели Яшина с гонениями на его произведения. Легенда эффектная, но в жизни Яшина было достаточно горького и без легенд.
Ю. Дмитревский, профессор
Фрагмент из воспоминаний доктора географических наук Ю. Д Дмитревского представлен редакции вдовой учёного Н. Ф. Дмитревской
P.S. По справке Вологодского государственного историко-архитектурного музея экспонат «Шинель Яшина» снимался в те годы с экспозиции только однажды на короткий срок для реставрации.
ОБСУДИЛИ, ДА НЕ ОСУДИЛИ «ВОЛОГОДСКУЮ СВАДЬБУ»
В судьбе Александра Яшина тонко переплелись светлые и трагичные моменты жизни, мучительная борьба совести: оказавшись на вершине Олимпа, он в определенный момент ясно почувствовал, что Сталинская премия была дана ему не за художественное мастерство и правду жизни, а за сокрытие этой правды.
«Ложь во спасение – смерть для души», – считал поэт. Больше такого не повторится! Подтверждением стала «Вологодская свадьба». Сколько же горестных минут, часов и дней она принесла автору! Одни радовались мужеству и таланту писателя, другие – злобствовали. Особенно не приняли новое произведение официальные круги, блюстители нравственности и «партийной правды». Началась страшная кампания против Яшина.
И первыми бросили в него камень земляки. Что может быть тяжелее для поэта? Не случайно появилась в газете «Вологодский комсомолец» заметка студента-никольчанина, который подверг бездарной критике «Вологодскую свадьбу».
Память уносит и меня к тем годам, цепляясь и высвечивая многие детали. Ясно помню, как пригласили в обком комсомола, и секретарь по идеологии долго уговаривал вести обсуждение «Вологодской свадьбы». Я ответила, что, к сожалению, не читала этого произведения, не имею права быть ведущей, так как весьма поверхностно знакома с творчеством Яшина. А к газетным статьям отношусь с предубеждением: если кого-то не хвалят, то в произведении есть что-то любопытное, неординарное. Полюбопытствовала, почему они хотят, чтобы я была ведущей. Ответ обескуражил: мол, я землячка Яшина, и никто лучше, чем я, его не знает. Опешила от такой глупости и снова спросила: «Почему, когда поэт приезжал в Вологду «на белом коне», вы забывали обо мне и ни разу не приглашали на встречу».
Последовало молчание, а затем обещание, что мне непременно принесут журнал с «Вологодской свадьбой». С удовольствием читала, радовалась: ай да Яшин! Ясно увидела приметы никольского быта: в детстве приходилось видеть подобные свадьбы. Подкупала доверительная интонация, лексика народная (никольская), и на душе становилось теплее. Мужу говорю: «Пойду на обсуждение». Он не советовал, и был прав: после выступления долго за мной вился шлейф «неблагонадежной».
За два дня до обсуждения ко мне подходил ныне покойный Витя Коротаев и так удивительно, по-доброму, просил не выступать против Яшина, ведь произведение-то стоящее. Я его успокоила, сказав, что и мне нравится.
Городской дом культуры был полон. Я нашла место только в последних рядах. Слушаю и недоумеваю: разве это обсуждение художественного произведения? Шла критика в адрес человека, который посмел сказать слово правды о колхозной деревне 50 – 60 годов. Все, как правило, говорили «по бумажке», сотрясая воздух пустыми фразами типа: «Не позволим Яшину чернить наших тружеников». До сих пор не могу быть спокойной, когда встречаю одного из выступавших, бывшего летчика. Он с пафосом говорил, что летает над областью и видит, как всё изменяется к лучшему, как хорошеет наш край, а у Яшина в произведении говорится о лаптях, пестерях и прочей утвари, которая давно ушла в прошлое.
Но вот выступил наш студент Крюков и дал разнос крикливым ораторам. Защищая Яшина, он первый заговорил о произведении как художественном явлении. Ему здорово аплодировали. Смотрю: из зала уходит С. Викулов. Стыдно стало, что не может выступить. Я взяла слово после выступления бывшего секретаря Никольского райкома партии Соловьёва, который стал обвинять Яшина, что он плохой сын. Видите ли, секретарь получил письмо, где его просили привезти машину дров матери писателя. Ох, как меня задело за живое! И весь свой гнев выплеснула и на Соловьёва, и на устроителей этого судилища. Секретарю заявила, что стыдно за него как партийного руководителя, которого нужно просить о такой малости, как дрова для матери участника Великой Отечественной войны, лауреата Сталинской премии: разве в районе много таких людей! Единственный на всю область! Говорила зло, эмоционально.
После моего выступления без объявления председателя взял слово А. Романов и убедительно говорил о достоинствах произведения. Говорил ярко, взмахивая рукой. Подготовленные докладчики после его выступления замолчали. Все отказались говорить. Обсуждение было сорвано.
В кулуарах прозвучала фраза: «Каковы преподаватели, таковы и студенты»!
Г. В. Цинман,
заслуженный учитель Российской Федерации