|
Я родился на вологодской окраинной улице Клары Цеткин, около паровозоремонтного завода. Название улицы, нелепое для слуха, звучало какое-то время для меня слитно - Кларацеткин - и напоминало муху-цокотуху, героиню детского стишка, много раз передававшегося тогда по радио (делать симпатичными героями разного рода ползающую и летающую нечисть - тараканов, пауков, тех же навозных мух - свойство какого-то извращенного мировосприятия, теперь выражающегося в создании отвратных покемонов и потеров, "динозавриков" и масянь - родных сестриц и братцев "цокотухи" с "позолоченным брюхом").
Но имеются в Вологде примеры и почище! Родину поэта Сергея Викулова - белозерскую деревню - в 20-е годы сельский сход переименовал в деревню имени Карла Либкнехта. Главный редактор журнала "Наш современник" - и родом из старинной русской деревни Карл Либкнехт! Со временем местный народ это название "обкатал" в своей речи: теперь даже на картах обозначают - деревня Карлипки. Могуч русский язык!
Сегодня, слава Богу, вологжане вернули своим улицам старые традиционные названия. Кларацеткин теперь именуется Благовещенской, хотя и стала неузнаваемой, особенно тот квартал, где прошло мое детство. Вместо уютных деревянных домов, на задах которых виднелись сарайки и огороды, вдоль дороги вытянулись серые, из силикатного кирпича новостройки в несколько этажей. Как-то после долгой разлуки, побывав здесь, я не нашел ни одной прежней приметы - ни деревянных домов, ни огородов, ни даже малого куста или деревца. Все снесено подчистую.
Только возвышающаяся неподалеку каменная шатровая колоколенка Царе-Константиновской церкви напомнила далекие уже, как во сне, годы.
Она показалась такой родной, такой пронзительной в своей скромной красоте, пришедшей из деревянного, зеленого, счастливого мира, что ближе и краше этого вида для меня и посегодня-ие существует. Как-то я Леониду Максимовичу Леонову высказал предположение, что истоки сказового языка его ранней прозы надо искать в детских впечатлениях (он родился и жил в Зарядье) от многокупольиого пестровязевого храма Василия Блаженного. Пощипывая щепоткой пальцев редкие усы, Леонов на это только усмехнулся.
В начале Благовещенской улицы, если идти от центра, стоят три красавца особняка. Они представляют собой интересный тип деревянного дома, не встречающийся больше нигде в России да и в мире: двухэтажный, с шестью болышими окнами на дорогу, с балконом-лоджией наверху в углу фасада, нависающим над крыльцом. В отличие от типовых построек эти три богатыря, изукрашенные деревянной резьбой как кружевами, - настоящее чудо плотницкого искусства, которое в Вологде было доведено до художественного совершенства (погост в Кижах строили тоже вологодские мастера). Поэтому "Плотницкие рассказы" В.И. Белова отнюдь не случайно родились на нашей земле.
Детские воспоминания хранятся только в памяти, они хрупки и забываются, а моей мечтой после кончины бабушки Александры Михайловны в 1991 году стало "получить" зримый образ деревянной Вологды с ее пятьюдесятью храмами (если рассчитывать на количество прихожан, то храмов в Вологде больше, чем в любом другом городе России). И это оказалось возможно, когда я попал в мастерскую вологодского художника Валерия Николаевича Страхова.
Пишет он оставшиеся заповедные уголки города и зимой, и летом, в сумерки и на рассвете с каким-то особым, только eмy присущим мастерством и одержимостью. Казалось бы, чего проще скомпоновать на полотне и так уже отобранные временем архитектурные сюжеты? Многие вологодские художники это умеют, чем и традиционно славятся. Но проникнуть глубже в суть обыденных вещей, одухотворить их, раскрыть неповторимый образ дано только очень крупным талантам. Валерий Страхов из их числа. Я отобрал в его мастерской чисто вологодский пейзаж с двухэтажным деревянным домом на той же, родной для меня, Благовещенской улице. Стоит этот коричневый дом-боровик под снеговой шапкой на морозном закате, врос первым этажом в землю, накренился к балкону. За ним виднеются розовые, в холодной дымке купола вологодского кремля. Такой я и помнил Вологду.
Этого дома сегодня уже не найти - снесли, как и многих его деревянных сородичей. Поэтому художник и старается поспеть за уходящим безвозвратно. Но Валерий Страхов не ставит своей задачей составить летопись прошлого, не стремится к обязательному фиксированию каждой "деревяшки", обреченной по ветхости на неминуемый снос. Он не регистратор, а поэт старой Вологды, ему важнее передать очарование деревянного города, отнюдь не сентиментальное, даже не романтическое, а как бы естественно-живое, имеющее право быть в нашей постоянно перестроечной действительности. Его кисть как бы говорит: вот это - подлинное, не подвергаемое сомнению, та точка опоры для мысли и ощущения, которая истинна в качестве национального идеала красоты. Поэтому-то страховские дома одухотворены радостью от сотворенной руками плотников красоты, они дышат жизнью нескольких поколений, они вписаны в привычный русский пейзаж. Просто чудо, что Вологде дан такой живописец, который в красках, в сюжетах своих картин, в пейзажных планах, в зримо переданном свете жемчужного воздуха, в теплом рисунке столетнего дерева, в спокойной сосредоточенности церквей, в уютности почти деревенских двориков составляет нам образ родного города.
