Рассказ «На рыбалке» написан в марте 1962 года в Ялте. Где бы поэт ни был, он жил своей Вологодчиной и писал о ней. На рукописи рассказа набросок стихотворения «Дергач»:
«Пешком прошел через всю Европу,
Чтобы попасть домой к весне.
И я – весной, босиком, пешком...»
В период творческого порыва начала 1962 года, после поездки Александра Яшина в деревню Скочково, куда он был приглашен на свадьбу своей сестры, были написаны: «Вологодская свадьба», рассказы «Живодер», «Старый валенок» и другие. Над рассказом «На рыбалке» писатель, возможно, еще работал бы, но и в таком виде он принадлежит мастеру слова.
В субботу выезжали на рыбалку. Удочки для зимнего лова конструировал и изготовлял майор Тихонов, заместитель райвоенкома – его удочек хватало на всех. А дождевые черви были и у Басалаева – зам. председателя райисполкома, и у второго секретаря райкома Чербунина, у нарсудьи Петунина и у райкомовского шофера Северцева.
Басалаев Петр Петрович еще осенью на своем приусадебном участке накопал червей полведра, засыпал их землей, прикрыл марлевыми тряпками и поставил в подполье, где у него всю зиму при постоянном электрическом освещении обитали и неслись куры. Для подкормки червей в ведро время от времени он досыпал муки, подливал молока и поверх тряпки накладывал вываренный чай. Черви были бодрыми, жирными, красными, недостатка в них не ощущалось всю зиму. Уезжая на рыбалку, Басалаев выносил ведро из подполья, разрывал землю и набирал червей в спичечные коробки – двух коробок хватало на любой клев, потому что по целому червяку на мормышку он никогда не насаживал, а рвал их на две и на три части. Так же поступали и другие.
В субботу перед рыбалкой старались никаких заседаний не назначать, брали с собой по бутылке водки на каждого, кое-какую закуску – что жены приготовят, и исчезали на машине на всю ночь и на воскресенье до позднего вечера. После вечерней зорьки на льду ночевали где-нибудь в деревне у знакомого рыбака-любителя, реже у председателя колхоза, либо нa колхозной мельнице, в сторожке, пропахшей насквозь и запыленной за много лет от пола до потолка мукой, забросав весь пол сеном. Если вечерний лов был удачей, варили уху, а нет – обходились хозяйскими щами. Утром, еще до света, снова выходили на лед. Когда в субботу почему-либо выехать не удавалось, то ночь не спали, волнуясь и совещаясь, и выезжали часа в три, в четыре утра, а возвращались в райцентр в тот день, но всегда очень поздно, почти к полуночи.
Илья Ефимович Обрядин относился к таким поездкам на рыбную ловлю с откровенной завистью, но сам участия в них не принимал. За все годы пребывания в районе он проплясал на льду лишь два выходных дня и совершенно отказался от этой радости после того, как во время второй поездки разыскивавший его по телефонам секретарь обкома от кого-то случайно узнал, где он находится, приказал послать за ним машину, привезти его на телефон и по телефону дал ему нагоняй: «Рыбку ловите? В мутной воде, наверно? А район остается без хозяина! Я вот тоже люблю охоту, а что будет, если я начну зайчиков гонять? Если не можете жить без рыбки, прикажите поставить на льду около своей лунки телефон, и не исчезайте неизвестно куда!..».
Впрочем, Чербунин и Басалаев с товарищами уезжали на рыбалку не всегда ради одного удовольствия: иногда им хотелось поразговаривать друг с другом наедине, на безлюдьи, о чем не решались разговаривать ни в кабинетах, ни на квартире. С этой именно целью и пригласил Басалаев судью Петунина на очередную рыбную ловлю.
Новенький райисполкомовский газик подошел к квартире Чербунина, когда он, напялив на себя новые ватные брюки, пробовал натянуть на ноги то валенки с галошами, то резиновые сапоги: ни те, ни другие не налезали, потому что голенища и валенок, и сапог были узки, а новые брюки толсты. При этом злился, чертыхался Чербунин сверх всякой меры, и жена не показывалась с кухни, боясь, чтобы, так называемый критический запал мужа не обернулся из-за кого-нибудь против нее.
