17 октября 1905 года в обстановке подъема революционного движения император Николай II подписал Манифест об усовершенствовании государственного порядка, в котором провозглашались гражданские свободы, расширялись избирательные права и давались законодательные права Государственной думе. Манифест произвел огромное впечатление на все российское общество. Либерально-демократические круги считали, что начался новый этап развития России, который приведет к последовательным демократическим реформам во всех сферах жизни общества. Назначенный после выхода Манифеста председателем Совета министров граф С. Ю. Витте вспоминал: “Такого крупного шага не ожидали. Все инстинктивно почувствовали, что произошел вдруг “переломы России XX столетия, но “перелом” плоти, а не духа, ибо дух может погаснуть, а не переломиться. Сразу Манифест всех ошеломил. Все истинно просвещенные, неозлобленные и не утерявшие веру в политическую честность верхов поняли, что обществу дано сразу все. о чем оно так долго хлопотало и добивалось, в жертву чего было принесено столь много благородных жизней, начиная с декабристов. Озлобленные, неуравновешенные и потерявшие веру в самодержавие считали, что вместе с режимом должны быть свалены и его высшие носители и. конечно, прежде всего самодержец, принесший своими личными качествами столько вреда России”[1].
Обещание “свобод” всколыхнуло все общество. Во многих городах прошли массовые митинги и демонстрации, закончившиеся в ряде случаев столкновениями с полицией. Кадет В. П. Обнинский, современник событий, отмечал: “Неделя после Манифеста 17 октября навсегда останется одним из самых сложных и поучительных моментов русской истории”[2].
Не остался в стороне от столь важных событий и Череповец. Сохранился ряд документов, свидетельствующих, как Манифест 17 октября 1905 года был встречен в городе. В фонде Особого отдела Департамента полиции МВД в Государственном архиве Российской Федерации (Ф. 102) находится доклад помощника начальника Новгородского губернского жандармского управления штаб-ротмистра барона Тизенгаузена начальнику Отдельного корпуса жандармов о событиях в городе после получения известий о Манифесте. Документ представляет собой рукописный подлинник на бланке помощника начальника НГЖУ[3]. Рукописная копия доклада имеется также в фонде НГЖУ в Государственном архиве Новгородской области[4]. Небольшие выдержки из этого документа публиковались в сборнике материалов о революционном движении в Новгородской губернии[5].
Отношение местного земства к Манифесту можно проследить по докладу Череповецкой уездной земской управы чрезвычайному земскому собранию 17—18 ноября 1905 года и постановлению этого собрания. Документы Череповецкого земства публикуются по “Вестнику Новгородского земства”, 1906. № 3/4. Приложение. С. 26-31.
А. Н. Егоров
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 3. М„ 1960. С. 53—54.
2 Обнинcкий В. П. Последний самодержец. Очерк жизни и царствования императора России Николая II. М., 1992. С. 122.
3 ГАРФ. Ф. 102. ДП 00. 1905. II отд. Д. 1350. Ч. 35. Л. 30—33.
4 ГАНО. Ф. 117. On. 1. Д. 546. Л. 89—93.
5 Революционное движение в Новгородской губернии. 1905—1907 годы. Сборник документов и материалов. Л., 1980. С. 136—138.
№1
Доклад штаб-ротмистра НГЖУ командиру Отдельного корпуса жандармов
о политических событиях в Череповце в октябре 1905 г.
Командиру Отдельного корпуса жандармов
25 октября 1905 г.
