ПОМОЧЬ И ДРУГИЕ ЕЕ НАЗВАНИЯ
      В разных полосах Великороссии происходит в августе сельское пиршество, называемое помочи. Многие хозяева, когда остается на их полях хлеб, не дожатый почему-нибудь, созывают соседей, чтобы помочь собирать его. На дворе уже заготовлены столы с хлебом-солью, пирогами и пшеничными калачами. Вдовы, нуждающиеся в помочах и не имеющие способов угостить своих добрых соседей, получают от зажиточных все нужное для этого пиршества. Угощенные соседи отправляются в поле, там снимают хлеб, возят сено, а хозяева за то снабжают их на зиму дровами и лучинами. Поселяне, считающие за великий грех работать в воскресенье, идут охотно после обедни работать на вдовьей земле. Народная поговорка «За вдовою и Бог с сумою», без сомнения, произошла отсюда.
      В Малороссии, Сибири, Пермской, Вятской, Оренбургской и смежных с ними губерниях выпалывание и совершение полевых работ известно под именем помочей, но они, по роду занятий, носят разные названия. Выпалывание огородов называется полотушка, трепание льна и конопля – потре-пушка, пряжа – супрялки, унавоживание – назьми и толоко, собирание репы, редьки, моркови, картофели и проч. называется копанием порепицы, оборкою и снимкою земляницы; снимание лука и чеснока – луковым днем; рубка капусты – капустницею. В Сибири рубка капусты называется еще вечером капустки. В Чебоксарском уезде (Казанской губернии) праздник капустки, принадлежащий, собственно, этому уезду, издавна есть народный. Капустку ожидают точно с таким удовольствием и нетерпением, как рождественские святки. По наступлении времени рубить капусту собираются сначала одни девушки, рубят ее весело и радостно и спешат как можно скорее окончить свою работу. После рубки угощают их ужином; потом собираются сюда в нарядных своих одеждах мужчины; они не смеют войти прямо в избу, но подходят сначала к окошку просить позволения у хозяина и, получив его соизволение, входят в комнату с начальным приветствием к хозяйке: «Поздравляю милость вашу с капусткой». «Покорно благодарим, – отвечает хозяйка, – прошу беседовать с нами». Каждый молодец приносит с собою лакомства. Когда парней соберется довольно, тогда начинают разные святочные игры, и забавы продолжаются до рассвета. В продолжение игр женихи стараются изведать нрав и сердце молодых девушек, шутят с ними, резвятся, поют песни и ходят попарно, перешептываясь, однако украдкой, без нарушения приличия: в противном случае за несоблюдение должной скромности молодцы не допускаются к играм, и они должны немедленно оставить вечернее собрание.
      Родителям весьма не нравятся капустки, потому что женихи часто приходят высматривать невест не тех, которые им нравились, а тех, которые им понравятся, и случается, что женятся на других, против ожидания родителей, предполагавших в них будущих своих зятей*. Такое празднество совершается в Малороссии и в большей части России. Там капустницы, собирающиеся для сечения капусты, ходят первоначально по соседям, чтобы приглашать молодиц и молодцев рубить капусту. Молодые люди, занимаясь сечкою капусты, проводят вечер в дружеском пении и шуточных рассказах. После рубки угощают их пирогом из капусты, который называется хлебальным пирогом, потому что его едят со щами. В других местах специально варят пиво; угощение вообще заключается пляскою. В приволжских губерниях девицы ходят в праздничных нарядах по домам поздравлять хозяинов с праздником капустки и в их честь поют песни. Песенниц угощают пирогами. В Малороссии было в обыкновении, что молодые девушки, нарядившись в праздничные одежды, ходили по домам поздравлять хозяек с капусткою. Но это не было празднество, а приготовление к капустке, для которой созывали обыкновенно одних молодых, чтобы работа шла веселее. Преимущественно молодые обоего пола спешили воспользоваться этим временем; им тогда представлялся удобный случай пошутить и порезвиться между собою. Тогда уже вечера капустки обращались в вечерницы, т. е. в вечерние забавы для молодых: всех их угощали паляницами и пирогами с капустою. Молодежь созывали не только для сечки капусты, но для квашения бураков (свеклы), мочения конопли, льна и для окончания другой легкой домашней работы.
      В других частях России (Вятской и Пермской губерниях) помочами называют удобрение полей, так же называется в северной полосе России, в Смоленской губернии и некоторых литовских местах, но такое название не везде сохраняет прямое свое значение, ибо косить сено называют
      _________________
      * Г-жа Фукс в описании местных обрядов чувашей ошибочно сравнивает вечер капустки с гуляньем 1 мая в Петербурге, говоря, что у нас в Петербурге сходятся 1 мая гулять для того, чтобы высматривать невест. Гулянье 1 мая у нас есть встреча весны, и оно происходит в Екатерингофе, куда сходятся и съезжаются не только со всей столицы жители и государственные люди, министры и дипломатический корпус, но и царская фамилия, сопровождаемая Государем Императором. Может ли это быть смотр невест? – Этнограф, описание Казанск. губ., помещ. в жур. мин. внут. дел, № 3, 1841 г., с. 371.
      _________________
      уже там толоком*. В других местах говорят вместо помочь – назьмы рыть, т. е. унавоживать поля наземом. Помочи и толоко – суть однозначащие. Лифляндский летописец Кель-хен говорить; <что> владеющие обширными полями созывают во время жатвы своих соседей для подания им помощи в собрании хлеба и вечером угощают их, и такое угощение называется толоком.
      В Смоленской губернии толоко обратилось собственно в значение унавоживать землю, где ее удобрение совершается не иначе, как через навоз. Там толоко занимает всех домохозяев и начинается обыкновенно с Петрова дня, иногда и ранее, и продолжается до поздней осени. Хозяин сзывает соседей на ржаной пирог и пиво и, угостив их, просит помочь ему возить толоко. Большие, и малые, и дети обоего возраста возят на поле навоз и там разбрасывают его кучками. По окончании работы их угощают вновь. Однажды я был свидетелем сельского угощения после толока. Рабочие сидели кружком, лица их были бледные и высохшие – тягостен труд земледельца! Они сидели в молчании: перед ними лежали ломти хлеба, но когда подали кушанья: жидкую похлебку из гороха и зелени, тогда принесли на деревянном блюде ржаной хлебальный пирог, начиненный капустою и горохом. Хозяин подносил по чарке вина, и потом каждый брал свою долю пирога и закусывал; наконец, стали хлебать похлебку из общей деревянной миски, а там, после похлебки, подавали крошиво – рубленное на куски мясо, печеное и гречневую кашу с маслом. Во время обеда подносили кружками черное пиво, нарочно варенное для этого дня. За несколько дней до толоконного угощения всегда варят здесь пиво; его пьют вдоволь. О, как было бы хорошо, если бы русский, от природы умный, добрый, честный и трудолюбивый, заменил водку пивом. Водка, губительница нравственности, ведет ко всем порокам и несчастиям. Водка – яд, тихий, но верный.
     
