* * *
Чуть утро – над синью туманов холодных,
Над шумом воды на морях многоводных,
Над мирным покоем полей хлебородных –
«Союз нерушимый республик свободных...»
Под эти восходом согретые звуки,
Как птицы, взмывают рабочие руки,
В Батуми, Архангельске, Риге, Калуге
Встают рядовые труда и науки.
Согласие звуков и слов благородных –
И словно родню обретает безродный,
И хлебная нива шумит для голодных...
«Союз нерушимый республик свободных!..»
1984
НЕВОЗВРАТИМОЙ СТОРОНЕ
(по поводу фотографии, присланной из Австралии)
«Нельзя войти в одну и ту же воду дважды...»
Сон-океан в невозвратимой стороне
Отгрохотал... но у меня такая жажда
К запечатленной набегающей волне!
Крутая стать ее и гребень белопенный!
Над нею – золото, под ней – аквамарин!
Лишь стоит встать и подбежать... и жизни бренной
Не жаль: коль надобна, то – на, волна, бери!
Ах, кролем, брассом, на саженках, по-собачьи!
Ах, ныром вглубь – до колокольчика в ушах!
Ах, в волны голову, по волосам не плача, –
Ликуй, на гребень вознесенная душа!
Ах, то не сказка, как ни чудно, как ни странно:
Страна Австралия склонилась надо мной,
Ладони ласковые Тихо-океана
Смывают, нянькая, с меня сиднейский зной.
Душа заходится от радостного гула:
Что было сон и даль, сегодня – явь и близь.
Акулы?
Господи, какие там акулы?
Какие кризисы? Какой антагонизм?!
Вполнеба – солнышко!
В обхват – бананов гроздья!
Крик петуха и кукабарры поутру.
Под эвкалиптами мы – смело, как не гости, –
Рядком со страусом! В обнимку с кенгуру!
Известный пляж в воскресный день – битком!
Но вижу,
Волной подкинутая к суше: разговор
Ведут по-дружески Наташа, Лена, Миша,
Еще Наташа, Вася, Степа и Егор.
Соседство немца, англичанина и грека:
(Один красив, другой – шустер, а тот – толков) –
Благословенное соседство человеков...
Ах, днесь и присно б так! И – во веки веков!
Страна Австралия!
Не дух противоречий,
А дух любви, объединяющей сердца,
Я увезла от золотой с тобою встречи,
И сохраню его до смертного конца.
1983
* * *
Большая Родина без малой
Не то что слишком велика,
А как бы дом родной – без мамы,
Без дела – мамина рука, –
Непредставима, неконкретна,
Не столь заботлива, тепла...
Ах, малой родины примета –
Четыре жерди, два кола,
Над ними – рдяная рябина!
За ними – тропка до крыльца, –
Да, это ты, мой край родимый,
Край дедов, мамы и отца.
Отчизна, Родина, опора,
Мое спасенье в час лихой,
И во спасение которой
На смертный бой готов любой.
1986
* * *
Архангельск, Ярославль, –
В названиях ли суть?
Тут каждый город слаб,
Ведь я росла в лесу.
Мне каждый город худ,
И, не в обиду будь,
Скажу как на духу:
Иной мне нужен путь.
Нужна иная даль,
Иная глубина...
Пробившая асфальт
Трава – ему вредна,
Упавший на траву
Асфальт – погибель ей!
Кому травы не жаль,
Меня тот – не жалей.
Теснят меня дома,
Гнетут меня дымы.
Свет – ложь и тьма – обман,
Ни лета, ни зимы!
Никто не притеснял
И не закрепощал,
Но что-то смыть и снять
Все тянется душа,
Все тщится полететь –
Ведь ей знаком полет,
Но город, словно клеть,
Ей воли не дает.
Сбегаю на каток –
Хоть воздуха глоток!
Но огорожен лед
Решеткою: «до – от».
Не наслаждаюсь льдом –
Вращаюсь «от» и «до».
Бельчонком в колесе
Вращаюсь, как и все.
Начну сажать цветы
(Хоть капля красоты!),
Шепчу цветку: – Расти! –
А думаю: – Прости:
Сажу не на меже –
На пятом этаже,
В горшок, где вот оно:
Чуть вглубь – и сразу дно,
Чуть вверх – и потолок,
Чуть сушь – и занемог.
...А хочется глубин,
Качающихся льдин,
Рискованных высот,
Раскованных красот,
Чтоб волюшка была –
На полных два крыла!
Иначе – перекос!
И значит – не парить:
То нос внизу, то хвост...
Да что там говорить,
Домой хочу, домой,
Туда, где я росла...
При чем тут, боже мой,
Архангельск, Ярославль...
1962-1983
* * *
На асфальте заблудился запах сена.
