По данным арабских авторов, еще задолго до образования Киевской Руси, в VII веке, «русы» (варяги) сражались с арабами, состоя на службе у хазар, держава которых сложилась в низовьях Волги. Норманны добирались на Каспий по волокам и рекам от Ладожского озера3. Для подобных передвижений нужны были легкие, маневренные и прочные суда с достаточной грузоподъемностью. Этим качествам соответствовали однодеревки славянских племен, проживавших в лесной зоне с многочисленными реками и озерами. Они были усовершенствованы в процессе многовекового использования славянами и норманнами в боевых и торговых путешествиях по речным системам Ладога – Волга, Ладога – Днепр.
      Н.П.Загоскин в своем труде о судовом деле в допетровской России дает описание примерной технологии изготовления однодеревок: «На Волге срубленному (преимущественно осиновому или осокоревому) стволу придают путем обтесывания, долбления или выжигания ладьеобразную форму, а затем вымачивают полученный остов, распирая корпус его особыми распорками, для придания ему желательной формы; эта операция длится год и два, после чего получают остов, носящий наименование «ботника» или «трубы», который поступает в продажу – преимущественно с плотов».
      Богословский сообщает другой способ обработки лодочных «труб», практикуемый на севере. Выбрав годное к делу осиновое дерево, производят в нем посредством вбивания клиньев трещину, величиною соразмерную длине будущей лодки, а затем вбиванием более толстых клиньев и распорок расширяют трещину до получения ею ладьеобразной формы, – долгая операция, требующая от двух до пяти лет времени. Срубив затем дерево, излишнюю древесину выжигают, после чего во внутренность полученной колоды наливают воду, которую и держат около недели, после чего, слив воду, по всей длине размякшей колоды раскладывают огонь, который не сжигает, но только распаривает дерево. Внутри «трубы» укрепляют еловые «опруги» (шпангоуты, ребра) и нашивают по бокам один или несколько поясов досок (нашивы). Аналогичную конструкцию представляют собой «белозерки» в бассейне Белоозера.
      «Еще в ХVI и ХVII веках плавали запорожцы по Черному морю в лодках-однодеревках, принимавших в себя до 70 человек». Загоскин приводит сведения французского инженера Боплана о лодках запорожских казаков первой половины ХVII века: «Палуб нет, снабжены мачтою, веслами, двумя рулями – на корме и носу. Размер судов: 60 футов в длину (18 м), при длине днища в 45 футов (13,5 м), 13 футов в ширину (3,6 м) и высоту до 9-ти футов (2,7 м). Принимали они от 40 до 70 человек экипажа с необходимым запасом провизии и воды, причем от 20 до 30 людей работали в веслах»4. Судя по описанию, запорожская лодка ХVII в. – это набойная лодья.
      Главным вопросом предлагаемой статьи является попытка решения загадки конструкции легендарного ушкуя. Строили и использовали эти речные лодьи новгородцы. «Новгородские ушкуйники, шайки удальцов, пускались открыто на грабеж, и привозили добычу домой, как товар»5. Летописные походы вооруженных ушкуйников начались в ХIV веке и продолжались до ХV века, то есть до времени, когда расширились пределы и влияние крепнущего Московского княжества.
      Известно, что ушкуи приводились в движение веслами и парусом, вмещали от 15 до 30 человек – это чуть меньше численности экипажа лодок-однодеревок запорожских казаков ХVII века, описанных французом Бопланом. Важной деталью в описании запорожских лодок является упоминание о двух рулях (рулевых веслах) – на корме и носу. Это говорит о том, что кормовая и носовая части лодок были одинаковой формы по обводам. Такая конструкция позволяла судам в экстремальных (боевых) ситуациях менять направление движения на противоположное, не разворачиваясь. Разворот судна длиною от 10 до 15 метров – это достаточно длительный и трудоемкий маневр. Длинные и узкие (от 180 до 250 см) «скорошественные корабли», изготовленные из одного ствола диаметром в пределах одного метра, с одним или несколькими поясами набойных досок, имели корпуса отменной обтекаемости. Факт быстроходности ушкуев, даже против течения, не раз указывается в русских летописях.
      Технология тысячелетней давности изготовления лодок-однодеревок сохранилась на Севере без особых изменений до наших дней с некоторыми особенностями для разных районов. Например, в селе Верхняя Уфтюга Красноборского района Архангельской области в 2001 году братья Немдиновы – Борис (1928 года рождения) и Евгений (1935 года рождения) Николаевичи занимались изготовлением на продажу стружков длиной до 7 метров и шириной 130 см: как весельных, так и под лодочный мотор.
      Осину для стружка заготовляют в любое время года, наиболее подходит чернокорая, бывает и серокорая. Ствол опиливают по длине будущей лодки, корят, обрабатывают нос и корму по форме (под мотор в виде транца). Намечают толщину бортов сторожками длиной 1,5-2 см. Предварительно ивовые сторожки окрашивают темной краской, чтобы при выработке внутренней древесины толщина бортов и днища была одинаковой. Выпиливают с помощью бензопилы и выдалбливают пазником ненужную древесину до окрашенных сторожков, расположенных по корпусу заготовки рядами. Расстояние между рядами сторожков – 25-30 см. На донной части заготовки оставляют по два выступа («дыни») для одной опруги (шпангоута) из еловой ветки или можжевелового ствола. Таких опруг по всей длине заготовки («трубы») должно быть три. Дыни делают не очень большими, чтобы лучше расходились борта при замачивании трубы. Расстояние между дынями, расположенными симметрично продольной оси заготовки равно 15-20 см.
