Митрополит Киевский и Галицкий Евгений (Болховитинов), в 1808–1813 годах – епископ Вологодский и Устюжский. Гравюра середины XIX века

Отступление русской армии из Москвы. Иллюстрация А. Апсит к роману Л. Н. Толстого «Война и мир». 1912 год

5. «Я в Вологду попал 
бог весть какой печальною судьбою...»

      Нашествие Наполеона вынудило многих жителей Москвы и некоторых провинциальных городов покинуть свои жилища и отправиться в Нижний Новгород, Петрозаводск, Вологду и другие тыловые города. Утопая в грязи, тянулись подводы правительственных учреждений, обозы с ранеными воинами, нестройные ряды ополченцев, эвакуированное население, колонны пленных. Огромное государство превратилось в «кишащий муравейник».
      Отличительной чертой эпохи Отечественной войны 1812 года стало стирание резких границ между столичной, погруженной в политику, жизнью и «вековой тишиной» жизни провинциальной. События наполеоновского нашествия внесли в облик периферийных территорий существенные перемены. На смену привычной каждодневности пришли ускоренное течение «социального времени», новые общественные настроения и эмоциональное восприятие происходящих событий. Современники вспоминали, что в тихом северном городе, каким являлась Вологда, осенью 1812 года царило необычайное оживление. Будущий декабрист Д. И. Завалишин отмечал в своих воспоминаниях: «Вологду мы нашли набитую уже битком приезжими, удалившимися из губерний, ближайших к Москве и Петербургу и из находившихся по пути движения неприятеля».
      Среди тех, кто в это время оказался в старинном губернском городе, был поэт П. А. Вяземский, вскоре ставший весьма известным. В июле 1812 года он, как и тысячи его сограждан, вступил в ряды защитников Отечества. Записавшись в Московское ополчение, он был принят на службу адъютантом генерала М. А. Милорадовича. Принимал участие в Бородинском сражении. За проявленные храбрость и отвагу в этой битве награжден орденом святого Владимира 1-й степени. Вяземский был болен, и вскоре после сражения покинул ополчение. В конце сентября 1812 года он вместе с семьей прибыл в Вологду и поселился в центре города, неподалеку от Соборной площади.
      По соседству с Вяземскими проживал давний друг их семьи - поэт Ю. А. Нелединский-Мелецкий. Соседство сблизило старых знакомых и способствовало установлению творческих контактов. В этой связи следует отметить, что во время пребывания в Вологде Нелединский повторно перевел «Тормасову оду» и, по замечанию Вяземского, она стала «достойна подлинника». Сам же Вяземский написал в Вологде такие стихотворения, как «В альбом Татьяне Николаевне Остолоповой», «Путь к честности», «Песня», «Оправдание Вольтера», «Вакхическая песня».
      Часто поэты проводили время у «третьего литературного посредника» - вологодского епископа Евгения (Болховитинова), «многие и обширные сведения, редкое добродушие которого придавали этим беседам особенную прелесть». Евгений занимал вологодскую кафедру в 1808-1813 годах. Он благословил вологодских добровольцев, ушедших в Петербургское ополчение. Епископ Евгений был первым историком и собирателем древностей Вологодской епархии. При посредничестве П. А. Вяземского осенью 1812 года он приобщился к созданию знаменитой «Истории государства Российского». Епископ Евгений отправил из Вологды ее автору – Н. М. Карамзину– несколько старинных рукописей, среди которых особенно выделялся «Боянов гимн».Осенью 1812 года П. А. Вяземский установил контакты с поэтом Н. Ф. Остолоповым, служившим тогда в Вологде губернским прокурором. Начинающий столичный поэт сделал это оригинальным образом - он направил губернскому прокурору письмо со стихотворным приглашением посетить его временное пристанище:

      Я в Вологду попал бог весть
      Какой печальною судьбою.
      Московский житель с ранних пор
      Как солнце мой увидел взор,
      О Вологде, перед тобою
      Я признаюсь, – не помышлял,
      Ни в явь, ни между сновидений
      О ней не думал, не гадал...

      Вяземский сообщал о одолевающей его «скуке одинокой», о желании познакомиться с новыми людьми и о том, что при чтении адрес-календаря он увидел в списке чиновников имя Остолопова:

      Светлеет пасмурный мой взор –
      Здесь муз любимец прокурор!
      Не откажи ты мне во дружбе,
      В одной считаемся мы службе,
      Хотя и не в одних чинах...