В этом мире, на родимый не похожем,
Всюду стены, всюду каменные стены,
Да и люди будто каменные тоже.
Ни Ивана, ни Василия, ни Марьи.
Бессловесен, словно странник иноземный,
Одурманенный бензиновою гарью,
На асфальте заблудился запах сена.
Кто услышит, кто поверит, как устал он,
Как тоскует он тоскою человечьей?
Хоть бы солнышко дорогу показало,
Хоть бы ветер подхватил его на плечи,
Проводил бы к речке-няне, пожне-маме!
Но напрасно озирается кругом он:
Солнце стиснуто громадами-домами,
Ветер пойман, меж углами переломан.
Одинокому не вырваться из плена.
Кинусь, каменные правила нарушив,
Без вопросов под колеса: – Запах сена,
Не беги, меня, пожалуйста, послушай!
Вот тебе моя рука, мои ладони,
Вот тебе моя душа, мое дыханье.
Запах сена, разве ты меня не помнишь?
Разве шел ты не со мною на свиданье?
Побежим скорее рядом осторожно,
Не дыша: вдохнув, боюсь тебя утратить.
Я еще не позабыла наши пожни,
Зайчик солнечный из детства, светик, братик!
1983
БАЛЛАДА О ПТИЦАХ
Выше крыш, и труб, и вьюшек
Над деревней
Вьются, бьются птичьи души,
Птичьи тени.
Вьются месяцы и годы –
Десять, двадцать! –
На сады, на огороды
Не садятся.
Не летят ни в лес, ни в поле.
Днем и ночью,
Не крича, не балаболя,
Вьются молча.
Ни ружьем прогнать, ни окриком
Нельзя их...
Что же он на них не смотрит?
Где хозяин?
Тот, что жил и был когда-то
Здесь (давно ли!),
Отчий дом, родную хату
Обездолил.
Города ль его сманили
Али други?
Думы черные сломили
Аль недуги?
Умный был али дурак он –
Кто рассудит?
Поступил он так, однако,
Как и люди:
Чтоб в избушку – ветер с воли
Хоть бы слабый,
Чтоб изба стояла доле,
Не гнила бы
Без печного обогрева,
Без догляда,
Сквозь трубу чтоб солнце с неба
Для отрады,
Он открыл печную вьюшку,
Снял закрои:
– Стой одна теперь, избушка,
На спокое!
Сквозь трубу гляди на звезды
И на тучи...
Та – ему:
– С собой увез бы!
– Не тот случай...
Отдыхай, шесток! Печурки,
Остывайте!
От сметаны, кошки-мурки,
Отвыкайте!
Те – ему:
– С собой забрал бы!
Всё – домашность.
Пропадем одни – не жалко?
– Эка важность! –
Дверь колом прижал поплотче –
Жаль добро-то! –
Палку – наискось, замочек –
На ворота,
И ушел... И пали снеги,
Пала стужа,
Останавливая реки,
Вихри вьюжа,
Медвединый сон буровя,
Белок пряча,
Замедляя птичьей крови
Ток горячий.
Засбивались птицы в стаи –
Будь что будет! –
Приближаться птицы стали
К избам, к людям.
К желтым окнам, полным света
(Но – и к темным!),
К дымоходам обогретым
(И – к холодным!).
Чуть рассвет – в вороньем грае
(И в сорочьем)
Бред о желтом теплом рае
До полночи.
Но пойди прорвись до рая:
Стены – бревна,
И двойные в стенах рамы
Непреклонны.
Плотно пригнаны закрои
В дымоходах...
Но и все-таки вороне
В рай охота:
Бродит серая по крышам,
По крылечкам,
Взглядом рыщет, хода ищет
К теплым печкам.
Глядь – в одном из дымоходов
Нету вьюшки.
Кто там смелый? Вход свободен
В рай избушкин.
И нырнула бедолага
Внутрь, о сажу,
О мираж тепла и блага
Крылья мажа.
А за ней – другая, третья
Рад ым -рады!
Но из рая, как из смерти,
Нет возврата...
Слышь, хозяин, на Расее
Запропавший,
Пол твой трупами усеян
Птах и пташек.
Есть меж них еще живые –
Из недавних.
Справь дела немировые:
Вырви ставни,
Распахни окошки настежь,
Настежь – двери,
Чтоб живые от напасти
Улетели,
Чтобы мертвых – в мать-землицу,
К ней – в объятья,
Чтобы людям откреститься
От проклятья:
Выше крыш, и труб, и вьюшек
Над деревней
Вьются, бьются птичьи души,
Птичьи тени.
Вьются месяцы и годы –
Десять, двадцать! –
На сады, на огороды
Не садятся.
Не летят ни в лес, ни в поле.