Секретно
В дополнение к телеграммам моим от 19, 20 и 21 сего октября доношу, что путем агентурным и с расспросов очевидцев выяснено следующее: 18-го сего октября, часа в 4 дня, Череповецким городским головой Милютиным была получена из Петербурга телеграмма от заместителя головы Черняева, текст которой по распоряжению Милютина был воспроизведен на гектографе в нескольких экземплярах, один из которых при сем представляю[1]. В 7 часов вечера тем же Милютиным было назначено экстренное собрание в городской управе, куда к назначенному времени собрались почти все гласные и много посторонней публики, в числе последних — череповецкий мещанин Илья Васильев Чумаков[2] и с ним порядочная гурьба воспитанников разных учебных заведений города. На собрании была прочитана телеграмма Черняева, выслушанная всеми присутствовавшими, за исключением Чумакова, стоя; после чего городской голова предложил отслужить благодарственный молебен с многолетием Государю; предложение это было поддержано всеми, исключая Чумакова, громогласно заявившего в оскорбительных по отношению к Государю Императору выражениях, что молиться за него он не желает, а требует молебна о здравии тех “товарищей — борцов против самодержавия”, которые, жертвуя собой, завоевали объявленную “свободу”; после этого он, увлекая за собой присутствовавших учащихся, демонстративно вышел из управы. К этому времени на прилегающих к зданию управы улицах начали собираться воспитанники Череповецкого реального училища, Александровского технического и другие, и когда Чумаков вышел из управы, то их собралось уже более 200 человек, в руках у некоторых появились красные флаги, и они всей толпой во главе с Чумаковым с пением революционных песен направились к тюрьме, где устроили демонстрацию, в ответ на что политические арестанты рвали на себе кумачовые рубахи и в виде флагов выставляли их из окон. От тюрьмы толпа демонстрантов двинулась обратно в город, но на дороге их встретил исправник, отобрал оставшийся один красный флаг и толпу уговорил разойтись. Ночью порядок не нарушался. На другой день, 19-го октября, часов в 12 из Александровского технического училища вышла толпа учеников, человек в 150, преимущественно из живущих в самом училище, и с пением революционных песен двинулась к реальному училищу, здесь к ним присоединились реалисты в числе 150 человек, и толпа направилась к Мариинской женской гимназии; несмотря на все уговоры начальницы, часть гимназисток, человек 100, примкнула к демонстрантам. Отсюда были направлены делегаты в городское 3-классное училище с требованием прекратить занятия, что и было исполнено, а толпа двинулась к учительской семинарии, где с прибытием ее занятия прекратились и человек 60—70 воспитанников примкнули к толпе; таким образом, она возросла до 500 человек и с флагами и песнями направилась к тюрьме, здесь произошло совершенно то же, что и накануне, причем возбуждение политических арестантов дошло до крайних пределов, они грубо и дерзко требовали от присутствовавшего в это время в тюрьме прокурора Череповецкого окружного суда Тлустовского немедленного освобождения, в чем он им категорически отказал и сделал распоряжение о переводе их из верхних этажей в нижние, дабы лишить возможности переговариваться с толпой демонстрантов. От тюрьмы вся толпа, к которой примыкали поодиночке разные лица, возвращаясь в город, остановилась у церкви Благовещения и требовала у священника, чтобы он впустил их в церковь и отслужил им панихиду по убитым 9 января в Петербурге; священник Тринитатов им отказал, тогда они потребовали, чтобы он пустил их на колокольню, но получив и в атом отказ, вывернули столб от фонаря и хотели было взломать им дверь колокольни, но некоторые из них же отговорили, и толпа двинулась дальше по главной улице города к собору, требуя по дороге закрытия лавок, магазинов и прекращения всяких работ, чем вызвала неудовольствие со стороны обывателей и главным образом окрестных крестьян, во множестве занимающихся перевозкой груза с пароходной пристани в городе на железную дорогу. Придя к собору, толпа вошла внутрь, воспользовавшись тем, что там мыли полы и двери были открыты, и потребовали у протоиерея, настоятеля