Настоящая работа посвящена единственной женской обители Ростова – монастырю Рождества Богородицы. Целью исследования является рассмотрение его состояния в начале XIX века, а точнее – в 1803 году. Предложенная дата не случайна. При разборе документации монастырского архива было обнаружено, что количество документов, датированных 1803 годом, почти пятикратно превышает среднестатистические показатели объемов сохранившихся документальных материалов других лет за период последней четверти XVIII – начала XIX века. Если в среднем в архиве монастыря за год откладывалось около десяти – пятнадцати документов, непосредственно связанных с жизнью обители, то от 1803 года их сохранилось более пятидесяти. Столь представительный комплекс единовременных документов дает возможность подробнее рассмотреть как событийную историю данного монастыря, так и само течение жизни обители, ее бытовой уклад и принципы внутреннего устройства.
В своей основе документальный материал представляет собой делопроизводственную переписку между Рождественским монастырем и Ярославской духовной консисторией. Из главного учреждения епархиального управления в обитель направлялись консисторские указы, содержащие, как правило, резолюции правившего тогда архиерея – архиепископа Павла. В консисторию же из Ростова отправлялись рапорты и отчеты настоятельницы, игуменьи Назареты, а также ее прошения, связанные с теми или иными насущными монастырскими нуждами. Эта переписка носила деловой характер и была обусловлена зависимостью монастыря от архиерейской власти.
Самостоятельно, без уведомления владыки и получения документально оформленного разрешения органов епархиального управления, настоятельница не могла ни принять послушницу, ни начать какой-либо мало-мальски серьезный ремонт, ни построить сарай, ни сдать в аренду участок монастырской земли. Буквально на все требовалось одобрение епархиальных властей. Настоятельница писала прошение, оно рассматривалось в консистории, по нему выносилось решение, которое представлялось на утверждение архиерея, после чего в монастырь направлялся указ, дозволяющий или запрещающий то или иное действие. В ответ из обители отсылался рапорт о получении данного указа, а впоследствии консистория уведомлялась о том, как та или иная ситуация разрешилась на месте.
Итак, что же представлял собой Рождественский монастырь в 1803 году? Он занимал небольшую территорию, обнесенную невысокой каменной оградой. Архитектурной доминантой, смысловым и композиционным центром ансамбля выступало единственное культовое здание – собор Рождества Богородицы с Троицким приделом, в нижнем этаже которого располагался теплый храм Алексия человека Божия с приделом святителя Димитрия Ростовского [1]. Рядом стояли каменные сестринские и настоятельские кельи недавней постройки. Это были первые жилые каменные сооружения обители, позднее, как и ограда, они неоднократно перестраивались.
По данным реестра, составленного в апреле 1803 года, в Рождественском монастыре насчитывалось 52 насельницы, а именно: игуменья, 10 монахинь и 41 послушница, в том числе 16 штатных и 35 состоящих за штатом [2].
Средний возраст монахинь составлял 65 лет. В 1803 году самой старшей была 77-летняя монахиня Назарета, которая «за старостью» к несению послушаний уже была «неспособна», а самой молодой – 45-летняя Евфросиния, певшая на клиросе. Более половины монахинь являлись представителями крестьянского сословия, уроженками различных сел и деревень Ростовского уезда [3].
Принципиальная разница в положении штатных и заштатных послушниц заключалась в следующем. Согласно утвержденному правительством штатному расписанию в женских монастырях III класса, к числу которых относился и Рождественский, было позволено находиться 16 послушницам, на содержание которых выделялись определенные средства. Иными словами, штатных послушниц кормил монастырь. Заштатные же содержали себя самостоятельно; и жилье, и одежда, и пища у них были свои; их количество в указном порядке не ограничивалось, при монастыре жило столько одиноких женщин, сколько обитель могла приютить.
 |
| Храм Рождества Богородицы Ростовского Рождественского монастыря |
Каждая из штатных послушниц Рождественского монастыря имела достаточно представительный стаж пребывания в обители – в среднем по 15 лет. Исключением из этого правила были Прасковья Тихонова и Прасковья Алексеева. Первая удостоилась помещения на штатную вакансию сразу же при вступлении в монастырь, а вторая ходила в послушницах полстолетия. Две трети послушниц имели крестьянское происхождение, остальные были горожанками, среди которых встречались дворянки, купеческие вдовы, чиновницы, мещанки и представительницы духовного сословия. У каждой из послушниц в монастыре были свои обязанности, но 20 из них – 8 штатных и 12 заштатных – находились на особом положении – они исполняли клиросное послушание – во время монастырских богослужений пели на клиросе.
При появлении монашеских вакансий в штате обители одну из послушниц, по выбору настоятельницы, начинали готовить к пострижению, о чем незамедлительно доносилось архиерею. Так, в ноябре 1803 года игуменья Назарета подала архиепископу Павлу доношение о том, что послушница Татьяна Петрова, прожившая в монастыре восемь лет, готова к принятию монашеского пострига, поскольку «ведет себя она добропорядочно, кротко и мирно и послушания проходит усердно, притом же и желание к пострижению имеет нелестное, твердое и основательное, ибо как правила Святых отец, так и духовный регламент касательно до монашества ей почасту внушаемы были» [4]. Владыка утверждал кандидатуру и давал указ, разрешающий пострижение. В целом же, поскольку в обители было позволено находиться ограниченному числу монахинь, монашеские места освобождались редко, поэтому в послушницах ходили подолгу и пострижения удостаивались единицы.
Возглавлявшая сестринскую общину игуменья Назарета родилась в 1751 году в дворянской семье. Приняла монашество в Московском Вознесенском монастыре в 1784 году. Спустя десять лет, в 1794 году, по требованию ростовского архиепископа Арсения была переведена в Ростовскую епархию и 6 августа, в праздник Преображения, произведена во игуменьи Рождественского монастыря. В 1803 году ей исполнилось 52 года, к этому времени она возглавляла Рождественскую обитель уже 9 лет [5]. Спустя пять лет, в 1808 году, она по собственному прошению (по причине «ослабшего здоровья») была уволена от настоятельской должности, отпущена в Московскую епархию и, по всей видимости, остаток жизни провела на покое в Вознесенском монастыре.
В середине 1803 года в Рождественском монастыре произошла замена казначеи. Прежняя казначея, монахиня Евгения, по архиерейскому указу от 3 августа была освобождена от занимаемой должности за некоторые проступки, несовместимые с монашеским званием (в частности, за катание по озеру на лодке и распевание песен, а также за неоправданно суровое обращение с монастырскими служителями). За это, кстати, она не только лишилась должности, но и по распоряжению владыки просидела три дня под арестом на хлебе и воде [6]. Следует упомянуть, что у игуменьи Назареты с казначеей монахиней Евгенией были добрые отношения, ведь в 1794 году они вместе прибыли в Ростов из Московского Новодевичьего монастыря – первая возглавила Рождественскую обитель, а вторая стала казначеей. Во всяком случае, судя по характеристикам, данным настоятельницей рождественским монахиням и зафиксированным в декабрьской ведомости 1803 года, самые похвальные слова адресовались именно монахине Евгении: «...состояния и поведения честнаго, в должности своей была весьма рачительна, сведуща и исправна, и во всех послушаниях безропотна». Однако именно 1803 год в судьбе монахини Евгении явился роковым – после многолетнего заведования монастырской казной она получила отставку [7].