Днем и ночью,
Не крича, не балаболя,
Вьются молча.
Ни ружьем прогнать, ни окриком
Нельзя их...
Что же ты на них не смотришь,
Эй, хозяин?
Или смотришь да не видишь –
Слаб глазами?
Свой погубленный град-Китеж
Зри, хозяин!
Вздень очки, яви заботу,
Дай гостинец:
Отпусти их на свободу,
Отпусти их!
Да в избушке, птиц ловушке,-
Болесть с нею! –
Ты задвинь печные вьюшки
Поплотнее:
Не мани обманным раем
В ад кромешный.
От обмана умирает
Всяк безгрешный...
1985
* * *
Шорох ветра, рокот грома,
Всполох молнии во мгле...
Счастлив тот, кто счастлив дома,
На своей родной земле.
Ничего душа не просит,
До краев она полна
Звоном зреющих колосьев,
Синевой небес и льна,
Шумом леса, ароматом
Трав, журчаньем родника,
Сластью ягоды несмятой,
Статью первого грибка.
А уж если из залесья –
Да гармони перебор,
Словно птица в поднебесье,
Песня вырвется в простор!
Жизнь – не поле без огреха,
Но сегодня – так и быть! –
Никуда не надо ехать,
Никуда не надо плыть.
...Ветер, ветер, вдаль влекомый,
Сделай надпись на крыле:
«Только тот, кто счастлив дома,
Знает счастье на земле!»
1984
ВЕРЕТЬЯ [Веретья – сухое место в лесу (арх.)]
Утомилась кукушка
От пустой ворожбы.
На прогретых опушках
Появились грибы.
И, заросшая было,
Вновь тропинка видна...
Далеко нас водила
Каждым летом она:
Мимо древней деревни,
Мимо стада в логу,
По ступенькам-кореньям,
За ручей-попрыгун,
Мимо сосен смоливых,
Охраняющих глушь,
За болотину-лыву
На веретейку-сушь...
Уж вы верьте не верьте,
Люди, добрый народ,
Но на этой веретье
Красота и живет!
Там березоньки прямы:
Ни гнилой, ни кривой!
Там сугорбины-ямы
На земле – ни одной!
Ни сучка под ногами –
Словно выметено!
Ни пенька и ни камня –
Только сосны стеной,
Только ягодник буен,
А на ягоднике
Кличь из ягод любую –
Та и будет в руке.
Только солнышко ало
Чуть означит края,
Мы вставали, бывало,
Утром, мама да я,
И, спроворив обредню
Поскорее, чем все,
По тропинке заветной,
По студеной росе,
Прогоняющей дрему,
Пожевав на ходу,
Уходили из дому
На веретейку ту.
По брусничному раю
Словно шепот пройдет...
Я о чем помечтаю,
Мать о том и споет.
В немудреной частушке –
А без дна глубина!
От березки, елушки
Все мне мама слышна.
Замолчит – я аукать,
Я – отчаянно звать!
Мама рядом: – А ну-ка!
Приустала, видать? –
Полушалок развяжет:
– Причесаться бы хоть... –
И в брусничник приляжет,
И разломит ломоть...
Снова лето в расцвете,
В теплой дымке леса,
И на нашей веретье,
Видно, та же краса.
Я не сделалась робкой,
Не устала ходить,
Но на прежнюю тропку
Не решаюсь ступить.
Вот и осень в туманах,
Вот и кольца на пне...
На ауканье мама
Не откликнулась мне.
1984
РЕКВИЕМ
(на музыку Л. А. Борисова из г. Архангельска)
Русь. Нечерноземные места...
Отчая могила без креста:
Сирый бугорок,
Травки вихорок
Приклоняет ветерок.
Скорбь неперспективных деревень.
Самолета, коршуна ли тень –
С крыльем и хвостом –
В полюшке пустом
Медленным ползет крестом...
Сыне, пролетевший над отцом
С каменно-недрогнувшим лицом,
От земли так сказочно далек,
Видишь ли конец своих дорог?
Матерью рожёный,
Реченькой крещенный,
К полю причащенный,
Дитятко!..
Дом твой заколочен,
Лемех не наточен,
Лоб не озабочен...
После самолета тишина
Втрое против прежнего страшна.
Песня, голоси!
Песня, воскреси
Сеятеля – сына Руси!
1985
РУЧНАЯ НАША МЕЛЕНКА
Мне жалко было мельницу,
Хоть из огня выхватывай!
А ты шутил, приплясывал,
Грел руки над огнем,
Бросал картошку в уголья,
Под песенку транзистора
Меня плечом поталкивал –
Хотел развеселить.
Горела наша меленка –
Отцова самоделинка,
С лотком, с решетным ободом
Чурбан на чурбане.