собора, отслужить им панихиду по “павшим от самодержавия” или молебен о тех, кто ратовал за свободу, жертвуя собой; протоиерей им отказал и предложил отслужить царский молебен, но они не согласились и, пропев сами “Вечную память”, направились обратно по главной улице к тюрьме, принуждая по дороге запирать магазины и срывая национальные флаги, требуя, чтобы выставляли лишь красные. Перед тюрьмой толпа грозила силой освободить “заключенных товарищей”. Между тем возбуждение против демонстрантов в городе все усиливалось; ломовики (все окрестные крестьяне) начали собираться группами от 15 до 25 и больше человек, к ним присоединялись пришедшие в город крестьяне с явным намерением силой усмирить и разогнать “бунтовщиков”, как они называли демонстрантов. Полиция, которая до настоящего времени ограничивалась, ввиду своей малочисленности, лишь наблюдением, приняла меры к предупреждению столкновения, что отчасти и было достигнуто. При возвращении от тюрьмы под давлением принятых против нее мер толпа демонстрантов начала разбиваться на отдельные группы и рассеиваться небольшими кучками по городу, причем все-таки произошло несколько столкновений с крестьянами, при которых пострадало человек около 10, в том числе опасно — писарь воинского начальника Савинов, который, не принимая никакого активного участия в происходившем, стоял на главной улице с товарищами своими в качестве любопытного зрителя, и когда его товарищи пошли домой, то он, отставши, побежал догонять их и встретил несколько человек учащихся, из них один, бывший воспитанник технического училища, и нанес ему рану узким лезвием кинжала, им самим сделанного, в полость живота; пробежав лишь шагов 10— 20, Савинов заметил, что ранен, и немедленно был отправлен в лечебное заведение; из других легко пострадали: учитель реального училища Гурьянов и его сын-реалист, гимназистка Микулинская, реалист Цветков — сын частного поверенного — и два рабочих паровозного депо Петербурго-Вологодской железной дороги — Ососков и Демичев, выяснить фамилии остальных не представилось возможным. Все эти столкновения в самом начале были энергично прекращены полицией, и к 5 часам дня порядок в городе был восстановлен. В 7 часов вечера в Народном доме состоялась сходка учащихся, на которой было постановлено собраться в 12 часов ночи и силой освободить политических арестантов, причем есть указания, что больше всех агитировал за это еврей реалист Абезгауз. Со сходки расходились около 9 часов, в это же время была разгромлена квартира инспектора реального училища Троицкого; все стекла выбиты, рамы исковерканы, поломана мебель, разбиты лампы; сам Троицкий с женой был в это время в гостях, дома оставались дочь и прислуга; дочь с горничной спрятались на чердаке, а кухарка задним ходом побежала к домовладельцу Черняеву, который, собрав своих рабочих, поспешил туда, но разгром был уже произведен, и никого задержать не удалось. Почти одновременно к месту разгрома прибыла и полиция. В продолжение всей остальной ночи порядок не нарушался. По имеющимся у меня сведениям, разгром квартиры Троицкого был произведен не без участия реалистов, из которых большинство к вечеру этого дня ходили по городу переодетыми. Личность нанесшего рану писарю Савинову выяснена, это бывший воспитанник Александровского технического училища Утенков, не окончивший в нем курса и служивший последнее время при магазине Зингера в Череповце.
Слухи о беспорядках, произведенных толпой учащихся 19-го в городе, быстро распространились по окрестным деревням, и 20 с утра в город пришло много крестьян, вооруженных револьверами, кистенями и тому подобным оружием для усмирения “бунтовщиков”. Настроение их было настолько возбужденное, что с большим только трудом удавалось предупреждать столкновения и главным образом благодаря тому, что сами учащиеся, устрашенные крестьянами, удерживались от всяких вызывающих действий.