Для архиерейского утверждения новой казначеи были выбраны пять кандидатур: три монахини – Анфиса, Анфия, Аполлинария – и две послушницы – Анастасия и Анна. Показательно, что четырех первых избрала настоятельница. Пятую кандидатуру – Анну Торопову – избрали семь монахинь и пять послушниц «в рассуждении порядочной ее жизни и во всем расторопности». Архиепископ Павел предпочел утвердить казначеей монахиню Анфию [8], но отношения с настоятельницей у нее не сложились, и в казначейской должности она долго не задержалась. В июне 1804 года «новоопределенная» казначея подала на имя игуменьи Назареты прошение об отставке, в котором объясняла, что «оную казначейскую должность и данные мне монастырские вещи, хотя и приняла я из повиновения к начальству безотрицательно, не зная отнюдь, сколько она требует силы и знания, но, ныне исправляя оную и вникая в существо ее, нахожу себя к дальнейшему понесению за слабостию здоровья моего и за неопытностию в делах нимало неспособной и потому, Ваше Высокопреподобие, прошу принять сие мое прошение об увольнении из оной казначейской должности по неимению возможности ко исправлению ее учинить благорассмотрение» [9].
Рассмотрим источники поступления денежных средств в монастырскую казну: это официальные государственные выплаты, или монастырский оклад, и неокладные доходы, то есть заработанные монастырем средства, которые разделялись на церковные и хозяйственные.
К церковным доходам относились деньги, получаемые от продажи свеч во время монастырских богослужений, высыпаемые из церковных кружек, а также выручаемые во время сентябрьского крестного хода в Ярославль и с чудотворным образом Тихвинской Богоматери.
Хозяйственные доходы Рождественского монастыря составляли деньги от аренды монастырских пустошей, озер и мельницы, продажи сена, скота и сельскохозяйственных продуктов – овощей из огорода и яблок из сада. Разумеется, монастырь не оставался без пожертвований – «подаяния молельщиков» и вкладов на поминовение.
В каких же цифрах это выражалось? Штатное, или окладное, содержание Рождественского монастыря составляло 240 рублей в год. Неокладные поступления денежных средств давали обители почти в 4 раза больше. В апреле 1803 года Рождественский монастырь отчитался перед консисторией о приходе денежных средств в казну обители в течение 1802 года. Оказалось, что сбор денег в церковные кружки составил около 120 рублей. Продажа восковых свечей дала более 140 рублей. Пожертвования при крестном ходе с монастырским чудотворным образом принесли до 200 рублей. Таким образом, церковные доходы составили около 460 рублей. Хозяйственные доходы монастыря были несколько ниже – около 400 рублей, причем три четверти этой суммы принесла сдача в аренду мельницы, а оставшуюся четверть – аренда сенных пожен [10].
Монастырская мельница, расположенная в Карашской волости на реке Нерли, в январе 1803 года впредь на четыре года была отдана в аренду карашскому крестьянину Исайю Иванову с платежом по 275 рублей в год и с условием построить за свой счет вместо старой ветхой избы, стоящей при мельнице, новую избу из соснового леса, покрыть тесом «и внутри убрать по-надлежащему, то есть сделать печь кирпичную, пол, лавки, полати и окна» [11]. Примечательно, что именно в 1803 году Рождественский монастырь начал судебный процесс против прежних содержателей мельницы, семьи купцов Бориса и Гаврилы Петровых, нанесших мельничным строениям значительный ущерб. Суд длился несколько лет, рассматривался в различных инстанциях, вызвал длительную переписку, потребовал от обители немалых судебных издержек, но благодаря настойчивости игуменьи Назареты завершился в пользу монастыря, которому петровские купцы были вынуждены полностью компенсировать все расходы на восстановление действительно разоренного мельничного хозяйства [12].
Право рыбной ловли в монастырских озерах при селах Караше и Чашницах той же Карашской волости обитель отдала крестьянам деревни Осника Прокофию Осипову и Козьме Алексееву, которые обязывались платить по 40 рублей в год и поставлять на монастырский стол несколько пудов свежей рыбы [13].
К слову, о монастырской трапезе. Незадолго до наступления 1803 года ярославский архиепископ Павел отдал распоряжение о введении в двух девичьих монастырях своей епархии – Рождественском Ростовском и Богоявленском Угличском – общей трапезы для монахинь и штатных послушниц. Однако у игуменьи Назареты на этот счет имелось собственное мнение. Она пыталась убедить архиерея, что Рождественскому монастырю будет затруднительно принять на себя расход на общую трапезу, да и ее обустройство потребует дополнительных помещений – кухни, столовой палаты, ледника и амбара, которых нет и построить негде, да и не на что [14]. Между тем архиепископ Павел настаивал на своем и в сентябре приказал «монахиням и белицам, получающим жалованье, иметь непременно общую трапезу ... и сие начать игуменьи с будущего 1804 года, почему и делать ей должные приготовления» [15]. В ноябре в обитель поступил очередной архиерейский указ с новыми распоряжениями относительно общей трапезы. Следовало завести особые приходо-расходные книги для учета средств, выделяемых на трапезу, и «избрать по общему всех сестер ... согласию из монахинь или белиц умеющую хозяйствовать и править домом надзирательницу для смотрения над трапезою и приготовлением пищи». Также игуменье рекомендовалось «стараться завести ремесла и рукоделия для лучшего содержания и довольства» сестер в монастыре [16].
Разумеется, в конечном итоге все устроилось так, как предписывал архиепископ Павел. В монастыре нашлись и деньги на продукты, и дрова для приготовления пищи, и места для размещения общей столовой и кухни. Более того, на нужды общей сестринской трапезы игуменья Назарета передала двух коров, купленных ею на собственные средства, о чем она не замедлила донести архиерею: «...способствуя с усердием к таковому заведению, имею предоставить безденежно к продовольствию в пользу целого общества сестер купленные в прошедшем 1799-м году на собственные мои деньги две коровы» [17].
Следует отметить, что архиепископ Павел проявлял заботу и о поддержании монашеского благочиния. В сентябре 1803 года по его требованию по монастырям Ярославской епархии были разосланы «Правила монашеского жития» – свод религиозно-философских рассуждений, моральных правил и практических рекомендаций, составленный для нравственного совершенствования и укрепления в вере. Их предписывалось раз в месяц после субботней трапезы читать в обителях при собрании всей общины. Несомненно, что в Рождественском монастыре это выполнялось неукоснительно [18]. Вот лишь один из 18 разделов этих правил, заключительный, под названием «Какие суть средства к достижению совершенства монахине?»: «1. Мир и любовь со всеми. 2. Пред всеми кротость и тихость. 3. Неослабное к добродетельному подвигу нудничество. 4. Отвержение себя со страстьми и похотьми. 5. Присномолитвенность. 6. Великодушное враждующих любление. 7. Ненавидящим творение добра. 8. Клянущих благословение. 9. За творящих напасть молитва. 10. Беспротивление всяких озлоблений и бед» [19].