      УБОРКА
  
      За собиранием сжатого хлеба следует обыкновенно снятие его с полей, и это называется уборкою. Уборка хлеба не сопровождается особым каким-либо угощением или празднеством; хозяин благодарит только помогавших ему в работе и обещает помочь им в свою очередь, и если он зажиточный, то угощает их. В некоторых местах уборка и оборка означают последний день орания.
      _________________
      * Должно думать, что толоко происходит от древнепрусского или эстского слова talek, которое означает вознаграждение за труд не деньгами, но угощением. – Kelch. «Iifland. Histor.». В Литве говорят – тлоко.
      _________________
      Не везде свозка хлеба с полей известна под именем уборки. По местности она называется различно, а именно: свозка, увозок, перевозка, но везде они образуют народное веселье и, можно сказать, празднество. Земледелец радуется, что благополучно снял с поля хлеб и уложил его вовремя в свои скирды.
     
      ОВИН И ОВИННЫЕ ИМЕНИНЫ
  
      В Костромской губернии празднуют овин (сентября 24) в день мученицы Феклы, именуемой в простонародии Феклою заревницею. Овин собственно значит гумно: хозяин собирает молотильщиков в овин, который в тот день называется именинником; там варят кашу в честь именинника и угощают ею всех работников. Это не есть особое празднество, но обряд гостеприимный: угостить новой кашею. Когда поспеет каша, тогда молотильщики садятся в кружок, и непременно в самом овине. Хозяин первый отведывает кашу, а молотильщики говорят: «Хозяину хлеба ворошок, а молотильщикам каши горшок», – и потом едят ее с маслом. В других местах северо-восточной России это действие слывет под именем овинных именин и там варят кашу, но она называется уже домолотною, т. е. сваренною из окончательного умолота.
     
     
      X
      БАБЬЕ ЛЕТО
 
      БАБЬЕ ЛЕТО
 
      Изменение времен года праздновалось в языческом мире с религиозными
      обрядами, коих следы остались в христианстве. У всех народов весна и осень совпадали с полевыми работами. В эту пору совершались повсюду торговые сделки, годичные сроки и мирские совещания. У нас весенний Юрьев день и осенний Семен день были срочными условиями для поселян и владельцев земель, и потом Семен день превращен простолюдинами в бабье лето. Некоторые думают, что сентябрь месяц прослыл в простонародии бабьим летом со времен Петра I, изменившего летосчисление, которое велось прежде с сентября 1, со дня преподобного Симеона, первого столпника. Эта догадка ни на чем не основана. Бабье лето существовало до времен Петра I, и оно теряется в глубокой древности. Германцы знали его в самое отдаленное время под именем мариининской пряжи (Mariengarn), мариининских нитей (Marienfaden) и старого бабьего лета (Alten Weiber-Sommer). В это время видно на небе созвездие Бабы, расположенное из семи соединенных вместе звезд, как бы утиное гнездо, называемое в астрономии Плеяды, посему некоторые стали производить бабье лето от созвездия Бабы, но и это неправильно. Нам известно, что до перемены у нас летосчисления называлось это время Симеоном лето-проводцем. Славянские племена, искони любя полевые работы, оканчивали их в эту пору; женщины дружно принимались за собственные свои работы: они мочили конопель и лен, сушили, трепали, ткали, сучили нитки, веревки и проч. Эти занятия, свойственные женскому полу, всегда именовались бабьими работами и бабьими трудами, а само время, которое бывало как нарочно теплое и как бы возвращало еще лето, совпадало с бабскими трудами, и потому обратилось в название бабьего лета.
      Бабье лето продолжается одну неделю: оно начинается в иных местах с 1 сентября, а в других с 8 сентября, с Рождества Богородицы, как у чехов, где оно называется Семенна панна Мария, у карпатских славян бабьин мороз. Там носится предание, что мороз заморозил на полоныне (на Альпах) бабу-чародейку. Это намек на статуи тех каменных баб, которые ставились долгое время и в христианство на карпатских дорогах.
      В Польше под именем бабьего лета разумеют продолжительную теплую погоду – то же самое, что бабье лето, в Малороссии и Литве оно называется бабыно лито.
     
      СЕМЕНОВ ДЕНЬ
 
      В простонародии и в отечественных летописях первое сентября известно под именем Семенова дня, Семен день и дни Семена. В церковных праздниках называется еще этот день Семен летопроводец, по случаю празднества преподобного отца Симеона, первого столпника, и по прежнему исчислению года, коим оканчивалось тогда лето и начинался новый год. Праздник Симеона, первого столпника, установлен на первом Никейском соборе (в 325 г.).
      Время от 1 до 8 сентября называется семинскою неделью. Если погода стоит теплая в продолжение семи дней, то говорят обыкновенно в насмешку: «Вот и бабье лето!» Это лето часто долго сопровождается зеленью лугов, и сами листья деревьев, цветов и прочих растений не скоро вянут и, кажется, зеленеют. Простолюдины тогда замечают, что если пауки снуют паутину и запутываются, то предвещают тихую осень и зиму непостоянную. Или, если домашние птицы щиплют траву на полях, а перелетные не улетают, то верный знак теплой зимы. Примечания поселян изменяются по местному расположению страны. На севере, где природа суровая и само лето скоропреходящее, – бабье лето непродолжительное. Однако бывает, что оно при всем непостоянстве, например, петербургского климата продолжается около трех недель. Холода сентябрьские, пасмурная погода и частые дожди, имея влияние на расположение духа людей, изменяют их веселость и здоровье. Каждый смотрит на умирающую природу с душевным волнением, потому что все вокруг него сохнет и погибает. Ненастный и безжизненный сентябрь делает почти каждого угрюмым и задумчивым, сердитым и печальным, потому вошло говорить в обычай: «Он смотрит сентябрем, на него нашла сентябрьская хандра; он угрюм, как сентябрь; у него сентябрьские думы».
      Есть обычай, что под Семен день в деревнях гасят вечером огонь в избах и не держат его в эту ночь. Наутро раздувают новый огонь знахари и знахарки, с особыми приговорами. Со времени Семена дня повсеместные сельские работы называются бабьими. Этому названию способствовало само время: ни холодное, ни теплое, которое как нарочно выгоняет женщин из изб, чтобы работать на открытом воздухе. Там они мнут и треплют пеньку, мочат и сушат лен, прядут и снуют холст. Если девушка затыкает кросна в Семен день, то она замечает, как ложатся нитки: если прямо, то у нее будет хороший муж: если не ровно, то негодный. На женские работы стекаются молодые люди, чтобы им помочь, и помогают преимущественно молодкам и красным девушкам. Ввечеру начинаются посиделки, и тут просиживают за работами до первых петухов. В первые посиделочные дни угощают разными кушаньями и пивом; в Малороссии гречаниками и кулишом с салом.
     