Чугунными осколками
Обильно оснащенная –
Для крепости, для тяжести, –
Чтоб мельче был помол.
Горела наша меленка –
Участница и спутница
Маленько отодвинутых
Назад военных дней,
Моловшая сиротские
Полусырые зернятки –
Худые, иньем битые –
В подобие муки.
Горела наша меленка:
В огне дымилась, корчилась
На тяжком верхнем жернове
Держалка-рукоять,
Вся нашими – ребячьими –
Ладонями лощенная
(Ты был малыш – не кручивал
Ручные жернова.)
...Мне жалко было мельницу,
Хоть из огня выхватывай
И так, к груди прижатую,
Из пламени неси!
И жалко было, брателко,
Твою улыбку спугивать,
Слезами пересаливать
Картовный «саламат».
Сгорела наша меленка,
На угольки рассыпалась.
Лишь зубчики чугунные
Остались на золе.
И ты себя оправдывал:
Мол, мамой было велено
В костер ее,
Ненужную сегодня,
Отнести.
Я слез не обнаружила.
С упреком удержалася.
С надеждой успокоиться
Ушла на сеновал.
Но с грядки, где костер горел,
Тянул предзимний сиверко,
И запах дыма горького
Сенные – заглушал...
1985
НЕ ПОРА ЛИ?..
По весне, съезжаясь к маме,
Под родимый потолок,
Самоварными парами
Затуманиваем срок,
Пролетевший с той минуты
Небеспамятной, когда
Мы умчались почему-то
Из родимого гнезда.
Не трагедия, конечно, –
Точно так в любом дому:
Быть святошей в мире грешном
Мало выпало кому.
Враз отыщем оправданья,
Крен не будем замечать:
Радость краткого свиданья
Разве можно омрачать?
Только начат день суббота,
Хлеб нарезан, чай согрет –
Пьем-едим... а вот охоты
К разговору что-то нет.
Тронем то, заденем это –
Все слегка да невзначай,
А о главном, о заветном
Умудряемся молчать.
Я бы всласть поговорила,
Только где вы, братья, те,
Коих жизнь не растворила
В семьях, в быте, в суете?
Где духовные замахи,
Беспредельные мечты?
Не на той ли красной плахе,
Что у траурной черты?
Не напрашиваюсь в судьи –
Каждый сам себе судья.
Но свалить на недосуги
Все ли можно, братовья?
Много ль толку в праздном тосте?
После тостов праздный спит.
Приходить домой как в гости
Не могу: душа болит.
В доме – мама, в доме – стены,
Возведенные отцом.
Я приеду и одену
Их в обои с кружевцом,
Окна вымою и лавки,
Пол с дресвой на три воды.
Ах, как в доме нашем славно!
Жаль, околенки худы,
Жаль, углы поиздержались,
Запросвечивали сквозь:
Ждали-ждали – не дождались,
Чтоб помог им клин иль гвоздь.
Покосилась наша хата,
Поосела наша печь,
А ведь вас – четыре брата,
Восемь рук и восемь плеч!
Не пора ли, не пора ли
Дружно встать из-за стола
И усесться с топорами
На четыре на угла?
1980
МАТИЦА
Уважая опыт дедовский,
Поослабивши кушак,
Неторопко пообедавши
(Упаси бог – натощак!),
Стены склав, не вздумай пятиться:
На вершинное звено
Подымай – эй, ухнем! – матицу –
Самолучшее бревно.
На кулак верьву накручивай,
Раздувай мехи в груди!
Уж сосна была! Могучее
Не найдешь – весь лес пройди.
Старым плотником примечена
Еще в юные года,
Короедом не калечена,
Высока, статна, горда,
В пору срублена, отесана
Самым ловким топором,
Слышь, была на целый воз она:
На бугре и под бугром –
Вся-одна в санях и подсанках,
Как из лесу волокли,
Под ладонью комель розовый,
А вершины хвост – вдали
Не видать...
Все лето сушена
На ветру да на жаре.
Острой скобели послушная,
Залоснилась в сентябре.
Золотой смолы янтаринки
Проступили и блестят.
Рядом с ней казаться стареньким
Стал любой избы наряд.
Ой, добра! Да любование
Не в обычае у нас.
Припасенные заранее
Гнезда матице как раз.
На нее – не приколочены –
Сбиты, сплочены тесно –
Полубревна-потолочины
Лягут, многие числом.
Что те царь с державным скипетром,
Если вот она у ног –
Та, что только «по сантиметру»
Подымалась за рывок!
Ты над ней – красив, как статуя! –
Пот стираешь трудовой
Засмоленной и заплатанной
Рукавицей суровой.
1985
ОТПУСКНИК
Отпускник в родной деревне
Замечает, как никто:
Этот дом трубу накренил,
Под угор поехал тот.
