Молчат гробницы, мумии и кости,
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь письмена.
Так определил Иван Бунин значимость для истории слова и письменного текста. Слово - нетленный памятник народной культуры. Молчат каменные храмы и деревянные избы, беззвучны обширные поля и луга, в тишине музейных залов покоятся археологические находки. Лишь Слово звучит постоянно, самозначимо в любые времена, его смысл заново открывается новым и новым человеческим поколениям. Слово помогает восстановить мир Древней Руси, ее быт в конкретных вещах и предметах, нравы и обычаи людей, порядок семейных праздников и трагические события ратных годин. Речевое творчество народа открывает нам характер предков, их гениальность, помыслы и чаяния, отношение к другим народам, осознание места человека в живом мире, среди людей.
Память о прошлом хранит всякое слово, но особо важны показания письменных памятников прошлых эпох. Они в большом количестве сохраняются в Государственном архиве Вологодской области и в Вологодском областном историко-художественном музее-заповеднике. Это рукописные книги разного содержания: сборники литературных и исторических произведений, лечебники, хозяйственные книги, книги знаменного (или крюкового: крюки - старинные знаки нотной записи) письма.
В одной из архивных рукописных книг находим городскую летопись первой четверти XVIII века. Ее сочинитель признается: "Имех аз немалое желание дабы ми изследовати о своем отечестве, а именно о граде Вологде: отколе разстояние и колких лет ея имущество, кем устроился и где граду первенство".
В "Сказании о различных ересях" автор сообщает о себе: "Не вем, како начати: невежда бо есть и поселянин". Но этот сельский житель умело и грамотно разбирает отступления от церковных канонов своего времени в ведении службы, чтении книг, произношении отдельных слов.
Главное богатство нашего архива - столбцы, то есть документы государственных, религиозных и местных учреждений, частные бумаги XVI-XVIII веков. По внешнему виду - это узкие, 14-17 сантиметров шириной, полосы бумаги или ставы. Длина же была различной: ставы, содержащие запись одного дела, склеивались друг с другом. Такой документ достигал двадцати и более метров. Отсюда название: столбец. Для удобства хранения столбец свертывали в трубку, свивали. Отсюда другое название - свиток. Хранили их на деревянных полках, особо важные и ценные держали в узких деревянных футлярах, которые в разное время имели различные названия: ковчег, колодка, лагалище, чехол.
В фонде 1141 насчитывается 25 рукописей 1659-1724 годов, относящихся к Устюжне. В фонде 1260, описание которого сейчас заканчивается, насчитывается около 30 тысяч столбцов, хранящихся в 56 картонных коробах. Попытки разобрать эти материалы предпринимались неоднократно, в частности, местные краеведы издали "Описание собрания свитков, находящихся в Вологодском епархиальном древнехранилище" (Вып. I-XIII. Вологда, 1899-1917 гг.).
По принадлежности это документы судного приказа архиепископского дома, бумаги местных монастырей и местных канцелярий. По содержанию это дела о земельных тяжбах и сборе податей, об оскорблениях, ссорах, дележе имущества. В составе дел челобитные, отписки, явочные, допросные речи, сказки, доездные грамоты, грамотки. Следует отметить также книги для записи молотьбы, для учета продуктов, одежды и обуви, вина, оружия, воска и ладана, хлеба и солода.
Из этих материалов выясняется, что самыми крупными землевладельцами в крае были местные монастыри и архиепископы. Узнаем мы о характере и количестве различных сборов с крестьян, о бедственном положении земледельцев в неурожайные годы. В челобитной 1697 года читаем: "Государю преосвященному Гавриилу архиепископу вологодскому и белоозерскому бьют челом и плачутся сироты твои крестьянишка Белозерского уезду Чуровские волости деревни Богоявленские Тимошка Кузьмин, Иванко Семенов, что сироты бедны и скудны. Хлеб: рожь и овес - вызяб, и скотинишко от их скудости испродали. К новому году рожь на семена купили и сеяли ныне мы, сироты, от скудости своей мало. З женишками своими, з детьми наши в мире бродим, помираем з голоду, а ярового хлеба овса сеять нечем, потому что овес вызяб".