      ПИВО ВАРИТЬ
 
      В некоторых местах доныне сохранилась осенняя игра с хороводом под именем пиво варить. Эта игра взята из обыкновения варить пиво к бабьему лету. Молодые женщины выходят с брагою к воротам, за коими давно теснится толпа праздных поселян, и угощают их: наперед старых, потом молодых, а после девушки начинают хоровод пиво варить. Составив круг, девушки ходят и поют с насмешливыми движениями. Действиями рук, плеч и всего тела они намеренно обнаруживают состояние пьяного, которое явно указывает на разгульную жизнь мужика, обращающего каждый случай в бражничество. Пояснение этого находится в самой песне:
      Аи, на горе мы пиво варили,
      Ладо мое, ладо, пиво варили!
      Мы с этого пива все вкруг соберемся,
      Ладо мое, ладо, все вкруг соберемся!
      Мы с этого пива все разойдемся,
      Ладо мое, ладо, все разойдемся!
      Мы с этого пива все присядем,
      Ладо мое, ладо, все присядем!
      Мы с этого пива спать ляжем,
      Ладо мое, ладо, спать ляжем!
      Мы с этого пива опять встанем,
      Ладо мое, ладо, опять встанем!
      Мы с этого пива все в ладоши ударим!
      Ладо мое, ладо, в ладоши ударим!
      Мы с этого пива все перепьемся,
      Ладо мое, ладо, все перепьемся!
      Теперь с этого пива все передеремся,
      Ладо мое, ладо, все передеремся!
      По окончании хоровода женщины приносят кувшины браги и угощают девушек.
      В Малороссии существуют подобные этому обычаи: там равно варят брагу, девушки гуляют на зеленом лугу, играют в хороводы и поют песни сообразно игре. Песня поется та же самая.
     
      ПОХОРОНЫ МУХ И ИЗГНАНИЕ ТАРАКАНОВ
 
      В юго-западной и северо-восточной полосе России существуют похороны мух. С Семена дня, или Семена летопроводца, насекомые начинают исчезать. Увеличивающееся холодное время производит тогда мор на блох, прусаков, тараканов и мух. Простой народ, зная, что с этого времени насекомые и многие животные замирают на зиму, погребают заранее мух с шуточными обрядами. Нарядные девушки делают гробы из кавунов или тыкв, огурцов, редьки и репы, укладывают сюда мух с притворным воплем и несут к выкопанной могиле. Другой обычай, не менее странный, есть изгнание тараканов во время заговен, перед Филипповым постом. Все находящиеся в избе должны, взявшись за руки и зажав рот, тянуть за ногу из избы привязанного к ниточке таракана через весь двор на улицу. Между тем одна из женщин, стоящая с растрепанными волосами под окном, стучит и спрашивает: «Чем вы заговляетесь?» – «Говядиною». – «А таракан чем?» – «Таракан тараканами): Это уж произносят тогда, как вытащат его из избы. Этим оканчивается изгнание, и тогда думают, что тараканы не появляются более*.
      В это заговенье девушки загадывают о суженых. Во время ужина они оставляют кусок говядины, чтобы никто не видел и не знал их намерения; потом, ложась спать, кладут его себе под изголовье, приговаривая: «Суженый, ряженый, приди ко мне заговеться». Это повторяется три раза. На другой день хвалится каждая подруга, что видела будущего своего – такого хорошенького! «Точно он мой жених!»
      Семен день, превращенный в бабье лето, не есть народный праздник, а местный обычай угощения по окончании полевых работ, которые, как известно, не везде оканчиваются в одно время, потому что все это зависит от обычаев и положения страны. За всем тем бабье лето известно по всей Европе.
      _________________
      * У староверов и других суеверов считается за грех изгонять тараканов, и размножение их принимают за Божие благословение. Некоторые еще кормят их, сберегая под веником в печурке или под печью.
      _________________
     
     
      XI
      БРАТЧИНЫ
     
      ЗНАЧЕНИЕ БРАТЧИН
  
      Мирские сходки в древнее время были в большом обыкновении. На них решались семейные и частные дела, и весьма часто одним сходом, по-братски. После примирений предлагались взаимные угощения, обратившиеся впоследствии как бы в особое празднество, известное под именем братчин, братовщины и братовщинок. Тут прекращались навсегда сельские раздоры, водворялись дружба, миролюбие и братство. Время, однако, изменило значение братчин, преобразовав его в народное празднество, и эта перемена произошла после введения повсеместных судов и сельской расправы. Тогда сельские старшины, головы и старосты, созывали свой мир из одной обязанности, но по окончании дел старые люди не покидали старинного обычая гостеприимства: приглашали друг друга на хлеб-соль и чарку вина. Таким образом, братчины сами по себе мало-помалу изменялись, и народ стал сходиться только в известные праздники для одних пирушек, кои составлялись из дружелюбной складчины. В других местах тогда варили пиво на собранные деньги и готовили кушанье.
     
      МИХАЙЛОВСКАЯ И НИКОЛЬСКАЯ БРАТЧИНЫ
 
      Главных братчин суть две: Михайловская и Никольская: первая в честь архистратига Михаила (сентября 6), а вторая в честь св. Николы зимнего (декабря 6). В эти два дня поселяне ставят общим миром в церкви большую свечу и служат молебен о ниспослании на них всяких благ. После угощают на свой счет поселян из своего околотка; остатки от стола раздают нищим; хлебные крохи бросают на воздух, чтобы нечистые духи не портили ни деревьев, ни полей. По многим городам, деревням и селам зажиточные люди делают складчину из благовения к празднику какого-нибудь святого или такого угодника, который почитается покровителем целой деревни, или во имя того праведника, в честь коего выстроена церковь по какому-нибудь чудесному событию. Таковой обычай общеупотребителен и в римско-католической церкви. Там, как и у нас, отправляют молебны и взаимно угощают. В юго-западной России и в большей части северо-восточной празднуют еще братчину по случаю заложения или окончания церкви. Тогда прихожане отправляют братчину с особой веселостью; со всех окружных мест съезжаются к ним на праздник: тут проводят время в забавах и играх. Летом празднуют обыкновенно под открытым небом, близ церкви, а зимою в доме священника или церковнослужителя.
      Домашнее или семейное празднество, называемое новоселье, по случаю перехода на жилье в новый дом, также доставляет соседям случай попраздновать. Соседи сходятся к хозяину, поздравляют его с новосельем и приносят хлеб-соль. Ни один из русских не переходит в новый дом, не освятив его. Тут соблюдаются некоторые действия: по углам комнаты вбиваются бумажки с написанным заклинанием; читают молитвы на изгнание нечистых духов и потом окропляют комнаты освященной водою*.
      В старые годы было даже обязанностью ездить на братчины: это происходило из уважения к храмовому празднику. Пиры были тогда столь частые и столь разорительные, что особыми грамотами запрещалось ездить на пиры, братчины и свадьбы всем незваным**.
     