      Остолопов откликнулся ответным посланием, в котором выражал радость по поводу приезда Вяземского, благодарил за приглашение, однако сожалел, что его визит не может состояться:

      Могу ль явиться я с повязкой,
      С ужасной, черной головой,
      Как с обгорелой булавой?
      Злодеи на меня напали,
      Ограбили и пощелкали
      Так сильно, крепко, что чуть-чуть
      Не привелося мне махнуть
      Туда...
      Но дело, право, не о том:
      По чести, в незнакомый дом
      Предстать уродом очень стыдно.
      И так уж поневоле видно,
      Я должен неучтивым быть,
      Сперва тебя к себе просить.
      Приди – прошу и ожидаю...

      Обменявшись стихотворными посланиями, поэты встретились, и между ними завязалась дружба. «Вообще литература, – вспоминал Вяземский о жизни в Вологде, – была любимым развлечением в тяжкую осень 1812 года. Особенно, когда военные действия приняли лучший оборот и с освобождением Москвы от неприятеля сердце у нас отлегло и ... прежние испытания были забыты». Оказавшись оторванным от привычной московской жизни, Вяземский остро ощущал отсутствие старых друзей, составлявших довольно узкий круг поэтического сообщества. С нетерпением он ожидал от них писем. Именно из Вологды осенью 1812 года поэт направил стихотворное послание «К моим друзьям Жуковскому, Батюшкову и Северину».
      Вяземский переписывался с поэтами и общественными деятелями К. Н. Батюшковым, В. Л. Пушкиным, Д. П. Севериным, П. В. Мятляевым, Н. Ф. Грамматиным. Из Петербурга ему приходили письма от Н. М. Карамзина и В. Л. Жуковского. Последнее письмо в Вологду П. А. Вяземскому пришло в конце января 1813 года от А. С. Грибоедова. В опустошенную Москву собирались ее жители, и будущий автор комедии «Горе от ума» зазывал поэта отправиться в Первопрестольную: «Бросайте же Вологду и приезжайте насладиться той радостью, с которой вас встретят все наши добрые знакомые, к которым прошу причислить и вашего усердного А. Грибоедова. Тысячу добрых пожеланий от меня князю».
      Покинул Вологду Вяземский в феврале 1813 года. Первоначально он намеревался вернуться в армию, однако по слабости здоровья покинул службу и поселился в имении Остафьево.

Вид набережной города Вологды. Гравюра Ф. Зайцева из
«Памятной книжки Вологодской губернии на 1858 год»

