Летом 1992 г. на территории Белоозера - одного из древнейших городов Северной Руси - были обнаружены интереснейшие вещи: два миниатюрных образка-подвески, вырезанных из темного сланца. Выброшенные волнами Шексны к нашим ногам, эти находки дают повод для разговора о необычной и трагической судьбе Белоозера, ныне ставшего археологическим памятником, на две трети затопленным Волго-Балтийской водной системой.
Редкие упоминания в летописи о Белоозере высвечивают лишь отдельные вехи его истории. Первыми его насельниками летописец называет весь - одно из финно-угорских племен 1. "Сказание о призвании Варягов" сообщает о вокняжении на Белоозере в 862 г. Синеуса, брата Рюрика, занявшего новгородский стол. С конца XI в. Белоозеро входило в состав Ростово-Суздальской земли. Благодаря своему удаленному географическому положению город в 1238 г. избежал монголо-татарского разгрома и послужил убежищем для ростовского епископа Кирилла. Возвращаясь из Белоозера после ухода татар, Кирилл подобрал на р. Сити обезглавленное тело великого князя Юрия Всеволодовича, погибшего в бою с татарами, и привез его для погребения в Ростов. К страшному 1238 г. относится образование самостоятельного Белозерского княжества. Белозерский стол получил Глеб - годовалый сын князя Василька Константиновича, взятого в плен на Сити, а затем казненного татарами. Глеб прибыл на Белоозеро и вступил во владение лишь в 1251 г., после достижения совершеннолетия. Белозерское княжество сохраняло независимость до начала 1380-х годов, когда после гибели на Куликовом поле белозерских князей старшей линии, оно перешло под власть московского великого князя Дмитрия Ивановича Донского, что было закреплено в его завещании 1389 г. Источники XIV в. фиксируют существование на Белоозере двух "городков" - старого и нового. Последнее упоминание о "старом городке Белозерском" относится к 1398 г., когда он был захвачен и сожжен новгородским войском. Упадок "старого городка" начался, однако, значительно раньше - в конце XIII - первой половине XIV в. Очевидно, уже в XIV в. центром Белозерского княжества был "новый городок", идентифицируемый с современным городом Белозерском. Все летописные сообщения о Белоозере XV в, относятся уже к новому городу.
За скупыми летописными упоминаниями о Белоозере угадываются высокий статус его как политико-административного центра и особая роль как города на славяно-финском пограничье, тесно связанного с метрополией и в то же время защищенного благодаря своему географическому положению от многих военных и политических катаклизмов, потрясавших центр.
Белоозеро оказалось в поле зрения археологов раньше, чем многие другие древнерусские города. Летом 1860 г. Императорская Археологическая комиссия отправила "для археологических разысканий в окрестностях Белого озера" коллежского секретаря Я. М. Лазаревского и титулярного советника Ю. Б. Иверсона, ассигновав на эти цели солидную по тем временам сумму - около 550 руб. Объехав Белое озеро, Лазаревский составил подробное описание нескольких мест, прочно связанных в белозерских преданиях с событиями далекого прошлого. Среди них было урочище Старый город на правом берегу р. Шексны, в двух с половиной верстах от ее истока из Белого озера. Составленное в XVII в. историческое сочинение "О зачале и о создании Троицкого монастыря, что на Усть-Шексны" помещало на это место древнейшее Белоозеро, впоследствии перенесенное на 15 км к западу. В 1860-х годах Старый город представлял собой невысокий ровный берег р. Шексны, занятый полями и лугом, с тремя земляными насыпями, на одной из которых стояла часовня св. Василия Великого. Прорезав траншеями две насыпи, Иверсен обнаружил в них средневековые погребения, а в основании - культурный слой с камнями от печей и кухонными остатками. Выяснилось, что предания о Старом городе у истока Шексны имеют под собой историческую почву; таким образом, были получены ориентиры для дальнейших исследований.
Широкие раскопки в урочище Старый город были начаты в 1949 г. московским археологом Л. А. Голубевой и продолжались с перерывами 12 лет. Когда Голубева впервые обследовала территорию средневекового Белозерска, памятник представлял собой своеобразный археологический заповедник. На ровном лугу заметно выделялись большие бугры, тянувшиеся цепочками вдоль берега, - это были задернованные развалины печей-каменок, оставшиеся на местах средневековых построек. Отметив их на плане, исследовательница смогла еще до начала раскопок составить представление о планировке города, вытянутого вдоль Шексны. После периода запустения Белоозера город и его территория, за исключением некоторых участков, никогда не застраивались и не разрушались земляными работами. На глубине 30 - 40 см, а иногда прямо под дерном, залегал непотревоженный культурный слой с четким чередованием напластований, относящихся к различным эпохам и содержащих остатки построек и сотни средневековых вещей.