Шофер Северцев вошел в дом, и Чербунин встретил его так, будто во всех бедах был виноват одни он.
– Проклятие! Смотри, что делается: набухали в брюки ваты столько, что икры как бревна. Проходи, чего стоишь? Подай мне ножницы!
Степан Северцев осмотрел комнату, нашел ножницы на столе и подал их Чербунину.
– А зачем Вам ножницы? – спросил он.
– Распорю голенища.
– У валенок?
– Можно и у сапог.
– В сапогах будет холодно сегодня, Энгельс Иванович.
– Тогда валенки распорю.
– Жалко, Энгельс Иванович.
– Ехать надо, вот что. Ты почему не на своей машине?
– Наши обе в плохом состоянии. Мне сам Петр Петрович предложил исполкомовскую, новую. Доверяют.
Чербунин повертел ножницы в руках, взял валенок, примерился и сделал надрез на голенище с задней стороны. Северцев крякнул, как от боли. Чербунин увеличил разрез, намотал на ступню суконную портянку и с трудом, но всунул ногу в валенок.
– Вот так! – сказал он и притопнул ногой. То же самое он сделал и со вторым валенком.
– Не жалейте, Степан Сергеевич, – утешил он Северцева. – Валенки эти свой срок все равно отслужили, лет пять их ношу! – Успокаиваясь, он как обычно, переходил в разговоре со своим шофером на «вы».
– Басалаев готов? Поезжайте за ним.
– Если вы готовы, Энгельс Иванович, поедем вместе, они все ждут у Басалаева.
Чербунин надел ватник, тоже новый, как брюки, натянул поверх ватника широкий кожаный реглан, на голову – шапку-ушанку, взял на плечо рыболовный ящик, спросил жену: «Саня, ты все положила?» и, не дожидаясь ее ответа, вышел вслед за Северцевым.
Басалаев, и Петунии, и майор Тихонов в полном обмундировании ждали их на дворе, не выходя из ограды. Северцев ввел машину в ограду – Чербунин остался сидеть с водителем, трое уселись сзади, и машина спятилась на улицу.
– Тесновато, братцы! – сказал нарсудья.
– Ничего, не привыкать, – сказал Басалаев, надо только снять ватники, а то мы толстые очень уж все. А почему вы без ящика? – спросил он Петунина.
За Петунина ответил майор Тихонов:
– Хватит там ящиков. В прошлый раз мы пять штук карамельных притащили на лед из магазина, сидеть на них можно.
– Удочки? – спросил Чербунин, перегнувшись с переднего сиденья и взглянув на Тихонова.
– Самые модные, и мормышки собственного производства, сами в рот лезут, даже черви не потребуются.
– Без червей скучно будет, – заметил Чербунин. – Между прочим, я тоже обзавелся парочкой, инвалид один преподнес, сам, говорит, уже отрыбачил. |
– Рыбалка самое инвалидное дело, спорт пенсионеров, а он отрыбачил.
– Всякое случается.
– Удочку дадите, товарищ майор?
– Пожалуйста, хоть две, хоть три.
– С одной бы управиться!
Из-за стука прекратился клев и у Тихонова, но ненадолго. Стайка окуней подошла к нему снова, и он стал таскать по два сразу, на два крючка.
– Колдун вы, что ли? – шутливо возмутился Северцев. – С поплавком ловите или без поплавка?
– С поплавком.
– И я с поплавком, а не клюет.
– Не нервничайте.
– Рыба же не знает, нервничаю я или нет. Какие у вас мормышки?
Тихонов выбрал леску, показал мормышку.
– Странно! – удивился Северцев, – и у меня такие же.
– Хотите поменяться лунками?
– Неудобно, но давайте, на счастье.
Поменялись лунками и опять: Тихонов таскает окунька за окуньком, Северцев – ничего.