Вечером состоялась сходка в Народном доме, на которой опять поднимался вопрос о насильственном освобождении из тюрьмы политических арестованных, на что большинство было согласно, за исключением учащихся, которых на сходке было человек до 300—400, присутствовало порядочно городских мещан и интеллигенции, последние крайних радикальных партий. Ночь прошла спокойно, за день 21-го возбуждение в городе поулеглось и порядок не нарушался. Мещанин Илья Васильев Чумаков в ночь с 19 на 20 октября из города скрылся. Установлено тщательное наблюдение за реалистами Абезгаузом, Везеницыным и Ми-левичем, а также за присяжным поверенным Спасокукотским[3] и крестьянином Платоновым, которые, насколько выясняется, и являются зачинщиками и руководителями демонстраций и сходок. 22-го сего октября, согласно телеграмме прокурора С.-Петербургской судебной палаты, часов в 8 утра были освобождены из тюрьмы непосредственным распоряжением прокурора Череповецкого окружного суда Тлустовского все политические арестованные[4], за исключением Веры Тихоновой, которой было предъявлено обвинение по 123 ст. Уг. Ул., и днем уже было наблюдаемо какое-то движение среди радикальных элементов города, принявших в свою среду выпущенных из тюрьмы; при дальнейшем наблюдении выяснилось, что они организуют в Народном доме сходку при участии городской черни и стараются завлечь туда крестьян из деревень, более других распропагандированных; сведения об этой сходке у меня имелись еще накануне, и я своевременно поставил в известность об этом местного исправника. В 2 часа дня от собравшихся в числе более 500 человек в Народном доме к прокурору Тлустовскому на квартиру явились в качестве депутатов крестьяне Череповецкого уезда Павел Первов, Алексей Комяков, Иван Боголюбов и народные учителя Михаил Дубровин и Михаил Басалаев, потребовав в крайне грубой и угрожающей форме объяснений, на каком основании Вера Тихонова оставлена в тюрьме, почему политические арестанты подвергались в тюрьме такому строгому режиму, и в заключение требовали немедленного освобождения Тихоновой. По необходимости прокурор давал им объяснения на вопросы, в требовании же освободить Тихонову отказал, после чего депутаты, назвав по предложению прокурора себя, удалились. В 3 часа дня к городскому голове И. А. Милютину явились с той же сходки депутаты в лице недавно освобожденного из тюрьмы по болезни Александра Пуш-торского, местного аптекаря Петрова, земского ветеринарного врача Квятковского и агронома Шнейбмюллера, прося его оказать содействие в немедленном освобождении из-под стражи Тихоновой, предупреждая, что отказ в этом требовании вызовет “немедленно же ужасные последствия для прокурора, разгром тюрьмы и насильственное освобождение Тихоновой”. В 4 часа дня И. А. Милютин был у прокурора и, передавая последнему содержание своего разговора с депутатами и предъявленное ими требование, просил со своей стороны прокурора уступить этому требованию ввиду тех угроз, которые, несомненно, будут приведены в исполнение, если Тихонова не будет освобождена. К этому времени мной были уже собраны очень подробные сведения о происходившем на сходке, вполне подтверждающие опасения И. А. Милютина и дававшие полное основание ожидать перехода от угроз со стороны собравшихся в Народном доме к действиям; вследствие чего, принимая во внимание, что противопоставить сим в 500 человек будет нечего. Вера Тихонова по взаимному соглашению моему с прокурором Тлустовским была в 6 часов вечера освобождена. В этот же вечер мне удалось лично переговорить с некоторыми руководителями сходок в Народном доме и убедить их не допускать туда воспитанников средних учебных заведений города и самые сходки организовывать согласно опубликованным правилам. Ночь прошла спокойно. 23-го октября в Народном доме была сходка вполне организованная, учащиеся на ней отсутствовали; освобожденный из-под стражи, привлекавшийся по 129 ст. Угол. Ул. бывший помощник классного наставника Череповецкого реального училища Степан Егоров Виноградов[5] сказал на этой сходке разумную и успокоительную речь, призывая всех к честной и мирной работе на пользу отечеству. Порядок на улицах за весь день не нарушался.
24-го во всех учебных заведениях начались правильные уроки, никаких сборищ и сходок не было, город принял обычный вид, среди населения полное успокоение.
Штаб-ротмистр барон Тизенгаузен
№2
Доклад Череповецкой земской управы чрезвычайному земскому собранию 17—18 ноября 1905 г.