      КОНОН
 
      В некоторых местах Малороссии такое разгулье называется кононом. В это время там было разливное море для веселья: варенуха, брага, пиво и крепкие меды не сходили со столов – я присутствовал при одном кононе. После совершения службы, это было летом, прихожане чинно уселись за приготовленными столами под деревьями благоухающими; священник, благословив кушанье, поздравлял гостей с праздником и потом пил чарку водки, которую поднес ему староста, распоряжавшийся общим пиром, и та
      _________________
      * При заложении дома кладет хозяин по четырем углам основных бревен по куску хлеба и оставляет там на всю ночь. На другой день смотрит: целы ли положенные куски? Если пропадет какой-либо кусок, то полагают, что это место несчастливое, потому передвигают бревна в другую сторону. Поселянин основывает свое благосостояние на куске хлеба, потому пропажа хлеба дает ему повод заключить, что заложение избы на таком месте явное для него несчастие. Он не решается еще строить и на том месте, где пролегала дорога: тут, по его мнению, шатался дьявол. Дерево, сломленное бурей, не употребляет при постройке, веря, что дьявол поднимает бурю.
      ** «Истор. русск. иерархии», т. 1.
      _________________
      же чарка обходила всех кругом. Подали пироги и паляницы со сметаной, затем горячее кушанье. Священнику подавали прежде всех, за ним по старшинству остальным. Угощение состояло из разных сытных блюд; во время кушанья пили, кто что хотел. После обеда молодые женщины, девушки и парни занялись играми и хороводами. Прочие веселились плясками и пением.
     
      ССЫПЧИНЫ, ЮРОВЫЙ <ЮРЬЕВ> ДЕНЬ, НИКОЛЫЦИНА И ХОЛКИ
 
      С братчинами имеют больше сходства ссыпчины, Юровый <Юрьев> день, Никольщина и холки. Все они служат предметом для народных увеселений: сельские сходбища и забавы, составляемые по предварительному соглашению зажиточных семейств, происходят по случаю какого-нибудь деревенского праздника. Пиво и вино, пироги с яйцами и кашею – суть главное кушанье. Не один мужеский, но и женский пол принимает участие в веселии, которое продолжается заполночь.
      Во время ссыпчин являются часто скоморохи, а гости, развеселенные чаркою вина, прощают друг другу убытки, нанесенные им в продолжение летних работ, как-то: потравы хлеба и травы, закос в чужих лугах и т. п. Молодки, девушки и парни пускаются вприсядку и поют песни, какие вздумают, как, например:
      Во пиру была, во беседушке,
      Я не мед пила, я не полпивце;
      А пила, пила сладку водочку.
      Я не чарочкой, не стаканчиком;
      Я пила, пила с полна ведра.
      Я домой пошла, не шаталася,
      Ко двору пришла, пошатнулася,
      За вереюшку схватилася.
      Верея моя, ты дубовая!
      Поддержи меня, бабу пьяную,
      Бабу пьяную, шельму хмельную.
      В это время развеселившиеся гости поднимают чарки и провозглашают:
      За здоровье того,
      Кто любит кого;
      На погибель тому,
      Кто завидует кому!
      Или, взяв чарку, припевают:
      Чарочка моя, серебряная!
      Да кому ж чару пить?
      Да кому ж наливать?
      Наливать чару, да Иванушке*,
      Выпивать чару, да Зиновьичу.
      _________________
      * Называют по имени того, кому наливать и кому пить.
      _________________
      Пирующие, разгорячаясь, вином более и более, употребляют часто выражения довольно нескромные, от коих, как говорится, уши вянут. Конец пированья ссыпщины или братчины иногда бывает причиною ссор и новых попоек на мировую. Юровый < Юрьев > день, получивший свое название от праздника св. Георгия, празднуется сибирскими рыболовами после счастливого улова рыбы. Никольщина же есть общий веселый русский праздник, совершается в день Св. Николая (мая 9). Люди собираются к храмовому празднику Николая, если в деревне есть церковь во имя Св. Николы, и после службы пируют. Где нет церкви во имя Св. Николая, там отпевают молебен в обыкновенной приходской заступнику Николаю и потом предаются общему радостному разгулу. Никольщина была в прежние годы срочным днем для сделок, платежей и повинностей. По хорошему и безоблачному дню Св. Николая судят о благоприятной осени. Холки, забавы одних девушек составляют в некоторых местах сельские угощения. Холки, конечно, происходят от холить – нежить, ласкать, потому что девушки, резвясь в своих холках, высматривают женихов, коих не перестают с тех пор ласкать, и стараются нравиться им. В Казанской губернии холки составляют увеселение; они начинаются с половины сентября и продолжаются до самой сырной недели. Первые холки бывают по снятии шерсти с овец. Бедные, нуждающиеся в шерсти, варят пиво и созывают соседей на холку; каждый приглашенный должен непременно принести с собою сколько-нибудь шерсти. Потом, через несколько времени, созывают мять и трепать лен и пеньку, потом прясть, и всякий раз приглашаемые приносят с собою лен и конопель. Многие бедные созывают единственно гостей для того, чтобы они помогли им от своего избытка; богатые охотно принимают приглашение, имея здесь случай повеселиться. Сюда сходятся молодые обоего пола, и нередко на самих холках происходят любовные изъяснения, которые на посиделках оканчиваются между молодыми тайным сговором.
     
