В 1906 году в журнале “Вестник Новгородского земства” появились путевые заметки петербургского журналиста, скрывшегося за криптони-мом “Л. Г.”, написанные во время поездки по новой железной дороге Петербург—Вологда. Впечатления он вынес самые пестрые и порой не очень веселые, а когда потянулись земли восточных уездов Новгородской губернии, совсем загрустил: “... убогий лес, местами вырубленный, местами выжженный, частые болота, редкие убогие деревеньки — обычная принадлежность малокультурных стран...”.
Однако ближе к Череповцу за окнами вагона пейзаж как будто стал меняться к лучшему: появились “возвышенные места, болот почти не заметно, то и дело встречаются засеянные нивы и луга, местами лес...”.
Бегло осмотрев скромное уездное житье, автор тем не менее отметил, что в Череповце “главная его особенность — это обилие учебных заведений, дающее ему завидное право именоваться русским Оксфордом, какое название, кроме Череповца, ни одному из небольших уездных городов обширной земли русской присвоено быть не может”
[1].
Задолго до “Л. Г.”, а именно в 1896 году, на ту же особенность провинциального города обратил внимание некто К. Левин из журнала “Новое слово”: “Где-то приходилось мне встречать название для г. Череповца “американский город” ... ввиду того, что отношение числа учащихся к общему числу населения города таково, какое будто бы встречается только в Америке. ... Череповец и его уезд все-таки в образовательном отношении стоит выше большинства русских городов и их уездов”[2]. Еще двумя годами ранее известный публицист А. Субботин в своей занимательной книжке “Волга и волгари” пишет следующее: “... от Рыбинска ходят пароходы по Шексне. На этом пути лежит знаменитый город Череповец, или, проще говоря. Северные Афины... Сюда посылают учиться из разных мест Новгородской и смежных с нею губерний... Такою культурною ролью город во многом обязан стоящему 30 лет городским головою Ивану Андреевичу Милютину, довольно известному в общественных и петербургских сферах”[3].
Действительно, “череповецкий Оксфорд” обязан Милютину точно так же, как английский — своему основателю королю Альфреду. И если продолжить далее историческую параллель, то между нашим “хлебным королем”, каковым являлся Милютин на Волге, и английским можно найти нечто их объединяющее: и тот и другой занимались законотворчеством, являлись поборниками народного просвещения и музейного дела. Лишь на 36 году жизни, изучив латынь, король Альфред увлекся литературными переводами, и Милютин в довольно зрелом возрасте, благодаря настойчивому самообразованию, развил в себе способности к серьезной экономической публицистике. Кроме того, так же, как и английский Оксфорд вышел из школы, учрежденной Альфредом Великим, так и череповецкая образовательная система берет начало из милютинской школы для рабочих-подростков.
Итак, бойкие перья журналистов крестили Череповец и “русским Оксфордом”, и “Северными Афинами”, сравнивали с Гейдельбергом и даже со швейцарским кантоном. Впрочем, ни одно из этих сравнений не благоухало свежестью новизны. Например, 300 лет назад существовали “виленские Афины”, связанные с первопечатником Иваном Федоровым, а известный русский писатель-эмигрант Алексей Михайлович Ремизов, в молодости баловавшийся политикой, “Северными Афинами” называл Вологду, где случилось ему отбывать ссылку в 1900 году[4]. Заметим в скобках, что Ремизов, наверное, был единственным, кому вологодское заточение пошло на пользу, ибо по освобождении он навсегда порывает с революционным движением.
Если понятие “череповецкие Афины” стояло в одном ряду с прочими многочисленными “Афинами”, то название “Милютин”, данное Череповцу петербургскими чиновниками, являлось чисто череповецким феноменом[5].
К сожалению, уникальный милютинский опыт по созданию образовательной системы, поставленный в условиях провинциального уездного города, в историографии Череповца не получил достойного отражения. Более того, сегодня можно встретиться с мнением, что “вряд ли тех людей, которые зажигали в Череповце “факел Диогена”, можно с полной уверенностью отнести к разряду ученых. Скорее всего, это были непрофессионалы, энтузиасты...”
[6].
С этим трудно согласиться, если вспомнить, что у истоков такого великолепного среднего учебного заведения, каковым являлось Александровское техническое училище, созданное братьями Милютиными на собственные средства, стояли профессор Санкт-Петербургского технологического института Н. Ф. Лабзин и блестящий инженер Н. И. Потапов[7]. Учительскую семинарию 10 лет возглавлял Б. И. Сциборский — воспитанник Главного педагогического института. Со всех концов Новгородской губернии в Череповец съезжались сельские учителя послушать курсы педагогов Ахутина, Ларионова, Исаина. В свою очередь, из стен его учебных заведений вышли, например, основатель Ленинградского кораблестроительного института профессор Воскресенский (реальное училище), преподаватель Киевского политехнического института Меняев (Александровское училище), заведующий кафедрой академии имени Жуковского Чащин и первый редактор журнала “Советская филателия” Чучин (учительская семинария).