– Что за дьявольщина!
– Надо руки вымыть, – посоветовал майор, – она у вас, наверно, бензином пропахли.
Северцев оставил удочки, сходил к машине за мылом, вымыл руки, сменил наживку и тоже стал таскать окуньков.
Тогда обиделся Чербунин:
– А со мной что происходит? У меня pyки чистые.
– Это уже предмет для шуток, – засмеялся Тихонов. – Чистые ли?
– Ну, ну, полегче!
– Тогда подумайте сами, в чем дело? Покажите-ка ваших червей!
Чербунин достал спичечную коробку с червями, открыл ее. Майор взглянул и посоветовал:
– Попробуйте наживить вот этого, который покраснее других. Рыба любит красную наживку. Жаль, что у нас мотыля нет. И держите наживку у самого дна, да подергивайте ее время от времени.
– А прошлый раз вы говорили – на полметра от дна.
– Прошлый раз так, сегодня по-другому, я уже пробовал. Бывают случаи, когда рыба поднимается к самому льду, – пробовать надо.
Чербунин пробовал и так, и эдак, поймал одного ерша.
Поймал ерша н Тихонов.
– Кажется – все, комендант появился! – сказал он и со злобой кинул слизистый колючий вершок в сторону. – Проболтал я с вами...
Сумерки сгущались медленно, но неуклонно. Снеговые берега реки густо синели, лед, обнаженный кое-где ветрами, почернел, и сквозь него вода уже не проглядывалась.
Из упрямства проторчали с удочками eще с полчаса, но безрезультатно, ловились одни мелкие ершики, а Тихонов подал команду:
– Кончаем! Судя по закату, погодка завтра будет рыбная. Пошли уху варить.
– Чертова ушица из трех хвостов! – проворчал Чербунин. – Хлебай уху, а рыба вверху.
А Басалаев и Петунин были довольны своим уловом: у них в карамельном ящике лежало несколько красноперых сорожек и тонких серо-серебристых ельцов.
– И серебро, и золото, и кости будут. А в костях – вся сила! – ликовал Петр Петрович.
Решили в деревню не ездить, чтобы не терять понапрасну времени. Северцев завел машину и сгонял за ключом от мельничной сторожки. Из деревни вместе с ним приехал колхозный мельник – молодой белобрысый парень с пустыми бесцветными глазами. Он приготовился ночевать с рыбаками, когда узнал от Северцева, что они – начальники, потому оделся в свою обычную мучную одежду: ватная куртка, брюки, кепка – все белое, все в муке.
– Зачем его взяли? – недовольно шепнул Северцеву Петр Петрович.
– Да ведь как? Он ответственный. И на выпивку надеется.
Парень, назвавшийся Митрофаном, открыл узкую, широкую дверь, заскрипевшую тяжело и ржаво, зажег в комнате-чулане висячую лампу, затопил печку. Белесые бревенчатые стены, дощатые козлы в углу вместо стола, два сосновых чурбака вместо табуреток, плакат на стене о выращивании льна-долгунца, пол, казавшийся земляным, настолько он был грязен, под толстым слоем мучной пыли, все белесое.
– Давно здесь не бывал, что ли? – спросил парня Басалаев.
– Каждую ночь здесь провожу. И завтра с утра молоть буду – заказ от сельпо.
– Ну, ладно, а спать где будем?
– Сейчас все сделаю аккуратненько, в лучшем виде. Чугунок потребуется?
– Потребуется. Уху будем варить.
– Все сделаю в лучшем виде! – повторил Митрофан.
Он старался. Поставил в печку чугунок с водой, где-то нашел картошки, луку, сам почистил рыбу, вымыл ее, опустил в чугунок.
– Ершиков я – нечищенными.
– Правильно! – одобрил Басалаев.
– А лаврового не захватили?
Стали рыться в ящиках, в свертках. Чербунин нашел у себя и лавровый лист, и соль, и лук, и сырую картошку. У Тихонова оказалось еще больше всего.
– Бери, командуй! – подал он парню свертки.