      Одновременно с П. А. Вяземским в эвакуации в Вологде находились профессор Московского университета Христиан Шлецер, известный московский врач и автор «Истории медицины» Рихтер, а также предводитель русских масонов О. А. Поздеев. Следует отметить, что в Вологде еще никогда сразу не собиралось столько известных людей. Все они внесли заметное оживление в патриархальную жизнь губернского города. Во время Отечественной войны 1812 года в этот уголок старины со всех концов страны шли потоком письма с известиями о литературной и общественной жизни государства. По-особому относились к письмам из армии – они переходили из рук в руки, выполняя функции газеты: их не стеснялись передавать друг другу и переписывать.
      Осенью 1812 года в Вологде можно было встретить сподвижника М. М. Сперанского опального М. Л. Магницкого. В Вологду, назначенную ему местом ссылки, Магницкий прибыл 28 марта 1812 года. Поселился он во Фрязинове - отдаленной заречной части города. По отношению к бывшему высокопоставленному государственному чиновнику вологодский губернатор оказывал «всякую пристойность по его чину», но, вместе с тем, предпринимал меры для организации наблюдения забывшим сановником. Столичные власти предписывали губернатору постоянно «доносить министру полиции обо всем замечательном на счет изгнанника и всех лицах, с которыми он будет иметь знакомства или частыя свидания; письма его, равно и к нему присылаемыя, представлять в подлиннике к тому же министру, для доклада государю, даже тогда, когда его величество будет находиться в отлучке из Петербурга». Наблюдение показывало, что ссыльный в Вологде жил «тихо и скромно, не заводил ни с кем особеннаго знакомства и в положении своем казался довольно спокойным». Обыватели губернского города сторонились «неблагонадежного» чиновника, подозревая его в связях с французами. Однако, как следует из документов, все же находились вологжане, помогавшие Магницкому тайно переправлять в другие города корреспонденцию. В период вологодской ссылки он смог весьма активно обмениваться корреспонденцией с М. М. Сперанским, действительными статскими советниками П. Г. Мосальским и Ф. И. Цеером, К. и Ш. Кавелины-ми и другими. Кроме того, М. М. Сперанский, зная, что его адресат «нуждается в средствах для существования, препровождал к нему... денежные вспомоществования».
      Отстранение от власти и немилость императора по отношению к некогда всесильному сановнику продолжались четыре года. Познакомившись в конце своей ссылки через П. И. Мелиссино с графом А. А. Аракчеевым и сумев снискать расположение управляющего делами Собственной его императорского величества канцелярии, опальный чиновник в августе 1816 года был отправлен в Воронеж на должность вице-губернатора.
      Одновременно с жителями Первопрестольной в Вологду были эвакуированы ценности и святыни Московского Кремля. Сохранившиеся источники позволяют восстановить этот процесс с точностью до дня.
      26 августа. Обер-прокурор Святейшего Синода князь А. Н. Голицын в письме к викарию Московскому епископу Дмитровскому Августину интересовался о предпринятых мерах по сохранению московских ризниц на случай оккупации Москвы. Преосвященный в ответе А. Н. Голицыну сообщил, что в данном мероприятии руководствуется указаниями графа Ф. В. Ростопчина. В письмах к главнокомандующему викарий настаивал на необходимости отправить из столицы, «во всех церквах и монастырях обобрав серебряные утвари и другие драгоценности». Граф на это мероприятие не согласился, «ибо все церковное серебро, ежели попадет в руки неприятелю, не может зделать значительного для России убытка, а между тем обобрание церковных утварей может произвести в народе волнение и опасное смятение». Ростопчин предложил викарию Августину приготовить к отправлению из Москвы лишь сокровища, хранящиеся в ризнице. Особо почитаемые иконы и те церковные сокровища, «что всегда открыты народу», были исключены из списка готовящихся к эвакуации ценностей. Московский викарий поручил ректору Духовной академии и Симоновскому архимандриту Симеону собрать патриаршую ризницу и библиотеку, святое миро в серебряных кувшинах, подготовить к эвакуации все хранящиеся в соборных и монастырских ризницах драгоценности.
      30 августа. Обстановка на фронте угрожающая. Главнокомандующий в Москве письменно указал викарию Августину отправлять соборную ризницу в Вологду.
      31 августа. Отступление русской армии продолжалось. До Москвы оставался лишь один дневной переход. Викарий Московский епископ Дмитровский «имел личное сношение» с графом Ф. В. Ростопчиным. Обсуждалась роль приходских священников Москвы в ходе эвакуации церковных ценностей. Им поручено отвозить «с собою из церквей, сколько могут, серебреные утвари». Священники, в соответствии с согласием главнокомандующего, «вывезли с собою некоторые утвари значительной цены или скрыли их в местах удобных».
      1 сентября. Теснимая неприятелем русская армия подходит к Москве. До города совсем недалеко: уже видны Замоскворечье и Кремль, многие соборы и монастыри Первопрестольной. На совете в Филях ставка главнокомандующего М. И. Кутузова принимает решение об оставлении Москвы. В этот день викарий служил в Успенском соборе. Москва, по свидетельству Августина, представляла собою фронтовой город: «Дорога от моего подворья до Кремля покрыта была пушками и прочими воинскими снарядами». Ценности и святыни Московского Кремля, погруженные вместе с ризницами московских монастырей, патриаршей библиотекой, архивом дел Московской консистории и Московской конторы Святейшего Синода, было решено отправить в Вологду под надзором высшего московского духовенства.
      2 сентября. В Москве началась массовая эвакуация. Обозы с церковными ценностями направились по дороге через Ярославль в Вологду. Их сопровождали ректор Духовной академии Симеон, протоиерей Архангельского Кремлевского собора Алексей Шумилин и настоятели ряда московских монастырей.
      Начало октября. Сокровища прибыли в Вологду и были помещены в Спасо-Прилуцком монастыре. Для их размещения использовали огромный Спасский собор, стоявший пустым, поскольку в нем в 1811 году произошел сильный пожар.
      В конце декабря 1812 года сокровища Московского Кремля были отправлены из Вологды обратно в Москву.
      Любопытно, что на кровле монастырского корпуса, в котором помещались кельи преосвященного Иринея, по словам краеведа Ф. Н. Фортунатова, долгое время оставался и еще один памятник времени Отечественной войны 1812 года: три украшенные гирляндами цветов декоративные урны, на одной из которых было изображение Всевидящего Ока с подписью «1812 год». Ниже располагалось двустишие, адресованное монастырю:

      Безбедно Бог меня в сей лютый год хранил,
      Москве разсеянной убежищем я был...

      Захваченная войсками Наполеона Москва оказалась в бедственном положении. В покинутом жителями городе целую неделю свирепствовали пожары, уничтожившие большую часть его застройки. Многие здания Москвы, в том числе почитаемые всей Россией кремлевские соборы, были осквернены и разграблены неприятелем. Но ценнейшие памятники русской церковной старины были спасены. И спасены они были в Вологде...

Храмы Спасо-Прилуцкого монастыря. Здесь в течение трех месяцев (в октябре–декабре 1812 года) хранились эвакуированные из Москвы православные святыни и сокровища церковных ризниц