У кого-то двери сняты
И порушена резьба,
И – без рам – подслеповата
Стала чья-нибудь изба.
У Анюшки смято прясло,
Ей – больная – не поднять.
Дров неколотых захрясло
В луже кубиков на пять
У вдовы...
Таких картинок
Каждый год – невпроворот!
И, костюм нарядный скинув,
Отпускник топор берет.
Как не взять – душа изныла,
Руки чешутся: поправь,
Сделай так, как раньше было,
Подними, прибей, поставь!
Он и колет, и строгает,
Он и роет, и пилит,
Он и Поле, он и Рае,
Он и Анне угодит.
На него глаза таращит
Подогретый старожил.
...К ночи ноет каждый хрящик,
Всяка жилочка дрожит.
Не судите, бога ради,
Отлежится до утра.
Просто он, живя во граде,
Поотвык от топора.
Физзарядка физзарядкой,
А на деле – видишь как:
Пот ручьем и сердце всмятку,
Кряж – болван и сам – дурак.
Но к утру – опять молодчик! –
«На развод» бежит в гараж:
Он помочь колхозу хочет.
– Едак, Павлович, уважь!
Мечет стог – опять ударно:
Наших знай – не инвалид!
Тут-то вот его коварно
И рванет радикулит.
Так рванет, что свет померкнет!
Так предъявит давний счет,
Что и взвар колдуньи Верки
Не поможет нипочем.
Мать не дышит:
– Тише, тише!
Отдохни, поспи, сынок!
Что тебе чужая крыша?
Что тебе колхозный стог?
Сам себя не растопыришь
Надо всем, что град сечет!
У тебя в твоей квартире
Ведь не дует, не течет...
Материнская забота –
Разве можно ей не внять?
– Ты ж приехал не работать,
Ты приехал отдыхать...
– Верно!
Ну его к едрене
«Труд на пользу»! Дай-ка книг.
Все равно ж в своей деревне
Не хозяин – отпускник.
Он читает – не чета им,
Этим, что в «хозяевах»...
Простота его святая,
Незагубленная...
Ах!
1984
* * *
Дорогие соседи,
Разлюбезные братья,
Вы меня на беседе
Не всегда виноватьте,
Что живу-поживаю
Наособицу вроде –
Без пшена кашеварю,
Без труда на работе.
Ваша правда – не спорю!
Хоть двунога-двурука,
Не помога я полю,
Не помога я лугу.
Да ведь знает кажинный –
Для кого это тайна?! –
На лугах-то – машины,
На полях-то – комбайны.
Они вспашут-посеют,
Соберут-обмолотят.
Я в ту пору успею
На Пегасике потяг
Подтянуть, чтоб резвее
Он по рифмам копытил,
Чтобы люди-то пели,
Чтобы песням-то быти!
А еще вы с упреком,
Пусть не сказанным – знаю:
Что живу я – далёко,
Мать же здесь оставляю.
Оставляю на осень,
Оставляю на зиму,
Что я дома-то гостьей,
В поездах привозимой.
А спросите-ка маму –
Среди дня, среди ночи, –
Ведь не скажет она вам,
Что куда-нибудь хочет,
Кроме леса да речки,
Ею свято хранимых,
Кроме дома да печки –
Не чужих, а родимых.
...Если жизнь-то – солома,
Человек-то – иголка:
Вдалеке-то от дома
Потеряться недолго.
Ни к чему кривотолки!
Дорогие, поймите:
Не найтись той иголке,
Коль истец – немагнитен.
Допускаю разлуки,
Не боясь потеряться,
Пока мамины руки
Могут вдаль простираться.
На заботы и беды
Звать меня не с поличным:
Я, уехав, приеду:
Мой отъезд намагничен.
Я шепчу втихомолку
И кричу громче грома:
– Ты живи, мама, долго!
Ты живи, мама, дома!
1985
Я – С ДВИНЫ
Нет, не радостные лезут
Мысли мне под черепок:
У Двины хотят отрезать
Голубой ее приток.
Что случилось? Объяснилось:
Ширь двинская не у дел,
А вот Волга загрязнилась,
А вот Каспий обмелел.
Не резон – без пользы литься
В Ледовитый океан:
Взять ее! И свесть к сестрице,
Захлестнувши на аркан.
Все в трудах, Двина на воле –
Это как же понимать?
Хоть бы степи Ставрополья
Из нее пополивать!
Что там северные грузы?
Что там северный народ?
Лучше южные арбузы
Под дождем плененных вод.
Что там тучи? Что там ветер?
Что там дождь в конце концов?
Дождь из тучки нам не светит,
Мы из новых молодцов.