– Рыбки у вас маловато, может, пошлем шофера в деревню? Мигом! – с надеждой вглянул на него Митрофан.
– Не надо, картошки наварим.
– Тоже дело!
Когда уха поспела, Митрофан кинул в чугунок несколько горячих угольков и спросил:
– Не подлить чего-нибудь для аромата?
– Чего? – не понял Чербунин.
– Очень это помогает. В лучшем виде получается, с затравочкой.
– Не понимаю!
– Надо, надо! – сказал Тихонов, – Митрофан дело знает. Сейчас все будет!
Он достал бутылку водки, наполнил пластмассовый стаканчик и передал Митрофану. Бесцветные глаза у мельника заискрились, он бережно принял стаканчик из рук в руки, понюхал его и с сожалением опрокинул в чугунок.
Ложки были, у каждого своя. На столик постлали газету, нарезали хлеба. Съели уху, наварили картошки. Съели картошку. Съели весь лук. Съели весь хлеб. Выпили три бутылки. А paзговopa так и не получилось – помешал Митрофан. В ходу были одни басалаевские хохмочки. Зато сам мельник в конце концов разговорился.
– Как тут у вас живется? – спросил его Басалаев, которому уже надоело смешить людей.
– Ничего, живем. Сопротивляемся! –ответил парень.
Это заинтересовало.
– Чему? Водке?
– Да нет, водка идет в лучшем виде. Планам.
– Каким планам?
– Вашим.
– Ну, давай, давай, раскачивайся.
– Я уже раскачался. Долго вы будете мешать людям работать?
– То есть как?
– Мы планируем одно, вы даете другое. Как в скороговорке: сшил колпак не по-колпаковски, надо колпак переколпаковать.
– Ты смотри, – удивился Чербунин, – на него водка не действует.
– Почему не действует? – не понял его Митрофан.
– Язык не заплетается. Мне бы, наверно, не выговорить про колпак. – Чербунин попробовал повторить фразу и сбился.
Попробовали повторить скороговорку и Басалаев, и Тихонов, и тоже запутались. Засмеялись все, кроме Митрофана. Мельник даже не улыбнулся.
– Мы тоже запутались с этими планами, – сказал, он. – Ну, нельзя самим шагу ступить! Неужели уж крестьяне никогда не выращивали ни хлеба, ни льна, ни картошки? Что ни год. что ни месяц – то указания сверху. А ведь на каждый чих не наздравствуешься. Обижаются люди!
– Слушай, Митрофан, мы все это знаем, – остановил его Чербунин.
А майор Тихонов решил растолковать мельнику, что он заблуждается.
– Революция, дорогой мой, затрагивает все жизни. Она не завершена. Ею нужно руководить. Колхозы – дело новое...
– Чего новое? – удивился парень. – Я родился в колхозе, я вырос в колхозе. Это у вас новое – атомные бомбы.
– Ракеты – правильно, это революция. Но солдат мы сначала обучаем строевому шагу, поворотам направо и налево.
– Это вы обучаете. А картошку сажать мы с детства научены сами, и рожь сеять, и горох. И знаем почему они расти перестали. И почему луга кустарником заросли. И почему лес на поля наступает. Вот они какие поля наши стали, а в планах да сводках все числятся в старых границах.
– Если вы все знаете, так что же вы? – возмутился майор Тихонов, считая, что одним этим вопросом прекращает спор. Но мельник не собирался прекращать спора.
– А навоз? А скот? – сказал он.
Тогда вмешался Басалаев:
– Поля стали малогабаритные, это верно. Вот я вам расскажу, как хозяйка обставляла новую габаритную квартиру. Пришла она в магазин, просит ночной горшок для детей. «Вам для малогабаритной или для нормальной?» – спрашивают ее. «А разве есть разница?» – «Для нормальной квартиры горшок нормальный, а для малогабаритной у нас есть специальные – ручками внутрь!»
