www.booksite.ru Память Вологды

Весь Башлачёв

Широглазов А.
«Время колокольчиков»

Когда-то замечательная русская поэтесса Новелла Матвеева в одной из своих песен-баллад вывела универсальную формулу общественной сути поэтического творчества:
 

Конечно, это женское видение, а потому и – мягкое, сглаженное по углам. А вот о том же самом, но по-мужски хлестко, твердо:
 

Или
 

Это уже Александр Башлачев – русский поэт (с ударением на оба слова!) более поздней эпохи, человек во многом парадоксальный и так до конца никем и не понятый. Он слишком рано ушел из жизни, чтобы оставить после себя хоть какую-то расшифровку своих слов и поступков. И нам остается искать объяснения им лишь в его немногочисленных произведениях. А это нелегко, ибо – глубокий и мудрый поэт – в жизни своей он так и остался мальчишкой, верящим в «рок-н-ролл – славное язычество» и отдающим людям «все... из того, что дано». И частенько под одной обложкой книги «мирно» уживаются его гимны року с объединяющим «МЫ» («Время колокольчиков») и полнейшее невосприятие его атрибутов и принципов:
 

Или
 

Для того, чтоб говорить о Башлачеве-рокере дальше, необходимо сделать небольшой экскурс в недавнее прошлое.

Возникновению авторской песни мы обязаны хрущевской «оттепели», хотя некоторые исследователи склонны искать истоки «бардовской волны» в романсах XIX века, в ариетках Вертинского и чуть ли не в псалмах Давида. Все это любопытно, но в корне неверно. Для рождения авторской песни был необходим определенный социальный фон. И он возник в начале 60-х. Причем поначалу барды не отделяли себя от эстрады и даже беспечно заимствовали известные мелодии, прибавляя к ним свои слова – более глубокие и содержательные, чем в оригинале. Возможно, что на этом все бы и закончилось, да партия решила «закрутить гайки». Мало того: эстрада вдруг понемногу стала занимать в обществе абсолютно несвойственное ей место – учителя жизни. Никогда раньше ей не придавали такого идеологического значения, как в 70-х. Практически ни одно партийное начинание не обходилось без эстрадной поддержки: целина, БАМ, Братская ГЭС, Усть-Илим. Кроме того, с помощью поп-музыки начало опошляться все, что так или иначе связывало народ в единую нацию: память о войне, история, христианские добродетели. Всё же, что не соответствовало партийной линии, подвергалось жесточайшей цензуре. И неожиданно авторская песня осталась единственным видом неподцензурного искусства. Этому способствовали магнитофоны, разносившие произведения Окуджавы, Высоцкого, Визбора, Галича по всей стране, и лесные фестивали, которые весьма трудно было направить в идеологическое русло.

С этого момента авторская песня стала песней протеста интеллигенции против партийного диктата и эстрады как главного выразителя воли КПСС. Именно поэтому под её знамена встали те, кто не мог заниматься творчеством на официальной основе: опальные художники, поэты, музыканты, неугодные философы. Самодеятельный песенный жанр перерос свои самодеятельные рамки и стал фактом настоящего искусства.

Однако в конце 70-х внутри авторской песни уже назревал кризис: ушел из жизни В. Высоцкий, надолго замолчал Б. Окуджава, покинули страну Ю. Алешковский и А. Галич. Оставшиеся же барды все дальше уходили в мир собственных переживаний и все реже откликались на злобу дня. И революционно настроенная молодежь постепенно стала уходить в рок-музыку, которая стремительно набирала обороты и грезилась в то время спасительным берегом для юных радикалов. Вместе с ними потянулась в рок и часть художников-авангардистов, нетрадиционно мыслящих философов и эпатажных поэтов.

На какое-то время показалось, что возник новый жанр со своей эстетикой, атрибутикой, музыкальной основой. Однако все это было лишь героической попыткой свести воедино импортный рок и отечественную авторскую песню. И по большому счёту она не удалась. Особенно это стало видно в середине 80-х, когда все стало постепенно становиться на свои места: художники снова вернулись в мастерские, философы получили места на кафедрах, поэты прорвались в толстые журналы. Те же, кто остался, оказались не в состоянии противопоставить свое «творчество» ни зарубежному року, ни авторской песне. «Русский рок-н-ролл» как самостоятельный жанр практически прекратил свое существование. Именно в это время в него вошел Александр Башлачев.

Вообще, тема «Башлачев и рок-н-ролл» тема особая и даже определяющая для понимания жизни и творчества поэта. Но разобраться в ней совсем не просто. С одной стороны, практически все написанное Александром идет вразрез с основными постулатами рок-движения, с другой, – его влияние на творчество самых известных рок-музыкантов столь велико, что всю историю отечественного рока можно разделить на два этапа: До Башлачева и После. Все неудачные «русские» эксперименты Гребенщикова, дикое извращенное православие Кинчева, праславянская заумь Ревякина – все это башлачёвское влияние, попытка дотянуться до его высот. Попытка, естественно, тщетная, ибо трудно соединить несоединимое и объять необъятное. Сама эстетика рока подразумевает полутинейджерский протест городского люмпена против общества потребления, и народная система образов в соединении с данной эстетикой выглядит чужеродным элементом, коим она, по существу, и является. Недаром же повзрослевшие и поумневшие лидеры рока так великолепно и органично вписались в космополитическую среду. Как будто там и были. И за Башлачевым вроде бы больше никто не тянется – куда им! Да и зачем – деньги-то за такое творчество не платят...