      ПОСИДЕЛКИ
 
      Нет уголка на всем мире, где бы не происходили по вечерам собирания молодых людей, состоящие в приятной беседе с любимыми особами, и эти собирания известны у нашего народа под именем посиделок, бесед и досвиток. По окончании полевых работ наступают темные и продолжительные вечера. Тогда сходятся молодые девушки и женщины, чтобы поговорить между собою кое о чем или идут друг к другу с шитьем, пряжею и вязаньем, чтобы работать охотнее. В прежние годы это было в обычае даже между боярынями и боярышнями. Незнатные и небогатые, купеческое сословье и простые, собирались на посиделки по зову своих приятелей, но и тут соблюдалось некоторое обрядное приличие: женщина позыватка ходила скликать молодых девушек, чтобы посидеть вечером, отсюда произошло название посиделок. Однако молодых людей обоего пола не стесняли приходить на вечер по одному приглашению; неприглашаемые также проводили весело, как и те, которые были приглашаемы особо. Девушки не долго занимались своей работою, ибо они увлекались рассказами, близкими их сердцу, потом незаметно переходили к играм, пению и пляске.
      Молодые люди пользовались на посиделках приятным случаем – свободно сидеть подле своей милой, говорить с нею и перешептываться о своей любви; жали друг другу руки и давали обещание видется почаще. Их свидания большей частью оканчивались свадьбою, которые на Руси всего более совершаются после осени. Посиделки у зажиточных сопровождались закусками и пивом. Иногда они происходили в особо нанятом доме, где угощение делалось на счет складчины. Строгие родители не всегда позволяли своим дочерям посещать такие собрания, потому что о них распространялась худая молва и бесславие о девической добродетели. Посиделки не продолжались далее полуночи. Мужчины провожали своих девушек домой и расставались с ними до первого радостного свидания.
      Нынешние посиделки совершаются так же, как и в старину. Девушки собираются в назначенную ими избу и там сидят за работою: они прядут лен, посконь, конопель и шерсть.
      Пряхи, сидя за мочкою, рассказывают про домашние дела, толкуют про своих парней и смеются и тут же запевают:
      Пряди, моя пряха,
      Пряди, не ленися*.
      Я рада бы пряла,
      Меня во гости звали
      К соседу во беседу,
      На пир пировати:
      Пива, меду пити,
      Вина зеленого.
      А я, молоденька,
      Не пью никакого,
      Окроме простого.
      _________________
      * У простолюдинов есть поговорка «Тонко прясть – долго ждать». Это значит, что работа, производимая с отчетливостью, требует терпения; не много выработать, но хорошо; хотя долго ждать вознаграждает труд; что тонкая пряжа, хотя ее дожидаться долго, несравненно прибыльнее.
      _________________
      Зеленая роща
      Всю ночь прошумела;
      А я, бедная Дуняша,
      Всю ночь просидела,
      К себе мила друга ждала.
      Приехали трое
      На вороных конях;
      Шапка со углами,
      Головка с кудрями.
      С начала вечера до ужина все занимаются усердно, чтобы в ужин показать своей матушке, как много наработали. Но часа <через> два после ужина пропадает вся охота к работе:
      Сядешь прясть,
      Донце хрясть,
      Мочки хлопками летят!
      Тут все бросают работу и начинают между собой игры. Мало-помалу появляются к ним парни с дудками камышовыми, скрипками и балалайками. Они любезничают с девушками, например: «А ты, Дунька, тонко прядешь!» Или «Эх ты, Машка, как исхудала!» Хотя Машка • – чуть не треснет от жира. Любезности продолжаются недолго: появляются наряженные, и тут прощай, гребни, вертена, мы-кольники и донца! Все летит под лавки. Наряженные ходят по всем углам и ищут спрятавшихся от них девушек. После начинаются пляски под свист дудки, скрипки и балалайки или под одни песни. Часто до начала плясок и игр поют одни песни без всякого разбора, какие придут в голову: унывные и шуточные, плясовые и протяжные; вот для примера:
      – Вспомни, вспомни, мой любезный!
      Мою прежнюю любовь:
      Как мы с тобой, мой любезный, погуливали,
      Осенние темны ночи просиживали,
      Забавные тайны речи говаривали:
      Тебе, мой дружочек, не жениться,
      Мне замуж, девке, не идти.
      – Скоро, скоро, моя любезная передумала.
      – Женись, женись, мой миленький!
      Я замуж пойду...
      В чистом поле, поле, при долине
      Стоял нов высок терем;
      В том новом теремочке девушки песенки поют:
      Знать то, знать то мою любезную замуж отдают.
      Среди двора крыльцо стоит раскрашенное,
      С того крыльца ведут к венцу.
      Красну девицу-душу.
      Один ведет за рученьку, а другому жаль,
      Третий стоит, слезы ронит: любил, да не взял!
      – Постой, постой, красавица! Простимся со мной.
      – Я бы рада проститися, жених не велит.
      Скучно, матушка! Голова болит!
      Аи, люли, люли, голова болит.
      Худо можется, не здоровится;
      Аи, люли, люли, не здоровится!
      Не здоровится, гулять хочется;
      Аи, люли, люли, гулять хочется!
      Я украдуся, нагуляюся;
      Аи, люли, люли, нагуляюся,
      Со милым дружком повидаюся.
      Аи, люли, люли, повидаюся!
      Ах ты, милый мой, мил сердечный друг!
      Аи, люли, люли, мил сердечный друг!
      Научи меня, как домой придти!
      Аи, люли, люли, как домой придти!
      Ах, глупая, неразумная,
      Аи, люли, люли, неразумная!
      Поди улицей серой утицей.
      Аи, люли, люли, серой утицей.
      Широким двором белой лебедью.
      Аи, люли, люли, белой лебедью.
      Во высок терем ясным соколом.
      Аи, люли, люли, ясным соколом!
      Твой высок терем растворен стоит,
      Аи, люли, люли, растворен стоит!
      Твой ревнивый муж за столом сидит,
      Аи, люли, люли, за столом сидит!
      За столом сидит, сам ломается.
      Аи, люли, люли, сам ломается,
      Надо мной, младой, надругается!
      Аи, люли, люли, надругается!
      За шелкову плеть принимается;
      Аи, люли, люли, принимается!
      Плетка свистнула, а я вскрикнула!
      Аи, люли, люли, а я вскрикнула!
      Свекору-батюшке возмолилася,
      Аи, люли, люли, возмолилася!
      Свекор-батюшка, отыми меня,
      Аи, люли, люли, отыми меня!
      От своего сына, от моего мужа,
      Аи, люли, люли, от моего мужа!
      Свекор-батюшка велит больше бить;
      Аи, люли, люли, велит больше бить!
      Велит больше бить, кожу до пят спустить,
      Аи, люли, люли, кожу до пят спустить!
      Кожа волочится, гулять хочется,
      Аи, люли, люли, гулять хочется!
     