В столбцах описываются различные бытовые ситуации, хозяйственные сделки, промысловые и охотничьи истории: охота с самострелом на векш, то есть белок, спор из-за огородной межи, кража вещей из клети, врачевание коновалом "скорбных лошадей от чесовой скорби", сооружение главки на церкви в Спасо-Прилуцком монастыре, рождение невестой младенца в дороге в момент возвращения с венчания. Можно узнать, что охотились в то время на "глухих тетерь", а пили квас, молоко, кисель и пиво, ели уху и кашу. В свитках ж начала XVIII века идет речь об отправке в Москву колоколов и медных пушек из вологодских монастырей для пополнения царской артиллерии, о деятельности "кумпанств" по строительству кораблей для российского флота. В одной вологодской челобитной за 1645 г. в рассказывается о несчастной доле женщины, выданной замуж в дальнюю деревню: "Тот Лазарь и свекор ее Григорей не кормят хлебом и одежи и обутки на нея не кладут. А нынече тот ея муж Лазарь сшел безвестно и хлеба, и соли, и одежи, и обуви на нея не оставил".
Итак, откроем дверь в древнюю Вологду. Посмотрим одежду наших предков, памятуя пословицу: "По одежке встречают".
Вологодские мужчины носили в основном кафтаны: пожилые - сразу два, теплый и холодный, или надевали поверх ферязь, охабень, шубу, а молодые и на улицу шли в одном кафтане. У крестьян нижний кафтан был сермяжным. Русский кафтан имел длину до колен или чуть выше. Суконник и супник - это севернорусские названия мужских суконных кафтанов.
С кафтаном неразлучен зипун, который получает распространение с конца XVI века. Зипун был мужской комнатной одеждой, узкой и укороченной, надеваемой поверх сорочки. Вскоре он перестает отличаться от кафтана.
В русском быту была традиционна кожаная и меховая одежда, особенно шубы. Носили их иногда сразу по две: первую - укороченную до щиколоток, покрытую тканью, и вторую - длинную, из голой овчины, их называли на Севере одеяло и одеяльницо. Крестьянская рабочая одежда из непокрытой овчины с укороченными полами под названием шубняки или шубники до сих пор популярна в вологодских и ярославских местах. А еще на Вологодчине носили меховые сбитни и бусарки - шубы, покрытые тканью бусого (серо-голубого) цвета. В конце XVI в., - как свидетельствуют столбцы, на Русском Севере и в Сибири - появляются тулупы.
Холщевые рубашки на Севере именовались так: холщевица, холщевня, холщевка, холщага, холщевениа. Здесь обычно носили одновременно две рубахи: нательную исподку и поверх нее - верхницу. Исподкой чаще называли женскую нательную рубашку, которая по отношению к сарафану действительно была исподней одеждой. "Меня, Агафьицу, ограбил, снял с меня сукман белой да рубаху исподку, да с ворота крест сорвал", - сообщается в явке из Важского уезда за 1605 г. "Пропало у меня сироты з двора с сараю с шеста две рубашки: мужская да женская - по утряной зоре безвес(т)но, ц нынешнего 1662 г. июля в 25 день тое свое женскую испотку познала на ней, Кунаве" - эти строки из челобитной, полученной от крестьянки из Вологодского уезда. Судя по всему, само слово исподка в данном значении впервые возникло в речи населения, занимавшего бассейн рек Сухоны и Ваги, а оттуда распространилось в соседние говоры. Верхница - тоже севернорусское название, наблюдаемое в великоустюгских и других источниках со второй четверти XVII века.
В вологодских текстах с первой половины XVII века употребляется наименование шушпан. Так называется женский повседневный сарафан из простого материала. Он сохранился в нашем крае и в XIX веке.
А когда появились шушуны, известные многим по стихам Сергея Есенина? Шушун - женская одежда из ткани, иногда подбитая мехом, тип телогреи. В письменности впервые отмечается с 1585 г.: "шушун лазорев да шушун кошечей женской", "заечинной шушун под ветошью и тот шушун сестре моей". Первоначально шушуны известны только в восточной части Вологодского края от Вологды до Великого Устюга, а затем проникают в Зауралье и Сибирь, позже распространяются к югу до Рязани.