      Готовую трубу-заготовку сушат в течение года в тени (сарае или под крыльцом). Летом в теплое время заготовку вытаскивают на улицу, ставят на колоды (под нос и корму), заливают теплой водой. На борта в корме и носу ставят уточки (доска с пропилами для бортов), чтобы не разорвало. Снаружи заготовку можно сушить паяльной лампой или костром, тогда борта расходятся быстрее, но резко нельзя – могут появиться трещины. В деревне Ракулке Красноборского района старожилы помнят, что при разводке бортов на них клали чурки (короткие бревна) и поколачивали по краям бортов, ускоряя процесс. В развернутую заготовку ставят опруги, чтобы борта не принимали первоначальное состояние. Опруги закрепляют к дыням с помощью проволоки, продетой через отверстия в дыне. По верхнему краю бортов внахлест крепят на гвозди при помощи зажима (струбцины) «набои» (доски), которые предварительно размачивают. Смолят лодки смесью гудрона с отработкой (машинное масло). Лодка служит до 30 лет, если хранить ее на берегу в перевернутом состоянии и смолить раз в три года. Рыбаки поднимаются на таких лодках при помощи шеста и весел вверх по реке Уфтюге за 40 и более километров для промысла рыбы.
      Жители деревни Нижний Починок Опаринского района Кировской области, на древнем волоковом пути из бассейна Северной Двины в Волгу, рассказывают, что в округе было много мастеров-лодочников: братья Лукины Петр (1924 г. р.) и Клим (1934 г. р) Ивановичи, Шушарины Петр и Николай Ивановичи. Их изделиями, лодками-однодеревками из осины, и сейчас пользуются местные жители.
      Для изготовления брали мелкослойную осину «без суку», диаметром 28-30 см в верхней части бревна, придавали ей форму лодки, ставили сторожки и выдалбливали заготовку («трубу»). В теплую погоду, когда вода в каком-либо непроточном водоеме, лучше всего в луже, нагревается на солнце, замачивали заготовку на несколько дней. Затем на жердях без воды ее грели около костра. При помощи вставленных в заготовку ольховых прутиков, по принципу шпангоутов, борта расходились. «Наскоро» разводят над костром, за один день; чтобы заготовка не загорела, на нее брызгают веником воду. Более надежный способ – на солнышке, в течение недели или двух – «постепенно и олюшка гнется». Старые мастера опруги крепили к выступам («дыням») на днище лодки берестой. Выдалбливали в выступе удлиненное отверстие и березовым лыком приплетали опругу. Сейчас опруга крепится на болты прямо к днищу и бортам. По краям бортов приколачиваются на гвозди доски шириной до 20 см в один пояс.
      «Делать такие лодки – хитрая штука»: слова Ивана Ивановича Шушарина из Нижнего Починка оказались пророческими. Две заготовки лопнули вдоль, когда работники Подосиновского краеведческого музея, восстанавливая старинные технологии, пытались развести борта. В первом случае начали операцию в холодную погоду, во втором – переборщили с черемуховыми распорками (нужны ольховые). Из приобретенного опыта сделали вывод, что при определенных навыках стружки можно сделать.
      В русских говорах Карелии до наших дней бытует название маленькой лодки – ушкай. В русских летописях ушкуй значится иногда «ушку» или «ушкю». В древней шведской хронике Эрика в связи с вылазкой шведов в Карелию на берег Ладожского озера в 1320-1321 гг. упоминается «уско» в значении «однодеревка», «лодья». В последний раз слово «ушкуй» мелькнуло в ХVI веке, на них плавали татары под Астраханью6.
      Размышления Д.Захарова, кировского краеведа, над происхождением слова «ушкуй» навели его на мысль, что ушкуй – это байдара, обтянутая по каркасу бычьей шкурой (?ш - бык, бычок; ку – шкура на коми языке). Возможно, с точки зрения лингвиста это может быть, но практика и анализ исторических сведений утверждает, что ушкуй – это однодеревка. Реконструировать его в современных условиях можно, но с одним затруднением – найти осину диаметром около метра. Вероятно, это одна из причин забвения ушкуя. К середине второго тысячелетия интенсивное использование лесов привело к истощению ресурсов – не было возможности подобрать осину нужного диаметра и длиной заготовки до 15 метров. Сейчас для строительства верхнеуфтюгских стружков достаточно осинового ствола диаметром 30-40 см и длиной в 6-7 метров.
      Константин Багрянородный в своем сочинении «Об управлении государством» (950-е гг.) приводит факты из жизни «росов», предполагавшие массовое использование лодок-однодеревок: «Зимний же и суровый образ жизни росов таков. Когда наступает ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киева и отправляются в полюдие, что именуется «кружением», а именно в Славинии вервианов (древлян), другувитов (дреговичей), криветеинов (кривичей), севериев (северян) и прочих славян, которые являются пактиотами (данниками) росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепре, возвращаются в Киаву». Собравшиеся здесь «моноксилы» (однодеревки) отправляются в путь вниз по Днепру7.
      Килевые суда VI-VIII веков с обшивкой в клинкер (внахлест), традиционные для населения Балтийского побережья, постепенно вытесняли славянские однодеревки, и к XVII веку на речных магистралях России в основном используются два вида транспортных судов: килевые (карбасы, «дощаные каюки», печорские «берещенные каюки») и плоскодонные («лодейки», «байдары», «барки», «дощаники» по типу плоскодонных балтийских коггов). Для волоковых небольших речек применяли малые суда, струги («обласы»), то есть однодеревки. Географический и культурно-экономический очерк Северо-Двинской губернии за 1924 год отмечает, что в губернии «повсеместно изготовляют лодки из осины»8.
      О происхождении славянского названия «ушкуй» есть смелое и простое предположение, навеянное увиденной под крыльцом дома Бориса Николаевича Немдинова сохнущей заготовки «стружка» – уж сильно напоминала она свернутое ухо животного, «ушко». Вероятно, образно мыслящие новгородцы не могли не заметить сходство хрящевого податливого уха с осиновой заготовкой, разворачивающейся над костром под воздействием температуры. В словаре Даля приведено старое название ладьи, лодки – «ушкуй», «ушкол». В том же словаре говорится, что за своеобразные уши зайца называют в Архангельской губернии «ушкан», а в Псковской – «ушан». Известны небольшие берестяные или осиновые долбленые промысловые лодки народа коми («сюм?дпыж» – «берестяная лодка», «пипупыж» – «осиновка»)9, но нет сведений о каркасных лодках коми, обтянутых шкурами животных. А это значит, что термин «ушкуй», скорее всего, – русского происхождения.
     