      Ты, дуброва моя, добровушка,
      Ты, дуброва моя, зеленая!
      Ты к чему рано зашумела?
      Приклонила ты свои ветви?
      Из тебя ли, из дубровушки,
      Мелки пташечки вон вылетали?
      Одна пташечка оставалася,
      Горемычная кукушечка.
      Что кукует она и день и ночь,
      Ни на малый час ей умолку нет!
      Жалобу творит кукушечка,
      На залетного, ясного сокола:
      Разорил он ее теплое гнездо,
      Разогнал ее малых детушек,
      Малых детушек, кукунятушек,
      Что во тереме сидит девица,
      Что во высоком сидит красная,
      Под косящетым под окошечком.
      Она плачет, как река льется;
      Возрыдает, что ключи кипят.
      Жалобу творит красна девица
      На заезжего молодца:
      Что сманил он красну девицу!
      Что от батюшки, что от матушки;
      И завез он красну девицу
      На чужу дальну сторону,
      На чужу дальну незнакомую:
      Что завезши, хочет покинути.
      Среди песен грустных вдруг затевают пляску. Плясуньи, стоя одна против другой, топают ногами в такт музыке, потом кружатся в противоположные стороны, меняются, и снова топают, и снова кружатся. Пляска в Смоленской губернии почти всегда начинается припевом:
      Заиграйте музыки,
      Мои лапти велики;
      Мне татунька сплел
      На святой Покров.
      Или:
      Вот так чини,
      Как я чиню!
      Люби, девка, по обычаю:
      И попов, и дьяков,
      И хороших мужиков.
      Вот так! Раз,
      Вот так! Два.
      Или одна плясунья, гордясь тем, что она богаче своей подруги, припевает:
      Пять пол на переди (2 р.)
      Другая, хотя беднее ее, но желая сказать, что и она бывает там, где и богатые, отвечает вприсядку:
      А в три штуки, туда ж таки'.
      Когда пляшут под песни, тогда женщины и девушки, став в кружок, поют; из круга между тем отделяется одна пара, иногда и две: они вместе поют и пляшут, под такт пения. Вот плясовая:
      Ах, вы, сени мои, сени, сени новые мои!
      Сени новые, кленовые, решетчатые.
      Ах! Как мне по вас, по сенюшкам, не хаживати,
      Мне мила друга за рученьку не важивати!
      Выводила молода за новые ворота,
      Выпускала сокола из правого рукава:
      _________________
      * Это говорится в три штуки о поневе, которую носят девушки и женщины, обертывая себя полами, и чем более их, тем богаче считается девушка.
      _________________
      Ты лети, лети, сокол, высоко и далеко,
      И высоко, и далеко, на родиму сторону.
      На родимой на сторонке
      Грозен батюшка живет;
      Он грозен сударь, грозен он, немилостивый,
      Не пускает молоду поздно вечером одну.
      Я не слушала отца, потешила молодца,
      Я за то его потешу, что один сын у отца:
      Зовут Ванюшкою, пивоварушкою.
      Пивовар пиво варил,
      Зелено вино курил:
      Вы пожалуйте, девицы! на пиварню, на мою,
      На моей ли, на пиварне, пиво пьяно на ходу,
      Пиво пьяно на ходу и на сладком меду.
      Как у наших у ворот, (2)
      Люли, люли, у ворот! (2)
      Стоял девок хоровод, (2)
      Люли, люли, хоровод! (2)
      Молодушек табунок, (2)
      Люли, люли, табунок! (2)
      Меня девки кликали, (2)
      Люли, люли, кликали! (2)
      Молодушки манили, (2)
      Люли, люли, манили! (2)
      На улицу погулять, (2)
      Люли, люли, погулять! (2)
      С ребятами поиграть, (2)
      Люли, люли, поиграть! (2)
      Меня свекор не пустил, (2)
      Люли, люли, не пустил! (2)
      Хоть и пустил, пригрозил, (2)
      Люли, люли, пригрозил! (2)
      Гуляй, сноха, да не долго, (2)
      Люли, люли, да не долго! (2)
      До первых петухов, (2)
      Люли, люли, петухов! (2)
      А я, млада, до поры, (2)
      Люли, люли, до поры! (2)
      До утренней, до зари, (2)
      Люли, люли, до зари! (2)
      Лишь зорюшка занялась, (2)
      Люли, люли, занялась! (2)
      А я, млада, поднялась, (2)
      Люли, люли, поднялась! (2)
      Навстречу мне деверек, (2)
      Люли, люли, деверек! (2)
      Деверюшка, батюшка, (2)
      Люли, люли, батюшка! (2)
      Проводи меня домой, (2)
      Люли, люли, домой! (2)
      До моего двора, (2)
      Люли, люли, до двора! (2)
      До высока терема, (2)
      Люли, люли, терема! (2)
      Подхожу я ко двору, (2)
      Люли, люли, ко двору! (2)
      Свекор ходит по двору, (2)
      Люли, люли, по двору! (2)
      Повесивши голову, (2)
      Люли, люли, голову! (2)
      Переходя от резвостей к новым резвостям, начинают игровую:
      Солнце на закате,
      Время на утрате.
      Сели девки на лужок,
      Где муравка, где цветок,
      Где мы с вечера резвились,
      В хороводе веселились
      На приятной тишине
      Под березкою одне.
      Только слышно, голосок
      Раздавался во лесок:
      Где красавица милая,
      Светик, радость дорогая?
      Где ты? Где ты? Ах! Ау!
      Без тебя я здесь умру!
      Твой глазик меня не видит,
      Знать, он меня ненавидит!
      Все девушки спохватились,
      И домой поторопились.
      Светик Машенька, дружок,
      Тут присела на лужок.
      Со травы цветы рвала,
      К себе милого ждала.
      Не успела скласть в пучечки,
      Идет милый из-за речки,
      Парень милый, красавчик.
      Светик Машенька, дружок,
      Тут присела на лужок.
      Со травы цветы рвала,
      К себе милого ждала.
      Не успела скласть в пучечки,
      Идет милый из-за речки.
      Парень милый, красавчик,
      Светик Машенькин дружочек.
      Подошедши ручки жмет,
      У Машеньки сердце бьет!
      Сердце сердцу покорилось,
      Щечки розою покрылись.
      Уж любовь как одна
      Нам природою дана!
      У дородного доброго молодца
      В три ряда кудри завивалися,
      Во четвертый ряд по плечам лежат:
      Не сами кудри завивалися,
      Завивала красна девица
      По единому русому волосу.
      Завивши кудри, сама призадумалась:
      Как бы я знала, млада, ведала,
      Про свое горе, про несчастье,
      Про замужье про бездельное;
      Я бы сидела век в девушках,
      У родимого своего батюшки,
      У родимой своей матушки,