В августе 1803 года, когда монастырь готовился к очередному крестному ходу в губернский город, архиепископ Павел особым указом приказал настоятельнице строго следить за соблюдением должного благочинного поведения и дал следующие рекомендации: «1-е. Предписать вам, игуменье, чтобы вы с тою иконою в Ярославль девок послушниц, кроме престарелых сборщиц, ни под каким видом не отпускали, а позволили им проводить оную икону не далее Белогостицкого монастыря. 2-е. По пребытии иконы в Ярославский собор благочинному Петропавловскому священнику Иоанну иметь неослабное смотрение, как над поведением имеющих быть при той иконе монахинь, так и над приходом суммы и при всякой высыпке оной из кружек быть ему... 3. Предписать благочинным, чтоб священнослужители тех сел, чрез которые сия икона в Ярославль из оного в Ростов несена будет, к сретению ее и провождению должны, сохраняли благочиние и благопристоиность» [20].
Практически ежегодно в монастыре в летний период производились строительные или ремонтные работы. Не стал исключением и 1803 год. В марте игуменья Назарета направила в консисторию прошение о необходимости замены обветшавших кровель каменных келейных корпусов. При этом она доказывала необходимость проведения серьезного, качественного ремонта, а именно: «...собрав весь тот гнилой верхний тес, сделав из елевой коры палубу, и покрыть ... новым тесом в две доски, и потолок для прочности выкрасить» [21]. Кроме того, в апреле настоятельница доложила епархиальным властям и о других ветхостях монастырских зданий, требующих незамедлительного ремонта. Так, в Рождественском храме обветшал и перекосился старинный иконостас, на монастырской ограде и башнях сгнило тесовое покрытие, а часть стены справа от собора по причине слабого грунта и плохого фундамента осела, покрылась трещинами, наклонилась и угрожала падением [22]. По словам настоятельницы, «ветхости сии явным о себе доказательством служат, ибо из иконостаса некоторые штуки упадали, следовательно, и впредь предлежит опасность, а при том за давним устроением уже и неблаголепен; сквозь крыши же на башнях и ограде во многих местах имеется от дождевых лияний течь, вредящая самое здание, особливо что под тою крышею палубы не имеется, а точие покрыты в один тес, которой ныне и сгнил, и рассохся» [23].
В мае архиепископ Павел разрешил заменить старое покрытие келий, а в конце июля игуменья Назарета отрапортовала о завершении ремонта. Относительно прочих ремонтных работ – владыка строжайше подтвердил игуменье начать их производство только тогда, когда будут накоплены или собраны необходимые средства, дабы не вводить монастырь в долги [24].
Итак, 1803 год оказался памятен для Рождественского монастыря целым рядом неординарных событий: настоятельное требование архиерея о заведении общей трапезы, начало судебного процесса с содержателями монастырской мельницы, заключение контрактов на сдачу в аренду доходных статей, которые возобновлялись раз в четыре года, увольнение казначеи и споры при выборе новой. Все это не только оживило обычный размеренный ход жизни обители, но и обогатило монастырский архив целым комплексом редких и интересных документов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 РФ ГАЯО. Ф. 190. Оп. 1. Д. 51. Л. 73-77.
2 Там же. Л. 26-27.
3 Там же. Л. 70-71 об.
4 Там же. Л. 1.
5 Там же. Ф. 197. Оп. 1. Д. 2277. Л. 10 об. -11.
6 Там же. Ф. 190. Оп. 1. Д. 48. Л. 82-82 об., 116.
7 Там же. Д. 51. Л. 70-70 об.
8 Там же. Д. 48. Л. 107-107 об. 4 Там же. Д. 51. Л. 81.
10 Там же. Л. 28. Л. 54-54 об. «Там же. Д. 48. Л. 135.
12 См., напр.: Там же. Л. 144-145.
13 Там же. Д. 51. Л. 39.
14Там же. Л. 30-31; Д. 48. Л. 128.
15 Там же. Д. 48. Л. 110-110 об.
16 Там же. Л. 82-82 об.
17 Там же. Д. 51. Л. 44 об.
18 Там же. Д. 48. Л. 102-105 об.
19 Там же. Л. 105-105 об.
20 Там же. Л. 117-117 об.
21 Там же. Д. 51. Л. 23.
22 Там же. Л. 31-31 об.
23 Там же. Л. 13 об.
24 Там же. Д. 48. Л. 112-112 об.
О. И. Великославинская
ПОТОМКИ КИРИЛЛОВСКИХ ЦЕРКОВНОСЛУЖИТЕЛЕЙ
Первое достоверное сообщение о церковнослужителях, получивших в XIX веке фамилию Великославинские, относится к 1722 году. В церкви Николая Чудотворца на Волоку Словенском в то время служили два священника. Одним из них был Иван Поликарпов (1669 г. р.) – отец пяти сыновей. Все сыновья Ивана: Василий (1683 г. р.), Александр (1690 г. р.), Иван (1691 г. р.), Илья (1699 г. р.) - стали церковнослужителями, а Евсевий (1697 г. р.) был определен священником церкви Николая Чудотворца на Волоку Словенском [1]. Его сын Гаврила Евсевиев (1723 г. р.) тоже служил священником в той же церкви [2], Стефан Гаврилов был пономарем названной церкви [3].
Не исключено, что и Поликарп (примерно 1645 г. р.), наш прародитель, тоже служил, как тогда писали, «попом» церкви Николая Чудотворца на Волоку Словенском. Но это пока только предположение.
У пономаря Стефана Гаврилова (1748 г. р.) была жена Евдокия Петрова (1758 г. р.). У них имелись дочь Марья (1782 г. р.) и пять сыновей. Двое старших сыновей – Андрей (1783 г. р.) и Алексей (1786 г. р.) – были определены священниками за пределы Кирилловского уезда. Судьба двух младших сыновей – Стефана и Григория – неизвестна [4].
Средний сын – Симеон Стефанов Словинский (1791 – 1844) – по семейной традиции начал службу в церкви Николая Чудотворца на Волоку Словенском. В клировых ведомостях церкви Петра и Павла в Талицах Кирилловского уезда за 1829 год имеется такая запись: «...священник Симеон Стефанов Словинский пономарьский сын по исключению из низшего отделения Новгородской семинарии 1812 года апреля 3-го дня преосвященным Иосафом епископом Старорусским определен Николаевской церкви, что на Волоку в дьячки...»; далее: «... 1825 года марта 27-го дня Высокопреосвященным Серафимом митрополитом Новгородским переведен на настоящее место», т. е. в церковь Петра и Павла в Талицах5. В1829 году Симеону было 38 лет. В семье Симеона и его жены Матрены Андреевны было шесть сыновей и две дочери.
Первенец Ириней родился в 1816 году. Именно он первым стал носить фамилию Великословинский. Эту фамилию затем получили все сыновья Симеона. Происхождение фамилии можно объяснить двояко: прежде всего, связать с названием села, где стояла церковь, в которой служил Симеон, – Волок Словенский. По другой версии, Симеон позаимствовал фамилию у своего учителя в Новгородской семинарии Николая Великославенского – сына священника Михаила, который служил в одной из церквей Кирилловского уезда [6].