     
     
     
     
      Рогачёв А.М.
     
      ГОРОД СОЛЬВЫЧЕГОДСК
      ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА
     
      История городов в России изучается давно. Уже в XIX – начале ХХ вв. появляются специальные монографии по этой проблематике. В советский период интерес к городской истории не ослабевал. Наравне с многочисленными специальными исследованиями таких авторов как Б.Н.Миронов, П.Г.Рындзюнский, М.Г.Рабинович, Ю.Р.Клокман, Я.Е.Водарский и других1, издаются специальные периодические научные сборники типа «Русский город». Но вместе с тем можно заметить, что исследований, посвященных конкретным городам – немного, более того, они касаются крупных городских центров Российской империи. На Европейском Севере России число городов было невелико и они были очень маленькими. Получилось так, что по отдельности они не представляли особого интереса для исследователей. По уездным городам Вологодской губернии XIX – начала ХХ вв. специальных монографических исследований нет. По Сольвычегодску известны только работы О.В.Овсянникова2. В основном они посвящены ранней истории города (до конца XVIII века).
      Наше исследование базируется на нескольких типах источников: как опубликованных, так и не введенных в научный оборот. Первая группа – это «Отчеты губернаторов», отложившиеся в РГИА: Ф.1263 (Комитет Министров), Ф.1276 (Совет Министров), Ф.1281 (Совет Министра внутренних дел), Ф.1282 (Канцелярия МВД), Ф.1284 (Департамент общих дел МВД). Вторая группа – это разнообразные статистические сборники, издаваемые губернскими и центральными статистическими комитетами. Среди них выделяются «Города России в 1904 году» (СПб., 1906), «Фабрики и заводы всей России» (Киев, 1913), «Экономическое состояние городских поселений Европейской России в 1861-62 гг.» (СПб., 1863) и комплекс «Памятных книжек Вологодской губернии»3. Также используются материалы «Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года»4. Материал этих источников дает нам комплексное представление о Сольвычегодске: о городском населении и его занятиях, о торговой и фабрично-заводской деятельности, городских финансах.
      Считается, что в XIX – начале ХХ вв. Сольвычегодск был маленьким и захудалым уездным городком в Вологодской губернии. Про него говорилось немного, а если он и упоминался, то исключительно в негативном плане. Мы же хотим рассказать о том, что жизнь в Сольвычегодске была вполне обыкновенной, и на фоне остальных уездных городов Вологодской губернии Сольвычегодск занимал вполне достойное место.
      Город Сольвычегодск (Соль Вычегодская, Усолье Вычегодское, Усольск) прежде всего известен как родовое «гнездо», «колыбель» крупнейшей купеческой и промышленной династии Строгановых. Именно с их деятельностью связано развитие и расцвет этого северного города. Безусловно, пик развития Сольвычегодска приходится на вторую половину XVI – XVII вв.5 Уже с начала XVIII века жизнь в городе начинает «постепенно упадать» как об этом периодически сообщается в ежегодных отчетах вологодского губернатора. Главная статья дохода города – солеварение – с середины XVIII века, по словам И.Лепехина, находилась «в совершенном небрежении и упадке». Из пятидесяти ранее действовавших варниц едва ли «одна рассолом довольствоваться может»6. Эта единственная варница, с 1764 года находившаяся в казенном ведении, работала на соляном растворе из двух сильно обветшавших труб. Продукция варницы едва удовлетворяла местные нужды – в год вываривалось не более 3 000 пудов соли7.
      В 1780 году, по реформе Екатерины II, Сольвычегодск получает статус уездного города (до этого он считался посадом)8, но это не приносит больших дивидендов этому поселению. Конкуренцию с Великим Устюгом, который находился недалеко от Сольвычегодска, город выдержать не мог. Недаром Великий Устюг считался одним из главных городов Европейского Севера России, важной перевалочной базой в торговле. Недолгое время Устюг был даже областным центром в составе Вологодского наместничества (Вологодская, Архангельская и Великоустюжская области).
      Современники не могли точно определить статус города. «Понятие и признаки городского поселения нигде в законе положительно не установлены. Городскими поселениями считаются города, а равно посады и местечки, состоящие на городском положении. Признаваемые за городские поселения посады ничем не отличаются от городов, в особенности, если к ним применено «Городовое положение». Замечание это в равной степени относится к тем местечкам, в которых введено в действие «Городовое положение»» – говорил по этому поводу справочник «Города России»9. Подобным городом на рубеже веков и был Сольвычегодск.
      В начале ХХ века Сольвычегодск располагался на правом берегу реки Вычегда в 543 верстах от губернского города Вологды. Город был невелик по площади – всего 1,2 квадратные версты (хотя больших по площади городов тогда почти не было). Великий Устюг в начале ХХ века занимал площадь в две квадратные версты, а Вологда – 7,410. Исключение составлял Усть-Сысольск – самый «разбросанный» уездный город губернии, но это было связано, прежде всего, с общими принципами организации северных коми поселений. В Сольвычегодске в 1904 году было 254 дома, десять из них были каменными. Это были административные здания, присутственные места, банки.
      Общая длина улиц Сольвычегодска составляла 10,6 верст (11,3 км.)11, все они были не мощеными. Надо сказать, что не во всех городах улицы были замощены. В Вологодской губернии имели мощеные улицы Вологда, Великий Устюг, Красноборск, Грязовец, Кадников и Тотьма, хотя улицы Грязовца и Кадникова имели всего по 400 саженей (853,44 м.) мощеной длины.
      Улицы Сольвычегодска освещались 30 керосиновыми фонарями. Керосиновое освещение было традиционным для того времени. Электрические фонари имелись только в губернской Вологде. В среднем на один фонарь приходилось по 176,7 саженей (377 м.) уличной длины. По этому показателю Сольвычегодск занимал 10-е место по губернии, опережая Грязовец и Никольск. В городе отсутствовала канализация. Водоснабжение осуществлялась посредством реки и личных колодцев. Отходы вывозились частным порядком. Надо заметить, что подобная картина относительно санитарного состояния наблюдалась и в остальных городах губернии. На этом фоне, опять же, выгодно выделяется Вологда. В этом городе даже существовал централизованный водопровод.
      Богатое историческое прошлое Сольвычегодска отразилось на его внешнем виде. Одним из памятников древнего Сольвычегодска, вошедшим в классическое наследие древнерусского зодчества, является Благовещенский собор (Благовещения Пресвятой Богородицы), который был построен Строгановыми еще в XVI веке. Сольвычегодский Введенский собор, заложенный в 1689 году, стал главным храмом Введенского монастыря, а также последним значимым событием в строительной истории древнего северного города. Вообще в городе было много красивых каменных культовых сооружений. Только в 1657 г. их было семнадцать. Церкви и соборы создавали неповторимый облик этого старинного города12.
      В XIX веке продолжается процесс постепенного снижения роли Сольвычегодска, как торгово-ремесленного центра, что отразилось на количестве и составе городского населения. На протяжении второй половины XIX – начала ХХ веков численность населения Сольвычегодска растёт крайне медленно. Если в 1840 году в городе проживало 1261 человек обоего пола, то в 1914 – 1622 человека13. Прирост численности населения за более чем полвека составил всего 28%. Надо отметить и то, что за последние два года (с 1912 по 1914) отмечено резкое снижение численности населения с 2039 до 1622 (то есть на 25%)14. Согласно «Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года» в Сольвычегодске проживало 230 дворян (потомственных, личных и почетных), 104 представителя духовного сословия, 30 купцов, 316 мещан, 1030 крестьян, 78 представителей других групп населения, всего 1788 человек15. Таким образом, 57,6% населения города было крестьянским. Подобная картина характерна для всех городов Европейского Севера России. Б.Н.Миронов употребляет в своих исследованиях термин «город-деревня», в качестве одного из критериев выдвигая именно сословный состав городского населения16. По вероисповеданию практически все население Сольвычегодска было православными с единоверцами (99,2%), остальные христиане составляли 0,6%, представители нехристианских конфессий – 0,2%, а представитель старообрядчества был в городе представлен в единственном числе17. По этому показателю Сольвычегодск никоим образом не выделяется среди прочих уездных городов Вологодской губернии. Возрастная структура в 1897 году имела следующий вид:
     