Но послушаем самого И. Милютина. В 1888 году в Санкт-Петербурге выходит его замечательная книжка “Между вехами по жизненному полю”, имевшая подзаголовок “Письма к согражданам”, где автор размышляет на затронутую тему: “В одном из периодических изданий все наши заведения, в совокупности взятые, названы одною общею гигантскою современною школою [ответ на обвинение в дилетантстве. — Э. Р.]. Да, такой лестный отзыв печати не может нас не ободрять ... в представленном перечне учебных заведений, действительно, есть сочетание различных средств к образованию и потому представляющих собою одно общее образовательное здание, объемлющее почти все стороны нашей городской и сельской жизни”[8].
“Для первоначального обучения, — говорит Милютин, — в Череповце существуют приходская школа и два подготовительных класса при городском училище и учительской семинарии. Для среднего образования, которое давало бы право продолжать высшее, специальное или получить возможность без того быть достаточно развитым для гражданской и экономической деятельности, есть шестиклассное реальное училище с седьмым дополнительным механическим классом. Для научного практического ознакомления с ботаникой при этом училище устроен превосходный небольшой ботанический сад. Для тех же, кто хочет путем практического изучения техники увеличить цену своего труда и служить делу развития народной промышленности, есть техническое училище, которое дает и машиностроителей, и машиноуправителей...”[9]. “Затем, у нас есть учительская семинария, которая также готовит из сырого, грубого материала людей, делающихся способными для осмысленного руководства народною школою среди сельского и городского населения... Для женской половины общества есть у нас женская гимназия...”[10]. Добавим еще, что в 1887 году усилиями того же Милютина открылись женское профессиональное училище и сельскохозяйственная школа — очень важные для города заведения, охватывающие малоимущие слои череповецкого общества"[11]. Но как бы ни велико было количество училищ в городе, ни одного лишнего среди них не было, хотя новгородское губернское земство имело прямо противоположное мнение. Оно неоднократно намеревалось изъять из стройной милютинской системы “наробраза” и перенести “для уравновешивания” в другой город губернии то реальное училище, то учительскую семинарию — его “краеугольные камни”.
Городской голова мог быть вполне доволен: из стен череповецких учебных заведений выходили молодые люди, как правило, уверенные в том, что полученных знаний вполне достанет, чтобы благополучно устроиться в жизни. Несомненно, этому способствовало и эстетическое воздействие “академического пространства” — архитектуры и окружающего ландшафта. Для духовных и научных очагов города в Череповце строились лучшие здания, что всегда являлось традиционным для России. Окружавшие их сады, как символы познания добра и зла, создавали вокруг каждого учебного корпуса замкнутую академическую среду, выполняя при этом функциональную, этическую и учебную роли. Таким образом организовывалось “концептуальное пространство”, то есть пространство, насыщенное содержанием[12]. Это действительно придавало им схожесть с колледжами Оксфорда, которые ведут свою родословную от принципов монастырского строительства.
В наше время, к сожалению, такому понятию, как “академическая среда”, не придается большого значения: исчезли сады, обветшали здания, а новые далеки от высокой эстетики. Как тут не вспомнить чеховского героя из “Скучной истории”: “Вот и наш сад. С тех пор как я был студентом, он, кажется, не стал ни лучше, ни хуже. Я его не люблю. Было бы гораздо умнее, если бы вместо чахоточных лип, желтой акации и редкой стриженой сирени росли тут высокие сосны и хорошие дубы. Студент, настроение которого в большинстве создается обстановкой, на каждом шагу, там, где он учится, должен видеть перед собой только высокое, сильное и изящное... Храни его бог от тощих деревьев, разбитых окон, серых стен и дверей, обитых рваной клеенкой”[13].
Но вернемся в наш “Оксфорд” и к нашему “королю” — Ивану Андреевичу Милютину. Действительно, прекрасный учебный центр получился в Череповце, о чем и свидетельствовали журналисты. Служили его выпускники и профессорами столичных вузов, и учителями сельских школ, простыми машинистами и инженерами; были среди них и предприниматели, один даже свое дело в Америке имел, а кто-то учился для себя, для домашнего пользования. Но, как сказал классик устами своего царственного героя, “счастья нет в измученной душе”. Как можно называться “Оксфордом”, если, да, каждый пятый учится, а каждый третий, увы, неграмотен; если 100 тысяч крестьян из уезда пребывают в невежестве, сопровождаемой неизбежной бедностью; если церковь, а другого источника нравственного начала Милютин, себе не представлял, “в своем традиционном смирении... исполняет лишь установленные церковные требы, свою обрядовую формальную сторону, чуждаясь и духовного, и практического воздействия на внутреннее благоустроение доброй жизни поселян...”[14].