Благодаря работам Голубевой открылась панорама древнерусского города с яркой и своеобразной материальной культурой, синтезирующей славянские и финские элементы. Влажный грунт здесь, как и в Новгороде, сохранял остатки средневековых построек - жилых домов, кузниц, хлевов, а также уличные мостовые, деревянное замощение дворов, частоколы, разделявшие городские усадьбы. Выяснилось, что древнейшие слои относятся к Х в., причем культура Белоозера в это время носит отчетливо выраженный финно-угорский характер. Лишь в XI в. славянский элемент становится господствующим. XI и в особенности XII века ознаменовались бурным ростом городской территории, прекратившимся в следующем столетии 2.
Хотя прежними раскопками удалось вскрыть значительные площади - около 5,5 тыс. м, сегодня мы знаем, что это всего лишь примерно сотая часть территории средневекового города. Белоозеро давало перспективу работ на многие десятилетия. Однако в 1965 г. сооружение плотины на Шексне и подъем уровня воды вынудили археологов прекратить раскопки. Большая часть средневекового города оказалась затопленной.
Создание водохранилища сыграло роковую роль в судьбе замечательного памятника, но на этом не исчерпывались все разрушения, которым подверглись обе его части, как ушедшая под воду, так и незатопленная. Символическим актом уничтожения главной святыни города можно считать устройство силосной ямы на кургане, на месте снесенной часовни Василия Великого. Согласно белозерским преданиям, часовня была сооружена там, где стояла соборная церковь Белоозера, а еще ранее находилось языческое святилище. Местные легенды помещали в часовне могилу князя Глеба Васильковича, в действительности умершего в 1278 г. на ростовском княжении и погребенного в Ростове Великом. Над мнимой могилой Глеба была сооружена каменная гробница, и дважды в году на праздник св. Бориса и Глеба служилась панихида. В 1950-х годах и часовня, и курган были разрушены, в 60 - 70-е - почти полностью срыт карьером могильник средневекового города; примерно тогда же по незатопленной части Белоозера была проложена новая дорога. В 1985 г. объектом разрушения стала подводная часть города - она была срыта земснарядом для более удобного судоходства.
Сегодня старый город представляет собой заболоченную низину с уродливыми лодочными сараями, грудой битого кирпича на месте разрушенной церкви XIX в., двумя изрытыми ямами и заросшими крапивой буграми, в которых трудно узнать "курганы", привлекавшие любознательных путешественников прошлого века. Исследовать Белоозеро привычными археологическими методами - путем раскопок - сейчас невозможно, так как на глубине 30 - 40 см под лопатой появляется вода. Но невозможно и оставить Старый город без надзора, поскольку каждый квадратный метр земли здесь насыщен десятками древних вещей. С 1990 г. постоянный сбор их на разрушаемых участках ведется по специальной методике С. Д. Захаровым. За три года собрана огромная коллекция, включающая самые разнообразные предметы - от стеклянных бисерин до железных топоров и лопат.
Среди находок 1992 г. привлекает внимание необычный предмет - круглая подвеска из темно-серого камня диаметром около 2 см. В сложном геометрическом орнаменте, выполненном в технике необыкновенно тонкой резьбы, с трудом угадывается стилизованное изображение четырехконечного креста, в средокрестие которого вписан еще один крест в ромбической раме. Если изображение в средокрестии вполне традиционно для древнерусского прикладного искусства, то общая схема рисунка на подвеске и орнамент из пересекающихся под прямым углом лент не имеют аналогий в памятниках культовой мелкой пластики. При этом обнаруживается сходство с некоторыми ювелирными украшениями (прежде всего с так называемыми решетчатыми подвесками), которые изготовлялись в смешанной славяно-финской среде и пользовались широким спросом на Севере. Но можно ли предположить, что резчик по камню, мастер, ориентированный на вкусы аристократической части общества, копировал бронзовые украшения - массовую продукцию провинциальных ювелиров? Мы привыкли считать, что направление заимствований было обратным: ювелиры, работавшие с бронзой и свинцово-оловянистыми сплавами, воспроизводили в этих материалах орнаментальные мотивы, первоначально воплощенные в более дорогих и трудных для обработки материалах; золоте, серебре и камне. Кроме того, нет никаких свидетельств, что искусный резчик, изготовивший миниатюрную подвеску, работал на Севере. Т. В. Николаева, крупнейший специалист по древнерусскому прикладному искусству, считала другие каменные иконки, найденные в Белоозере ранее, продукцией киевских мастерских 3 .
Разрешить вопрос о возможности работы резчиков по камню в Белоозере позволяет вторая находка - миниатюрная иконка с изображением святого в рост. Она осталась незаконченной; одна половина фигуры святого выделена рельефом, другая процарапана на камне. На образке нет надписи, обозначавшей имя святого, однако некоторые детали изображения - полукняжеская шапка, крест (символ мученичества), в правой руке святого - меч, на рукояти которого покоится левая рука, плащ, спускающийся с левого плеча и частично прикрывающий руку, - не оставляют сомнения в том, что перед нами изображение святого князя - Бориса или Глеба. Бородатое лицо с выступающим подбородком и длинные, спускающиеся на плечи волосы, позволяют с большой вероятностью идентифицировать его как Глеба.