      Таблица 1
      Возрастная структура населения Сольвычегодска в 1897 году
     

      Источник: Пинаевский Д.И. Народонаселение Европейского Севера России во второй половине XIX – начале ХХ вв. Диссертация на соискание ученой степени к.и.н. Сыктывкар, 1999. С.225-227.
     
      Данные таблицы 1 свидетельствуют, что 82,5% (1154 человека) от всего городского населения – это люди в возрасте до 30 лет. Мы видим, что население Сольвычегодска являлось молодым и экономически активным. Таким образом, возрастной состав населения города был очень перспективен. Городское население занималось различными промыслами, кустарными производствами. Мелкие промыслы, плотничество, сапожное и портняжное мастерство, валяние катаников, колесничество, бондарство, столярное, кузнечное, слесарное, шорное и горшечное дело были распространены, сообразно местным потребностям, по всей Вологодской губернии, так что рассчитать сумму производительности этих ремесел не представляется возможным18.
      Данные начала 1860-х гг. свидетельствуют: «Некоторые из жителей (Сольвычегодска – А.Р.) занимаются ремеслами (всего 39 человек), сбывая свои произведения преимущественно в городе, за исключением сапожного и башмачного товара, который имеет сбыт в уезде и на местных ярмарках. При этом замечательна, как местная особенность, в городе производство сканных (в роде филигранной) работ, которые здесь существуют издавна и в недавнее время на местных выставках занимали первое место, но ныне производство сканных изделий начинает значительно упадать»19.
      Иллюстрацией подобного тезиса служит изменение численности ремесленников. По сведениям Губернского статистического комитета за 1861 год, считалось: хлебников – 2, булочников – 3, портных – 3, сапожников – 18, башмачников – 4, печников – 4, столяров – 3, кузнецов – 2, трубочист – 1, часовых дел мастер – 1, цирюльник – 1, маляр – 1, резчик – 1, серебряных и золотых дел мастер – 2, переплетчиков – 3, позолотчиков – 2. Всего занимающихся ремеслами числилось 63 человека, в том числе мастеров – 55 и учеников – 820. В 1893 году в Сольвычегодске было зарегистрировано только 28 ремесленников, в том числе: мясников – 2, булочник – 1, портных – 3, сапожников – 5, модистка – 1, башмачник – 1, печников – 2, столяров – 2, кузнецов – 2, цирюльник – 1, красильщиков – 3, маляров – 2, серебряных и золотых дел мастер – 1, переплетчик – 1, слесарь – 121. По количеству ремесленников на рубеже веков Сольвычегодск занимал 10-е место среди двенадцати городов Вологодской губернии (опережая Лальск и Яренск). Такое количество ремесленников вполне удовлетворяло насущные потребности горожан, более того, отмечалось, что некоторые из них, в частности кирпичники (они не отражены в данном списке), уходили на заработки в другие города22.
      В «Жалованной грамоте городам» Екатерины было законодательно установлено, что город обязан проводить в год не менее одной ярмарки23. Сольвычегодск, естественно, не был исключением. В 1850 году в городе проводилось две ярмарки – Прокопьевская (с седьмого по десятое июля) и Введенская (с двадцатого по двадцать седьмое ноября). Торговые обороты этих ярмарок были небольшими. В этом году они составили соответственно 1 100 рублей привоза – 1 000 рублей продажи на первой и 1 700 рублей привоза – 1 500 рублей продажи на второй24. Впоследствии Введенская ярмарка станет довольно крупной. Ежегодно на нее привозилось товаров на сумму до 17 500 рублей и продавалось на сумму до 15 тысяч рублей (т.е. средняя эффективность ярмарки достигала 86%). Торг производился фабричными изделиями, преимущественно сукном, а также льном, щетиной, кожами, мехом и разными съестными припасами25.
      В конце 1850-х гг. в Сольвычегодске появляется третья ярмарка – Алексеевская (проводилась с седьмого по четырнадцатое марта). Она была крайне незначительной. Ее торговые обороты составляли до 1500 рублей привоза и до 900 рублей продажи26. Практически она являлась не ярмаркой, а торжком. К началу ХХ века в Сольвычегодске остается только одна Введенская ярмарка. В это время ее обороты составляли до 10 тысяч рублей. Основными предметами торга были шубы, дичь, предметы первой необходимости27.
      Сольвычегодские купцы были известны за пределами уезда и даже губернии. Известно, что сольвычегодский купец Инкин в 1860-70-х гг. производил торг в других городах, вплоть до Усть-Сысольска, а сведения о сольвычегодских торговцах (в основном, крестьянах) можно встретить даже в отчетах Маргаритинской Архангелогородской ярмарки. Однако в Сольвычегодске не было купцов первой и даже второй гильдий. Так, в 1862 году было объявлено десять купеческих капиталов по третьей гильдии, все купцы торговали на месте. Иногда в Сольвычегодске торговали иногородние купцы, но это было крайне редким случаем. Еженедельно по понедельникам в городе проводились «базары»28.
      Центром торговой жизни города в XIX веке оставалась торговая площадь города с деревянным Гостиным двором, в котором на протяжении всей второй половины XIX – начала ХХ веков размещались торговые лавки. Их число варьировалось от 27 до 3029. Кроме местных отечественных товаров на нем продавались иностранные товары, которые привозили из Архангельска и Сибири (с китайской границы). Кроме того, в середине XIX века в городе существовало примерно 20 временных балаганов30 и скотобоен. Доход с подобных торговых заведений был сравнительно невелик – в 1863 году он составил 415 рублей 24 копейки31. Стационарная торговля была «…незначительна и ограничивается продажей галантерейных и бакалейных товаров и съестных припасов. С существующей в городе пристани отпуск также незначителен. Главнейшие статьи товаров, отправляемых по Архангельскому тракту, сало, лен, льняное семя, рожь, мука. В городе разгружается ежегодно небольшое число судов с солью, получаемой с Сереговского завода, и с соленой рыбой Архангельска»32.
      Фабрично-заводская промышленность в городе практически отсутствовала. Правда «Экономическое обозрение» дает нам сведения о том, что «в городе есть два завода: салотопенный и кирпичный с весьма незначительным производством. Сало сбывалось в Устюг, некогда известное здесь саловаренное производство, положившее начало самому населению города, ныне (1862 – А.Р.) не существует»33. В начале ХХ века фабрик и заводов в городе не было34.
      Состояние городских доходов и расходов – это важный показатель уровня развития городской экономики. Если обратить внимание на величину доходов и расходов городов за вторую половину XIX века, то можно заметить, что она практически постоянно возрастала. Это связано, прежде всего, с общим уровнем развития экономики в Российской империи. Вопрос об активизации платежей часто поднимался Вологодским губернатором по итогам годовых проверок. В частности, по итогам одной из проверок было определено: «Сборы в пользу города, лежащие на некоторых операциях отпускной торговли, взыскиваются до сих пор без всякого изменения, по таксе установленной в 1825 и даже в 1814 годах. Тогда как с того времени цена на все товары возросла в такой мере, что нынешний (1867 – А.Р.) серебряный рубль отличается по цене своей весьма мало от старого ассигнационного рубля… вследствие того обнаружилось, например такое явление, что сбор со льна, составленный при его установлении в 1814 году в один процент со стоимости этого товара, равняется ныне всего одной трети процента настоящей его стоимости»35.
      В целом городские доходы были достаточно ограниченны. Деятельность городских учреждений (Городская Дума, Городская Управа) далеко не всегда относилась к успешной только по той причине, что «по ограниченности своих доходов они не обладают достаточными суммами для затрат на городское благоустройство»36.
      Обычными источниками доходов были следующие: налог или оценочный сбор с недвижимых имуществ городских обывателей (1% сбор), сбор с городских недвижимых имуществ и оброчных статей, пошлины с торговых и промысловых документов, сборы с трактирных заведений, постоялых дворов, с извозного и перевозного промыслов, «крепостные» пошлины с нотариальных актов, проценты с запасных городских капиталов и с капиталов, пожертвованными частными лицами (то есть с банковских вложений) и с объявленных купеческих капиталов (от 0,5 до 1,25% с рубля). Также это могли быть разные другие случайные доходы. Большую часть доходов (иногда до 80%) составляли платежи за пользование городской собственностью.
      Обычными предметами городских расходов были: отправление городских натуральных повинностей, общественное городское благоустройство и благочиние, пожарная и санитарная части и народное образование. Налоговые сборы с населения, как правило, имели денежное выражение. Лишь «самая незначительная часть» была сопряжена с «натуральным» отправлением повинности. Это «содержание дорог, улиц, водопроводных труб, тротуаров и отвод квартир для проезжающих лиц администрации и военного ведомства, воинских чинов и новобранцев во время призыва их на службу»37.
      Данные таблицы 2 свидетельствуют о том, что доходы Сольвычегодска на протяжении второй половины XIX века достаточно стабильно росли. В целом они выросли в 2,2 раза. Расходы также выросли в 2,95 раза, однако данное превышение расходной части над доходной не означало дефицита бюджета. Дело в том, что городские власти распоряжались, кроме непосредственно доходной части, еще и остаточной от сумм прошлого года, а также так называемым «запасным капиталом», то есть городскими банковскими активами. Финансовая политика, которую вели в Сольвычегодске власти, была достаточно сбалансированной. Это не позволило на протяжении всей второй половины XIX века иметь дефицитный бюджет.
     
      Таблица 2
      Доходы и расходы Сольвычегодска в 1850-1895 гг. (руб.)
     

      Источники: РГИА. Ф.1263. Оп.1. Д.2181. Л.1665; Д.2546. Л.274; Д.2897. Л.587; Д.3252. Л.812-812об.; Д.3552. Л.342; Д.3852. Л.514; Д.4246. Л.384; Д.4533. Л.270; Д.4866. Л.577; Оп.2. Д.5270. Л. 274.
     
      Доходы Сольвычегодска в сравнении с другими городами были незначительными. Поэтому на одного горожанина приходилось небольшое число денежных средств. Если за этот период абсолютный доход вырос в 2,2 раза, то в среднем на одного жителя он вырос всего в 1,1 раза и составил 2,5 рубля на одного человека (в 1850 – 2,1 рубля).
      Негативную роль в экономическом развитии Сольвычегодска сыграло близкое соседство этого города с Котласом – крупным транспортным центром региона. На рубеже веков на Европейском Севере России начинается активное строительство железнодорожной сети. Строятся железные дороги Вологда-Архангельск (1898), Санкт-Петербург-Архангельск, Вятка-Котлас (1895-1899). Котлас связывается транспортной сетью с промышленным центром страны, более того, он рассматривается как перевалочный пункт на Северной Двине по дороге в Архангельск. Понятно, что с этого времени промышленные потоки пошли через Котлас, и Сольвычегодск потерял всякое экономическое значение.
      Итак, Сольвычегодск во второй половине XIX – начале ХХ века был небольшим уездным городом Вологодской губернии. Население его было незначительным и росло крайне медленно, хотя город был «молодым», практически до 85% жителей находились в экономически активном возрасте. Основным занятием горожан было сельское хозяйство. Более половины сольвычегодцев были крестьянами. Кроме этого, горожане занимались многочисленными ремеслами. В городе изготовлялись все продукты первой необходимости от одежды до съестных припасов. На протяжении второй половины XIX – начала ХХ веков в Сольвычегодске проходили три ярмарки. Они были традиционными и небольшими. По своему статусу ярмарки были уездными, на них собирались крестьяне окрестных деревень. Постоянная (стационарная) торговля вполне удовлетворяла ежедневные потребности горожан. Доходы города были незначительными, хотя городские власти достаточно грамотно планировали бюджет города и на протяжении всего периода он был профицитным. Таким образом, на рубеже XIX-ХХ вв. Сольвычегодск представлял собой маленький захолустный уездный городок Вологодской губернии с богатым историческим прошлым и небольшими перспективами на будущее.
     
     
     
     
     
      Семибратов В.К.
     