Свитки и другие рукописные материалы однозначно свидетельствуют, что древние русичи носили в основном кожаную обувь. Значение лаптей для крестьян и работного люда России часто преувеличивается, хотя их действительно носили на всей русской территории. Лапти были рабочей обувью, только крайняя бедность принуждала носить их постоянно. Плели лапти из лыка, конского волоса, бересты. Название берестяники известно только по приходо-расходным книгам вологодского архиерейского дома за 1664-1665 годы: "Купил лаптей берестеников тритцетеры", "Купил три кошеля сен(н)ых, да трои ступни берестеников дал два алтына".
Сапоги шили разные по форме и цвету, но долгое время - на одну колодку. Кривые и полукривые (то есть отдельно для левой и правой ноги) да еще украшенные подвязками носили только женщины. Если подобные сапоги или башмаки обували мужчины, это вызывало всеобщее осуждение: "Тот дьяк живет не по монастырскому чину: ходит в церков(ь) в кривых башмаках, а сапоги носит с подвяски". Эта цитата взята из челобитной Вологодского уезда, написанной в 1671 году. Сапоги из свиной кожи с неопаленной щетиной на Вологодчине именовали ошетнями. А еще по способу шитья различались сапоги: притачки, пришитки, подшитки, уледи и упаки.
Популярны были и поршни - башмаки, гнутые из одного или двух кусков кожи, которые привязывали к ноге ремнями. Обувь эта была настолько привычна, что в 1641 году вологодский архиепископ был вынужден издать распоряжение "досмотреть у попов и заказ им учинити, чтобы им сырых их коровьих поршен не носити и в таких поршнях в церковь в олтарь не ходити, и о том заказывати старостам церковным накрепко: оне ходят в таких скверных обущах во святилище". Поршни не имели каблуков, их делали из сырой или дубленой кожи, пропитывали жиром, опушивали голенища. Обувались они на чулки и привязывались бечевками. В поршнях работали на коровьих дворах, в поварнях, на соляных промыслах. Их носили в ненастную погоду, в них ходили в лес. У бедноты это повседневная обувь: "Ерема в лаптях, Фома в поршнях".
Уникален пример из платяной книги Спасо-Прилуцкого монастыря, относящийся к 1627 году: "Купил Старцу Галактиону катаников". Пока сведений о наличии у русских валяной обуви до XVIII века не было.
Вот описание одежды важского крестьянина по судному делу 1612 года: "На Петре платья: одет зипуном белым, подержан в полдержь, а зипун овччей, да ногавицы на ногах овечьи белые в пол держаны, рубашка и портки конопляные". Портки и штаны в ту пору носили короткими, до середины голени. Причем они сужались книзу, поэтому прямо на них до колен или выше надевались ногавицы, на которые потом наматывались онучи и надевалась обувь.
В свитках упоминаются предметы для хранения ценных бумаг: бумажник и бумажница. "В то время бумажник мужа моего с писмами пропал, а какие в том бумажнике писма, записи и кабалы были и инные какие крепости, - и про то ведает муж мой Козма", - написано в челобитной из Вологды в 1687 году.
В старой Вологде знали не только обычную столовую посуду: блюда, тарелки, миски, латки, ставцы, но и посуду для приправ и пряностей. В описи имущества вологодского архиепископа 1663 года значатся "сутки столовые четвертные, серебряные, резные, золочены местами: солоница да перешница, да два уксусника". Вологодские солоницы в форме уточек славились на сибирских и московских базарах.
Для хранения воды в имуществе вологодского архиепископа, судя по той же описи, использовались огромные кумганы, имевшие как живые существа собственные имена: "Кумган болшой прозвище Лебедь, медный, весом полпуда, кумган большей же Треух, весом полпуда, кумган болшей же Синебрюх, весом 19 гривенок".
Более разнообразным, чем нынче, было назначение сковородок. На них не только пекли и жарили, но и готовили щи, варили кисель, из них пили пиво. В белозерской судной записи 1633 года читаем: "Целовальник Костя Якшин в роспросе сказал: сидит де он у государева питья в сковородошной, продает вино в сковородки".
Описание предметов утвари и домашнего убранства, монастырского стола и крестьянской свадьбы можно было бы продолжать без конца. Но скажем несколько слов о том, как отражена в столбцах Духовная жизнь наших предков.