Все сыновья Симеона, кроме Павла, прожили короткую жизнь. Ириней сначала был певчим в храме Петра и Павла в Талицах. В 19 лет его переместили в православный храм при Императорской российской миссии в Швейцарии, где 12 лет Ириней прослужил певчим и 6 лет – дьяконом. В Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге сохранилось письмо Иринея из Берна на имя барона Криденера – российского посланника в Швейцарии – с просьбой повысить в должности, ибо, «имея в семействе жену и трех детей, я по ограниченности моего певческого жалования не имею потребных способов к содержанию и приличному воспитанию». Письмо датировано 1853 годом [7]. В 1854 году Ириней был перемещен в Россию дьяконом Павловского собора в Гатчине Санкт-Петербургской епархии, а в 1856 году в возрасте 40 лет скончался [8]. Судьба его троих детей неизвестна.
Второй сын Симеона – Иван (старший) – родился в 1819 году. Его жизненный путь проследить, к сожалению, не удалось.
О третьем сыне – Никите – рассказ будет чуть дальше.
Четвертый сын, Виктор (1824 – 1864), как и все сыновья Симеона, закончил приходское, а затем уездное училище, но не пошел по стопам отца. В 1858 – 1864 годах в чине губернского секретаря он служил в магистрате города Боровичи [9]. Был женат, но, по-видимому, бездетен.
О пятом сыне – Павле (1826 – 1908) – известно довольно много по письменным источникам и свидетельству внучки – Ольги Павловны Торпаковой (1904 – 2001). Павел прожил долгую жизнь, был счастлив в браке, воспитал десятерых детей (пять сыновей и пять дочерей). Служил священником в различных церквях, в том числе в церкви Николая Чудотворца на Волоку Словенском, а закончил службу в храме Петра и Павла в Талицах. Павел Симеонович был помощником благочинного I и II округов. В 1892 году он – законоучитель Петропавловской Талицкой школы, которую содержал в собственном доме. Отцу помогала дочь Анна, которая тоже учительствовала в этой школе [10].
О старшем сыне Павла Симеоновича Александре (1850 г. р.) сведений нет. Федор (1852 г. р.) служил псаломщиком в церкви Кирилловского уезда [11]. Николай (1854 г. р.) служил дьяконом в Казанском соборе города Кириллова. Имел собственный дом (существует и в настоящее время) на Долгозерской улице. Дом этот он завещал семье священника Крупнова, женой которого была его младшая сестра Аполлинария.
Павел Крупное (1875 – 1928) был священником церкви Петра и Павла в Талицах. В 1928 году его репрессировали. Вдова Аполлинария (1881 – 1950) с дочерьми Ольгой и Елизаветой скрывалась то в Иванове, то в Москве. Семьи обеих дочерей по сей день живут в Москве. Старшая дочь, Ольга Павловна Крупнова (1904 – 2001), стала учительницей. В 1933 году она вышла замуж за инженера Павла Григорьевича Торпакова (1884 – 1937). У них в 1934 году родилась дочь Вера, ставшая редактором одного из московских журналов. В1971 году у Веры Павловны родилась дочь Ольга. Ольга Александровна Торпакова работает научным сотрудником в Музее современной истории в Москве. Муж Ольги – Алексей Никольский (1970 г. р.), у них растет дочь Анна (1998 г. р.).
Младшая дочь Аполлинарии Павловны, Елизавета Павловна (1906-1986), работала агрономом и замуж вышла тоже за агронома – Василия Ивановича Седова (1903 – 1958). Их дочь Александра (1930 г. р.) – учительница, ее муж Владимир Сергеевич Муравенко (1929 г. р.) – юрист. У четы Муравенко двое детей: дочь Елена (1955 г. р.) и сын Сергей (1956 г. р.).
Елена Владимировна Муравенко – преподаватель вуза, была замужем за Альфредом Наумовичем Журинским (1952 – 1991). В 1987 году у них родилась дочь Надежда. Что касается Сергея, то он стал физиком, уехал из Москвы и потерял связь с семьей.
О семье Крупновых я узнала благодаря научному сотруднику Кирилло-Белозерского музея-заповедника Лидии Ивановне Глызиной. Я несколько раз обращалась в музей за консультацией, и однажды Лидия Ивановна преподнесла мне подарок: сказала, что в Москве живет потомок Великославинских – Ольга Павловна Торпакова – и сообщила ее адрес. Ольга Павловна является моей троюродной теткой. У нее оказалась прекрасная память, и Ольга Павловна рассказала мне массу интересных подробностей из жизни семьи.
Много сведений сохранилось о четвертом сыне Павла Симеоновича – Иоанне (1869 г. р.). После окончания в 1884 году Новгородской семинарии Иоанн был назначен священником в Тихвин, был законоучителем, благочинным III округа, награжден орденом Святого Станислава III степени. Вместе с женой Анной Константиновной (1866 г. р.) они вырастили и воспитали двух сыновей – Николая (1886 – 1941) и Ивана (1904-1978) – и дочь Александру (1895-1955). Судьба детей связана с городом Тихвином, но никто из них не пошел по стопам отца.
Двое сыновей фельдшера Николая Ивановича Великославинского – Константин (1923-1943) и Николай (1925-1942) - погибли на фронтах Великой Отечественной войны [12]. Дочь Нина (1921-1990) вышла замуж за Н. П. Устинова (1918 г. р.). В Тихвине живет их дочь Надежда Устинова (1944 г. р.).
Третий сын – Владимир Николаевич Великославинский (1926 – 1969) – по профессии был военным, женился на Елизавете Николаевне Костичевой (1929 г. р.). У них родились сыновья Николай (1952 г. р., остался бездетным) и Андрей (1960 г. р.). Жена Андрея – Валентина Александровна Черимхина (1960 г. р.). Их сыновья Иван (1982 г. р.) и Владимир (1984 г. р.) учатся в лицее в Тихвине.
О живущих ныне в Тихвине Великославинских сведения были получены мною по запросу из адресного бюро ГУВД Санкт-Петербурга, затем при помощи переписки состоялось знакомство с вновь обретенными родственниками.
Младший сын Павла Симеоновича Андрей (родился около 1864 г.) служил священником в Кирилловском уезде [13].
О дочерях Павла Симеоновича – Марии (1867 г. р.), Татьяне (1870 г. р.) и Анфии (1876 г. р.) – сведений найти не удалось. Дочь Анна Павловна (1869 – 1957) в девяностых годах XIX века учительствовала в приходской школе отца при церкви Петра и Павла в Талицах, а позже вместе с мужем Иваном Дмитриевичем Тихомировым работала в школе города Кириллова [14].
Симеон Стефанович Словинский был отцом еще одного Ивана – младшего (1829 г. р.). После окончания уездного училища Иван (младший) был определен на службу в церковь в село Плишкино Череповецкого уезда [15]. Жизнь его детей и внуков оказалась связана с Череповецким уездом. Иван был женат на Екатерине Глебовне Орнатской (1831 г. р.). У них было шестеро детей. Старший сын Николай (родился около 1850 г.) стал канцеляристом в Архангельске.