      Л.А.ГРЕБНЕВ – ВЫДАЮЩИЙСЯ ДЕЯТЕЛЬ
      СТАРООБРЯДЧЕСТВА
     
      Выдающийся деятель старообрядческой культуры Л.А.Гребнев родился в октябре 1867 г. в д. Дергачи Уржумского уезда Вятской губернии, в семье крестьянина-федосеевца Арефия Семёновича Гребнева, предки которого пришли на Вятку с Беломорья.
      Живя в Дергачах, Л.А.Гребнев крестьянствовал, а также «занимался иконописанием» [1]. С 1894 по 1898 гг. он выпускал на гектографе старообрядческие издания, а в 1899 г. при помощи жителей д. Пальники Глазовского уезда, братьев Василия и Евтихия Титовичей Семеновых [2], открыл тайную типографию. Навыки для работы в ней он ещё ранее, как предполагают уральские исследователи, приобрёл в тайной типографии, основанной в начале 1860-х гг. в Москве братьями Андреем и Алексеем Петровичами Овчинниковыми, приобретённой затем Д.Д.Крупиным [3].
      Думать так заставляет, в частности, то, что выпускавшиеся в Дергачах книги Л.А.Гребнев, подобно своим коллегам, выдавал за напечатанные в Почаеве или же в некоей «типографии христиан соловецкого и старопоморского потомства», а «опознавательным знаком ложности выходных сведений в изданиях Л.Гребнева нередко был вопросительный знак, который он, как и Д.Д.Крупин, ставил сразу за выходными данными или в левом нижнем углу листа» [4]. Л.А.Гребнев пользовался рядом клише, купленных им «в Москве из прежде бывшей типографии» [5] Овчинниковых-Крупина, имел в своём собрании книги, напечатанные последним, был лично знаком (а возможно дружен) с ним, о чём свидетельствует, в частности, фотография, сделанная в августе 1904 г. в Нижнем Новгороде. На ней запечатлены Д.Д.Крупин, Л.А.Гребнев и его жена, уроженка с. Старая Тушка Елена Трофимовна (в девичестве Черезова). В 1906 г. у супругов Гребневых родился сын Фома, ставший со временем активным помощником своего отца [6].
      В XIX в. «духовно-административным центром всего федосеевского согласия» стало Преображенское кладбище: «Здесь проходили федосеевские соборы 1810, 1814, 1816, 1817 и последующих годов, отсюда распространялись письменные обращения «ко всем христианам», здешний богослужебный устав стал образцом для подражания. &;lt;…&;gt; С момента основания на кладбище федосеевской общины в ней с необыкновенной точностью исполнялся богослужебный устав. Никакие упущения в совершении служб не допускались. Так же строго соблюдался и временной порядок богослужений. &;lt;…&;gt; Всеми признавалось, что даже знаменитые староафонские монастыри не исполняют службу с такой точностью, как старообрядцы Преображенского кладбища» [7].
      Всему этому пытались следовать и подражать и вятские старообрядцы, поддерживавшие тесную связь с Преображенской общиной. И вовсе не случайно то, что в 1907 г. Л.А.Гребнев уехал в Москву, где стал помогать в устройстве типографии попечителю и председателю совета Московской общины христиан древлеправославного кафолического исповедания старопоморского благочестия Г.К.Горбунову (1836-1920). В доме этого известного фабриканта, имеющего более пяти тысяч служащих [8], и поселился вятский книгопечатник. Он изготовил для нового заведения «матрицы церковно-славянского шрифта, отличавшиеся четкостью и даже изяществом» [9].
      Однако сложные отношения с управляющим типографией Р.И. Кистановым [10] заставили Л.А.Гребнева уже в 1908 г. покинуть Москву. Оставаясь «крестьянином Вятской губернии Уржумского уезда Теребиловской волости деревни Дергачей», он приобрёл дом в с. Старая Тушка, откуда была родом супруга. Здесь и решено было устроить «типографию христиан древле-православно-кафолического вероисповедания и благочестия», в связи с чем 4 июня 1908 г. Л.А.Гребнев обратился к губернатору с таким прошением:
      «На основании Высочайшего указа от 17 апреля 1905 г. о веротерпимости мы, старообрядцы, можем совершать наше богослужение по старопечатным книгам. Но ввиду трудности изготовления этих книг в прежнее время старообрядцы не имеют их в настоящее время в достаточном количестве, и многие из нас терпят в этом неотложную нужду.
      Я прибегаю к Вашему великодушному вниманию, Ваше превосходительство, с нашей насущной нуждою о древне-церковных книгах и прошу Ваше превосходительство разрешить открыть мне типографию со словолитнею для изготовления церковных книг. При этом я уведомляю Вас, что в своей типографии я буду печатать только на церковно-славянском шрифте, и книги, выходящие из типографии, будут всецело церковно-служебного и религиозно-нравственного направления.
      Земно прошу Ваше превосходительство откликнуться на нашу нужду и поддержать нас в религиозно-нравственном просвещении нашей молодежи, которая сильно нуждается в религиозных книгах.
      Типографию прошу разрешить мне сделать в селе Тушка Малмыжского уезда Малорожкинской волости в собственном доме» [11].
      Разрешению на открытие типографии способствовала виза начальника губернского жандармского управления об отсутствии у него данных о политической неблагонадежности просителя. Переехавшие к тому времени в город Казань и ставшие мещанами Суконной слободы братья Семёновы по сути дела выступили в роли компаньонов Л.А.Гребнева: «Василий занимался добыванием средств для типографии, которая существовала в значительной степени за счёт пожертвований старообрядцев. Евтихий активно помогал Гребневу в изготовлении орнаментики для изданий, занимаясь травлением на цинке, тогда как сам печатник резал клише на дереве и на меди» [12].
      В типографии Л.А.Гребнева было занято «рабочих от 3 до 6 человек» [13]. Это расположенное в глухой вятской глубинке заведение сразу же встало в один ряд с известными старообрядческими типографиями в гг. Москве и Уральске [14], ни в чём не уступая им в качестве продукции и успешно выполняя общую задачу насыщения богослужебной и просветительской литературой общин «ревнителей древляго благочестия». Наряду с типографией были заведены иконописная и литейная мастерские. Примерно в 1913 г. овдовевший к тому времени Л.А.Гребнев стал «церковным старостой Тушкинской религиозной общины «поморцев» [15], оставаясь таковым в течение 17 лет.
      В годы Первой мировой войны от типографского ремесла он практически отошел, хотя по-прежнему отливал медные иконы и нательные кресты, занимался иконописью, руководил молитвенным домом, обучал детей грамоте. Согласно записанным с его слов показаниям, Л.А.Гребнев вместе с жителем д. Большие Пальники Немского района Л.Ф.Бабкиным «в 1917 году в августе-сентябре был на Всероссийском съезде поморских общин при Преображенском кладбище» [16].
      Вскоре с приходом новой власти дарованная царским правительством свобода вероисповедания закончилась. 18 октября 1918 г. начальник уездной милиции И.Г.Колотов увез из Старой Тушки в Малмыж конфискованные печатные станки и шрифт гребневской типографии. Был арестован и книгопечатник. Вскоре его отпустили на свободу, однако аресты продолжались и в последующее время
      После конфискации типографского оборудования Л.А.Гребнев с сыном и несколькими помощниками вплоть до 1929 г. продолжал писать и отливать кресты и иконы. По воспоминаниям его племянника З.М.Черезова, из литейной мастерской выходили также «шестерни ручных дрелей, колокольчики, медные втулки для тарантасов и разная мелочь. Песок для форм возили с Арского поля…»
      Для того, чтобы помещение по вечерам лучше освещалось, в доме Л.А.Гребнева «к потолку были подвешены большие стеклянные шары на блоках, которые наливались водой и сбоку ставились лампы». Книгопечатник по-прежнему занимался садоводством, причем «уже в то время… применял различные химические препараты для уничтожения вредителей… &;lt;…&;gt; В голодный 1921-й год он многим помогал продуктами… никогда не требовал возврата, полагая (так! – В.С.) на совесть. &;lt;…&;gt; У него был большой круг друзей во многих областях, в Москве, отовсюду он получал много писем» [17].
      Одним из таких друзей в 1920-е гг. стал молодой учитель А.И.Янкин (1893-1938) [18]. Созданный им в 1921 г. в д. Новая Тушка музей местного края вскоре приобрел всероссийскую известность. Для «наиболее ценного и богато обставленного» [19] старообрядческого отдела музея Л.А.Гребнев передал множество собственноручно напечатанных, а также собранных за долгие годы рукописных и старопечатных книг XVI-XVII вв. (в том числе «Острожскую Библию» Ивана Федорова и «Псалтырь» Мамоничей), старинные письма, деловые документы, картины, клише заставок, остатки шрифта.
      В мае 1922 г. А.И.Янкина и Л.А.Гребнева посетили сотрудники Малмыжского уездного музея Н.А.Машковцев, А.И.Пентегов и М.Г.Худяков. Они оставили подробный отчет об увиденных ими культурных сокровищах, с глубокой симпатией описав многогранную личность старообрядческого самородка [20]. В 1924 г. А.И.Янкин организовал из гребневских раритетов выставку «История русской книги», о чем стало известно руководству Московского отделения Центрального бюро краеведения, выразившему «другу музея» благодарность «за пожертвование многих ценных древнерукописных и первопечатных книг» [21].