Впрочем, это понятно сейчас, когда со смерти Александра прошло уже много лет. А тогда – в средине 80-х – песни Гребенщикова все еще казались откровением, безграмотный Кинчев слыл «революционером», а питерский рок-клуб представлялся последним оплотом свободомыслия. И наивный Башлачев купился на эту дешевую мишуру и лжефилософичность. Это стало началом его конца.

Сейчас трудно судить о том, что именно стало причиной его странного решения: набившая оскомину провинциальность Череповца, дружба с музыкантами из «Рок-Сентября», рутинная газетная работа или посулы Артемия Троицкого. Разные люди выдвигают разные версии, подчас прямо противоречащие друг другу. Но факт остается фактом: в один прекрасный момент Александр – исконно русский человек, по своему мироощущению и таланту близкий к Рубцову и Прасолову – вдруг очертя голову кинулся в омут ложных истин и откровенной бездуховности.
Глубоко православный в душе, он окунулся в атмосферу сатанизма, безверия, дилетантского заигрывания с буддизмом и индуизмом – во все то, что осталось после отхода от рок-движения интеллектуальной элиты. Впрочем, нужно отдать ему должное, он довольно быстро понял, в какую клоаку он попал, хотя все ещё пытался отделить зёрна от плевел. В «Случае в Сибири» Башлачев очень точно охарактеризовал свои взаимоотношения с «товарищами по цеху»:
 

Хотя долгое время он ещё пытался цепляться за принятые им за чистую монету «принципы» рок-движения: 
 

Но громогласное «мы» все чаще сменялось в его стихах-песнях горьким «я»:
 

Впрочем, вполне возможно, что сладкий самообман мог продлиться у Александра довольно долго: как всякий настоящий поэт, он жил в мире своих иллюзий и миражей, и мир этот порой казался пусть иллюзорным, но все-таки спасением от житейской прозы. Но воспользоваться этой лазейкой ему не дали. К концу 80-х процесс коммерциализации рок-н-ролла принял угрожающие масштабы. Один за другим предавали свои же собственные «принципы» его «друзья», легко переходя из андеграундной культуры в массовую. Терпеть все это было невыносимо. Обиды накапливались как снежный ком. И в глубине души зрела страшная мысль: меня обманули. А ведь ради этого мира он бросил дом, родной город, пусть не любимую, но хорошо оплачиваемую работу. А в 28 лет, да еще при внутреннем максимализме, очень трудно адекватно воспринять свершившееся и принять мудрое решение.

После смерти многие «деятели» рок-движения сочтут своим долгом высказаться в прессе по поводу. Читать их откровенно грустно, а Башлачева искренне жаль: он так и не сумел стать СВОИМ в этой пестрой компании. Для рок-тусовки Александр так навсегда и остался чужаком. Ни всклокоченные волосы, ни колокольцы на шее, ни хриплое пение-крик не смогли приблизить его к тому миру, в котором он так хотел оказаться своим. Он пытался докричаться до толпы – его никто не слушал, он писал великолепные стихи – их никто толком не понимал. Для «серьезных» поэтов он так и остался рок-крикуном. «Папа» Градский выставил его из своего дома, сочтя очередным «непризнанным гением». Башлачев задыхался от одиночества, от обиды, от непонимания. И писал, писал, писал...

Он очень торопился, работал на разрыв, лихорадочно, пытаясь выплеснуть из себя наболевшее, сокровенное. Он боялся опоздать, ибо, как никто понимал, «что поэты в миру после строк ставят знак кровоточия».

И вдруг наступила тишина. Пронзительная. Страшная. Горькая. Он сказал все, что мог на тот момент. А повторяться не хотел. И ему показалось, что он прошел те «семь кругов беспокойного лада», о которых некогда писал. И...
 

Конечно, в вопросах жизни и смерти каждый решает сам. Но мне почему-то кажется, что живой Башлачев был никому не нужен (кроме родителей, конечно). Слишком он мешал тем людям, которых считал своими друзьями. Рядом с ним они просто не могли не чувствовать себя ущербными, бесталанными, продажными. И предлагая ему в тысячный раз выпить за рок-н-ролл, они исподволь подталкивали Александра к непоправимому шагу. А много ли поэту нужно для того, чтоб сорваться?

И сегодня, когда металлургическое начальство вкладывает огромные деньги в постановку рок-балета «Я получил эту роль», мне безмерно горько от мысли, что и здесь Башлачева по-своему предали: в родном городе он оказался так же невостребован, как и в Питере, и в Москве. До сих пор в Череповце не вышло ни одной Сашиной книги, а вот его бывший «друг» купается в деньгах...

Когда-то, Гейне сказал: «Если мир треснет – трещина пройдет по сердцу поэта». Башлачев подтвердил эту мысль собственной судьбой. И сегодня очень трудно представить его среди нас: его болезненное чувство справедливости спалило бы его дотла от невозможности изменить этот несправедливый мир. Но его стихи продолжают жить и будоражить наши души. И в том, что в нас осталось ещё что-то человеческое, есть и его заслуга!

1999 год. Череповец

Источник: Широглазов А. «Время колокольчиков» / А. Широглазов // СашБаш (Александр Башлачев) : библиогр. указатель / сост. Т. А. Петрова ; МУК «Объединение б-к», ЦГБ им. В. В. Верещагина, СБО. – Череповец : [б. и.], 2007. – С. 3.