О втором сыне – Павле Ивановиче (родился около 1851 г.) – известно более других детей благодаря дневнику, оставленному в рукописи его сыном Александром Павловичем. О дочерях Ивана Симеоновича Ольге (родилась около 1852 г.) и Александре (1855 г. р.) и сыне Семене (родился около 1853 г.) сведений пока не обнаружено. Младший сын Алексей Иванович (1857 – 1939 г. р.) служил священником в Череповецком уезде [16].
По сведениям из дневника, Павел Иванович Великославинский был женат на Прасковье Ивановне Полозковой (1850 – 1884). У них родились две дочери – Александра (1868 г. р.) и Антонина (1875 г. р.) – и сын Александр (1882 – 1952) – автор рукописи. О сестрах в рукописи ничего не сообщается17.
Александр Павлович Великославинский закончил Киевскую духовную академию. Последние годы жил и преподавал в Самаре. Был женат на Александре Алексеевне Наймитенко (1885 – 1925).
Сведения об Александре Павловиче были для меня откровением. Я нашла их, а также сведения о его сыне и внуке, в картотеке авторов Российской государственной публичной библиотеки. Оказалось, что Александр Павлович имел публикации в области математики. Его сын Дмитрий Александрович (1919 г. р.) и внук Сергей Дмитриевич (1949 г. р.) – научные работники в области геологии, оба доктора наук, работают в Институте геологии Санкт-Петербурга.
К поиску родных или однофамильцев были подключены друзья-питерцы. Пошли в ход письма, запросы, телефонные звонки, и наконец в 1993 году раздался звонок москвички Тамары Александровны Великославинской (1911 г. р.), моей четвероюродной сестры. А в Санкт-Петербурге живут четвероюродный брат Дмитрий Александрович и пятиюродный племянник Сергей.
Дмитрий Александрович был женат на Эре Ивановне Сорокиной (1924-2002), их единственный сын Сергей женат на Елене Васильевне Толмачевой (1940 г. р.). Супруги, к сожалению, бездетны.
Итак, мы познакомились с членами семьи и потомками Симеона Стефановича Словинского (моего прапрадеда), с жизнью пяти его сыновей из шести. Видимо, самым удачливым сыном был Павел Симеонович, который даже стал землевладельцем, купив в 1875 году половину пустоши Реутово в Кирилловском уезде [18]. Наверное, он имел доход не только от этой земли. У внучки, Ольги Павловны, осталась в памяти безбедная жизнь в доме деда.
Самым неудачливым сыном Симеона Стефановича был, видимо, третий сын – Никита (1820 – 1850), мой прадед. Никита рос болезненным ребенком, учился не очень хорошо, без конца пропускал занятия по болезни. В 1834 году он все-таки закончил уездное училище, но из-за болезни лишь в 1839 году поступил на службу копиистом в Кирилловское духовное правление. В 1842 году Никита обвенчался с Дарьей Ивановной Семеновой (1819 г. р.). В 1844 году у них родился первенец Федор [19]. Рождение у Никиты сына совпало по времени с кончиной Симеона Стефановича [20].
Видимо, Симеон Стефанович помогал болезненному сыну, жившему в Кириллове. Симеон Словинский был состоятельным человеком. После его кончины в 1844 году его вдова Матрена Андреевна делила с детьми недвижимость в течение 20 лет, вплоть до 1864 года. Похоже, вдова отличалась скаредностью [21]. В 1846 году Никита Симеонович взял в долг у матери 200 рублей на покупку дома в Кириллове. Долг этот Никита обязался выплатить в течение восьми лет [22]. Дом был куплен, но через четыре года Никиты не стало. Нелегкой была жизнь семьи без кормильца, однако по достижении определенного возраста сыновья поступили учиться. Видимо, мальчиков опекало духовное правление. Отношения со свекровью у Дарьи Ивановны не сложились. Она несколько раз жаловалась в духовное правление на притеснения свекрови.
Никаких сведений не сохранилось о дочери Никиты – Екатерине (1846 г. р.). Можно предположить, что она со своей семьей жила в Кириллове в доме отца на Токаревской улице. В 1902 году дом принадлежал наследникам Никиты Симеоновича [23]. В конце XX века дом снесли и на его месте построили другой.
Младший сын Никиты Василий получил в Кириллове начальное образование и служил канцеляристом. В1875 году его перевели на службу в Белозерск [24]. В «Новгородских памятных книжках» начиная с 1885 года можно найти сведения о службе коллежского асессора В. Н. Великославинского в Новгородской казенной палате вплоть до 1916 года [25]. В 1917 году в списках чиновников этого ведомства Василий Никитич уже не числился [26]. Видимо, он дослужился до высоких чинов, потому что уже в 1904 году выправил личное дворянство.
Василий выгодно женился. У его жены Анны Васильевны в Новгороде на Николо-Кочанной улице был дом с двумя флигелями [27]. В 1996 году черный, вросший в землю необитаемый дом все еще стоял одиноко среди заросшего большого сада. К сожалению, о современном его состоянии у меня сведений не имеется. В 1886 году у Василия Никитича и Анны Васильевны родился сын Федор. О нем удалось узнать лишь то, что в 1928 году он все еще жил в Новгороде и числился безработным.
Мой дед Федор, старший сын Никиты Симеоновича, окончил Новгородскую семинарию. В 1864 году мать Федора Дарья Ивановна дала расписку свекрови Матрене Андреевне (моей прапрабабке) в получении трех рублей на учебу сына Федора в Новгородской семинарии.
Федор Никитич начал службу в канцелярии Новгородского архиерея. В ГАНО в документах Консистории сохранилась запись о перемещении в 1875 году канцеляриста Великославинского в Симбирск. В «Симбирских епархиальных ведомостях» за 1877 год зафиксировано: «...исправляющий должность секретаря при его преосвященстве коллежский регистратор Федор Великославинский произведен в губернские секретари 2.12.1875 г.». В 1882 году Федор был перемещен в Рязанскую епархию, где также занимал должность секретаря при архиерее [28]. На ней он находился вплоть до 1912 года.
У меня вызвало недоумение: зачем рядовой канцелярист бросает насиженные места и едет с женой и маленькой дочкой в Симбирск, а потом в Рязань. Загадка прояснилась после знакомства с биографией преосвященного Феоктиста (в миру – Феодор Попов): «...в 1869 году архимандриту Феоктисту высочайше повелено ему быть епископом Старорусским викарием Новгородской епархии...»; «в 1875 году преосвященный Феоктист отъезжает к месту служения в Симбирскую епархию...»; «в 1882 году по высочайшему повелению перемещен на Рязанскую архиерейскую кафедру» [29]. Видимо, преосвященный Феоктист взял под свое покровительство сироту Федора Великославинского, и молодой человек следовал за своим покровителем и верно служил ему вплоть до кончины преосвященного в 1894 году.