      В том же году Л.А.Гребнев принимал участие во втором Всероссийском съезде поморских общин в Москве, в 1926 г. «имел приглашение на съезд поморцев в г. Саратов… но выехать не пришлось» [22]. В 1928 г. Л.А.Гребнев был лишён избирательных прав, а в 1930 г., как говорится в уголовном деле, «окончательно раскулачен» [23]. Очевидец «раскулачивания» Б.Г.Черезов вспоминал: «Из окон выбрасывали шрифт, охотники брали его для отливки и катания дроби. Не переплетёнными книгами оклеивали все три Тушки дома, чуланы, использовали для растопки» [24]. Конфискованных тогда книг оказалось до 15-ти возов. Иногда ученики в школах пользовались вместо тетрадей листами гребневских книг и брошюр, имевшими широкие поля и большие межстрочные промежутки.
      Вынужденный оставить Старую Тушку, Л.А.Гребнев перебрался в с. Русский Турек Уржумского района, но прожил там всего лишь два месяца, после чего, по его словам, «в марте м-це 31 года переехал в дер. Б. Пальники Немского района, где жил у своего знакомого Бабкина Леонтия Филипповича. С октября м-ца 1931 г. стал служителем культа Б.-Пальниковской поморской общины…» [25].
      17 февраля 1932 г. начальником Немского районного управления рабоче-крестьянской милиции Д.А.Семаковым в доме Л.А.Гребнева был произведён обыск, в результате которого оказались конфискованы: «1) Описание Саратовского совещания христиан староверов 1 экз., 2) Совещательное постановление и материалы Московского собора 1 экз., 3) Постановление саратовского собора 2 экз., 4) Старопоморский летописец 1 экз., 5) Канон за единоумершего 2 экз., 6) Поминальник в переплете 1 экз., 7) Канонник в переплете 1 экз. 8) Разных бумаг в разбитом виде и 9) Жестяная коробка с разного рода предметами и металлическими принадлежностями для литья, т.е. остатки от литейной» [26].
      В тот же день обыскам подверглись: в д. Большие Пальники – Г.А.Гоголев (охарактеризованный в уголовном деле как «сын «священника», кулак, с 1922 по 1931 год включительно был «священником» поморской церкви»), Л.Ф.Бабкин («раньше служил в Чите у белых»), М.В.Вологжанина, Д.Ф.Гоголева, сестра Л.А.Гребнева П.А.Гребнева, в д. Слудка – С.Ф.Вологжанин («бывший торговец, эксплоататор наемного труда»), О.В.Кудрявцев («лишенный избирательных прав, в течении (так! – В.С.) 17 лет служил жандармским унтер-офицером в гор. Одессе, участвовал в подавлении восстания на броненосце «Потемкин» в 1905 году»), А.М.Кудрявцева; в д. Медкоедово – С.А.Сунцов («священник», лишенный избирательных прав»), И.В.Чуриков, Т.П.Ситникова (в деле все женщины поименованы как «начетчицы-монашки при молитвенных домах поморцев», которые «являлись постоянными посетителями собраний», а также «использовались для а[нти]/с[оветской] агитации среди населения».
      Почти все эти люди (за исключением Д.Ф.Гоголевой, П.А.Гребневой, И.В.Чурикова), а также арестованные вместе с ними Л.И.Шкурихин («бывший торговец») и Е.А.Масальцева, в сфабрикованном органами НКВД обвинении оказались членами «контр-революционной церковно-кулацкой группировки», которая «под видом устраиваемых молитвенных собраний призывала население выступать против мероприятий власти», а «отдельные ее члены выступали с а[нти]-с[оветской] агитацией на общих собраниях крестьян, в частных беседах и т.д.» Начиная якобы с 1929 г., они проводили «запугивание крестьян скорой войной, запугивание падением советской власти, страшным судом, антихристом, различными муками, огненными реками, виселицами, избиениями и т.д. … с той целью, чтобы население отказалось от мероприятий, направленных к улучшению сельского хозяйства, отказалось от выполнения госповинностей, а главным образом… от вступления в колхозы» [27]. Главой группировки был признан Л.А.Гребнев – «священник» старообрядцев-поморцев, по социальному положению кулак» [28].
      Начиная с 18 февраля 1932 г., все 11 человек находились «под стражей в Вятском домзаке по 2 категории» [29]. В этот же день штатный практикант СПО Вятского ОПС В.Шишов произвёл допрос Л.А.Гребнева, в протоколе которого от имени арестованного в графе «Партийность и политические убеждения» записал: «Как настроенный а/советски, Советской власти не признаю» [30].
      Видимо, позднее, составляя обвинительное заключение, В.Шишов подчеркнул карандашом слова из письма жившего «в Истонии (так! – В.С.)» Г.Е.Фролова о том, что «Царство антихриста убито, а поэтому приближение идет Страшного суда», а также сочетание «духовные письма», которые Л.А.Гребнев «имел задание… распространять», однако «не распространял, а только читали на совещаниях церковного совета, а так же (так! – В.С.) и друзьям» [31]. Автором писем являлся Ф.В.Воробьёв – «руководитель Областного Духовного совета в г. Саратове», с которым Л.А.Гребнев «имел личное общение в д. Дергачах и Тушке и г. Москве» [32], а затем вёл переписку, обращаясь, как записано в протоколе вторичного допроса, «иногда с каким либо недоуменным вопросом». Здесь (правда, в несколько ином виде) вновь приведена цитата из письма Г.Е.Фролова, которому Л.А.Гребнев на его просьбу «сообщить… как мы живем и как относится советское правительство к поморскому движению… писал, что мы живем хорошо, что власть нас не преследует и т.д.» [33].
      Отрицая проведение нелегальных собраний, Л.А.Гребнев признавался лишь в том, что «после моления-обедни иногда у нас решались вопросы чисто религиозно-церковного характера, но никогда ни кто не разговаривал из верующих, а также и я о колективизации (так! – В.С.) сельского хозяйства и других политических вопросах». Подследственный отверг обвинения в том, что на устроенном О.А.Гоголевым на 40-й день после смерти тещи обеде он якобы «говорил Осипу, что хорошо, что он не вошел в колхоз и что скоро будет война и советскую власть свергнут и что колхозников будут вешать за ноги». Л.А.Гребнев протестовал против голословных утверждений в том, что после богослужений призывал собравшихся не покупать «Заем у советской власти и что советская власть всех мужиков раздела и что эти деньги от Займов комунисты (так! – В.С.) разворуют», что будто бы «говорил, что будет голод на 7 лет» и что лишь не записавшиеся в колхозы крестьяне «будут спасены» [34].
      Честно признавшись в личной убеждённости, «что коллективизация вредна для религии, так как там в колхозах люди разлагаются и большинство не верят в бога», Л.А.Гребнев отказался подтвердить обвинения в призыве к народу «не подчиняться советской власти», которая его «разорила», а также то, что будто бы говорил «монашкам… молитвенного дома о том, что Япония забрала Китай, а потом за берет (так! – В.С.) и Россию и что тогда кончится безбожное государство» [35].
      11 марта 1932 г. «заключенный в Вятском Домзаке гр-н Гребнев Лука Ерофеевич (так! – В.С.), 64 л.» был «подвергнут медицинскому осмотру-освидетельствованию… на предмет определения его состояния здоровья и может ли он следовать по водному и ж.-д. транспорту и грунтовым дорогам». Несмотря на определённые старшим врачом домзака Евдокимовым «миокардит и эмфизему легких», акт завершался категоричным утверждением: «Следовать может» [36].
      Узнав 5 апреля об окончании следствия, Л.А.Гребнев, как записано в протоколе дополнительного допроса, заявил (орфография и пунктуация подлинника): «Виновным я себя в предъявляемом мне обвинении не признаю. &;lt;…&;gt; Против проводимых мероприятий Советской власти я не когда не агитировал но и втоже время не вчем ей не помогал, а был пасивен, ибо мне как имеющему религиозные убеждения с малых лет трудно было согласится стеми порядками которые существуют внастоящее время» [37].
      Несмотря на отказ от обвинений, 14 мая 1932 г. О.В.Кудрявцев, Л.И.Шкурихин, Т.П.Ситникова, М.Ф.Вологжанина, А.М.Кудрявцева и Е.А.Масальцева были осуждены Особой тройкой при ОГПУ Нижкрая по ст. 58-10 и 58-11 УК РСФСР на три года заключения в концлагере, а Л.А.Гребнев, С.А.Сунцов, С.А.Вологжанин, Г.А.Гоголев, Л.Ф. Бабкин – на трёхлетнюю ссылку в Северный край, объединявший в 1929-1936 гг. территорию нынешних Архангельской, Вологодской областей и Республики Коми. По некоторым сведениям, Л.А.Гребнев «по пути следования умер в гор. Котласе» [38]. Скорее всего, это произошло в том же 1932 г.
      В августе 1937 г. был арестован сын книгопечатника Ф.Л.Гребнев, осуждённый 9 октября на 10 лет лишения свободы по статье 58-10 и вскоре погибший в заключении. На основании Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 г. Л.А. и Ф.Л. Гребневы были посмертно реабилитированы [39]. К настоящему времени усилиями прежде всего вятских, санкт-петербургских и екатеринбургских исследователей создан ряд трудов, посвященных многогранной деятельности подвижника вятских старообрядцев [40].
     