      Я бы чесала буйну голову,
      Я бы плела трубчату косу.
      И вплетала б я ленту алую,
      Ленту алую, шелку красного,
      Шелку красного шемаханского.
      Как бы я знала, млада, ведала,
      Что просватал меня сударь-батюшка
      Не в любимую, во сторонушку,
      Не за прежнего полюбовника,
      Не за лапушку, да за милого;
      А что отдал меня батюшка
      В семью не согласную,
      Во хоромину не покрытую.
      Ах! на горе елочка стоит,
      Ах, мой Божинька! Зелена стоит.
      А под тою елочкой желнерик лежит,
      Ах, мой Божинька! Желнерик лежит.
      Над тем над желнериком ворон конь стоит,
      Ах, мой Божинька! Ворон конь стоит.
      Правым копыточком земельку сечет,
      Ах, мой Божинька! Земельку сечет.
      Для своего желнерика воды достает,
      Ах, мой Божинька! Воды достает.
      Знать же тебе, конечек, воды не достать,
      Ах, мой Божинька! Воды не достать.
      Знать мне желнерику от земли не встать;
      Ах, мой Божинька! От земли не встать.
      Беги, беги, коничек, лужком, бережком.
      Ах, мой Божинька! Лужком, бережком.
      Лужком, бережком ко моему двору.
      Ах, мой Божинька! Ко моему двору.
      Выйдет к тебе, коничек, старая паня,
      Ах, мой Божинька! Старая паня.
      Старая паня, то мати моя.
      Ах, мой Божинька! То мати моя.
      Выйдет к тебе, коничек, младая паня,
      Ах, мой Божинька! Младая паня.
      Младая паня, то жена моя.
      Ах, мой Божинька! То жена моя.
      Выйдут к тебе, коничек, млады паненята,
      Ах, мой Божинька! Млады паненята.
      Млады паненята, то дети мои.
      Ах, мой Божинька! То дети мои.
      Станут тебя, коничек, оглаживати,
      Ах, мой Божинька! Оглаживати.
      Станут у тебя, коничек, выспрашивати,
      Ах, мой Божинька! Выспрашивати.
      Не сказывай, коничек, что избит лежу,
      Ах, мой Божинька! Что избит лежу.
      А скажи, воронинький, что в полку служу.
      Ах, мой Божинька! В полку служу.
      Что в полку служу, чину заслужу,
      Ах, мой Божинька! Чину заслужу.
      Заслужил желнеричик под елочкой смерть.
      Ах, мой Божинька! Под елочкой смерть.
      Между богатыми дворянами и боярами были свои обряды. Мать семейства, рассылая бабушек и нянюшек по знакомым домам, просила девушек посидеть вечером, преимущественно таких, которые славились богатством и красотою. И чтобы не уронить чести своего дома и придать более блеску своей знатности, созывали столько, сколько можно было поместить их в своих хоромах. Позыватки с делом высматривали хороших женихов: молодых, богатых, белокурых, с голубыми глазами, с пушком на бороде и курчавыми волосами. Такой молодец был идолом вечерних бесед: на него засматривались и самые скромные красавицы. Матери несколько дней сряду снаряжали их в путь: запрягали рыдван в шесть лошадей и, навьючив его бельем, платьем, гостинцами из сухих плодов, пряников, волошских орехов и варений на меду, отправлялись на посиделки. Хозяйка принимала гостей на крыльце и вводила в покои с честию и поклонами. После обычных расспросов о здоровье, погоде усаживались чинно и долго ничего не говорили, пока хозяин не оживлял их крепким медом. Девушек и молодых мужчин угощали навезенными гостинцами, отчего часто обижалась хозяйка, но ее успокаивали тем, что так уж водится исстари, приговаривая: «Не мы, мать родная, завели, не нами кончится».
      Званые оставались гости несколько дней. Это время было пыткою для молодых сердец: тут ласкали, выведывали друг друга и расставались с взаимной уверенностию в любви. Шуточные рассказы, игры затейливые, страстные забавы и скрытные перешептывания облегчали продолжительно мучительные испытания. Матушки, высмотрев женихов, а женихи невест, благодарили хозяйку за хлеб-соль и веселое довольство; потом разъезжались по домам, прося пожаловать к ним откушать хлеба-соли и отведать сладкого меда. По приезде домой мать с отцом советовались тайно о выборе женихов и, не спросив о согласии дочери, посылали свах с предложениями.
      Заведенные Петром I ассамблеи (собрания), были, собственно, придворные, но нынешние вечера, сопровождаемые танцами и музыкою, вошли в употребление в царствование императрицы Елизаветы, любительницы вкуса и изящности. Они вытеснили навсегда старинные беседы и открыли широкий путь к порче нравов. Еще наши деды любили вспоминать про свои посиделки не из предубеждения к ним, но из простоты жизни и строгой скромности молодых людей. Сохранившиеся посиделочные песни могут служить тому доказательством. Нельзя не заметить, что некоторые из этих песен отзываются сердечною тоской и безнадежной любовью:
      Как бы знала я, как бы ведала
      Неприятство друга милого,
      Нелюбовь друга сердечного.
      Не сидела бы поздно вечером,
      Я не жгла бы свечу воску ярого,
      Не ждала бы я друга милого,
      Не топила бы красна золота,
      Не лила бы золота кольца
      И не тратила бы золотой казны.
      Я слила бы себе крылушки,
      Полетела б на иной город,
      Чтоб искать себе друга милого.
      И я села бы среди площади,
      И я стала бы клич кликати.
      Кто бы стал со мной советовать,
      Как бы мне забыть друга милого!
      Проклинала бы я разлучника,
      Что разлучил меня с милым дружком,
      С милым дружком, со сердечным.
      Или:
      Туманно красно солнышко, туманно, Что красного солнышка не видно! Кручинна красна девица, печальна, Никто ее кручинушки не знает! Ни батюшка, ни матушка, ни родные, Ни белая голубушка сестрица. Печальна красна девица, печальна! Не может мила друга позабыть. Ни денною порою, ни ночною, Ни утренней зарею, ни вечерней. В тоске своей возговорит девица: – Я в те поры милого друга забуду, Когда подломятся мои скоры ноги, Когда опустятся мои белы руки, Засыплются глаза мои песками, Закроются белы груди досками.
      Посиделочные вечера, заронив искру любви в молодые и неопытные сердца, были отравой для жизни. Семейная гордость, разряды и происхождения знатных родов были весьма часто, как и ныне, могилою для любящих.
     