Я – с Двины. Сии поэзы
Так пишу – ни в срок, ни впрок.
Вишь, нерадостные лезут
Мысли мне под черепок.
Репа репой, дыня дыней...
Слушай шум большой воды:
«Дочь Двины, и вдруг – в рабыни?!
Как бы не было беды!»
1984
В БЕЗВЕТРИЕ
Наш быт оснащен и упрочен:
На службе и газ, и вода,
И ночи – со светом – короче,
Чем были... Так в чем же нужда?
Вопрос не из легких, конечно!
И, думаю, каждый второй
Из мирно шагающих встречных
Его не смешает с игрой,
С пустою бездельной забавой,
И чуть затуманенный взгляд
Не влево сместит и не вправо,
А резко и точно назад.
Торивший вот эту дорогу,
Он сделает правильный шаг
К рожденью, началу, истоку
Сегодняшних благ и неблаг.
Я тоже вопросу подвластна
И вместе с другими не прочь,
Да хоть и одна, то согласна,
Вновь грязь на дороге толочь,
А впрочем, с чего я решила,
Что грязно? Ведь время прошло,
Оно колеи подсушило
И, может, мосты навело.
Я буду шагать торопливо
(О, память – лихой пешеход!),
Пока над весенним разливом
Разбуженно флаг не плеснет.
В лучах восходящего солнца,
Над зеркалом полой воды
Он первым из всех встрепенется,
Взбодрён ветерком молодым.
И верно: взлетело, как спело,
Полотнище в алый рассвет
Над домом, где в рамочке – белым
По черному четко: «...Совет».
Не в силах сдержать нетерпенье,
Бегу, расстегнув пальтецо,
На пять деревянных ступенек,
На крытое тесом крыльцо.
Ладонь опустив на перила,
Щекой прислоняясь к столбцу,
Пойму, что крыльцо не остыло:
Тепло и руке и лицу.
Тепло от тесин незамшелых,
От птичьего звона кругом,
Тепло от морщинок и щелок,
Как впрямь на лице дорогом.
Слеза защекочет ресницы,
А флаг затрепещет алей...
Да как я могла усомниться
В твоем – не ушло ли? – тепле!
Приметлив, хотя не узорен,
Похожий на солнечный день,
Ты встал на высоком угоре –
Один на полета деревень.
Из самой глубокой глубинки,
Сквозь самый густой травостой
К тебе просочились тропинки,
Плотнея верста за верстой.
Кто взяв сапожишки под мышки,
Кто в уледях, кто босиком
Шагали с бедой и нуждишкой
К тебе, Справедливости Дом.
Лишились ли дети кормильца,
Соседа ль обидел сосед,
Сроднились ли разнофамильцы –
Куда им бежать?
Да в Совет!
Ходатай дорогою дальней
Ничуть не бывает смущен:
Ведь там-то, в Совете, – Читальня!
И Почта, и сам Телефон!
На стул усадив – не на лавку, –
Там будут по отчеству звать,
И выдадут нужную справку,
И стукнут, где надо, печать.
И после подробной беседы,
Где правда, где кривда, поймут,
Обидчика, стал быть соседа,
К ответу за зло призовут,
Накажут... а как же иначе?
Зато и любому добру
Достойную цену назначат: –
Герой – так и орден на грудь!
Закончил дела – отдыхай-ка:
Хоть ляг – зелена-калена
Вкруг Дома-Совета лужайка
Раскинута-расстелена,
И нет никакой огорожи,
И знаков «Нельзя!» не видать,
И, значит, усталому можно
Водичкой в лицо поплескать
И ноги на травке-муравке –
Разутые – вытянуть всласть,
И к той же полученной справке
Надолго глазами припасть...
Скромна и обыденна в будень,
А в праздники в лентах, в цветах,
Венчает лужайку трибуна,
Из теса, на прочных столбах.
Она не для смотра парадов –
Другим назначеньем жива:
С нее произносятся правды
Так нужные людям слова.
Все правильно. Все справедливо.
Все ласково. Боже ты мой!
Довольный, почти что счастливый
Ходатай вернется домой.
Уже не бесправный и серый –
По имени-отчеству зван! –
Вернется с великою верой
И в дело свое, и в талан.
А после – ведь кто его знает? –
Дерзнет на такой разворот,
Что ахнет сторонка родная,
Открыв в изумлении рот
На подвиг Емели-земели!
И – митинг в Емелину честь!
Емелино имя – артели!
На избу Емелину – жесть
С хорошими, знамо, словами:
Мол, эта изба не проста,
Хозяин прославлен делами
И прочая...
Ну, а раз так,
Взыграет его ретивое,
Взорлит: «Еще так ли могу!» –
И, прежние силы утроив,
Не будет Емеля в долгу!