В «Российских адрес-календарях» удалось найти сведения, что Федор Великославинский состоял секретарем при рязанском архиерее с 1882 по 1912 год. За время службы дедушка исправно поднимался по чиновничьей лестнице. В 1890 году ему был присвоен чин надворного советника [30]. В 1888 году он получил орден Святого Станислава III степени [31].
В 1871 году в Новгороде Федор Никитич женился на Екатерине Михайловне [32]. В 1872 году у них родилась дочь Анна. В 1891 году в Рязани жена и дочь скончались, возможно, от эпидемии [33]. В 1892 году Федор Никитич женился во второй раз на дворянке Лидии Васильевне Фроловой (1864 – 1936) [34]. Супруги жили на «казенной квартире» и уже на закате жизни, в 1912 году, купили дом, который теперь за ветхостью снесен.
У Федора Никитича и Лидии Васильевны были дочери Лидия (1893 – 1972) и Зинаида (1899 – 1976). Обе дочери стали учительницами. Старшая после окончания Московского университета преподавала в Москве, младшая окончила учительские курсы и работала в Рязани.
У младшей дочери, Зинаиды Федоровны, жизнь не сложилась – ее женихи были арестованы: первый – за польское происхождение, второй – за то, что был инженером.
Лидия Федоровна вышла замуж за крестьянина Ивана Денисовича Морозова (1889 – 1944), который впоследствии выучился на инженера. У них было двое детей: сын Владимир (1925 – 1987) и дочь Ольга (1927 г. р.).
Владимир Иванович, инженер, женился на Майе Исааковне Канторович (1931 г. р.), которая имела профессию экономиста. Их дочь Ирина (1963 г. р.) – преуспевающая женщина, замужем за инженером Александром Мироновичем Львовым (1963 г. р.). У них растет дочь Наташа (1987 г. р.).
Ольга Ивановна Великославинская – кандидат наук, замужем за Валентином Леонидовичем Славинским (1924 г. р.), у них есть сын Александр (1951 г. р.). У Александра, инженера по профессии, жена Татьяна Ивановна (1947 г. р.), по профессии врач. В семье две дочери. Старшая дочь Лидия (1973 г. р.) – медсестра, младшая дочь Екатерина (1976 г. р.) – переводчица с японского и английского языков.
Проведенное мною исследование нельзя считать завершенным. Всегда остается надежда, что, взяв в руки архивный или опубликованный источник, обязательно найдешь что-нибудь новое.
В заключение мне хочется искренне поблагодарить моих консультантов – научных сотрудников Кирилло-Белозерского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника Лидию Ивановну Глызину и Илью Алексеевича Смирнова.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 РГАДА- Ф. 350. Оп. 2. Д. 334. Л. 16.
2 Там же. Д. 352. Л. 8.
3 ГАВО. Ф. 1147. Оп. 6. Д. 2. Л. И; Д. 9. Л. 47 об.
4 Там же. Д. 23. Л. 26 об.
5 ГАНО. Ф. 480. Оп. 1. Д. 2799. Л. 54.
6 НЕВ. 1899. № 18. С. 1318.
7 РГИА. Ф. 797. Оп. 23. Д. 421. Л. 72.
8 Историко-статистические сведения о Санкт-Петербургской епархии. Вып 8 СПб., 1884. С. 392.
9 Памятные книжки Новгородской губернии на 1858 – 1864 гг. Новгород 1857 – 1863.
10 НЕВ. 1892. № 11. С. 253.
11 ОПИ КБИАХМ. Ф. 1. Оп. 2.1913 г.
12 Книга памяти Ленинградской области. Т. 15. СПб., 1996. С. 16.
13 ОПИ КБИАХМ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 330.
14 Там же.
15 ГАНО. Ф. 480. Оп. 1. Д. 2799. Л. 54.
16 НЕВ. 1875. № 18.
17 Дневник А. П. Великославинского. 1900 – 1944 гг. Рукопись. (Архив Т. А. Великославинской.)
18 РГАДА. Ф-1322. Оп. 4. Ч. 1. Д. 13140. Л. 91.
19 ГАВО. Ф. 1147. Оп. 6. Д. 35, 54.
20 Там же. Оп. 3. Д. 25. Л. 51 об.
21 Там же. Д. 5, 7, 9, И, 13,15.
22 Там же. Оп. 2. Д. 929, 975,1029,1320,1360,1567.
23 Материалы для оценки городских недвижимых имуществ Новгородской губернии. Т. 5. Новгород, 1902. С. 2.
24 НЕВ. 1875. № 18.
25 Памятная книжка Новгородской губернии на 1885 – 1916 гг. Новгород 1885 – 1916.
26 ГАНО. Ф. 418. Оп. 1. Д. 180,186,187.
27 Материалы для оценки городских недвижимых имуществ Новгородской губернии, Т. 1. Новгород, 1901. С. 73.
28 Симбирские епархиальные ведомости. 1877. № 3. С. 45; Рязанские епархиальные ведомости (далее - РЕВ). 1882. № 23. С. 379.
29 Труды Рязанской ученой архивной комиссии. Т. 9. Вып. 1. Рязань 1894. С. 59.
30 РЕВ. 1890. № 1. С. 6.
31 Там же. 1888. № 16. С. 371.
32 ГАРО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 66. Л. 842.
33 Любарский К. Н. Рязанский Некрополь // Труды Рязанской ученой архивной комиссии. Т. 26. Ч. 2 – 3. Рязань, 1915.
34 ГАРО. Ф. 627. Оп. 169. Д. 7. Л. 25; Оп. 170. Д. 23. Л. 23.
Л. И. Глызина
ПРИХОДСКИЕ ЦЕРКВИ КИРИЛЛОВСКОГО УЕЗДА ПО АРХИВНЫМ ИСТОЧНИКАМ
История церковных приходов является неотъемлемой частью истории любого региона. В 1876 году в Кирилловском уезде насчитывалось 70 приходов [1]. Самые отдаленные находились на расстоянии 180 – 200 километров от города Кириллова. Через сорок лет, в 1916 году, число приходов возросло до 94. Рост числа приходов был связан с тем, что в начале XX века значительно увеличилось население уезда – со 120 тысяч человек в 1897 году до 152,7 тысячи человек в 1913 году [2]. Кроме того, некоторые приходские церкви, имевшие в 1870-е годы статус приписных, в конце XIX века вновь стали самостоятельными. Все церковные приходы Кирилловского уезда в конце XIX – начале XX века были объединены в 9 благочиннических округов. 46 приходов из 94, то есть около половины, были расположены на территории, которую занимает современный Кирилловский район.
Многие кирилловские приходы имеют древнюю историю. На основе археологических исследований Н. А. Макаров высказал предположение, что «организация первых сельских приходов в Белозерье началась в конце XII – XIII веке» [3]. По его мнению, «самый ранний сельский приходской храм Белозерья, упомянутый в источниках», – это «Никола святой на Шохсне» («Никола в Ывицах», «Никола на Взвозе») [4].