Борис и Глеб, сыновья киевского князя Владимира Святославича, погибшие от рук наемных убийц, посланных их братом Святополком, стали первыми русскими святыми. Они почитались как заступники и покровители Русской земли, в особенности ее князей и воинов, и изображались с оружием и атрибутами княжеской власти и почти всегда вместе. Одиночное изображение святого князя на образке из Белоозера необычно и связано, вероятно, с тем, что он предназначался для человека, особо рассчитывавшего на его заступничество, - вероятно, потому, что при крещении получил имя Глеб.
Оба образка не имеют четких стратиграфических дат. Участки города, на которых они найдены, были заселены с XI в.; на одном жизнь продолжалась до XIV в., второй запустел в XIII в. Учитывая общую хронологию материалов Старого города и стилистические особенности этих двух находок, их можно, скорее всего, отнести ко второй половине XII - XIII в.
Традиция изготовления каменных иконок пришла на Русь из Византии. В XII - XIII вв. они производились в наиболее крупных городах, таких, прежде всего, как Киев и Новгород. В отличие от медных образков, которые отливались и предназначались для всех слоев населения, каменные иконки мастера изготовляли по специальному заказу. Обычно их носили в дорогих оправах из серебра и золота. Но почему на белозерской иконке с изображением Глеба нет ушка для подвешивания? Круг заказчиков каменных иконок был сравнительно узок и ограничивался в основном феодальной аристократией. На Севере каменные иконки XII - XV вв. встречаются исключительно редко: три экземпляра найдены ранее в Белоозере, по одному в Луковце под Череповцом, в Вологде и Великом Устюге. Далеко за полярным кругом, на о. Вайгач, при раскопках языческого жертвенного места Болванский Нос обнаружена серебряная оправа от каменной иконки такой же формы, что и белозерская, - с закругленными верхними углами.
Новые находки каменных образков несколько меняют сложившиеся представления о роли Белоозера в культурной истории Севера. В монографии Л. А. Голубевой этот город рассматривается как своеобразный форпост древнерусской культуры на таежных окраинах. Действительно, в течение нескольких столетий Белоозеро оставалось крайней географической точкой, которая поддерживала тесные связи с южными областями, прежде всего с Киевом, Свидетельств этих связей немало: свинцовые печати Святополка Изяславича и его преемника на киевском столе Владимира Мономаха; неопределимая византийская печать; обломки красноглиняных амфор из Северного Причерноморья, служивших для перевозки вина и масла; гладкие четырехконечные крестики из розового шифера, мрамора и яшмы; византийские стеклянные браслеты с перевитьем. Археологические материалы раскрыли особый облик этого памятника как точки "скрещения" славянских и финских традиций, места, где славянские колонисты осваивали культурные достижения финно-угорского мира. Например, именно в Белоозере некоторые типы архаичных финно-угорских украшений - коньков и уточек - стали воспроизводиться городскими ремесленниками и изготовляться для широкого сбыта, в том числе и среди славянского населения. Однако все известные ранее изделия художественного ремесла, связанные по своему происхождению с Белоозером, - это продукция, предназначенная - при всех ее эстетических достоинствах - для массового, рядового потребителя.
Находка неоконченного образка свидетельствует, что культурные связи Белоозера с метрополией не ограничивались импортом готовых предметов художественного ремесла. Здесь работали резчики по камню - выходцы из центральных и южных областей Руси или местные уроженцы, освоившие это редкое, сохранявшее свой элитарный характер искусство. Мастера, в совершенстве овладевшие техникой резьбы, не всегда придерживались обычной для древнерусской школы орнаментики и стилистики. Один из них решился на совершенно необычный для средневекового искусства эксперимент: попытался перенести в "аристократический" камень орнаментальные мотивы "простонародных" бронзовых украшений, восходящие к традициям финно-угорской металлопластики.
Случайно ли, что святой, изображенный на каменной иконке, соименен первому белозерскому князю? Нельзя ли предположить, что именно Глеб Василькович или кто-либо из членов его семьи был заказчиком каменного образка? Дата иконки и высокое мастерство резчика, наметившего на камне миниатюрную фигуру святого, делают это предположение весьма вероятным. Но для доказательства нужны дополнительные факты. Если бы образок происходил из раскопок и был связан с определенными культурными слоями, постройками и другими находками, возможности точной идентификации его заказчика были бы несравненно большими.
Древности затопленного Белоозера вызывают сегодня у исследователей смешанные чувства; к ощущению удачи, сопутствующему всяким археологическим находкам, примешивается острое сожаление о неполноте информации, о колоссальных потерях в исторической памяти. В то же время находки не оставляют сомнения в том, что средневековый город, даже ушедший под воду, полуразмытый и почти не доступный для обычных раскопок, представляет огромную ценность и требует особого режима охраны.
1. Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII в. М., 1978. С. 26.
2. Голубева Л. А. Весь и славяне на Белом озере. X-XIII вв. М., 1973.
3. Hикoлaeвa Т. В. Древнерусская мелкая пластика из камня. XI-XV вв. // Свод археологических источников. Вып. 41-60. М., 1983. С. 57, 59.