      1. Государственный архив социально-политической истории Кировской области (далее – ГАСПИ КО). Ф.6799. Оп.8. Д.СУ-10165. Л.80 об.
      2. О них см.: Вургафт С.Г., Ушаков И.А. Старообрядчество: Лица, предметы, события, символы: Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. С.252.
      3. См.: Починская И.В. Из истории старообрядчества Вятского края. Федосеевцы (вторая половина XVIII – начало XX вв.). // Очерки истории старообрядчества Урала и сопредельных территорий. Екатеринбург, 2000. С.55.
      4. Там же. С.55.
      5. Там же. С.57.
      6. О Ф.Л. Гребневе см.: Семибратов В.К. Сын книгопечатника. // Наш вариант. Киров, 1991. 23 марта.
      7. Вургафт С.Г., Ушаков И.А. Указ. соч. С.232, 234.
      8. Быковский И.К. Преображенский приход старообрядцев-федосиевцев старопоморского благочестия в Москве: Историч. очерк. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1907. С.14.
      9. Из письма И.Н.Заволоко В.И.Малышеву от 28.10.1970 г.: [Копия из архива Е.Д.Петряева] // Архив автора.
      10. Подробнее см.: Починская И.В. Указ. соч. С.56.
      11. Прошение крестьянина Гребнева об открытии типографии со словолитнею для печатания богослужебных книг в с. Тушка Малорожкинской вол. // Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф.582. Оп.139. Д.287. Л.3.
      12. Починская И.В. Указ. соч. С.57.
      13. ГАСПИ КО. Ф.6799. Оп.8. Д.СУ-10165. Л.1об.
      14. См.: Мельников Ф.Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви. Барнаул, 1999. С.504-505.
      15. ГАСПИ КО. Ф.6799. Оп.8. Д.СУ-10165. Л.80об.
      16. Там же.
      17. Письмо из г. Кременчуга (Украинская ССР) от 6 мая 1982 г. // Архив автора.
      18. Об А.И.Янкине см.: Семибратов В.К. Подвижник краеведения. // Энциклопедия земли Вятской: [В 10 т.]: Т. 9: Культура. Искусство. Киров, 1999. С.295-298.
      19. Ш[айдуров] В.[С]. Двухлетний юбилей нашего музея: [Рукопись] // Малмыжский районный краеведческий музей (далее – МРКМ).
      20. См.: Отчет об экскурсии в д. Новую Тушку, с. Старую Тушку, д. Шишкино и на Аргыжское городище 19-24 мая 1922 года: [Рукопись] // МРКМ.
      21. Янкин А.И. Экономическое значение Ново-Тушкинского музея местного края: [Рукопись] // МРКМ.
      22. ГАСПИ КО. Ф.6799. Оп.8. Д.СУ-10165. Л.81.
      23. Там же. Л.80об.
      24. Черезов Б.Г. Моя жизнь. Б. м., б. г. С.14.
      25. ГАСПИ КО. Ф.6799. Оп.8. Д.СУ-10165. Л.80об.
      26. Там же. Л.2-2об.
      27. Там же. Л.153-154.
      28. Там же. Л.153.
      29. Там же. Оборот обложки.
      30. Там же. Л.80.
      31. Там же. Л.81-82.
      32. Там же. Л.81.
      33. Там же. Л.83.
      34. Там же. Л.83об.
      35. Там же. Л.83об.-84.
      36. Там же. Л.79.
      37. Там же. Л.84 об.
      38. ГАСПИ КО. Ф.6799. Оп.8. Д.СУ-8415. Л.7. Формулировка «Северный край» заставила некоторых утверждать, что Л.А.Гребнев был сослан на Соловки, где и умер (Сапегина Ю.П. Живые и мертвые. // Сельская правда. Малмыж, 2002. 31 октября. С. 3).
      39. См.: Книга памяти жертв политических репрессий Кировской области: [В 4 т.] Т. 2. Киров, 2000. С.233.
      40. Только в 2003 г. Л.А.Гребневу полностью или частично были посвящены следующие наши публикации: Вятский Иван Фёдоров. // Малмыж-2003: Календарь знаменательных и памятных дат Малмыжского района. Малмыж, 2003. С.21-25; Подвижник вятских старообрядцев Л.А.Гребнев в легендах и домыслах. // Актуальные проблемы гуманитарных и экономических наук. Т.1. Киров, 2003. С.20-21; Л.А.Гребнев – носитель деловой культуры вятского старообрядчества. // Проблемы повышения деловой культуры в России. Киров, 2003. С.63-66; Книга «О степени отеческой» как источник изучения старообрядческих родословий. // Отечественная история XIX-XX веков: Историография, новые источники. Нижний Новгород, 2003. С.156-158; Лука Гребнев – религиозный философ. // Старообрядец. Нижний Новгород, 2003. №28. С.19; Слово крестьянина как слово купца. // Копеечка. Киров, 2003. №2. С.4; Не только о сёлах, но лучше бы только о них. // Герценка: Вятские записки. Киров, 2003. С.168-169; Книга «О степени отеческой» – одно из уникальных изданий старообрядческой типографии Л.А.Гребнева. // Интеллектуальная элита России XX века: столица и провинция. Киров, 2003. С.218-222; Музыкально-поэтическое наследие вятских старообрядцев (Памяти М.Г.Казанцевой). // История музыкального образования и музыкальной культуры Вятского края. Киров, 2003. С. 8-10.
     
     
     
      Черкасова М.С.
     
      К ВОПРОСУ ОБ АРХИВЕ ВОЛОГОДСКО-ПЕРМСКОЙ ЕПАРХИИ
      В ХVI – НАЧАЛЕ ХVII вв.
     