По мнению М. С. Серебряковой, проанализировавшей акты Кириллова и Ферапонтова монастырей XV века, к моменту прихода на Сиверское озеро московских монахов Кирилла и Ферапонта в здешней округе уже было не менее 6 приходских церквей: Никольские церкви в Ивицах, Олоховском и Милобудове, Спасо-Преображенская в Федосьином Городке и Покровская на Бабьем озере, Благовещенская на Словинском Волоку [5].
Кроме названных церквей, в актах XV века упоминаются также Введенская Горицкая [6], Рукинская Воскресенская [7], Чарондская [8 и Ризоположенская на Бородаве [9]. Таким образом, не менее 10 приходов ведут свою историю с конца XIV – XV века. Все они были расположены на важных водных и сухопутных дорогах.
 |
| Волокославинская Благовещенская церковь. Фото А. Петухова. 1988 г. |
В книге А. И. Копанева «История землевладения Белозерского края XV – XVI вв.» упоминается жалованная грамота 1533 года, где называются церкви в селах Ферапонтова монастыря: «ц. Николы на Кленове, ц. Илья на Ципине, ц. Петр на реце Сусле, ц. Петр на Сидке да ц. Богородицы в Раменейце» [10].
В «Писцовой книге езовых дворцовых волостей и государевых оброчных угодий Белозерского уезда» 1585 года упоминаются еще следующие церкви: Ильи Пророка и Рождества Богородицы в Ивачеве [11] (в пяти верстах от Федосьина Городка), апостолов Петра и Павла, а также Николая Чудотворца на Ивановом Бору [12], Рождества Богородицы и Николая Чудотворца в Вогнеме [13], Николая Чудотворца и апостолов Петра и Павла в Милобудской волости [14] на реке Шексне. Кроме того, называются «погост Рожественский у Саральского озера» [15] и «погост у озера Бородавского» (церкви Николы Чудотворца и Параскевы Пятницы) [16].
Из перечня приходов и церквей в вотчинах Кирилло-Белозерского монастыря, составленного З. В. Дмитриевой по данным переписных книг 1601 года и вытной книги 1602 года, добавим к 21 названному еще 6 приходов: церкви Георгия и Ильи Пророка на Шидьерском озере, три прихода на Словинском Волоку (церкви Николая Чудотворца и Дмитрия Солунского, церкви Георгия и Бориса и Глеба, церкви Вознесения и Ильи Пророка) и два прихода на Колкаче (церкви Троицы и Параскевы Пятницы, церковь Петра и Павла) [17].
На «Карте землевладения Белозерского края начала XVII века», составленной А. И. Копаневым, в северной части территории современного Кирилловского района отмечено, кроме уже упомянутых, еще девять погостов (Польчинский, Благовещенский в Печенге, Петропавловский, Воскресенский на Вещозере, Коротецкий, Преображенский в Шалго-Бодунове, Колнобой, Рождественский в волости Иткла Глухая, Есюнинский).
Таким образом, 36 из 46 кирилловских приходов (то есть 78%) уже существовали к началу XVII века.
В 46 приходах, расположенных на территории, которую занимает современный Кирилловский район, в 1916 году насчитывалось 56 церквей. В четырех приходах (Казанский собор, Вогнемская, Городецкая и Уломская церкви) были приписные церкви, в шести приходах стояли парные церкви (Никольский Торжок, Звоз, Печенга, Иткла, Талицы, Цыпино). Из 56 церквей 14 (то есть 25%) были деревянные, в том числе 7 – самостоятельные, 4 – парные и 3 приписные.
Обо всех этих храмах сохранились формулярные (или клировые) ведомости, являющиеся важным архивным источником по истории церковных приходов XIX – начала XX века. Часть этих документов находится в Отделе письменных источников Кирилло-Белозерского музея-заповедника, часть – в Государственном архиве Вологодской области в фондах Новгородской духовной консистории и Кирилловского духовного правления.
Ведомости являлись ежегодным отчетным документом каждого прихода перед епархиальной духовной консисторией. Они подписывались священником и другими членами причта, а также благочинным
 |
| Вогнемская Богородице-Рождественская церковь. Фото А. Петухова. 1988 г. |
или его помощником и содержали информацию как о церковных зданиях, так и о церковнослужителях. Ведомости свидетельствуют, что учет и контроль в церковных приходах велись очень тщательно. В каждой церкви имелись описи церковного имущества, приходо-расходные книги, копии с метрических книг, исповедные росписи, обыскные книги.
К сожалению, пока не известна ни одна летопись приходских церквей Кирилловского уезда, хотя есть сведения, что они велись с 1890-х годов.
Обычно приходские церкви, как свидетельствуют ведомости, строились «тщанием прихожан», иногда при помощи «сторонних жертвователей». В документах названы только две церкви, построенные «усердием» конкретных лиц. Это – церковь Рождества Богородицы в Вогнеме, возведенная в 1818 году «усердием бывшего прихожанина флота капитан-лейтенанта Павла Афанасиева Игнатьева с помощью прочих прихожан» [18], и церковь Николая Чудотворца в городе Кириллове, построенная в 1894 году на средства купеческой жены Марии Ивановны Сизьминой. [19]
В церковных ведомостях указывались даты строительства храмов. Из 56 церквей, существовавших в начале XX века, самой древней была церковь Ризоположения на Бородаве (1485). В 1664 году была построена Волоховская Николаевская церковь. Восемнадцатым веком датировалось 19 церквей (33,9%). 34 храма, то есть наибольшее количество (60,7%), были возведены в XIX веке, причем 23 храма – в первой половине столетия. В начале XX века (1905) была построена только одна церковь – Сизьминская Николаевская (в местечке Сизьма при впадении реки Сизьмы в Шексну).
Клировые ведомости содержат также сведения о количестве церковных престолов и их посвящениях. В 56-ти храмах насчитывалось 134 престола 54 наименований. По одному престолу имели 12 церквей, по два – 14, по три – 26, по четыре – 4 храма. Во имя Господне был освящен 21 престол (15,7%). Это престолы во имя Троицы, Рождества Христова, Сретения, Богоявления, Преображения, Вознесения. Пресвятой Богородице было посвящено 16 престолов (11,9%). Это престолы во имя Рождества Богородицы, Введения во храм, Благовещения, Покрова, Ризоположения, Собора Пресвятой Богородицы. В честь икон Божией Матери было освящено 9 престолов (6,7%). Пророкам и апостолам посвящалось 14 престолов (10,4%), в том числе пять – Илье Пророку, четыре – апостолам Петру и Павлу, три – Иоанну Предтече. Почти половина всех престолов была посвящена разным святым. Самым почитаемым был, конечно, святитель Николай Чудотворец. Ему было посвящено 20 престолов (14,9%).
 |
 |
| Церковь Космы и Дамиана в с. Талицы. Фото начала XX в. | Церковь Космы и Дамиана в с. Талицы. Фото А. Петухова. 1988 г. |
В клировых ведомостях можно найти сведения о количестве прихожан по каждому населенному пункту прихода. Поскольку удалось посмотреть ведомости по всем кирилловским церквям за 1866 год [20], то приведем цифры о численности приходов именно за этот год. Самыми многолюдными были приходы Троицкой Талицкой церкви (25 деревень, 432 двора, 2396 человек), церкви Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня в селе Петропавловском (38 деревень, 224 двора, 1890 человек), Петропавловской Талицкой церкви (18 деревень, 346 дворов, 1845 человек), Ильинской Цыпинской церкви (21 деревня, 265 дворов, 1794 человека) и Николаевской Волокославинской церкви (43 деревни, 486 дворов, 1741 человек). Самыми малочисленными являлись приходы Преображенской Итклобобров-ской церкви (8 деревень, 42 двора, 325 человек), Вознесенской Есюнинской (15 деревень, 58 дворов, 351 человек), Златоустовской Чарондской (1 село, 57 дворов, 389 человек), Николаевской Бородаевской (13 деревень, 85 дворов, 583 человека) и Георгиевской Польченгской церкви (6 деревень, 97 дворов, 743 человека). В начале XX века в церковном приходе Кирилловского уезда в среднем насчитывалось 1600 человек. В целом по стране эта цифра составляла около двух тысяч человек.