...Но – стоп! Для чего я – об этом?
Неужто, минувшим больна,
Не вижу я прежнего света,
Что бьет из того же окна?
Неужто сердечного бунта
Достоин такой мизерок,
Что травы на месте трибуны
Шатает теперь ветерок,
Что митинги стали не в моде,
И в праздничный день Октября
Людей воедино не сводит
Знамен, транспарантов заря?
Неужто вот эта ограда –
Штакетника ровный ажур –
Не тешит, не радует взгляда?..
Да, я по-другому сужу.
Не северный это обычай!
Не тот северяне народ,
Чтоб так от других ограничить
Свой домик и свой огород.
У нас по-другому водилось:
Деревня, большая семья,
Взаимодоверьем гордилась,
Мирством! – и ничем окромя.
И если посевы хранили,
Чтоб скот по полям не бродил,
Они огород возводили
Меж полем и улкой – один.
Потрав не предвиделось сроду
(Политика – соображай!).
За общим одним огородом
И общий, и свой урожай.
На улке играли ребята,
На улке стояли дома,
На улке паслись жеребята,
И кур, и овец кутерьма.
На улке копался колодец:
Избави господь, чтоб его
Во свой заключить огородец –
Сие не простится веком!
К колодцу любая семейка –
С ушатом, с кадушкой, с ведром!
И пела-летела бадейка,
То дужкой сверкая, то дном.
Опять и опять наполнялась
И опорожнялась опять,
Прохожему в руки давалась:
«Смотри, сколь легка подымать!»
И сколько бы ни было пито –
Прочерпана, обновлена,
В колодцах вода знаменито
Была холодна и вкусна.
Но было да сплыло. А ныне
(По ранешным меркам – позор!)
К иной привыкаем картине:
Что гнездышко, то и забор.
От улки, от общего поля,
От – рядом! – соседовых гряд...
И сердцу, и взгляду неволя:
Раздел.
Разобщенье.
Разлад.
(Сравни: от могилы могила,
Чур-чуры! – на кладбище так!)
Неужто другое мерило
Теперь человеческих благ?
Я горькие мысли итожу:
Намеренно, прочно, кругом
И ты, мой Совет, огорожен...
Посмею спросить: от кого?
Возможно, я мыслю убого,
Когда восклицаю, скорбя:
«Ведь наша Большая Дорога
Начало берет – от тебя!»
Возможно, другие печали
Печальней, чем этот пустяк,
Но крылья, что были, опали,
Как в полном безветрии – флаг.
1986
* * *
Без души «преображенное»,
Как ни числите в долгу,
Дорогих примет лишенное
Место славить не могу.
Попрана железной силою,
Бесприютна, холодна,
Обезлюдевает милая
Старожилу сторона.
Жили, пережили, дожили!
Не спешит к куме кума:
Перепаханы дороженьки,
Заколочены дома.
По полям, где жито сеяли,
По лугам, где к стогу стог
Был, – метели каруселями,
Посвист ветра, зверя скок.
«Выгод» выводы резонные
От унынья не спасут:
Пьют работники сезонные,
Обреченные на труд.
Не нашедши виноватого,
Кто извел к земле любовь,
Шлют их землю обрабатывать,
Подбирать картофь-морковь.
А свои-то? Да своими-то –
Мало стало – не спастись...
Вербовать – решенье принято.
Старожил, посторонись!
Селят в домики-коробочки
Всех отпетых на Руси.
Процветает винно-водочный
(В бывшей школе!) магазин,
Ну, а школьники?
Да школьников
На три класса – три души.
Для такого треугольника
Педагогшу поищи!
Физкультурницу, художницу,
Грамотейку... да к тому ж
Музыкантшу и уборщицу,
Да, коль с ней не едет муж,
Пусть она прихватит, девица,
И топорик, и пилу,
А уж пара парт прилепится
Где-нибудь в пустом углу.
Может, дева оклемается,
А и нет – какой же суд?
Не любой научен маяться,
Кое-где не так живут.
...Дикий бар – на бывшем кладбище,
В церкви – дикий туалет...
Люди, граждане, товарищи,
Этот план на сколько лет?
Сколько весен не оттаивать
Старожиловой душе,
Песни горькие утаивать
(Их не слушают уже),
И внучат не тешить сказками,
Как водилось на Руси,
И не мять снегов салазками
Этим внукам – сколько зим?
1985
МОНОЛОГ ГОРОЖАНИНА
Я себя отделяю
От крестьянских забот:
По проспектам шагаю –
Меня дождь не берет.
Непорядок на небе –
Был бы зонтик! – стерплю.
Нет печали о хлебе –
В магазине куплю.
В магазине – картошку,
Молочишка пакет.
От бездействия ложка
Не заржавеет, нет.