      СУПРЕТКИ И ДОЖИНКИ
 
      В Белоруссии вечерние собрания, начинающиеся с Покрова дня и продолжающиеся до Пасхи, называются суп-ретками. Девушки собираются в наемную избу, чтобы прясть, шить, веселиться и петь. Сюда сходятся парни и высматривают себе невест. Молодые обоего пола проводят время в пении и играх, а парни угощают девушек разными лакомствами.
      В дожинки же или весенние вечера собираются также парни и девушки и проводят время уже не в душной избе, но под открытым небом. Тут никакой не занимаются работою, но одними забавами и играми, пением песен и пляскою под музыку. На дожинки нередко собираются пожилые, чтобы полюбоваться юной резвостию; молодые женщины приходят украдкой, чтобы повеселиться и погоревать о своей неволе.
     
      ДОСВИТКИ И ВЕЧЕРНИЦЫ
 
      С посиделками совершенно сходны малороссийские до-свитки, кои потому так названы, что в это время молодые люди проводят всю ночь до свита (до рассвета) в забавах, играх и пении. Сначала сходятся девушки в одну определенную ими хату и в ожидании прихода парубков занимаются пряжею, шитьем, поют песни, которые служат знаком, что они давно собрались и сидят за работою. Хата бывает освещена обыкновенными свечами или каганцами'. На до-свитки приносят разные с обеих сторон лакомства, в числе коих любимые суть: насимячко, сушеные семена из гарбузов (тыкв), сонишник (подсолнечник), каленые орехи, маковики, медовые коржи, маслянники, бублики (баранки) и пр. Дивчата сначала ничего не хотят принимать от парубков, так уж, по своей привычке. Когда разговорятся и веселость начнет одушевлять всех, тогда они с удовольствием принимают от них лакомства и знакомятся. Досвитки начинаются с осени и продолжаются до Великого поста.
      По наступлении благоухающей весны начинаются вечерницы, которые продолжаются до лета и потом возобновляются в теплые осенние дни. Название вечерниц происходит от вечерних собраний. Девушки и мужчины собираются около хаты и проводят вечера, часто и целую ночь, в играх и забавах: бегают взапуски, играют в жгут, составляют хороводы, танцуют, поют под скрипку или дудку. Все молодые принимают участие в этих увеселениях, а парубки, избирающие себе невест, женихаются с ними (ухаживают за ними). Довольно замечательно, что на вечерницах молодые обоего пола допускают себе вольность целовать друг друга, обниматься, резвиться и спать вместе, и никогда не доходило до бесславия. Преступивший правила чести подвергался изгнанию из общества, но нарушивший священные обеты любви преследовался всеми. Горе и той, которая, отдавшись своему милому, скрывала его преступление. Громада (мирское сходбище) если узнавала о появлении от нее на свет нового существа, то вызывала виновную мать на базар и допрашивала об имени скрытого ею отца, потом принуждала преступного жениться на обольщенной им. Если виновная не открывала своего обольстителя, то ей надевали на голову с шумом и насмешливым криком хомут, очипок (чепец) и обрезали косу, и с того времени она не смела появиться в общество своих подруг, вести с ними прежнюю дружбу – она принадлежала уже к гульливым. Немногие девушки переживали свое бесчестие.
      Каждая девушка имела на вечерницах своего милого, и каждая шла сюда для того, чтобы с ним пожартовать (провести время в забавах), понежиться и слышать от него сладостные повторения в любви. Кто любил свою коханую и потом оставлял ее, тот навлекал на себя неукротимый ее гнев. Мстительная ревность изобретала все способы к наказанию неверного. Не довольствуясь его посрамлением,
      _________________
      * Глиняные чашечки с узким носиком; в них наливают конопляное масло и зажигают гноть (светильню). Выгоревший каганец определенной величины показывает время ночи.
      _________________
      она часто прибегала к самым преступным мерам: готовила из ядовитых растений отраву и опаивала его. Рассказы о таких поступках оправдываются самими песнями. Ни одна из русских песен этого рода не отличается такою силою воли, пламенностью и чувством исступленной ревности, как малороссийские, которые большею частью сочинялись парубками после несчастного события на вечерницах. Напев их грустный, происшествие трогательное и печальное, конец – приготовленная смерть. Вот примеры:
      Не ходы, Грыцю, на вечерныцю,
      Бо на вечерницах дивки чаровницы,
      Бо на вечерницах дивки чаровницы!
      Одна дивчина чорнобрывая,
      То чаровныця справедливая;
      То чаровныця справедливая!
      В недилю рано зилля копала,
      А в понедилок перемывала.
      А в понедилок перемывала!
      Прийшов вивторок, зилля зварыла,
      В середу рано Грыця отруила!
      В середу рано Грыцу отруила!
      Прийшов же четверг, Гр'ыценько умер,
      А в пятныцю Грыця поховали,
      А в пятныцю Гриця поховали,
      А в субботу отпоминали!
      А, отпоминавши, усим заказали:
      Щоб того Грыця не вспоминали.
      В недилю рано маты дочку била:
      Но що ты, суко, Грыця отруила?
      На що ты, суко, Грыця отруила?
      Ой, маты, маты! Жалю не мае,
      Не хай же Грыценько двох не кохае!
      Не хай же Грыценько двох не кохае!
      Не хай не буде ни той, ни мени:
      Не хай достанется сырой земли.
      От се тоби, Грыцю, я так зробила,
      Що через тебе мене маты била!
      То через тебе мене маты била!
      От се тоби, Грицю, такая заплата:
      3 чоторых дощок темная хата!
      3 чоторых дощок темная хата!
      Рано пораненьку ихали козакы,
      И того Грыця вспоминали,
      И того Грыця вспоминали!
      Ой, Грыцю, Грыцю, преславный козаче!
      За тобою, Грыцю, дивчина плаче!
      За тобою, Грыцю, дивчина плаче!
      Тая дивка чорнобрыва,
      Котора Грыця причаровила.
      Тоска девушки по своем милом чернобривом, который не подает никакой о себе весточки. Она плачет, и только ей легче, как поплачет; она полетела бы к нему, но нет у нее крыльев, а он не возвращается. Горюет, сохнет и умирает с каждым часом. Напев песни чрезвычайно жалобный:
      Виют витры, виют буйный,
      Аж деревья гнуця!
      Ой, як болит мое сердце,
      Самы слезы льюця.
      Трачу лита в лютом гори
      И кинця не бачу.
      Тилько мени легче стане,
      Як тришки поплачу!
      Не поможут слезы счасцью,
      Сердцю легче буде!
      Кто счастлив був хоть часочек,
      Повик не забуде!
      Есть же люди, що й моей
      Завидуют доли!
      Чи счастлива та былинка,
      Що росте у поли?
      Ой, у поли на песочку
      Без росы на сонци!
      Тяжко жити без милого
      На чужий сторонци.
      Без милого доли нема,
      Стане свит тюрьмою;
      Без милого счастья нема,
      Нема и покою!
      Де ты милый, чернобривый?
      Де ты? Отзовися!
      Як без тебе я горюю,
      Прийды, подывися.
      До кого я пригорнуся,
      И кто приголубыт?
      Коли нема того тута,
      Який мене любыт.
      Политила б я до тебе,
      Да крылиц не маю!
      Сохну, чахну я без тебе
      Всякий час умираю!
      Верность двух любовников.
      Веселый напев:
      Дивчино кохана, здорова була!
      Чи ще ж ты мене не забула?
      Приихав до тебе – Бог тебе знае!
      Чи твое серденько мене кохае?
      Козаче коханый, чого ты пытаешь?
      Скорий, козаче, в могили буду,
      Неж тебе серденько позабуду!
      Спасыбо, дивчино, за добре слово.
      А може ты любишь кого другого?
      Коли правдива мовонька твоя,
      Так будешь, серденько, навик моя!
      Ты добре те знаешь, що я сырота;
      Ни маю я срибра, ни маю золота,
      Опричь той любови, що к тоби я маю.
      Я всим убога – того ни таю!
      Не треби мени золота, я сам придбаю,
      Треба мени дивчины, що я кохаю!
      Ходымо до церкви, звяжемо рукы,
      Нехай у нас не буде на сердци муки!
      Печальные напевы в следующих песнях:
      Сидыт голубь на березы,
      Голубка на вишни.
      Скажи сердце мени правду:
      Що маешь на мысли?
      Ой, яж тоби прысягала
      Любиты, як душу:
      Теперь мене покидаешь,
      Я плакаты мусу!
      Будь счастлив за тою,
      Которую кохаешь;
      А над мене вирнийшей
      На свити не найдешь.
      Буду Бога я просыты,
      Щоб ты був щастливый:
      Чи зо мною, чи з другою,
      Повик мени, милый!
      Як не захочешь, сердце мое,
      Вирным буты;
      То дай мени таке зилле,
      Щоб тебе забуты!
      Есть у мене таке зилле,
      Близько перелазу;
      Як дам тоби напитыся,
      Забудешь вид разу!
      Буду питы через силу,
      Ни капли не пущу;
      Хиба тебе забуду,
      Як очы заплющу!
      Ой, ходыв чумак у Карась-базар,
      Та чорною хусточкою голову звязав.
      Ой, ходыв же вин сим лит на Дону,
      Та не було пригодоньки ему на роду.
      Стала пригода з Дону идучи,
      У чистым поли при дорози волив пасучи.
      Ой, пас чумак, пас, да впас и лежит.
      Ни хтож его не спытае: що у его болит?
      Болит у его сердце, голова,
      Сеж у того чумаченька, що роду не ма.
      Прийшов до его товарищ его,
      Бере его за рученьку, жалкуе его.
      Товарищу мий! Жалкуешь мене.
      Бериж мои волы й возы, поховай мене.
      Да скидай кожух, надивай жупан.
      Волыж мои сиринькии, сеж буде вам пан.
      Ой, у Киеви зазвонили в дзвин,
      Сеж по тому чумакови, що ходыв на Дин.
      Ой, у Киеви зазвонили в два,
      Сеж по тому чумакови, що роду нема.
      Ой, по горам снигы лежат,
      По долинам воды стоят,
      А по шляхам макы цвитут.
      То не макы цвитут,
      То не макы, а чумакы:
      Воны з Крыму идут,
      Рыбу везут. Маты сына вызнавала,
      Та не взнала, выкликала: –
      Иды, мий сынку, до домоньку!
      Змыю тоби головоньку.
      – Измый, моя ненько, сама соби,
      Або моий ридный сестры.
      Мене змыют дрибни дожчи,
      Розчешут густы терны,
      Розчешут густы терны,
      Розкудрют буйны витры,
      А рознесут кости, – чорны вороны.
      Чи се тая крыниченька,
      Що я воду пыв?
      Чи се тая дивчинонька,
      Що люблю и любыв?
      Ой, жаль мени буде,
      Возьмут люды,
      Недоля моя!
      Чи сеж тая крыниченька,
      Що голубь купався?
      Чи се тая дивчинонька,
      Що я женихався ?


К титульной странице
Вперед
Назад