“О современном положении земских учреждений”
Чрезвычайные события последних дней вынудили уездную управу созвать экстренное земское собрание. События эти, грозно надвинувшись на Русскую землю, отразились самым тягчайшим образом на деятельности и положении органов государственной власти, органов общественного управления, на производительной деятельности всей страны, на положении и деятельности отдельных лиц. Вслед за объявлением Всемилостивейшего Манифеста 17 октября, коим русскому народу были дарованы конституционные права, страна оказалась в положении; близком к анархии, и во многих местах нашей дорогой родины показались зловещие признаки междоусобной гражданской войны. После того, как явилась возможность приступить к пользованию правовым порядком, русский народ оказался вне всякого порядка; освобожденная от административного произвола личность оказалась открытой для всяких насилий, а собственность — предметом организованного расхищения. Настроение народных масс делается все более и более возбужденным и грозит полным смятением народного духа. Наступает то страшное по своим последствиям время, которое поистине и без всякого преувеличения должно именоваться смутным. Наступает время, когда невозможна будет никакая деятельность: ни государственная, ни общественная, ни личная. Столь острое, столь невыносимое положение вещей грозит уничтожением культуры, уничтожением народных капиталов, общим финансовым крахом и политической катастрофой. Мы, представители уездного земства, по долгу нашему перед нашей родиной не можем остаться равнодушными зрителями происходящего, мы непременно должны открыто и прямо отозваться на сказанные явления и отозваться не как представители той или иной политической партии, не как члены того или другого сословия или общественного класса, а как честные русские люди, как силы одной великой русской семьи, искренно желающие блага русскому народу. По глубокому убеждению нашему, не должно быть ни малейшего сомнения в том, что с изданием Всемилостивейшего Манифеста 17-го октября правительство окончательно вступило на путь широких государственных реформ. Но очевидно, что для дальнейшего осуществления этих реформ необходимо содействие правительству со стороны русского народа. Необходимо при этом в особенности принять во внимание, что до сих пор, несмотря на бессчетное количество высказанных мнений, написанных резолюций, поданных петиций, не только не было слышно голоса массы населения, этого действительного хозяина страны, но даже громадное большинство общественных учреждений осталось вне политического движения. Московский съезд земских деятелей[6], очевидно, выражает собою лишь личное мнение участников этого съезда и никак не более того, что, впрочем, признается и самими участниками этих съездов[7], судя по тем резолюциям, какие ими приняты в отношении построения избирательной системы, имеющей целью выражать волю народа. Если означенный съезд признал, что лишь всеобщее, прямое, тайное и равное голосование может давать истинных народных представителей, то из этого прежде всего следует, что члены московского съезда, избранные от губернских земских собраний, т. е. при посредстве трехстепенных выборов от сословных земских учреждений, ни в каком смысле и ни в каком отношении не могут быть признаны ни представителями русского народа, ни выразителями русского общественного мнения. Многоразличные организации профессиональных союзов тоже не могут быть признаны выразителями общественного мнения уже по одному тому, что “часть никогда не может быть больше целого”, иначе сказать для данного случая, что ни правительственные чиновники, ни лица, служащие в общественных учреждениях по вольному найму, ни люди свободных профессий ни при каких условиях не могут заменить собою русского народа.
Новгородская городская дума, рассмотрев в заседании 31-го минувшего октября вопрос об умиротворении населения, пришла к тому заключению, что если бы правительство признало необходимым до созыва Государственной думы иметь опору в каком-либо съезде представителей общественных учреждений, то таковым съездом единственно мог бы быть съезд представителей, немедленно и специально для того выбранных всеми городскими думами и уездными земскими собраниями. По мнению думы, уездные земские собрания, в составе которых имеется значительное число крестьянского и торгового элемента, во всяком случае больше отражают мнение населения, чем губернские земства, составленные почти исключительно из землевладельческой интеллигенции.
Уездная управа всецело присоединяется к этому мнению Новгородской городской думы и имеет честь предложить уездному собранию одобрить это мнение. В то же время для выработки политической программы, которой должен держаться избранный уездным собранием делегат, необходимо избрать особую комиссию, которая составила бы таковую программу. Кроме сего, земству необходимо в тех же целях — умиротворения местного населения и охраны существующих общественных учреждений — войти в прямые сношения с представителями крестьянского общественного управления, для чего управа полагала бы выбрать особую комиссию, которая бы совместно с управой устроила совещание с волостными старшинами уезда. Задачей этой комиссии было бы выяснение политического настроения крестьянского населения и установление способов охранения общественного порядка, а также неприкосновенности частных лиц и имущества.
Наконец необходимо заявить правительству, что ныне же безотлагательно, независимо от времени созыва Государственной думы, необходимо разрешить вопрос о реформе местного самоуправления. Надо решительно заявить правительству, что если земские учреждения останутся в форме действующей организации, то, в силу оторванности и отчужденности этих учреждений от народа, они в наше смутное время по необходимости перестанут функционировать. Реформа земских учреждений на началах всесословности и введения мелкой земской единицы должна быть совершена немедленно, хотя бы впредь до созыва Государственной думы, в виде временной меры, в форме особого Высочайшего повеления.