Сиять засмеялись все, кроме парня. Митрофан подождал и сказал:
– Я вам тоже могу рассказать, только из жизни. Построили в нашем колхозе скотный двор. Вы его верно, знаете, он и сейчас – ничего. Пустили во двор коров. Навоз сначала сгребали в сторону – в один угол, в другой угол, потом совсем убирать перестали. Вывозить не на ком, лошадей не хватает, да и хозяина хорошего не было. И навели грязи во дворе, ворота не открываются. Накидают хвойных веток, надолго| это, да и не сгребешь их. Доярки стали лазить в окно. А навозу все больше и больше, коровы уже рогами потолок задевают. Тогда кое-как вывели коров со двора и пустили вместо них телят, они ростом пониже. А навозу все прибывает. После телят пустили они свиней, а потом уже кур, потому что и свиньи под потолком не умещались. Весело? А поля стоят без навоза.
Действительно, всем стало весело, смеялись с удовольствием, и майор Тихонов смеялся.
– Вот тебе и Митрофан! – сказал ему Чербунин, кивнув на парня. – А мы думаем, он только мучку мелет да водку пьет.
– Так что же вы-то? – снова стал допрашивать майор Митрофана. – Вы-то куда смотрите?
– Что же мы? А мы только и делаем, что подчиняемся направо да налево, как в строю, шагистику осваиваем. Работать некогда. Поля сиротеют без навоза. Теперь и у колхозников во дворах навозу накопилось – деть некуда. Свои участки перенавожены до смерти, жир один. Возьмите все, пожалуйста, кроме благодарности ничего не будет. Сами бы рады вывезти куда-нибудь, да не на руках же его в поле носить.
– Вот тебе и Митрофан!
Перед сном мельник натаскал в сторожку сена, на котором, видимо, уже спали не раз, и рыбаки улеглись прямо на полу. Было тепло и душно. Приглушенно шумела вода под пологом, возились и пищали крысы по углам. Судья Петунин то и дело вскрикивал, он боялся крыс. Однажды ему показалось, что крыса пробежала по его ногам. Петунии вскочил, надел валенки и больше не ложился. Поднялся и Басалаев. Вдвоем они вышли на улицу.
Шум потоков с плотины ночью был слышен сильнее, чем днем и, казалось, доносился с неба, где плыли облака, словно льдины в половодье, и луна, и звезды представлялись отраженными в холодной вешней воде. Черные тени кустарников с высокого берега перекинулись через всю реку. Черный кубический газик издали походил на маленькую мельницу.
Петунин снял наброшенный на плечи ватник, надел его как следует, просунув руки в рукава. Басалаев заглянул в лицо Петунину – при свете луны оно показалось очень бледным, и, повернувшись, стал внимательно рассматривать звездное темно-синее небо.
Задолго до рассвета все рыбаки вышли на лед. На небе уже не было ни луны, ни звезд, ни вешней воды, ни плывущих льдин. В темноте не сразу обнаруживали вчерашние лунки, пробивали новые. Пешнями долбили охотно, чтобы размяться и согреться. Майор Тихонов ходил от лунки к лунке, опускал то мормышку с наживкой, то блесны, пробовал ловить на разных глубинах – ничего не получалось.
– Рано еще, не надо нервничать, – успокаивал и себя и других. – Рыба тоже поспать любит. Поторопились мы.
Оставив удочки в лунках, Тихонов сходил куда-то вниз по реке, за поворот, и вскоре вернулся с двумя желтопузыми налимами, не снятыми еще с крючков. Все бросились к нему.
– В чем дело? Откуда?
– Из воды! – дoвoльный удачей, хитро посмеивался майор, – Я же вчера на ершиков поставил.
– Колдун, а не рыбак, – с восхищением и завистью говорил Чербунин. – Не днем, так ночью, в мутной воде, ловит.
– Стратегия и тактика, а не мутная вода причиной, – отозвался майор.
Он же первый опять начал ловить и на удочки. Поймав двух окуньков и плотичку, он сам объявил:
– Пробуйте на мормышку без поплавка, со сторожком. И дразнить у самого дна.
Март 1962 года.