Великое чувство горечи и душевного потрясения испытал Иван Андреевич, когда узнал, что среди убийц императора Александра II — “Освободителя” — оказался выпускник череповецкого реального училища Николай Рысаков. А ведь в том же 1874 году, когда будущий “бомбист” поступил в реальное, Милютин взывал к чувствам воспитанников Александровского училища, обращаясь к ним с традиционной речью перед началом учебного года: “Молодые люди!.. В настоящее время положение училища ... вполне обеспечено Высочайше дарованными ему средствами. Ввиду всего этого вам, молодые люди, остается только, вознося теплые молитвы Богу о сохранении драгоценных дней Нашего возлюбленного Монарха и Высокого покровителя заведения, в котором вы воспитываетесь, исполнять свой долг, оправдать цель, задачу училища, заключающуюся в том, чтобы вы были не только хорошими специалистами, мастерами и машинистами, но вместе с тем и честными гражданами”[15].
Образование и нравственность. Возможны ли они друг без друга, если говорить об истинности того и другого? Совместимы ли гений и злодейство?
Осмыслить эти вечные вопросы И. А. Милютин пытается в работе, озаглавленной “Водоворот. Думы и темы по поводу драмы "Власть тьмы" Л. Н. Толстого”, исходя из тезиса собственного убеждения о бесполезности всякого образования, не наполненного материальными ценностями.
Поводом для написания книги послужила постановка знаменитой пьесы Л. Толстого на сцене “Свободного театра” в Париже. Конечно же, Иван Андреевич и не пытается разбирать ее художественные достоинства, хотя излагает читателю содержание драмы, дает характеристику действующим лицам, анализирует их взаимоотношения, восхищаясь при этом высоким искусством, с которым граф анатомирует нутро деревенской жизни, “представленной перед нами, как в зеркале, и которую он как бы показывает, говоря: нате, смотрите, вот где мы живем и куда мы идем!”[16]
“По мнению читающей публики, — пишет Милютин, — все это происходит от невежества, от предрассудков и, главнейше, от отсутствия грамотности, причем она, указывая на драму, как на доказательство всего, происходящего в действительности, говорит вам, как бы с укором: вот что значит держать народ в потемках, не принимать надлежащих мер к образованию!”[17] Однако Милютин тут же дает справку в качестве контраргумента: “Факты отчетливо говорят, что образование народа, по крайней мере в 34-х земских губерниях, идет в довольно широких размерах: на этот предмет одно земство, не считая других ведомств, расходует более 6 млн. руб. в год, а за период 23-летний оно израсходовало всего для этой цели около 106 млн. руб., чего публика, вероятно, не знает. Между тем, с другой стороны, не только не ослабляется от грамотного просвещения “власть тьмы” в среде народа, но еще видимо для всех все более и более проявляется”[18]. И “почему же в таком случае, — продолжает Милютин, — происходят такие же явления еще хуже, еще страшнее, чем в драме, в том обществе, которое не только грамотно, но и цивилизовано на все лады?”
[19]
Милютин, несомненно, хорошо знал творчество Л. Толстого, и надо думать, что и такие религиозно-философские сочинения, как “Критика догматического богословия” (1880 г.), “В чем моя вера?” (1884 г.), ему были знакомы. Это видно из текста “Водоворота...”. Кстати, эпиграфом к нему он выбрал изречение апостола Петра: “... Многие последуют их разврату, и через них путь истины будет в поношении”[20], так же, как и Толстой предпослал “Анне Карениной” библейское: “Мне отмщение, и Аз воздам”. И если Томас Манн высказался о толстовском романе в том смысле, что “этот роман из жизни светского общества направлен против него”[21], то о милютинском “Водовороте...” с полным основанием можно сказать, что его книга — о существующей системе воспитания и направлена против ее очевидной безнравственности.
Эпиграф — извлечение из Второго Соборного послания святого апостола Петра — оказался тем золотым ключиком, который открывает под тяжеловесным милютинским слогом его глубокие и, не побоимся банальности, мучительные размышления, покоящиеся на вечных основах христианской морали. Текст апостольского Послания, словно нить Ариадны, ведет автора сквозь лабиринты “отвлеченных понятий, обесчеловечивающих детскую натуру”.