Путем этой реформы будут организованы в особую силу элементы общественного порядка, до сих пор остающиеся разрозненными, а потому и бессильными. Эта местная реформа не только необходима для местного умиротворения и введения общественной и частной жизни в нормальное русло, но она, без всякого сомнения, сослужит громадную службу и общему умиротворению страны, выдвинувши на политическую арену в качестве властной организации тот элемент, который до сих пор стоял в стороне от политического движения, будучи лишь его объектом, то есть объектом воздействия отдельных политических партий и отдельных политических агитаторов: под этим элементом мы разумеем стомиллионный русский народ. По мнению управы, заявление о необходимости скорейшей реформы земских учреждений надо сделать через особую депутацию, отправленную к графу Витте.
В заключение настоящего доклада уездная управа имеет честь предложить уездному собранию:
1) высказать полную уверенность, что Манифест 17-го октября есть акт непреклонной и непреложной воли нашего доброго Государя и что правительство Его Величества употребит все силы к скорейшему осуществлению реформ, указанных в Манифесте;
2) признать, что московский съезд земских деятелей по самой своей организации ни в какой степени не может выражать и не выражает собою мнения и взглядов русского народа и даже не выражает собою взглядов общественных учреждений;
3) заявить правительству, на тот случай, если бы оно нашло необходимым до созыва Государственной думы слышать мнение представителей общественных учреждений, что таковое мнение могло бы быть высказано лишь на съезде представителей от всех городских дум и уездных земских собраний;
4) на случай созыва указанного в п. 3-ем съезда [послать] представителя от Череповецкого уездного земского собрания, снабдив его определенной программой, выработанной через особую комиссию уездного собрания;
5) избрать особую комиссию, которая бы совместно с управой вступила в прямые сношения с волостными старшинами уезда для выработки способов охранения общественного порядка, безопасности частных лиц и целости имуществ;
6) через особую депутацию заявить правительству в лице графа Витте, что ныне же без малейшего промедления должна быть совершена реформа земских учреждений на началах бессословности и введения мелкой земской единицы.
№3
Постановление Череповецкого уездного земского чрезвычайного собрания 17—18 ноября 1905 г.
Комиссия, заслушав в открытом заседании доклад управы о современном положении земских учреждений, признала излишним особо останавливаться на общей части этого доклада, исчерпывающей положение органов самоуправления. Это положение издавна хорошо знакомо нашему собранию. Собрание многократно в течение последней четверти века с полной откровенностью указывало правительству на те язвы и новеллы, которые извращают и подтачивают основы местного самоуправления, тормозят нормальное, последовательное их развитие и направляют организацию и самодеятельность всех органов местного крестьянского, земского и городского самоуправления в сторону, прямо противоположную предна- чертаниям Царя Освободителя[8]. Припомним, что Череповецкое земство, упорно отстаивая права, дарованные Верховною властью местному самоуправлению, против незаконного вторжения органов местной и центральной администрации, подвергалось тяжким репрессивным мерам в виде административных высылок отдельных лиц и до полного закрытия земских учреждений в уезде на некоторое время[9].
Возвращаясь к современному положению земских учреждений, которое стало воочию назревшим плодом вышеотмеченной антиобщественной политики правительства, и неизменно памятуя при этом о тех началах народного самоуправления, которые правительство пыталось навсегда похоронить под развалинами реформированных земских учреждений, комиссия приступила к рассмотрению в отдельности каждого из шести положений, установленных в докладе уездной управы. По пункту 1-му предложения управы комиссия вполне присоединилась и единодушно выразила горячее желание немедленно обратиться с адресом к Государю, в котором излить волнующее чувство доверия к целям и намерениям Его Величества, причем представила проект Всеподданнейшего адреса следующего содержания:
“Всемилостивейший Государь!
Череповецкое уездное земство в лице гласных, собравшихся в чрезвычайное земское собрание, выражает Тебе чувства беспредельной верноподданнической любви и благодарности за милости, которые Тебе угодно было даровать русскому народу Манифестом 17-го минувшего октября. Отныне, Государь, Ты будешь продолжать свое великое Царское служение, прямо опираясь на народ, а народ Твой, освобожденный от мертвящих оков приказного строя, вступает на путь действительного развития своих материальных и духовных сил. Только теперь, Государь, Ты познаешь всю глубину преданности Тебе русского народа, ранее от Тебя загражденного, Ты услышишь, Государь, невынужденные слова искренней к Тебе любви, Ты сам услышишь голос действительного страдания. В единении с Твоим народом Ты совершишь великое дело умиротворения Твоего государства, сохраняя его целость, и прекратишь неслыханную смуту, охватившую Русскую землю. Прими, Государь, немногие наши слова и верь, что в них таится та глубина чувств, которой меры нет”.