Почитание книги, признание того, что "велика польза бывает человеку от учения книжного", отличали наших земляков в старину. Именно здесь в 1584 году выполняется первое в России библиографическое описание книжного собрания с постатейной росписью книг и элементами аннотации. Сделал это книгохранитель Спасо-Прилуцкого монастыря Арсений Высокий.
Столбцы раскрывают организацию школьного дела в вологодских монастырях. Некоторые отдавали своих детей для обучения священникам. Так поступил, например, помещик Дмитрий Корнильевич Беседный из села Комья Вологодского уезда, но наука оказалась не по душе юному наследнику: "Сын мой Борис, учась в грамоте у комьянского Никольского попа у Сергия, да от нево и збежал" (1648 год).
Священники, желающие сохранить свое место за детьми, особенно были заинтересованы в обучении сыновей грамоте, так как богослужение велось в то время по книге. В свитке 1688 года рассказывается, как на земского писца, сватавшегося к дочери дьякона, брачным договором была определена обязанность "детей ево в грамоте учить", правда, впоследствии зять не выполнил этой договоренности. Такое обучение было чаще всего коллективным, то есть земские писцы и церковные дьячки, обучающие грамоте, брали обычно несколько учеников. В челобитной 1674 года о пропаже книги из церкви вологодский поп пишет: "А ныне тот апостол у диякона Гаврила казанского, а учатся по нему ученики... денег не платя, учеников учат по ней".
Чтение апостола, часослова, псалтири, срисовывание букв с печатных образцов составляли наиболее простую систему обучения. Учителя имели и более совершенные средства. В челобитной, написанной вологодским дьячком около 1678 года, читаем: "Учил я сирота у него попа Кирила дочь его девку Маринку книжному учению словесному да брата ево родного Ивашка да племянника ево братия сына Ивашка Офонасьева, выучил их по азбукам". Азбука - древнерусский учебник первоначальной грамоты, который включал материал для чтения и для обучения письму. Первые азбуки были рукописными. Из известных исследователям рукописных азбук две были написаны в Вологде. В вологодских свитках азбук пока не обнаружено, но как они выглядят, мы знаем из вологодских фондов, хранящихся в других архивах. Вологодская азбука - пропись 1643 года (опубликованный текст имеется в областном музее) состоит из двух разделов. В первом дан алфавит, прописи букв, слогов и отдельных слов, как это делается в современных букварях. Заглавные буквы алфавита тщательно выписаны киноварью. Во втором разделе приведены материалы для чтения и переписывания: назидания, изречения, поговорки, выдержки из церковных книг, например: "Учение - свет, а неучение - тьма"; "Умному тайна явити, яко уголь горящ в воду пустити, а безумному тайна явити, яко искра в сено пустити". Здесь и советы на разные случаи жизни: "Зри очима, а внимай сердцем, и будешь умети, и надежа твоя не погибнет от тебя"; "Уму доброму учися, а старейшему человеку повинися, а безумному ся не давай, а за правду велми постражи"; "Блюди ум свой от безумия, а честь блюди от бесчестия". Жизненные наблюдения подытожены в таких афоризмах: "Виноград зелен, да не сладок, млад ум, да не крепок"; "Добро того учити, кой бы внимал, а старого учити, аки конь необуздан водити"; "Аще хто хощет много знати, подобает ему мало спати"; "Аще хто не упивается вином, тот крепок бывает умом".
Во втором отделе вологодской азбуки приведены также образцы деловых бумаг: челобитной, кабалы (расписки о взятии в долг чего-либо), образцы частных писем и таблица буквенного обозначения цифр, применяемого тогда в России. Включение в азбуку деловых бумаг ясно показывает, что обучение грамоте производилось прежде всего для умения торговать, для ведения административной службы.
Писали в то время и многочисленные деловые бумаги, технические тексты, например, счетные руководства для определения величины площадей. Одно такое руководство под названием "скоромысленник" находится в архиве среди столбцов XVII века.
Пишущих и читающих людей в древней Вологде было немало. Грамотные люди обслуживали административно-деловую и религиозную сферы, вели торговые дела. Для написания челобитных и порядных люди обращались к площадным подьячим. В челобитной 1668 года читаем: "А кормятся на Вологде в писчей избушке площадным письмом оскудалые люди". В городе было несколько специальных избушек, где подьячие по очереди писали для желающих разные документы: "Он де Ивашко был в те поры в писчей избушке, была иво, Ивашкова, денщина".