Мне отсюда не видно,
Что там есть, на полях:
Получаю солидно
В полноценных рублях.
Мне о времени года
Скажет мой календарь,
И в любую погоду
Ты мне рубль отоварь.
...Нынче что-то икота
Привязалась, змея.
Остальное – забота,
Говорю, не моя.
1978
МОНОЛОГ КОЛХОЗНИКА
Ну уж нонь и погода,
Черт ее понеси!
Хлещет воду на воду,
Мокрым вехтем висит.
Год мечтали о лете –
Снизошла «благодать»:
Летом солнышком бредим
Что ж от осени ждать?
Захлебнулись канавы,
Прекратив воркотню;
Стали люди, как травы,
Догнивать на корню;
Председатель разбился
На машине о столб,
Бригадир утопился,
Как с собрания шел.
Рядовыми не стоит
Заниматься: «гудят»!
Коровенок не доят
И телят не поят.
Пристрастились к работке -
Опрокинуть стакан:
«Хоть по выпитой водке
Перевыполним план!»
Все пути исхлестало,
По таким – не езда.
Вот и водки не стало...
Значит, точно: беда.
Стог порожних бутылок,
Да не дернешь коню.
Значит, время в затылок
Запустить пятерню.
Тракторам не под силу
Этот мокрый сезон,
Значит, ноги – в резину!
Значит, спины – внаклон!
Разрешатся вопросы,
Коль возьмешься, усерд,
За топор да за косу,
За лопату да серп.
От лопат поотвыкли,
От серпов – и не бай!
Молодяжка, старик ли –
Вспоминай, привыкай!
И на лицах – веселье,
И вопросов – всего:
– Что ж мы раньше сидели?
А и вправду: чего?
1978
ХОЗЯИНУ
Ликуй, хозяин, – гости у тебя
И с запада, и с юга, и с востока!
По-христиански ближних возлюбя,
Ты двери распахнул для всех широко.
Ты рад гостям. Ты мечешь на столы
Из всех амбаров лучшие запасы,
Чтоб, упаси бог, не было хулы
На градус пива, на духмяность кваса,
На толщину пшеничного ломтя,
На глубину медвяную братыни...
Хотя, хлеба растя и молотя,
Ты думу грел о дочери и сыне,
О мать-отце, о братьях, о жене,
О собственных скотине и подворье:
Себе свой дом соседова нужней,
Своя милее радость, горше горе.
Но и сосед, как ближняя родня,
Далёко не абстрактное понятье:
Один – богач, другой – почти бедняк,
Но люди все, как говорится, братья.
И потому – всех «милости прошу!»
В небудний день к застолью приобщиться,
Честь оказать хозяйскому ковшу,
В нарядной миске ягоде-княжице.
Крутись, хозяин, – гости у тебя!
Радушие – твоя первооснова.
Приветливо, светло, не второпях
Любому молви ласковое слово.
Пусть у гостей мед-пиво по усам,
И дна не кажет из-под яств посуда,
Но, всех поя, не пей, хозяин, сам,
Коль дому своему не хочешь худа.
Уважь гостей. Обычай соблюди,
Но не утрать славянского обличья,
Не пластани рубаху на груди,
Не кинься в круг растерзанною дичью.
С Иван-дурацкой миной на лице,
С готовностью самоуничиженья
Не попадись, хозяин, на прицел
Неуваженья и пренебреженья.
Обнявшись с вновь обрященным дружком,
В сердцах на друга старого не рыкни
И анекдотцу – с тем еще душком! –
По доброте души не подхихикни.
И, сколь застольный шум ни бестолков,
В застолье бестолковом сколь ни шумно,
Не допусти бесчинства грубых слов,
Срамную песню не подпой безумно.
И, сколь бы щедрой радость ни была
И сколь бы гости ни были пригожи,
Не уходи из красного угла,
Не уступай супружеское ложе...
Не вечен праздник. Глядь, и кончен он:
Последний гость в свои владенья скачет...
Хвала тебе, коль дом не разорен,
И дети сыты, и жена не плачет.
1986
* * *
«Быть не быть, но уметь казаться...»
Больно колет ступни стерня.
Позолота цивилизации,
Отшелушивайся с меня.
Блага, слава, престиж, нажива
Мертвым лаком, сплошным ледком
Наслоятся на душу живу,
Их не скоро возьмешь скребком.
Мы не маленькие. На чёрта
Эта – в прятки – всю жизнь игра?
Для каких перед кем отчетов
Суть «увы» означать «ура»?
Ширмой вымученных улыбок
Умудряемся заглушить
Вздохи, вскрики, стенанья, всхлипы
Задыхающейся души.
Но имею, имею средства
И, поскольку пришла нужда,