Собрание, стоя выслушав проект адреса, при криках “ура!” единогласно постановило: заключение комиссии и проект адреса принять и сообщить его немедленно по телеграфу.
По пункту 2-му доклада управы собрание, соглашаясь с докладом управы и заключением комиссии, постановило: признать, что Московский съезд земских деятелей по самой своей организации ни в какой степени не может выражать и не выражает собою мнений и взглядов русского народа и даже не выражает собою взглядов общественных учреждений.
По пункту 3-му доклада управы собрание постановило согласиться с предложением управы, что необходимо заявить правительству на тот случай, если бы оно нашло необходимым до созыва Государственной думы слышать мнение представителей общественных учреждений, что таковое мнение могло бы быть высказано лишь на съезде представителей от всех городских дум и уездных земских собраний.
По пункту 4-му доклада управы, согласно заключению комиссии, собрание постановило: предложение управы принять, причем представителем на могущий быть общеземский съезд единогласно избран гласный Н. Ф. Румянцев.
По 5-му пункту доклада управы, согласно заключению комиссии, собрание постановило: предложение управы принять, предложив в означенной комиссии принять участие всем гласным земского собрания, которые изъявят на то согласие, и предложив управе пригласить в комиссию всех тех выборных от обществ, которыми возможно воспользоваться при данных условиях.
По пункту 6-му доклада управы, согласно заключению комиссии, собрание постановило: избрать депутацию к графу Витте [из] 4-х лиц. По запискам предложены; И. Н, Сомов, получивший 23 [голоса], Ив. Андр. Милютин, городской голова — 21, Н. Ф. Румянцев — 19, И, М. Шитов — 6, В. Ф. Амосов —
6, П. Е, Первов — 6, К. Г, Кабачинов — 4, Н. И. Шаргин — 3, Закрытой баллотировкой шарами избраны: Н. Н. Сомов, получивший избирательных 22, свой 1 и неизбирательных 2, Череповецкий городской голова И. А. Милютин, получивший избирательных 22 и неизбирательных 4.
Без разрешения председателя собрания бывший учитель Виноградов обратился к находившейся в управе публике с заявлением, что в настоящее время нет земства и правительства и не должно быть земского собрания, а должны быть организованы населением самостоятельные волостные и уездные комитеты, к которым должна перейти деятельность земских учреждений. Поддержанный толпою, Виноградов нарушил общественный порядок, ввиду чего председатель объявил заседание собрания закрытым.
Гласный Н. Ф. Румянцев в заседании 18 ноября заявил, что он от баллотировки в депутаты к графу Витте отказывается ввиду того, что он уже избран представителем на могущий быть общеземский съезд.
Закрытою подачею голосов шарами в депутаты к графу Витте в дополнение к лицам, избранным в заседании 17 ноября, избран гласный В. Ф. Амосов, получивший избирательных 14, свой 1 и неизбирательных 2, и гласный Н. А. Мосягин, получивший 16 избирательных, свой 1 и неизбирательных не было. Гласный П. Е. Первов не избран, как получивший 17 неизбирательных, избирательных ни одного. Гласный Шитов не избран, как получивший неизбирательных 14, а избирательных 3.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. В телеграмме приводился текст Манифеста 17 октября 1905 г.
2 И. В. Чумаков — член Череповецкой группы РСДРП.
3 Н. И. Спасокукотский организовал в Череповце в конце 1905 г. группу конституционно-демократической партии.
4 21 октября 1905 г. вышел указ о политической амнистии.
5 С. Е. Виноградов — член Череповецкой группы РСДРП.
6 Московский съезд земских и городских деятелей 6—13 ноября 1905 г.
7 С ноября 1904 г. по ноябрь 1905 г. прошло 7 съездов земских и городских деятелей, выступавших за либерально-демократические реформы в стране.
8 Александр II (1818—1881 гг.) — российский император с 1855 г.
9 В 1887 г. Череповецкое уездное земство было закрыто на три года.