Во многих приходах во второй половине XIX века были организованы попечительские советы. Они способствовали созданию и развитию церковно-приходских школ, заботились о своевременном ремонте и украшении храмов.
Советская власть, начавшая в 1918 году антицерковную конфискационную политику, не сразу приступила к закрытию и разрушению храмов. В 1919 – 1920 годах многие церкви (как «памятники истории и искусства») получили охранные свидетельства из подотдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины, существовавшего в уездном отделе народного образования. В охранном свидетельстве, выданном Петропавловской Бороивановской церкви, отмечалось, что она является «национально-художественным достоянием Российской Федеративной Республики». Но уже 20 сентября 1924 года, выполняя постановление президиума Череповецкого губисполкома, президиум Кирилловского уисполкома принимает решение о расторжении договоров с религиозными общинами не только Кирилло-Белозерского и Нило-Сорского монастырей, но и семи приходских церквей: Николаевской Волокославинской, Вознесенской Словинской, Сретенской Прислонской, Воскресенской Рукинской, Параскевинской Нилободовской, Петропавловской Ситской и Петропавловской Сусельской [21]. Приходские церкви и церковное имущество передавались под охрану соответствующим волостным исполкомам. К 1930 году в Кирилловском районе действующими оставались 31 церковь (в том числе две в городе) и 38 часовен (из них четыре в городе) [22]. К концу 1930-х годов фактически все церкви были закрыты. В обследовании закрываемых церквей и учете церковного имущества принимали участие сотрудники Кирилло-Белозерского музея Н. Н. Забек, А. Ф. Степин, К. В. Борисов. О судьбе закрытых храмов уже писали Е. Р. Стрельникова [23] и Н. А. Зорина [24].
В Государственном архиве Вологодской области сохранились фотографии 1930-х годов некоторых, уже не существующих сейчас церквей (Сретенской Прислонской, Богородице-Рождественской Итколь-ской и стоявшей рядом с ней деревянной церкви Флора и Лавра, а также Зачатьевской Раменской церкви). Кроме того, имеются фотографии церквей, облик которых значительно изменился: Благовещенской Волокославинской, Николаевской Бородаевской, Петропавловской Ситской, Воскресенской Рукинской, Вознесенской Словинской [25].
В личном архиве Б. М. Пидемского, уроженца села Петропавловского (ныне Чарозеро), сохранилась фотография начала XX века, запечатлевшая церковь, которую называли Петропавловской Вещезерской, хотя в ней нет ни одного престола в честь апостолов Петра и Павла. В ведомости церкви за 1866 год называются 4 престола: в честь Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня, мученицы Параскевы, мучеников Флора и Лавра и преподобного Александра Ошевенского. П. С. Шереметев сообщает со слов священника, что старая деревянная церковь святых апостолов Петра и Павла с приделом святых мучеников Флора и Лавра и церковь Николая Чудотворца с приделом преподобного Александра Ошевенского в селе Петропавловском сгорели. Главный престол новой каменной церкви, построенной в 1798 году, освятили в честь Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня [26].
Фотографии 1920-х – 1930-х годов нескольких церквей сохранились в отделе письменных источников Кирилло-Белозерского музея-заповедника. Среди актов по обследованию закрывавшихся церквей находится рисунок церкви Дмитрия Солунского в Никольском Торжке, выполненный сотрудником музея Н. Н. Забеком в 1936 году. Этой церкви сейчас уже не существует, но, видимо, именно она и церковь Николая Чудотворца изображены на фотографии 1901 года в книге П. С. Шереметева «Зимняя поездка в Белозерский край» [27].
К истории приходских церквей сотрудники Кирилло-Белозерского музея обратились в конце 1980-х годов. Именно тогда Г. О. Иванова, будучи заместителем директора по научной работе, организовала фотофиксацию практически всех уцелевших церковных зданий Кирилловского района. В местной газете появилось несколько статей Г. О. Ивановой и М. А. Алексеевой о приходских церквях. В 1991 году Г. О. Иванова выпустила буклет «Приходские церкви города Кириллова XVIII – XIX веков». В 1992 году в музее была подготовлена фотовыставка «Приходские церкви Кирилловского района». В первом выпуске альманаха «Кириллов» (1994) была опубликована статья Г. О. Ивановой «Приходские церкви города Кириллова по архивным источникам». В последние годы изучением истории приходских церквей занимаются краеведы школ и библиотек района, а также священнослужители. В 2002 году отмечалось 220-летие Покровской подгородной церкви, судьба которой оказалась самой счастливой: закрытый в 1939 году храм не был разорен и разрушен, в 1943 году в нем возобновилось богослужение. В связи с отмечаемой датой иерей Алексий Мокиевский опубликовал несколько статей в районной и областной газетах по истории храма. На вторых Кирилловских чтениях (март 2004) он познакомил слушателей с уникальными фотографиями СМ. Прокудина-Горского, в том числе с изображением Никитской и Спасо-Преображенской церквей. В июле 2004 года в музее «Дом Бриллиантовых» была открыта выставка «Храмы и их судьбы», подготовленная Т. А. Клубковой, заведующей музеем.
Для создания полной истории церковных приходов Кирилловского уезда еще предстоит большая работа: в конце XIX века в уезде насчитывалось 128 церквей и 354 часовни [28]. Хочется надеяться, что общими усилиями ученых, а также краеведов не только Кирилловского, но и Вашкинского, и Вожегодского районов удастся собрать воедино материалы о каждом церковном приходе обширного Кирилловского уезда и тем самым значительно расширить наши представления о культурно-историческом наследии Белозерья.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Новгородские епархиальные ведомости. 1876. № 16 – 17. С. 335 – 339.
2 Истомина Э. Г. Границы, население, города Новгородской губернии (1727 – 1917). Л., 1972. С. 163.
3 Макаров Н.А. Сельские приходы XV – XVII веков и системы расселения домонгольского времени на Белом озере: проблема преемственности // Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 1998. С. 19.
4 Там же. С. 26.
5 Серебрякова М.С.О начале Кириллова и Ферапонтова монастырей // Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. 5. Вологда, 2003. С. 22 – 23.
6 Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI вв. Т. 2. М., 1958. С. 218.