Валерий Страхов почувствовал мой интерес, даже прочувствовал его, и подарил уж совсем поразивший меня этюд Царе-Константиновской церкви XVII века, той самой, которая сберегла воспоминания моего детства. Что можно лучше придумать, когда пейзаж, воссозданный художником, самый для тебя дорогой и любимый! Им ты ежедневно, как писали в житиях, напояешься душевно и духовно.
Реализм, много раз обруганный затхлым, осмеянный в силу своего будто бы консерватизма, неспособности выразить современное бытие, оказывается на примере Страхова самым что ни на есть актуальным и передовым искусством. В основе его лежит образ, он зрим и эмоционален, душевно щедр и одновременно приглушен, духовно глубок и стремится от правды к истине как к идеалу, не подлежащему сомнению. В русском художнике очень явственна иерархия главнейших, только ему присущих, качеств душевного и духовного. По словам апостола Павла: "Вначале душевное, потом духовное". Будь душа художника рационально скроена (хотя это уже и не душа, а одно название), убога в своей одномерности, то и духовное выразилось бы как в безобразно смоделированном искусстве. Но чем богаче, красочнее на оттенки и переливы тонов душевный мир, чем полнее он вбирает в себя окружающее, переплавляя его, радуясь его совершенству, тем насыщеннее и глубже духовное содержание творчества, живописи.
К таковым художникам относится Валерий Страхов, язык которого - краски, слух - топа, чувства - оттенки. Он, как и многие таланты, не виртуоз в речениях и не мастер в словесных рассуждениях. Зато как говорят краски его картин! Вот Сухона-река в серой осенней наволоке, а на крутом берегу по-весеннему вспыхнувшие зеленые купола Троицкой церкви в Тотьме, как свечи. Сюжет пейзажа построен неожиданно, на контрасте, зрителя будто холодным ветром пронзает. А вот вологодская речка Песье-деньга (Иван Грозный, по простодушной легенде, потерявши здесь кошелек, бросил в сердцах: "Да пес с ней, деньгой-то!"). Мерцает темными красками зеркало воды перед ледоставом, но такое оно живое, что невольно вспомнишь выражение: "У воды человек не чувствует себя одиноким". Даже в холодном октябре.
Валерий Страхов выдающийся мастер северного - и сельского, и городского - пейзажа. Мы все ждали такого художника, хотя Русский Север и забалован именами прославленных живописцев. Но они, залетные, от Константина Коровина до Виктора Попкова воспринимали местную землю все-таки немного отстраненно, хотя и искренне ей восхищались. Валерий Страхов пишет ее с родным чувством, в молитвенном вдохновении, манера его живописи сразу узнается и потом уже надолго "схватывается" памятью.
Школа Страхова, его традиция - в Московском государственном художественном институте имени В.И. Сурикова, который он окончил в 1984 году. Здесь он "поставил" свою руку, как актер ставит голос, "натаскал" свой взгляд, выработал свою манеру письма. А дальше уж наращивал, развивал, укреплял. За свой талант, труд и жизненное упорство он недавно избран членом-корреспондентом Российской Академии художеств, стал заслуженным художником России, награжден Дипломом Российской Академии художеств за вклад в развитие отечественного искусства. В этом году он выдвинут на Государственную премию Российской Федерации, и сейчас его полотна находятся па выставке в Третьяковской галерее.
В целом эта выставка "выдвиженцев" на премию просто демонстрирует, что для Госпремии по культуре сегодня искусственно снижены любые критерии отбора, скорее она антигосударственная по сути. Из четырнадцати имен только три составляют исключение, то есть имеют отношение к настоящему творчеству, - владимирец Ким Бритов, скульптор А.Ковальчук, вологжапии В.Страхов. Остальные "выдвиженцы" - мельтешащие, только и уважающие свое простенькое или надуманное видение действительности в виде висящих на одной из картин штанов ("И эти-то штаны па Госпремию по живописи выдвинули!" - тихо восклицали некоторые посетители, сокрушенно вздыхая).
На этом вернисаже я как-то по-особому ощутил еще одно качество страховских картин: достоинство настоящей живописи. Коренастый вид русского художника и его излучающие свет полотна казались пришельцами из другого мира. В достоинстве Страхова нет грусти-тоски Ольги Фокиной: "Уцененные, как вещи, мой родной напев и стих". Ничего уцененного в работах Страхова нет и в помине. Наоборот - гордость за свою землю, за свой народ, за свое искусство. Такого богатыря не повалить, хотя наверняка, следуя моде на расхристанное искусство "общечеловеков", обнесут вологодского художника Государственной премией.
Василий Иванович Белов, очень его любящий, недавно признался, что с большим интересом смотрит, как Страхов рисует, как под его кистью рождается картина. Писатель смотрит на рисование как на чудо, а художник воспринимает беловские книги как такое же чудо. Они сейчас вместе, и в жизни, и в творчестве - Белов и Страхов. Равнозначны по силе таланта и равноудаленности от пошлости современного искусства. Каждый друг друга дополняет - пейзаж словом, слово портретом. Есть в них что-то и чисто вологодское, что и словами не выразишь: может быть, добродушная наивность и крестьянская хитреца, открытая доверчивость и сердечная отзывчивость, убежденная строгость и любящая ласка. Словами и красками можно выразить все. Но ценно, когда в этом "все" преобладает "достохвальное приличие" и зрелая сила - нет ни лишнего, ни случайного в отношении к человеку, к земле.
|