— Апостол Петр: “Были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси...” (2 Пет. 2, 1).
— Милютии: “... Мы нимало не преувеличили последствия ложного направления; посмотрите сами поближе, вникните поглубже, и вы увидите, с каким успехом до последних 5—6 лет шла замена истинного света светом ложной цивилизации; свет ее подобен свету бенгальских огней, представляющих всегда освещаемый предмет в обманчивой. соблазнительной окраске...”[22]
— АПОСТОЛ Петр: “Они, как бессловесные животные, водимые природою, рожденные на уловление и истребление, злословя то, чего не понимают, в растлении своем истребятся...” (2 Пет. 2, 12).
— Мнлютяв: “Она [т. е. ложная цивилизация. — Э. Р.] имеет в себе много привлекательного, особенно для легкомысленных людей и восприимчивых натур, и таким образом вводит их в заблуждение. уносит в область или несбыточных фантазий, или совсем сводит с жизненного пути в омут...”[23]
— АПОСТОЛ Петр: “Лучше бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной им святой заповеди” (2 Пет. 2. 21).
— Малюгин-. “... Еще не беда, что крестьянские дети, учащиеся ныне, наполовину перезабудут при указанной безотрадной домашней обстановке, скорее окажется беда в том, что, если эти дети. не только не забыв, но даже еще поучившись много больше, чем дает начальная школа, и не будучи введены в струю здоровой жизни и направлены к ясной и практически достижимой полезной для жизни цели, пойдут не по своей дороге: тогда уже они ничего, кроме вреда, не могут внести собою в народную массу...”[24]
“...Вымытая свинья идет валяться в грязи”, — подводит итоги святой апостол Петр.
Однако деятельную натуру городского головы явно не устраивает такая простая констатация, и он продолжает работать над созданием в Череповце таких учреждений, “от которых можно было бы пользоваться научными указаниями и хозяйственными воспособлениями к улучшению семейного и общественного быта так, чтобы, пользуясь этим, при известном руководительстве можно было сподручно населению утилизировать собственные силы и силы окружающей природы и чтобы все это прямо могло вести к прибытку и на дворе, и в житнице, и в кармане, и тем пробудить живой интерес среди всего населения к его самодеятельности” .
Такой была концепция “северного Оксфорда” в череповецком варианте.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Л. Г. // Вестник Новгородского земства. 1906. № 24. С. 115—117.
2 Левин К. Из Череповца (Что представляет из себя Череповецкий уезд и что ему нужно?) // Новое слово. СПб., 1896. Октябрь. С. 187.
3. Субботин А. П. Волга и волгари. Путевые очерки. Т. 1. СПб., 1894. С. 90.
4. Розанов Ю. В. Литературная жизнь Вологодской политической ссылки начала XX века // Вологда: Историко-краевсдческий альманах. Вологда, 1994. С. 216.
5 Архив ЧерМО. Ф. 990. Д. 45. Материалы для биографии об Иване Андреевиче Милютине (1872—1912 гг.) на 91 листе. 1935 г. Л. 34 об.
6 Голос Череповца. 1995. 23 марта. С. 3.
7 Речь И. А. Милютина, сказанная им в Александровском техническом училище в г. Череповце. СПб., 1874. С. 25, 28.
8. Милютин И. А. Между вехами по жизненному полю // Вопросы дня. Вып. 11. СПб., 1833. С. 32.
9 Там же. С. 30.
10 Там же. С. 31.
11. Шулятиков П. И. Череповец, уездный город Новгородской губернии, и его уезд: Справочная книжка. Вып. 1. Новгород, 1894. С. 10—11.
12. Душкина Н. О. Этика и архитектура. Опыт формирования архитектурной среды в Оксфорде и Кембридже // Общественная мысль: Исследования и публикации. Вып. IV. М.: Наука, 1993. С. 132.
13.Чехов А. П. Собрание сочинений. В 12 тт. Т. 6. М.,1955. С. 272.
14. Милютин И. Водоворот. Думы и темы по поводу драмы “Власть тьмы” Л. Н. Толстого. СПб.. 1888. С. 30.
15. Речь И. А. Милютина, сказанная им в Александровском техническом училище в г. Череповце. СПб., 1874. С. 5, 6.
16. Милютин И. Водоворот... С. 17.
17 Там же. С. 18.
18. Там же. С. 19.
19 Там же. С. 19—20.
20 Там же. С. 3.
21. Манн Т. Собрание сочинений: В 10 томах. М..1961. Т. 10. С. 264.
22. Милютин И. Водоворот... С. 21.
21 Там же.
24 Там же. С. 36.
25 Там же. С. 38.