Речевое искусство русского народа издревле имело массовый характер, но авторы высокохудожественных литературных произведений остаются в большинстве своем неизвестны. Оттого так дороги нам немногие сохранившиеся имена вологодских книжников. Вологодский епископ Антоний около 1586 года сочинил "Житие Герасима Болдинского", а в начале XVI I столетия в Вологде была составлена Память самому Антонию. Вологодский архиепископ Макарий был автором самой ранней из дошедших до нас русских риторик (октябрь 1619 года). Певчий вологодского архиепископа Иван Слободской, имевший неплохую библиотеку, в конце XVII века вел летопись своего города.
Иона Думин - вологодский и великопермский архиепископ в 1589-1603 годах - пишет в 1591 году пространную редакцию Жития Александра Невского. Кстати, он известен и как рачитель просвещения в крае: по его заказу были написаны 22 рукописи.
В глубине веков скрыты истоки отечественной стихотворной культуры. История большой русской литературы складывалась из судьбы отдельных центров просвещения и письменности, к которым относилась и Вологда. Одним из первых вологодских поэтов можно считать известного самозванца Тимофея Акундинова (род. в 1617 году), который творил в традициях приказной книжной поэзии XVII века.
Важное место занимает в то время сатирическая поэзия демократического содержания, но ее известные образцы имеют общерусский характер, не связаны с реальными лицами и конкретной местностью. На этом фоне особый характер приобретают хранящиеся в архиве в одном из свитков "самородные стихи" второй половины XVII века. Приведем этот текст полностью (в скобках помещены зачеркнутые стихотворцем строки).
Приказщикъ Семен Горяиновъ плутаешь
У отписокъ у печатей сшивокъ не очищаешь
Которые отписки к преосвященному архиепископу
присылаешь
И у тех печатей усы оставляешь
(Знатное дело что ты дурак дела не знаешь)
И подьячево Данилка глупца не научаешь
Знатное дело что ты сам дуракъ не знаешь
Какъ к господину с честию подобною отписки посылают
И у печатей у сшивокъ усы очищаютъ
Да и преж сего тебе о томъ говорили
И вы дураки и глупцы все позабыли
И буде станете вперед так присылати (чинити)
Станут вас гораздо смиряти
На большую чепь сажати
Да после того плетми хлестати
(И твои приказщичьи усы драти)
И у тебя приказщика у самого усы драти
А у подьячево Данилка уса нет ино бороду рвати
А ся вам память на мирских сходкахъ прочитати
И свою глупость и дурачество пред всеми обличати
На рукописи почерком более позднего времени поставлена дата: 1689 г., на обороте написано: "Самородные стихи".
Упомянутый в стихах Семен Горяинов происходил из известного рода Горяиновых, которые служили при архиерейском дворе. Он был приказчиком в вотчине вологодского и белозерского архиепископа на Лежском волоку. Небрежность Горяинова и его помощника молодого подьячего Данилки в оформлении донесений и отчетов - "отписок" и стала предметом сатирического осуждения. Автором текста является один из служащих канцелярии вологодского архиепископа, на долю которого выпала обязанность регистрировать поступающие челобитные и другие бумаги и готовить по ним постоянно и аккуратно сообщения для святого владыки.
Стихотворение является образцом народной сатирической поэзии. На нем сказалось и влияние делового слога той поры. Использована самая простая рифма - глагольная. Многие слова эмоционально окрашены, несмотря на их конкретный характер. Очень живо воспроизводятся реальные детали приказного быта. Остроумно обыгрываются два значения слова ус: ус на лице приказчика и ус - конец нити, выступающей из-под печати на деловой бумаге.
В Вологодском областном архиве среди свитков XVII в. находится поэтический заговор, начинающийся такими словами: "Во имя отца и сына и святого духа облекався темными оболоками подпоясывався светлыми зорями потыкиваюсь частыми звездами на главе красное солнце против сердца млад светел месец...".
Традиция неразрывной связи северной литературы с народной речевой культурой, с живым словом Русской земли дала глубокие корни пышно зеленеющему и сегодня древу художественного сочинительства в Вологде.
Книги и столбцы ждут молодых любителей отечественной истории, желающих узнать родословную своей семьи, своего города, своей Родины.