      Обращение к малоисследованным страницам истории Пермской (позднее – Вологодско-Пермской) епархии вполне уместно в рамках Стефановских историко-краеведческих чтений, названных в честь ее основателя, святителя Стефана Пермского. В выпуске материалов Стефановских чтений за 2003 г. помещена статья М.А.Мацука о создании и раннем периоде существования Пермской епархии1. Несмотря на научно-популярный профиль, она послужила для нас историографическим импульсом для предлагаемых ниже разысканий по этой проблеме. Попытаемся систематизировать источники (прежде всего актовые), отразившие деятельность пермских и вологодско-пермских архиереев в ХVI – начале ХVII века. Это необходимо для уточнения их хронологии, титулатуры, некоторых вопросов административно-судебной и хозяйственной организации архиерейской кафедры. Будут привлечены также некоторые акты земских и церковных соборов России ХVI в., данные вкладной книги Троице-Сергиева монастыря, сфрагистики и эпиграфики.
      В научной и краеведческой литературе обычно указывается на 1492 г. как на время образования Вологодско-Пермской епархии. Документальной основой такого утверждения считается запись в Вологодско-Пермской летописи под 1 марта 1492 г. о том, что по повелению Ивана III митрополит Зосима и новгородский архиепископ Геронтий передали пошлины с вологодских церквей, прежде находившихся под юрисдикцией новгородского архиепископа, а также митрополичьих церквей в городе Вологде и на посаде, в ведение владыки Пермского Филофея. Этим постановлением отменялся прежний порядок, фиксируемый Коростынским договором Новгорода и Москвы 1471 г., согласно которому новгородский архиепископ «по старине» получал десятину и пошлины с вологодских церквей2.
      М.И.Михайлов считал, что означенной передачей в 1492 г. Иван III вознаградил заслуги пермского епископа Филофея3. На Вологду как место пребывания главы Пермской епархии указывает запись о том, что в мае 1493 г. пермский епископ Филофей заложил в Вологде церковь Вознесения в своем монастыре в слободке4. Мастером строительства назван Мишак Володин сын Гулынского. Продолжая именоваться Пермскими, епископы могли подолгу проживать в Вологде. На возможные вологодские корни преемника Филофея епископа Никона указывает тот факт, что он был выходцем из Дионисьева Глушицкого монастыря, где и нашел последний покой в 1512 или 1514 г.5 В литературе не закрепилось высказанное в свое время Амвросием Орнатским и митрополитом Евгением Болховитиновым мнение о том, что в 1503 г. произошло разделение епархии на Пермскую и Вологодскую6. Преемником Никона стал святитель Пимен (1520-1525 гг.), с именем которого предание связывало основание Сямского Рождественского монастыря к северу от Вологды, на месте явления чудотворной иконы Рождества Богородицы7.
      За первую треть ХVI в. документы Пермской епархии нам неизвестны. В описях Вологодского архиерейского дома ХVII-ХVIII вв. имеются лишь упоминания об Усть-Вымских сотных с писцовых книг письма Ивана Боброва 7038 г. (1529/30 г.)8. Вероятно, речь должна идти о ранних описаниях архиерейских вотчин в Яренском уезде. В первой четверти ХVI в. имперский посол Сигизмунд Герберштейн писал о том, что «в Вологде епископы Перми имеют свое местопребывание, но без власти»9.
      Наиболее ранний документ пермских епископов, находившихся в Вологде, известен нам от времени владыки Алексея (1525-1542). 5 октября 1539 г. им была выдана жалованная грамота игумену Кирилло-Белозерского монастыря Афанасию, освобождавшая церковный причт в монастырских селах в Кубенской и Сямской волостях от дани и различных пошлин (десятинников, доводчиков, заезщиков, зазывников, благословенной, соборной, явленной и оброчной куницы, полюдной пшеницы, казенных алтынов)10. Следующие по времени акты сохранились от святителя Пермского и Вологодского Киприана (1545-1558 гг.)11. 11 октября 1547 г. он выдал в Вологде аналогичную жалованную грамоту кирилловскому игумену Афанасию об освобождении причта Георгиевской церкви в селе Усове в Масленском стану в Окологодней десятине от владычной дани и различных пошлин12. Административно-судебный и хозяйственный аппарат владыки составляли его десятильники, недельщики, конюхи, повара, различные приставы. Возможно, грамота такого же содержания была адресована Киприаном в 1546/47 г. и Лопотову монастырю, но она известна лишь по упоминаниям в его описях ХVII в.13
      М.И.Михайлов опубликовал по подлиннику еще одну оформленную в Вологде жалованную грамоту Киприана – крестьянам Глотовской слободки на Мезени (Яренский уезд) от 20 сентября 1554 г.14 Ильинский поп должен был платить 3 деньги «заезда» владычному приказчику на Усть-Выми. Поп находился под судебной юрисдикцией этого приказчика и самого епископа. Киприан, по-видимому, занимал вологодскую кафедру с перерывами. Во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря ХVII в. (известна по двум спискам – 1639 и 1673 гг.) под 5 января 1549 г. записан вклад драгоценного евангелия вологодским владыкой Алексеем, а под 28 марта 1550 г. – 50-рублевый вклад Киприана15.
      В следующей по времени грамоте Киприана – ставленной попу Е.Логинову на иерейство в Кубенскую десятину от 2 апреля 1556 г. – владыка также называется Пермским и Вологодским, а его епархия – «своей епископией Вологоцкой»16. Как и прочие акты Киприана, эта грамота была выдана на Вологде, и в ней впервые был упомянут владычный наместник, являясь к которому (либо к десятильнику), поп Е.Логинов мог переходить от одной церкви к другой. 27 мая 1558 г. Киприан подтвердил упомянутую выше жалованную грамоту Кирилло-Белозерскому монастырю 1547 г. на имя нового игумена – Матфея17. 12 апреля 1562 г. Киприан выдал еще одну ставленную грамоту – дьякону И.Федотову на священнослужение в Успенской церкви в Заозерской десятине в Семигородове18. Дата этой грамоты уточняет приведенную Н.Суворовым хронологию пребывания Киприана на посту архиерея: указанный Суворовым 1554 г. следует отодвинуть по крайней мере до 1562 г.19 В июле 1566 г. Иоасаф как владыка Пермский и Вологодский участвовал в двух соборах: 2 июля на земском соборе по вопросу о продолжении войны с Литвой, а 20 июля на церковном соборе по избранию митрополита Филиппа20. В иерархии Освященного собора он занимал шестое место после двух архиепископов (Новгорода, Ростова) и еще трех епископов.
      В поисках возможной даты переноса архиерейской кафедры из Перми в Вологду во второй половине 60-х – начале 70-х годов ХVI в. следует учитывать и данные эпиграфики. Имеется в виду опубликованная краеведом Н.Суворовым надпись на иконе, происходящей из Ильинского мужского монастыря с Верхнего посада Вологды. Надпись гласит: «Лета 7076 при благоверном царе и великом князе Иване Васильевиче всея Русии и при митрополите Филиппе и при епископе Иасафе Пермском и Вологодском написана бысть сия икона Воскресение Господа Бога Спаса нашего Иисуса Христа. Написал сию икону раб божий Дионисий Дмитриев сын Гринков и поставил в дом в храм Св. Пророка Илии и преподобного отца Варлама Новгородского Чудотворца»21.
      Таким образом, владыка Иоасаф, занимавший святительскую кафедру после 1562 г. и до 1569 г., в 1568 г. именовался еще Пермским и Вологодским. М.И.Михайлов считал Иоасафа последним Пермским епископом, вместе с которым была переведена на Вологду кафедра Усть-Вымских архиереев22. К периоду святительства Иоасафа относил перенос резиденции владыки из Усть-Выми в Вологду и Н.Суворов. Правда, этому противоречат даваемые им же хронологические рамки архиерейского служения Иоасафа: 1556-1566 годы. Приводимый Н.Суворовым последний год святительства Иоасафа может быть скорретирован указанной выше надписью на иконе, в которой Иоасаф фигурирует как действующий архиерей еще и в 1568 г.23 Во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря под 22 марта 1565 г. записан 50-рублевый вклад Иоасафа, уже поименованного как «владыка Вологодский и Великопермский». Это может объясняться хронологией самих списков Троицкой вкладной, относящихся к ХVII в., когда данный титул уже бесспорно утвердился24.
      По-видимому, в конце своего святительского срока (полагаем, что ближе к 1568/69 г.) Иоасаф уже имел титул «епископ Вологодский и Великопермский». Косвенное указание на это содержится в позднейшей, 21 апреля 1588 г., благословенной отпускной грамоте митрополита Иова священноиноку Корнилию, которого владыка Иоасаф (ретроспективно в грамоте 1588 г. поименованный как Вологодский и Великопермский) когда-то поставил в диаконы Воскресенского собора25.

К титульной странице
Вперед
Назад